9. 1 сентября
Что было потом, я до сих пор вспоминаю с содроганием. Буквально полчаса спустя маме позвонила тетя Маша Крысина, и потребовала объяснений. Она громко возмущалась в трубку, что ее ребенка, доброго и отзывчивого Сережу в моей комнате напугал какой-то ужасающий мужик с красными глазами, и просто гигантского роста. Мама пыталась оправдываться, доказывая, что у меня никого не было, и уж точно ни с кем, у кого красные глаза, я не дружу. Тетя Маша верещала о нечистой силе, которая захватила наш дом. По ее мнению в каждом углу у нас кишмя кишели вурдалаки и упыри. Маме надоело слушать этот бред. Она сдержанно попрощалась и положила трубку.
– Чего он так испугался? – Спросила мама.
– Не знаю, – я пожала плечами, – завопил, и убежал.
– Может, он употребляет что-то? – Заволновалась мама.
Я успокоила мамулю, заверив, что на наркомана Сережа не похож. Просто заигрался, путает виртуальную реальность с настоящей жизнью. Мама закивала, полностью согласившись со мной. Я перевела дух, выпила с мамой чаю и отправилась спать.
В комнате было пусто. Дивен меня не ждал. Я была немало удивлена этому факту.
– Дивен, ты здесь? – Я огляделась вокруг. Потом протиснулась между шкафом и окном и постучала в стену.
– Дивен, – мой голос дрогнул, – ты где?
Я знала, что хранитель может быть и для меня невидимым, и надеялась, что все-таки он где-то в комнате. Но сколько я не звала его, ответом мне было молчание.
Я напрасно прождала его почти два часа, вздрагивая от каждого шороха. Дивен не пришел.
Ночью я проснулась от приступа удушья. Я рывком села в кровати, пытаясь сделать глоток воздуха. В груди все горело, и как будто огромные тиски сжали легкие. От нехватки кислорода начало темнеть в глазах. Из горла вырывались свистящие хрипы. Казалось еще секунда, и я умру. И вдруг комнату озарил свет. Сверкающий след разлетелся под потолком. На кровать присел Олло. Он взмахнул крыльями раз, другой, третий – и мы снова оказались в сверкающем облаке. Уже знакомый запах озона, боль спадала…, я обессиленно упала на кровать. Что со мной? Почему снова повторился странный приступ. Уже с большей силой, чем был до этого.
– Женяяяя, – тихий шелест разнесся под потолком. Олло взлетел и плавно спикировал на мой стол. Он сел на самый край и затих. Его желтые глаза ярко сверкали в темноте ночи, вокруг Олло то и дело вспыхивали звезды. Тук-тук-тук. Шкрьяток стучал по столу. Что в моем столе такого, что не дает покоя петуху и моему коту? Но я слишком обессилела, чтобы выяснить этот вопрос, и даже монотонное стучание не раздражало; вскоре я заснула под этой самый стук.
День выдался беспокойный. Как сказала Ритка – 31 августа надо успеть все, что не успели за лето. Но в реальности мы ничего не успели – не встретились, в кино не сходили, и горячо любимое Риткой мороженое тоже не съели. Весь день мы посвятили подготовке к 1 сентября. Ритуся обнаружила, что не купила колготки, и срочно понеслась в торговый центр на другой конец города за определенной маркой капрона. Я не разбираюсь так в тонкостях носочно-чулочной продукции как Ритка. На мой взгляд, колготки телесного цвета можно купить любой фирмы, но подруга делала большие глаза и начинала объяснять, что в ее любимых колготках 20 ден плотности совершенно другие, нежели те же 20 ден в колготках другой фирмы. Я охотно ей верила, ведь спорить с Ритусей бесполезно. Ближе к вечеру мама заявила, что мне нужен бант. Большой белый бант просто необходим. Мамуля с гордостью выудила из комода огромных размеров кружевное чудо на резинке. Бант был больше похож на небольшую шляпу, о чем я и сообщила маме, разглядывая его. Мне шестнадцать лет и мне бы не хотелось затмить своим кружевным белым сооружением девочек первоклашек. Мама помрачнела, но все-таки настояла на примерке огромного аксессуара. На макушке он смотрелся просто комично. Издалека создавалось впечатление, что на моей голове уютно угнездился маленький сугроб. Следом пошли пробы приладить его на хвост. Но мой хвостик скрылся в кружевных складках, а задорные белые рюшечки образовали нимб над головой. Наконец, со вздохом сожаления, мама согласилась, что бант явно великоват и мне придется идти просто с белой резинкой в волосах. Мама старательно отутюжила форму, я положила дневник и ручку в рюкзачок – все было готово к первому дню знаний.
