Хроники Нордланда. Грязные ангелы

Он выбрался из бассейна и выпрямился, морщась: царапины кровоточили и болели.

– Что, здоровый кобель попался? – Угодливо спросил Доктор. Больше всего на свете ему хотелось бы сейчас самому заняться Гором, а заодно и полапать его, но он сдерживался, зная тяжёлый нрав и страшный удар предмета своих желаний. Увы! В этом притоне содомитов содомитом Гор не только не стал, но и проникся к ним сильнейшим отвращением. Доктор был уверен, что Гор отдаёт такое демонстративное предпочтение женскому телу назло, но поделать с этим ничего не мог. Крикнул злобно:

– Шевели жопой, Паскуда, гнида затраханная! – И к Гору метнулась девушка-эльдар, красивая, с очень светлыми, почти белыми волосами и чёрными глазами, и с огромным животом – она дохаживала последние недели беременности. Одежды на ней не было никакой, как и на других подопечных Доктора. Упав перед Гором на колени, она начала старательно промывать его раны водой из серебряного кувшина, потом промокнула смоченной в специальном отваре тканью, остановив кровь, и намазала каждую царапину густым слоем мази. Гор вздохнул, расслабляясь: мазь приятно холодила и унимала жжение и боль просто мгновенно. Паскудя стёрла остатки мази и так, на коленях, отползла прочь… И получила удар дубинкой, без которой Доктор по Девичнику не ходил, по худеньким плечам:

– Что встала, тварь писежопая, одежду неси! – И девушка бросилась опрометью прочь.

– А я? – Спросил Арес, тоже выбираясь из воды.

– Обойдёшься! – Огрызнулся Доктор. – Дубина здоровая.

– Ага. Гор зато у нас воробышек. – Беззлобно фыркнул Арес. – Да на нём, как на собаке, всё заживает!

– Заткнись. – Бросил Гор, задумчиво глядя на Доктора. Он знал цену услуг последнего, но не выносил, когда тот касался его. И Доктор, положение и статус которого были неизмеримо выше, практически, пресмыкался перед ним, но при том был опасен, обладая злобной, мелкой, мстительной и поганенькой душонкой. Гор получал от него многое такое, на что, как собственность Садов Мечты, права никакого не имел, – например, сейчас он не имел права быть тут, – но за эти привилегии вынужден был кое-что позволять. Не много; но даже, как он это называл, «дать себя полапать» ему было противно. Доктор же был им одержим настолько, что и за это готов был на всё, надеясь своей угодливостью и полезностью всё-таки завоевать сердце предмета своих желаний и получить-таки доступ к вожделенному телу.

– Что Хэ? – Спросил Гор. «Папа Хэ» было их прозвище для Хозяина, но чаще всего он был для них просто Хэ. – У себя или там? (там имелось в виду на оргии).

– У себя. – Хихикнул Доктор, облизнул зубы, возбуждённо пуча свои водянистые глазки. Это выглядело так противно, что Арес поморщился и отвернулся, но на суровом лице Гора не дрогнул ни один мускул, не смотря на всё его отвращение. Даже выражение его тёмных холодных глаз не изменилось ни на грамм.

– Я пойду к нему. – Сказал он. Доктор знал, зачем, вновь противно облизнулся:

– Давай… рискни.

Арес быстро глянул на них. Он не знал, что за дела у Гора с Доктором; они вообще друг о друге знали крайне мало. В Домашнем Приюте – так называлось место, где жили шестеро избранных, имеющих статус не много, ни мало, как помощников Хозяина, – царила жесткая иерархия, каждый имел чуть больше привилегий перед последующим, и потому они были соперниками всегда и во всём. Все следили друг за другом, и, как Гор подозревал, доносили друг на друга постоянно. И самым уязвимым в этом смысле был сам Гор, так как занимал высшую ступень этой иерархии, был вожаком, с самыми большими привилегиями и свободами из всех, кто до него занимал эту «должность», благодаря собственным воле, харизме, уму и, нельзя это отрицать, обожанию Доктора. Но разве остальные парни, невежественные и основательно запутавшиеся в реальности, думали о том?.. Им казалось, что каждый из них достоин быть вожаком и иметь всё, что имеет тот. И в любом случае, исчезни Гор, выигрывал каждый, поднимаясь на одну ступень выше. Арес в целом был не плохим парнем, но стать вожаком не отказался бы и он, и Гор это знал. Он об этом ни на секунду не забывал, и потому друзей в Домашнем Приюте у него не было. У него вообще, давно уже, друзей не было.

Паскуда принесла ворох тряпок, чистых, но на том их достоинство и заканчивалось. И рубахи, и штаны были из серой дрянной ткани, сшиты были кое-как и висели мешком; но Гор, надев их, странным образом не стал выглядеть хуже. У него было врождённое чувство стиля и умение носить вещи; дрянная одежда выглядела на нём так, словно это тоже был некий стиль, скажем, молодой аристократ решил поиграть в крестьянина. А вот Арес, хоть и фигура у него была не хуже, и на лицо он был не менее красив, и осанка была великолепная, изменился разительно, превратившись в босяка в обносках.

– Он только что отсюда ушёл. – Сообщил Доктор, и Гор быстро глянул на него:

– Что делал?

– Мясо смотрел. – Голоса у них тоже были под стать: у Гора низкий бархатный тенор, почти баритон, у Ареса хрипловатый бас, у Доктора – противный блеющий тенорок. – Двух писежопых в Галерею велел продать.

– Эту, со сломанным носом, и вторую, с порванной губой?

– Ага.

– Давно пора. Уродок всё равно никто не берёт.

– Хэ того… уезжает завтра. – Сообщил Доктор. – А ты сегодня… э?

– Потом. – Резко бросил Гор, и поймал настороженный взгляд светло-серых, как песок, античных глаз Ареса. Но тот ничего не спросил – знал, что не ответят. Какие-то у Доктора и Гора были секреты… Впрочем, Арес подозревал, какие. В отличие от Гора, ему было плевать. Время, когда он умирал от отвращения, ненависти и жалости к себе, давно прошло. Теперь ему было плевать, что и с кем, и как. Доктор, так Доктор – бывали у него гости и попротивнее, когда он был моложе, тоньше и больше нравился гостям деликатного пола. Теперь его держали в Приюте в основном для того, чтобы боролся на Арене, и для того, чтобы дрессировал Чух – так это здесь называлось. Если Гор даёт Доктору – так и что?.. За кое-какие привилегии и Арес бы это сделал… Как это ни противно. Знать бы ещё, за какие, да подлизаться к Клизме – так они звали Доктора между собой? Но Арес был неплохим парнем – насколько это было возможно в этом месте, – и кое-какие понятия о правильном и неправильном у него всё-таки были.

– Я пошёл. – Чуть поколебавшись, что вообще-то было ему не свойственно, сказал Гор.

– Смотри. – Странно ухмыльнулся Доктор, ощерив огромные зубы. – Твоё дело.

Так, как сейчас, Гор не волновался уже давным-давно. В первые свои годы в Садах Мечты он бунтовал, боролся, пытался драться, пытался бежать, пытался покончить с собой, – всё тщетно. Он внешне смирился и принял условия игры, но не сдался и не сломался. Был ещё один способ вырваться отсюда, по сути, единственный путь, длинный, тяжёлый, полный компромиссов и унизительных уступок, но Гор, раз приняв решение и встав на этот путь, шёл до конца. И вот он забрезжил перед ним – свет длинного, длиной в десять лет, тоннеля. И Гору было очень, очень страшно, хотя совсем недавно ему казалось, что всякая способность к страху в нём давно уже умерла.