Мы сели ужинать, когда воздух в легких словно встал. Беспомощно взмахнув руками, я начала судорожно ловить ртом воздух. Папа вскочил, и, решив, что я подавилась, начал стучать меня по спине. Сквозь шум в ушах, я услышала, как мама кричит, что я синею. Резкий толчок – легкие наполнились кислородом, и я зашлась в приступе кашля. Нещадный, разрывающий внутренности кашель терзал мое существо. Я упала на колени, пытаясь укротить приступ, но все было бесполезно. По лицу потекли слезы. Я видела, как папа пытается дать мне стакан воды, но при попытке сделать глоток кашель становился еще неукротимей. Я фыркнула и облила папу водой.
– Женяяяя, – бархатистый голос, как теплое одеяло обволакивал меня.
–Женяяяяя, – влажное дыхание коснулось моей щеки. От ужаса в горле произошел спазм, я захрипела, и, теряя сознание, услышала вой сирены скорой помощи.
Была ночь. В постели со мной кто-то лежал. Я сжалась в комок и боялась пошевелиться, но вдруг на мой лоб опустилась ладонь. Это была мама.
– Как ты, девочка моя, – мамин голос дрогнул. Я придвинулась к ней и уткнулась в подмышку. В груди было странное ощущение. Как будто меня обожгли изнутри.
– Мне лучше, – прошептала я.
Мама включила ночник, и я смогла увидеть ее лицо. Она пощупала губами мой лоб. Она так делала всегда, когда хотела определить – есть или нет температура.
– Мам, иди спать. Ты устала, – я пошевелилась в кровати.
– Может, не пойдешь на линейку? – Мама снова погладила меня, – врач со скорой подозревает астму, – мамины глаза заблестели от слез.
Ох ты, хренова редиска. Обмороки, а теперь еще и астма. Весело. Ничего не скажешь.
– Мамуль, я хочу пойти, – прошептала я, – все хорошо. У меня ничего не болит.
Мама еще немного полежала со мной, но усталость взяла свое – мамуля пошла спать.
– Я не буду закрывать дверь. Чтобы услышать тебя, если что, – мама поцеловала меня и вышла, оставив дверь приоткрытой. На кровать запрыгнул Кот и лег, плотно прижавшись ко мне. Мы заснули.
На линейку я опоздала. Нет, я не проспала. Встала ровно по будильнику, но вот сил у меня совсем не было. Я чувствовала себя опустошенной, и едва дошла до ванны. Мое лицо было бледным до такой степени, что кажется, отдавало зеленью. Я умылась, надела форму, спустилась вниз, и даже позавтракала. Но сил не прибавлялось. Как будто где-то в моем теле был открыт кран, через который вытекала энергия. Маме я поклялась, что мне лучше, и я просто не выспалась. На линейку я приехала на полчаса позже.
В школьном дворе, вокруг выстроившихся в прямоугольник школьников, толпились родственники, друзья, учителя, представители местной власти. Звуки речи, помноженной микрофоном, периодически сменялись громкой музыкой.
«Буквы разные писать
Тонким перышком в тетрадь
Учат в школе, учат в школе, учат в школеееее…»
Слова старой незабвенной советской песни разносились над присутствующими. Под ее ритмы вышли учителя начальных классов, ведя за собой малышей первоклассников. Крошечные ребята, вчерашние детсадовцы, мелкими шажками семенили за своими предводительницами, которые несли таблички, где было гордо выведено: 1 «А», 1 «Б» и т.д.