Всё было такое привычное, такое красивое, дорогое, и такое… опостылевшее! Королева Изабелла прикрыла глаза, чтобы вернуть себе обычное спокойствие и ровное расположение духа. Перед встречей с кардиналом Стотенбергом следовало быть обычной. В меру сварливой, в меру язвительной, в меру… Собой. Встреча и разговор предстояли не из простых. Кардинал хлопотал о браке племянницы королевы, Габриэллы Ульвен, и Седрика Эльдебринка, старшего сына герцога Анвалонского, но у королевы были на племянницу собственные планы. Да и не хотела королева отдавать единственную девицу Хлоринг, одну из самых знатных, богатых и прекрасных невест Европы, за анвалонского пентюха! Королева ненавидела Эльдебринков. Она была бездетной, и ничто не помогало: ни смена консортов, ни сильные чары, ничто. А герцогиня Анвалонская, в девичестве Стотенберг, бледная серая мышь, тощая, как кикимора, рожала каждый год, как из рога изобилия, и всё мальчиков, мальчиков, и всё здоровых, как на зло! На данный момент братьев Эльдебринков было аж восемь! Восемь здоровых молодых мужиков, не в мамашу высоченных, горластых, здоровых жрать и ржать! Королева их не выносила. Как только при её дворе появлялся какой-нибудь Эльдебринк, и у неё начиналась страшнейшая мигрень. Но как сказать это кардиналу, за которым стояли старейшие дома Нордланда, кичившиеся своим происхождением от соратников Бъёрга Чёрного, предка самой королевы, викингов, приплывших с ним на Остров в незапамятные времена?.. Высокомерному, спесивому мужлану, (королева всех не Хлорингов считала быдлом), такому же тощему, как его дорогая сестрица, и такому же… двужильному! Ничто его не брало: ни оспа, которая сильно попортила его лицо, и без того не особо красивое, ни горячка, ни мор, который во времена его послушенства выкосил весь монастырь, а Стотенберг даже не простудился, хоть и ухаживал за самыми заразными и безнадёжными! За то и продвинулся в церковной иерархии, а в итоге и вовсе надел красную сутану, змей постный. Хотя не без греха – королева знала, что осторожные сплетни о том, будто приёмная дочь герцогини Анвалонской София – на самом деле внебрачная дочь кардинала и графини Карлфельдт, чистая правда. Мало того: она знала, что связь кардинала и графини продолжается, хоть та формально была монахиней в монастыре святой Бригитты в Элодисе. Только что толку от того знания?.. Стотенберг был, хотя бы, свой. Островитянин. В последние годы, чуя слабость трона и Хлорингов в целом, Рим усилил давление, присылая своих агентов; вот даже инквизитора прислал… Тот обещал Изабелле всяческую поддержку, но королева иллюзий не питала: она Риму не нужна. Ему вообще не нужны были сильные и влиятельные рода Острова, в том числе и Эльдебринки, и Далвеганцы, что бы они там ни думали. Свалить их всех, и на их место посадить свою марионетку… Стотенберг, слава Богу, это понимал, и хоть в этом вопросе, хотелось бы Изабелле верить в это полностью, они были заодно…

Служанка бережно перебирала пряди волос Изабеллы. Никто не сказал бы, что этой тонкой, гибкой черноволосой красавице с яркими синими глазами Хлорингов недавно исполнилось шестьдесят два! Она и сама в это не верила. А ведь так оно и есть. Неоднократно смешав свою кровь с эльфийской, Хлоринги получили в итоге и редкостную красоту, и непостижимое простым людям долголетие – прадед королевы прожил двести два года. Единственное, что мешало всем мужчинам-Хлорингам доживать до двухсот и более лет – это наследственный порок, передающийся именно по мужской линии, больное сердце. Каким-то странным образом он напрямую был связан с другим пороком, так же наследуемым мужчинами: бешенством, охватывающим их в бою, и не только в бою. Многие Хлоринги были берсерками – и тогда сердце их не беспокоило. Именно из-за больного сердца его высочества на трон взошла его старшая сестра, Изабелла, в то время, как мальчик до двенадцати лет был болезненным, хилым, хрупким, вечно мёрзнувшим и быстро устающим подростком. Вылечила его эльфийская княжна, Лара Ол Таэр, похитив навсегда сердце, которое спасла…