Под бодрую песенку я протиснулась сквозь волнующихся родителей к своему классу, с большим трудом отыскав Ритку.
– Такие смешные, на утят похожи, – хихикала Ритка, глядя на первоклашек.
– А Наталья Антоновна на утку, – расхохоталась стоящая рядом девчонка из параллельного класса.
– Ты где была, я тебе звонила, – прошипела Ритка, увидев меня.
– Потом расскажу, – я невольно залюбовалась подругой. Ритка была такой красивой в своей школьной форме, что рядом стоящие девочки терялись на ее фоне.
Линейка подходила к концу. Выступили учителя с напутствием на учебный год. С речью вышел местный депутат (которого никто не слушал), показали номер старшеклассники, и под занавес одиннадцатиклассники повели первоклашек в их классы. Бурные аплодисменты родителей, шум, духота и вдруг я почувствовала, как силы меня покидают. Мы двинулись в школу, когда я, едва дойдя крыльца, поняла – силы иссякли. Ритка не сразу заметила, что меня рядом нет, и продолжала болтать. Вдруг она обернулась и растерянно огляделась вокруг.
– Ты почему не идешь в класс? – Подруженция сбежала по ступенькам.
– Сейчас пойду, – я попыталась улыбнуться. Ритка прищурилась и потребовала объяснений. И мне пришлось рассказать ей все. Про удушье, обмороки, и даже про исчезновение Дивена. При упоминании о нем мой голос задрожал.
– Он напугал Серенчика, потому что приревновал, – мрачно сказала Ритка, – обычный мужик. Хоть и потусторонний. Не реви, – Ритуся вскочила.
– Давай руку, хватайся за меня, и пойдем в класс.
Я неуклюже встала, зацепилась за подругу, и мы медленно побрели в школу.
10. Где же ты…
Начались школьные будни. С первых дней я умудрилась нахватать не только троек, но и двоек. Ночью меня донимал кашель, который не поддавался лечению, но периодически утихал, давая ложную надежду, что очередная микстура оказала положительное воздействие. Но я все могла бы пережить – и кашель, и недомогание, и даже двойки – только исчезновение Дивена пережить мне никак не удавалось. Олло появлялся каждый раз, когда меня мучал приступ кашля, и каждый раз втайне, я надеялась, что вот-вот придет Дивен. Целую неделю вечерами я плакала в трубку, изливая свое горе на Ритку. Моя верная подруга негодовала на хранителя, но тут же пыталась строить догадки относительно того, почему он не появляется. Она даже предположила, что может, его наказали, за то, что он напугал Сережу. Я очень хотела верить, что он вернется, но мысль о том, что его, возможно, подвергли наказанию, приводила меня в ужас.
Шла вторая неделя учебы. На улице заметно похолодало. Мама усердно пыталась вылечить мой кашель, и я прошла, кажется, все мыслимые процедуры. Мне был сделан рентген, флюорография, сдана уйма анализов. Но странный кашель не уходил. Иногда, когда ночью становилось совсем невмоготу, и прилетал Олло, я вновь ощущала запах озона. Острый запах заполнял мою комнату; наверно, так пахнет звездное облако черного петуха.
В школе я совсем съехала в оценках. Альберт Ноэлевич оставил меня после уроков и потребовал объяснений. В десятом классе он стал нашим классным руководителем, и, зная меня давно, историк был обескуражен моими «успехами» за первые недели.
– Евгения, я удивлен. Ты умудрилась получить двойку даже по трудовому обучению! Неслыханно! – На его носу висели круглые, как у Гарри Поттера, очки. Он листал классный журнал и качал головой.
– Будем учиться? Или вызывать на беседу родителей? – Учитель посмотрел на меня поверх очков.
Я нервно крутила в руках авторучку. Красивая, оранжевая со Смешариками шариковая ручка, подаренная Риткой, служила мне антистрессом.