Нет, об этом Изабелла думать не хотела. Она до сих пор не могла простить брату этот брак. Если бы он женился на нармальной принцессе! Которая родила бы ему наследника, да хоть бы и наследницу – какая разница! И не возникла бы эта отвратительная ситуация, когда в отсутствии полноценного наследника и при болезни Его высочества трон под Изабеллой опасно зашатался, да и само существование Хлорингов оказалось под угрозой. Будь она проклята, эта Лара, хоть о мёртвых, как говорится, или хорошо, или ничего… Вот ведь сделала одолжение, снизойдя до Гарольда Хлоринга! И создала такую проблему, что можно бы хуже, да не бывает! Брат после её гибели и утраты младшего сына потерял волю к жизни и добился того, что вернулась давняя сердечная болезнь, и результат: он уединился в Хефлинуэлле, и совершенно не интересуется ничем, кроме своей скорби, а ей в одиночку борись за трон и за жизнь…

Изабелла прикрыла глаза. Только хрен-то они все угадали: она ещё поборется!

Прислуживать особе королевской крови имела право только титулованная прислуга, не ниже баронессы. Вот и причёсывала Изабеллу баронесса, баронесса Шелли, полненькая миловидная блондиночка, весёлая и беспечная. У неё всегда было хорошее настроение, всегда рот до ушей, и никаких мозгов в голове, курица-курицей, зато руки у неё были золотые, и она никогда не унывала, не куксилась и не умничала, чего Изабелла не выносила.

– Мы все ждём-не дождёмся вашего племянника, ваше величество! – Трещала она, ловко укладывая роскошные вороные волосы королевы в две тугие улитки. – Говорят, что он просто неслыханный красавец, что и не мудрено, он ведь сын эльфийки! А правда, что сами эльфы сыновей эльфиек признают равными себе?..

– Нет. – Ответила Изабелла резко. – Эльфы никого не признают равными себе. Но таких детей они в самом деле презирают немножко меньше, чем других.

Шелли украсила волосы Изабеллы сапфировыми шпильками и жемчужными нитками, надела лёгкую корону, по сути, просто алмазно-сапфировую диадему, удобную и красивую в отличие от парадно-официальной, от которой у Изабеллы всегда болела голова: Венец Снежного Принца создавался, всё-таки, на мужскую голову. Диадема смотрелась просто роскошно на вороных, без единой седой нити, волосах королевы, которая выглядела едва за сорок, царственно и роскошно. Королева любила белое и чёрное; её утреннее платье, белоснежное, вышитое золотом и украшенное сапфирами, бирюзой и жемчугом, невероятно шло к её изысканной красоте. Перед кардиналом и его спутником, шестнадцатилетним юношей, предстала свежая и величественная красавица, с загадочной и немного утомлённой полуулыбкой на розовых, прекрасно очерченных губах с капризной морщинкой в одном из уголков. Мальчик так был потрясён красотой королевы, что забыл поклониться, как того требовал этикет, уставился на неё в восторженном ужасе. Кардиналу пришлось больно ущипнуть его, возвращая на землю. Юноша ойкнул, покраснел, как маков цвет, попытался извиниться, поперхнулся, и наконец поклонился, неловко, но очень почтительно.

– Позвольте представить Вашему величеству своего восьмого племянника, Вэлери Эльдебринка, младшего сына герцога Анвалонского. – Голос у Стотенберга разительно контрастировал с его суровым длинным скандинавским лицом: был мягким, приятным. Казалось, что голос этот принадлежит очень доброму и хорошему человеку.

– Надеюсь, это последний? – Поинтересовалась королева. – Мне казалось, что они никогда не кончатся! – Взглянула на мальчика, и пожалела о сказанном.

Вэлери Эльдебринк был свежий, красивый, румяный, что называется: кровь с молоком. Круглые серые глаза были чистыми, весёлыми и наивными, полные румяные губы с вечно приподнятыми уголками приоткрывали краешки крепких белых зубов. Светлые, почти белые волосы крупными кудрями вились вокруг простодушного лица. Глядя на него, Изабелла сморщилась, потом не выдержала, и весело и ласково улыбнулась: всей её предвзятости оказалось недостаточно против его обаяния. Он смотрел на неё с таким восторгом! «Дурачок!» – Подумала королева, но в этом слове было больше симпатии, чем насмешки. Толку-то с его восторга было… Но приятно, чёрт возьми.