– Евгения, может что-то случилось в личной жизни? – Вопрос историка застал меня врасплох. Мои губы задрожали, я глубоко вздохнула, пытаясь не заплакать и,…зашлась в кашле.
Лающий кашель сотрясал меня, из глаз потекли слезы. Альберт Ноэлевич, перепуганный внезапным приступом, совал мне в руки стакан воды, но спазм в горле не давал выпить ни капли. Я почувствовала, что снова начинается приступ удушья.
Позже была скорая, укол эуфиллина, кислородная маска и перепуганные учителя. Примчались родители, которым взволнованный историк рассказывал, как случился приступ. Фельдшер со скорой помощи настоятельно рекомендовал маме положить меня в больницу для обследования, но я цеплялась за папину руку и со слезами на глазах просила не отвозить меня туда. Папа растерянно смотрел то на меня, то на фельдшера, то на маму, которая тоже колебалась в принятии решения о заключении меня в стационар. Сама мысль о том, что меня положат в больницу, приводила в ужас.
Я помню, как меня положили в детское отделение. Мне тогда было около шести лет. С каким заболеванием – этого я не помню, а вот бытовые условия детской палаты – словно это было вчера. В нашей палате лежали шесть человек. Две девочки моего возраста, которые постоянно писались в кровать. Еще две малышки с мамами. Мамашки бесконечно бегали курить и оставляли нас следить за крохотными детьми. Сначала нам было интересно, но потом надоело, и мы стали играть между собой. Одна из крошек, по недосмотру, упала с кровати и сильно ушиблась. Рев был на все отделение. Самое интересное – нам попало от этих нерадивых мамаш. Ночью в палату положили еще одну девочку. У нее была сильная ротовирусная инфекция, и к вечеру следующего дня вся палата, включая меня, сидела на горшке с поносом и рвотой. Мало того, что меня мучал неукротимый понос, так страдания доставляли походы в туалет. Помещение метр на полтора, где синяя краска облупилась от старости, а штукатурка с потолка отваливалась кусками, где стоял видавший виды почерневший от грязи унитаз, в котором постоянно текла вода – отхожее место в детском отделении приводило меня в ужас, и только крайняя нужда заставляла находиться там, зажмурив глаза и заткнув нос.
До сих пор помню, как мама пришла меня навестить, и увидела весь этот кошмар. Я пролежала в больнице ровно два дня. Мама, когда ей предложили подписать бумагу о том, что она берет всю ответственность на себя, так как забирает недолеченного ребенка – пригрозила прокурорской проверкой и судом. Она возмущенно говорила заведующей отделением, что привела более здорового ребенка, чем забирает. Меня отпустили без лишнего шума. Девочку с поносом отправили в инфекционное отделение, а детское закрыли на карантин. Еда в больнице это вообще отдельная тема. Даже в шестилетнем возрасте я подозревала, что в борщ не кладут макаронную засыпку, а в пюре не должно быть комков и картофельных глазков.
И вот сейчас я отчаянно держалась за папу, умоляя не отправлять меня в больницу. Ведь по возрасту меня отправят именно в детское отделение. Лучше сразу умереть, чем оказаться там.
– Мы вызовем завтра Анну Петровну, и решим с ней вопрос о госпитализации, – наконец сказала мама в ответ на речь фельдшера.
Фельдшер пожал плечами, написал рекомендации и уехал, а меня отпустили с уроков. Провожая меня, Ритка не смогла сдержать слез.
– Я позвоню тебе вечером, – всхлипнула подруга, обнимая меня у машины.
– Не плачь, Ритусик. Это просто кашель. Все пройдет, – я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла натянутой. Ведь я сама не верила тому, что говорила подруге.
Дома мама первым делом велела сделать ингаляцию, а потом налила ложку какой-то ужасающей гадости. Я лежала в кровати вместе с Котом, который громко мурлыкал. Под его монотонное мурчание я начала дремать, но вдруг ощутила, как по щеке словно прошлись железной мочалкой.
– Женяяяаааа, – тихий голос раздавался со всех сторон, вселяя в меня какой-то первобытный ужас.
– Кто здесь, – я села в кровати, натянув флисовый плед до самого подбородка.
– Женяяаааа, – шелестящий шепот был совсем рядом. Комната заполнилась запахом гари.
– Кто ты, что тебе нужно, – мои нервы сдали. Я горько заплакала. Кот резко заскочил на стол и начал царапать столешницу. Тихий шепот стал похож на легкое дуновение ветра, и разносился под потолком, сводя меня с ума.
– Женечка, что с тобой, – такой знакомый низкий голос раздался совсем рядом.
Я резко отвела руки от заплаканного лица и увидела Дивена. Он стоял рядом с кроватью и удивленно смотрел на меня.
– Где же ты был, – только и смогла сказать я сквозь слезы, уткнувшись ему в плечо. Рыдания сотрясали меня с такой силой, что казалось еще немного и мое сердце остановится от горя. Дивен гладил мои волосы, спину, и постепенно спазмы, которые сдавливали грудь, медленно отступили. Он посадил меня на колени и прижал к себе.
– Прости меня, – прошептал он, целуя меня в макушку, – я не мог прийти раньше.
– Почему? Что случилось, – я отстранилась от него, чтобы заглянуть в эти потрясающие глаза, в которых как будто отсвечивало пламя костра.
– Я дал волю эмоциям, которые не имею права выражать. Это раз, – он опустил взгляд, и погладил мою руку, – я испугал человека. Это серьезный проступок. Это два.
В его глазах плескался разноцветный океан. Красные всполохи менялись зеленым и желтым цветом.
Хранитель взял мою руку и прижал к своей щеке. Мягкая темно-русая борода была такой приятной на ощупь, что я не удержалась и провела по ней пальцами.
– Женечка, я очень тебя люблю. Очень. Мое сердце принадлежит тебе. Только тебе одной. Но ты человек, а я нет…, – я приложила указательный палец к его губам.
– Не говори ничего. Для меня ты лучший парень на земле, и не имеет значения – человек ты или нет. И ты никого не пугал, а просто помог мне избавиться от Сережи. Мне нужен только ты, – я обвела его губы кончиком пальца. В глазах Дивена зажглись огни. Он прижал меня к себе и нежно поцеловал. Долгий, волнующий, невероятный поцелуй, которого я так ждала.
– Тебя наказали? – Мы сидели, тесно прижавшись, друг к другу.
Дивен долго всматривался мне в глаза, отвел прядь волос от моего лица и вздохнул.
– Да,– он опустил глаза.
– Как? – Мое сердце замерло от страха за него.
Дивен встал во весь свой огромный рост. Он посмотрел на меня, словно взвешивая все за и против и, одним резким движением, снял с себя мерцающую черную рубашку. Я никогда прежде не видела его обнаженным. Он стоял передо мной в одних переливающихся черных брюках, а его мощная грудь, мускулистые плечи…были покрыты огромными красно-фиолетовыми рубцами. Он медленно повернулся ко мне спиной, и я увидела бордовые шрамы, которые шли поперек лопаток и талии.
– О Боже, – только и смогла прошептать я, приложив дрожащую руку к губам. Еще немного и по моим щекам потекли слезы. Его били. Пороли сильно, не жалея кнута. Дивен быстро надел рубашку и обнял меня.
– Не плачь, – по моим щекам градом катились слезы, – я легко отделался. Это всего лишь порка.
Хранитель зарылся носом в моих волосах, глубоко вдохнул и…замер.
– Что это, – пробормотал Дивен, снова вдыхая запах моих волос.
Я подняла глаза и улыбнулась сквозь слезы.
– Я сменила шампунь.
Но он уже обнюхивал не только волосы, но и шею и плечи. Его глаза заполыхали красными искрами. Он резко отстранился от меня и вгляделся в мое лицо.