– Вэл мечтает стать армигером графа Кенки. – Поведал кардинал. – Для того и приехал так далеко. – И на лицо королевы легла лёгкая тень, тут же и исчезнувшая, словно от дуновения ветра. Она высоко приподняла тёмные брови, зная, что это ей очень идёт:

– Кенки?.. Что ты знаешь о графе, дитя?

– Ну как же! – Оживился тот, проглотив «дитя». – Ваше величество! О нём знает весь Остров! Все знают, что он последний рыцарь без страха и упрёка, что он не гонится ни за богатством, ни за модой, одевается строго и просто и ненавидит грех! И не делает различий между бароном и смердом, искореняя зло и ересь! Да такой справедливости в мире больше почти что и нет! Он даже для своей дочери поблажек не делает! А как он верен своей Прекрасной Даме, своей покойной жене! – Глаза мальчика, став ещё больше и круглее, горели чистым восторгом и гордостью. – Двенадцать лет прошло после её смерти, а он по-прежнему носит траур и никому не позволил занять её место в своём сердце, а в её кресле подле его собственного всегда лежит свежий букет её любимых цветов!

«А о том, что он лично забил свою Прекрасную Даму насмерть прялкой, когда увидел, что она не прядёт, а тайком от него лакомится свежими сливами, ты знаешь?» – Подумала королева, но вслух не сказала ничего. Графа Кенки, младшего брата герцога Далвеганского, побаивалась даже она. Особенно – она. Мальчик начал и дальше восторженно перечислять достоинства и подвиги своего кумира, но кардинал остановил его:

– Все это и так знают, Вэл. И её величество – тоже.

Мальчик так откровенно покраснел и обиделся, что королеве стало его жаль. Она протянула ему свой молитвенник и сумочку:

– Будь сегодня моим пажом, Вэл. Доставь мне такое удовольствие! – И мальчик вновь вспыхнул, на этот раз – от гордости и благодарности, вновь – таких откровенных! Даже любимицы королевы, левретки Мими и Момо, дочери легендарной Жози, левретки графини Маскарельской, своим визгливым лаем не смутили его и не убавили в нём восторга и рвения. Две дамы, на приличном расстоянии сопровождавшие королеву, улыбались и переговаривались друг с другом шёпотом, то и дело хихикая и тоже слегка краснея, и отчаянно строя глазки смущённому этим вниманием мальчику.

Королева и кардинал, прохаживаясь по галерее, говорили о текущих делах: о налогах, о приближающихся праздниках, о слухах из Междуречья. Между делом кардинал поинтересовался здоровьем его высочества, и нет ли из Хефлинуэлла каких-нибудь новых вестей.

– Мой племянник возвращается из Дании. – Ответила королева. – Со дня на день будет здесь. «Единорог» отправился за ним ещё в октябре; они переждали равноденственные шторма, и сразу же пустились в путь.

– Море зимой опасно… Но его можно понять. Событие ожидаемое, только вот своевременное ли?.. Что его матримониальные планы?

– Это моя самая большая забота. – Призналась королева. – Мальчику двадцать три года; он красив, очень богат и знатен; сражаясь за датского короля, он приобрёл славу и известность в Европе. Практически все королевские дома Европы прислали уже мне портреты своих невест. Даже его святейшество прислал мне портрет юной Лауры Сфорца…

– Ей всего одиннадцать лет, я не ошибаюсь? – Чуть помрачнел кардинал.

– Да… – Королева засмеялась. – Тем не менее, придворный художник расстарался и пририсовал ей грудь пятнадцатилетней девы.

– Трудный выбор…

– И делать его именно мне. – Почти не скрывая ожесточения, произнесла королева. – Мой брат… Вы знаете. Читает книги, наблюдает звёзды и скорбит о Ларе, земля ей пухом, или что там желают эльфам после смерти.

– Её светлость приняла крещение, стало быть, ей открылось царствие небесное.

– Дай Бог. – Королева небрежно перекрестилась. – Девочка Сфорца мила, и очень выгодная партия, но пройдёт ещё три-четыре года, пока она сможет родить наследника, а нам он нужен уже теперь. Не полукровка, а полноценное дитя человеческое, самых безупречных кровей.