– От тебя пахнет гарью, – сдавленным голосом сказал он, – как ты себя чувствуешь?
– Кашель не могу вылечить…, – начала я, но Дивен оттолкнул меня и, словно что-то ища, двинулся по комнате.
– Ты кашляешь, и теряешь силы? – Он развел руки и как будто ощупывал пространство.
И я снова рассказала про голос, про удушье, и про Олло, который меня спасает.
– Олло? Он снимает удушье? – Дивен пристально смотрел на меня.
– Да, а когда мне становится легче, появляется запах озона. Олло так пахнет.
Глаза хранителя вспыхнули так ярко, что осветили все вокруг.
– Женечка, это пахнет не Олло.
Вдруг он замер напротив стола. Дивен медленно подошел к нему и резко выдвинул ящик. Яркий оранжевый свет вырвался из его недр.
– Что это? – Я с ужасом смотрела на…брошь, которую нашла во время уборки перед приездом тети Лили. В янтарных недрах украшения словно билось сердце, что-то переливалось и перекатывалось.
– Это бруколак, – ответил Дивен и протянул руку, чтобы взять брошь.
Но янтарное украшение вспыхнуло огнем и, мой гигант хранитель отлетел в другой конец комнаты, словно ничего не весил. Я кинулась к Дивену, который с трудом смог подняться. Яркое сияние от броши заливало все вокруг. Дивен снова попытался подойти к ней, но снова был отброшен с такой силой, что маленькая табуретка, стоявшая в углу, разлетелась на мелкие части.
– Дивен, что это? – Я попыталась ему помочь, и он тяжело дыша, медленно сел.
– Это сильнейший вампир, который вытягивает из человека все силы и сводит в могилу. Он появляется в виде миллиона огней, в виде раскаленного шара, и каждое его появление сопровождается запахом гари. Когда он покидает жертву, то появляется запах озона, – Дивен встал, держась за стену.
– Женечка, мне не справится с ним одному. Он слишком силен, – его глаза были кроваво-красными от гнева.
Я обернулась, чтобы посмотреть на сверкающую брошь. Мерцание постепенно угасало и, наконец, совсем затухло.
– Олло постоянно стучал по столу, а мой Кот царапал ящики, – тихо сказала я, – но мне и в голову не приходило заглянуть туда.
Я снова посмотрела на хранителя.
– Дивен, что же теперь делать?
– Сегодня я буду с тобой всю ночь, а завтра днем буду просить помощи у Магистра и совета старейшин.
Брошь больше не сверкала. Я тихонько подкралась и посмотрела на нее. Обычное янтарное украшение.
– Дивен, а если мне ее сейчас выбросить? – Я протянула руку к брошке.
– Это бесполезно. Он вернется, потому что ему нужна ты. Но пока я здесь, он не может тебя тронуть. Я наложил заговор на тебя. Но моих сил недостаточно.
Он прижал меня к себе так крепко, что мне стало трудно дышать.
– Я отдам за тебя жизнь, моя девочка.
Я подняла глаза и посмотрела на него. Красные, синие, желтые всполохи света сверкали в его невероятных очах.
– Я не хочу потерять тебя, Дивен, – тихо ответила я и поцеловала его.
Ночь прошла спокойно. Мама зашла пожелать мне спокойной ночи, дала микстуру и немного повеселила меня рассказами о своей работе. Потом зашел и папа, который велел мне померить температуру, а потом долго рассказывал про дядю Петю Крысина и Сережу. Серенчик на нервной почве ничего не ест и начал сильно худеть. Папа посмеялся, что я умудрилась напугать Сережу до потери аппетита.
Потом позвонила Ритка, мы поболтали; она очень обрадовалась, что Дивен вернулся и передала ему горячий привет.
– Спокойной ночи, Дивен, – я провела рукой по его бороде. Он поймал мою ладонь и нежно поцеловал.
– Спокойной ночи, моя Женечка, – низкий, бархатистый голос убаюкивал меня.
За последние несколько недель я спала совершенно спокойно, прижавшись к моему хранителю.