– Она принесёт не наследника, но нечто не менее выгодное и важное. – Заметил кардинал. – Покровительство Святого Престола.

– Угу. – Скривилась королева. – Разумеется. – Подумав при этом: «В этом случае до брачной постели может и не дойти. Гарет Хлоринг неожиданно скончается, а его вдова при поддержке Рима и крестоносцев сделается герцогиней Элодисской и станет вратами, через которые Ватикан придёт на остров. И если уж Ватикан придёт, то уже навсегда».

Вслух она этого не сказала, но кардинал в этот момент думал о том же самом, и мысли эти ему очень не нравились. Он был священником, занимал высокое место в церковной иерархии, но при том он был нордландцем, анвалонцем, крепко повязанным с этим Островом узами крови, и не хуже королевы понимал, что древние королевские семьи будут для Рима опасны, а потому – обречены.

– Мальчика нужно женить немедленно. – Возобновила свою речь королева после того, как отвлеклась на громкий смех одной из своих дам, которые всё-таки вступили в разговор с её временным пажом, и теперь напропалую кокетничали с ним. Их с кардиналом разговор протекал на фоне непрерывного хихиканья, щебета и прысканья. – Нет слов, Габриэлла – это тоже вариант, но она Ульвен, а Гарет – Хлоринг.

– И полукровка.

– И полукровка. Флора! – Окликнула королева одну из дам, и та тут же, оборвав хихиканье, присела в поклоне:

– Да, ваше величество?

– Потише. Не портите мне мальчика.

– Да, ваше величество. – Флора опять присела и снова прыснула, взглянув на Вэла Эльдебринка, который подмигнул ей и скорчил забавную рожицу.

– Он полукровка, – повторила королева, – но дети его полукровками уже не будут… А вот Хлорингами – будут.

– И у вас уже есть на примете подходящая девица? Одна из принцесс Европы?

– Брак с европейской принцессой – дело долгое. Пока будут длиться переговоры, пока невесту соберут и доставят к нам, пока свадьба, пока то, пока другое… Это дело не менее двух лет. Невеста есть здесь… Вам никто не приходит на ум, ваше высокопреосвященство?

– София Эльдебринк. – Кардинал не смог скрыть того, что произносит это с явной неохотой. От Изабеллы не укрылись ни эта неохота, ни тень на лице кардинала. Как почти все Хлоринги, в которых текла изрядная доля эльфийской крови, в том числе кровь Перворожденных, Изабелла была эмпатом, тонко чувствовала собеседника и ловко пользовалась этим. Практически любой её собеседник был для неё музыкальным инструментом, на котором она могла «по слуху» сыграть всё, что хотела. «Оберегаешь дочурку, папочка?» – Злорадно подумала она.

– Есть слух, что она незаконнорожденная. – Чопорно произнёс кардинал.

– Она Эльдебринк. – С нажимом произнесла королева. – Удочерив её, герцог и герцогиня Анвалонские укрепили её статус и узаконили положение. Да и её формальное имя, Бергквист, весьма древнее и статусное. Бергквисты по прямой происходят от Берга Однорукого, двоюродного брата Бъёрга Чёрного. Так что София – девица весьма правильных и чистых кровей. За нею не только Анвалонцы, за нею весь Норвежский Север. И подумайте о Эффемии. Если София родит наследника престола, ваша сестра станет бабушкой короля! Или королевы. Ведь всем известно: внуки от дочери – твои внуки, внуки от сына – чужие! Вы знаете мою сестру Алису, ваше высокопреосвященство!

– О, да! – Усмехнулся, оттаивая, кардинал. Королева вновь сыграла блестяще, заставив его взглянуть на брак Софии и Гарета именно с той стороны, с какой этот марьяж начинал выглядеть весьма и весьма заманчиво. Стотенберг в самом деле был настоящим отцом Софии. И любил дочь.

Очень.

Королева была несправедлива к Стотенбергам: кардинал не был ни скучным, ни невзрачным. Он был худ, высок, строен, с лицом длинным, но мужественным и довольно правильным. Оспа не сделала его уродом, так как привлекательность этого лица была не в красоте и не в совершенстве черт, а в его брутальности, которая осталась при нём. Более того – Адольф Стотенберг с возрастом становился только интереснее. В юности, благодаря крупному германскому носу и тощей кадыкастой шее он носил прозвище Гусёнок; заматерев, он превратился в стройного, мужественного, харизматичного мужчину, которому очень шла сутана. То же и его сестра Эффемия: худая, высокая, сухопарая девушка с возрастом только прибавляла полноты и мягкости, немного, ровно столько, чтобы становиться всё привлекательнее и женственнее год от года. А её материнство, вызывавшее столько злобной зависти у бездетной королевы, было вовсе не таким радужным: после седьмого своего сына, Артура, Эффемия подряд родила трёх мёртвых девочек, и эти мёртвые крошки до сих пор заставляли её рыдать по ночам и горько оплакивать их каждую годовщину. Вэлери просто спас её своим появлением от тоски и горя. Родив его, герцогиня Анвалонская вновь ожила, и постепенно вышла из опасной депрессии, а там и София появилась. Герцогиня так хотела девочку! Вэл и Софи были одногодками, очень дружили и были любимцами старших братьев. В этом Анвалонцам повезло: их дети были не ревнивы. Дружные, весёлые, добродушные, они были гордостью родителей, их главным богатством.

Нет слов, женить старшего, Седрика Эльдебринка, на Габриэлле Ульвен Анвалонцам очень хотелось. Во-первых, Хлоринги, как считали уже многие на Острове, доживали последние дни, и муж Габриэллы становился их естественным преемником. А во-вторых, весь Остров и пол Европы знало, что шестнадцатилетняя Габи неслыханно прекрасна, а какой отец не желает своему сыну красавицу-жену?.. Правда, ходил слушок, что красавица не в меру горда, строптива и спесива, но Седрика это не пугало. «Если в постели мы с нею поладим, – откровенно заявил он родителям, – то пусть её брыкается, мне это даже забавно будет». Письмо брата по поводу марьяжа Гарета и Софии застало герцогиню Анвалонскую врасплох. Первой эмоцией была: «Да ни за что!». Софи – дитя, ей ещё и шестнадцати нет, чистое, наивное и умненькое – и это беспокоило герцогиню больше всего. Умная девочка не будет уважать своего мужа только за то, что он муж. В случае, если в ней не будет настоящего уважения, она будет очень, очень несчастна в браке. Если средненькая девица найдёт утешение в тряпках, цацках и длине шлейфа, такая умненькая и пылкая девушка, как София, даже в детях едва ли обретёт счастье или хотя бы равновесие. Читая письмо брата и вникая в каждый из его доводов pro и contra, которые он излагал, как всегда, последовательно и дотошно, герцогиня начала, скрепя сердце, признавать выгоды и целесообразность этого союза.

«Насколько мне известно, – писал кардинал Стотенберг, – Гарет Агловаль не глуп, благороден, отважен и очень красив. Король Дании, рассказывая о нём в своём письме ко мне, использует только превосходную степень, и это, несомненно, говорит в пользу молодого человека. Гарет Агловаль начитан, образован, и это должно понравиться Софи. То, что он полукровка – серьёзный минус, но и не менее серьёзный плюс. Ты спросишь, как так может быть? Я отвечу. И отвечу так: полукровку на роль короля серьёзно никто не рассматривает, и это минус. Но вот его дети, дорогая сестра, обоего пола, от родовитой и достойной супруги, такими наследниками уже, несомненно, БУДУТ, со всеми вытекающими отсюда последствиями, и это уже для семьи невесты очень и очень серьёзный плюс. Габриэлла Ульвен, как мы с тобою это не раз обсуждали, дорогая сестра, вернёт Анвалону Маскарель, и это очень хорошо и выгодно для нас. Но по традиции Нордланда, которую ты знаешь не хуже меня, жених обязан сделать подарок невесте, и тут мы можем настоять на озере Долгом и на Эдессе, а это уже нечто большее, чем один Маскарель, и ты не можешь этого не понимать.

Теперь о том, что будет, если Гарет Хлоринг женится на Лауре Сфорца – а королева, конечно же, не случайно рассказала мне о ней. Лаура – родственница его святейшества. При всей моей преданности святому престолу, я не могу не сознавать, что, придя на Остров, Рим не потерпит конкуренции со стороны королевских семейств Нордланда, и избавится не только от Хлорингов, но и от остальных. Даже если у нас будет Габриэлла – она, всё-таки, не Хлоринг, она Ульвен. А вот дитя Гарета и Лауры будет Хлоринг – и Рим сумеет избавить его от соперников. О возможности брака Гарета Агловаля и Анастасии Кенки, я думаю, говорить вообще незачем. Подумай над этим, дорогая Эфи, и если найдёшь изъяны в моих рассуждениях, напиши мне, и я вновь хорошенько обдумаю всё это».

Далее он подчеркнул, что всё это следует не только обдумать, но и обсудить и с герцогом, и с самой Софией, и только после этого принимать решение. «Обстановка очень непростая, дорогая Эфи, очень непростая. Грозит новая война. Слабость Хлорингов привела к тому, что обстановка в герцогстве накалилась до предела. Юг уже совершенно им не подчиняется, и Междуречье всерьёз намерено отделиться в отдельное герцогство. Людей всё сильнее возмущает соседство эльфов, и то, что Хлоринги традиционно им благоволят. Лично я считаю, что эльфов пока что трогать нельзя. Нет слов: их давно следует изгнать на Север, в Эльфийские Горы, а лучше всего вообще уничтожить без всякой жалости, но ввязываться в войну с Ол Донна теперь, когда на Острове нет единства, и каждый готов вцепиться в глотку каждому, – самоубийство. Сначала нужно решить собственные проблемы, добиться мира, единства, и уже тогда, объединёнными силами, бросить вызов спесивым нелюдям. Но меня, увы, мало, кто слышит. Ох, боюсь, Эфи, Нордланд на пороге катастрофы! Северу пора вспомнить, что именно здесь возникла цивилизация людей; именно наши предки – Стотенберги, Эльдебринки, Карлфельдты, Бергстремы, – пришли сюда с Бъёргом Чёрным и сохранили и преумножили то, что он завоевал! По сути-то, Эфи, само государство заложили не Хлоринги, а их соратники, о чём Хлоринги предпочитают не вспоминать. Мы обязаны навести порядок! И самый простой путь к этому – брак наших детей, который развяжет нам руки и даст законное право вмешаться в процесс. Я считаю, что мирный путь к этому – самый правильный, и он более всего угоден Богу».

Эффемия, конечно, признавала все доводы брата вполне разумными, но как же ей не хотелось отдавать лапочку Софи за полукровку!

– Ведь все знают, как они неистовы и распутны! – Жаловалась она мужу, – нашу нежную, чистую девочку – этому красноглазому… сатиру!

– Ну, он сын Гарольда Хлоринга, – возразил герцог Анвалонский, Аскольд Эльдебринк, – так что я не думаю, что он плохо воспитан или слишком уж распутен. И потом, а кого бы ты хотела видеть мужем нашей Софи? Далвеганца, жирного извращенца? Его братца Кенку? Конрада Лефтера?

– Пусть это будет не принц крови, не герцог и не граф! – Воскликнула герцогиня. – Лишь бы девочке он был по сердцу и любил и уважал её! У нас есть сыновья, которые могут помочь нам укрепить своё положение и образовать нужные связи; а девочка пусть будет просто счастлива!

– А давай, познакомим их. – Пожал плечами Аскольд. – Я приглашу его в Урт – он ведь, насколько мне известно, уже вернулся?.. Погостит у нас, познакомится с Софи. Она у нас не уродина, не зануда, верно? Да и он наверняка не урод, ведь полукровка и Хлоринг! Может, всё между ними сладится само собой, а? Обещаю, Эфи, неволить девочку я не буду. Как бы ни было выгодно нам это событие, Софи пострадать не должна.

– А он примет приглашение? – Усомнилась герцогиня. – Он ведь только что приехал…