Рита берёт банку той рукой, на которую ещё не успела натянуть перчатку, и случайно касается его руки. Странно горячей. Почему-то в голову приходит, что такие вот горячие руки бывают у южных людей. Или у тех, кто долго прожил на юге. Или просто у хороших людей, которые никогда никого не обманывают.

– Дождался, – мужчина кивает. – А можно вас проводить?

Только ангелы

Здесь очень ветрено. Раф кутается в старую потрепанную толстовку, пытаясь не замечать, что на босых ногах у него шлёпанцы из китайского пластика. Впрочем, он сам захотел именно такую «жизнь после жизни», и теперь ему остаётся только сидеть, смотреть вниз с высоты четырнадцати этажей и вспоминать.

***

– Рафик, помоги тёте Люде донести покупки! – кричит в окно мама.

Пятилетний мальчишка бросает игрушки в песочнице, со всех ног мчится к идущей к подъезду беременной соседке и забирает у неё из рук сетку с булкой хлеба и пакетом молока.

– Спасибо, Рафик! – тётя Люда, с большим уже животом, улыбается. – Хорошо, если у меня будет дочка. Она обязательно станет твоей невестой.

– Нет! – Раф идёт рядом, ощущая себя совсем взрослым и совсем чуть-чуть – уставшим: сетка с продуктами тяжёлая, но он же мужчина, поэтому донесёт её до квартиры! – Мне бы друга. Мы бы с ним вместе ваши сетки носили. Давайте у вас будет сын?

– Хорошо, если будет сын, – смеётся тётя Люда, – то вы обязательно будете друзьями, а женим мы тебя на Татьяне из пятого подъезда.

Раф кивает, пытаясь состроить самое серьёзное выражение лица, и почти забывает, что совсем чуть-чуть влюблён в тётю Люду, и если б не дядя Паша, то он обязательно женился бы на ней. Когда вырастет.

***

– Рафаэль, там Таня Панина убирается в кабинете музыки. Помоги ей!

Алла Семёновна не зря считается лучшим классным руководителем: она умеет найти подход к любому, и точно знает, что Рафаэль с удовольствием пойдет двигать столы и стулья, пока тихоня Панина возит шваброй по полу. Та ему с первого класса нравится, а сейчас они оба уже в пятом: совсем большие. В этом возрасте мальчишки уже не дёргают девчонок за косички, чтобы показать, какие они – девчонки – красивые. Здесь нужны подвиги. И знание подростковой психологии.

– Спасибо, – говорит Таня Рафу, когда уборка закончена, и целует его в щеку. Тот краснеет от смущения, а потом с улыбкой несётся домой, чтобы успеть сделать уроки и сбегать за Валериком в детский сад. Всё-таки лучший друг, пусть и бестолковый пока!

***

– Иди со своим малолеткой дружи! – насмешливо произносит Танька и надувает большой розовый пузырь из модной американской жвачки. – Нашелся тут, жених!

Стоящие вокруг неё девчонки смеются, и в их смехе Раф слышит лишь презрение и издёвку. Конечно, у него нет дорогих импортных шмоток, только старая толстовка из секонд-хенда и уже разваливающиеся кеды оттуда же, и отец не привозит ему из-за бугра всякие вкусные штуки; зато у него есть собрание сочинений Конан Дойля и Жюля Верна. Такого нет ни у Таньки, выряженной в блестящую майку и ярко-бирюзовые лосины, ни у её подружек, буквально заглядывающих ей в рот.

– И буду! А ты – швабра! – кричит Раф Таньке, отворачивается от неё и уходит.

Ему обидно, а тут еще сегодня у Валерки контрольная, и тётя Люда просила проследить, чтобы тот не сбежал. Это значит, что придётся остаться в школе, пока идёт вторая смена, а так хотелось пойти с ребятами в парк. Там сегодня открытие нового сезона, будет толпа народа, и можно что-нибудь дёрнуть. Раф, конечно, сам по чужим карманам не шарит, но просто за компанию потолкаться можно. Вот только он обещал, а значит сидит и ждёт этого малолетку. Навязался на его шею. Лучший друг.

Ничего, еще два года, Раф окончит школу и уедет в город. И не будет никаких достающих по поводу и без родителей, всё обо всех знающих соседей, дурных одноклассников и таскающегося за ним повсюду Валерки.

***

Город – это круто! Пусть тут и всем на всех наплевать, но зато никакого контроля, главное – учись. И общага при универе не самое противное место. Жить можно.

– А-а-а! Помогите!

Он идёт по скудо освещенной улице мимо совсем тёмного переулка и слышит женский голос. Надрывающийся, словно в плохой озвучке американского фильма ужасов. Первая мысль – пройти мимо, но Раф не может: у него с детства дурная привычка помогать всем, и она толкает его в темноту.

– Эй! – Раф кричит, стараясь придать своему голосу такую силу, словно бы он – не обычный тощий парень, а мощный мужик с наколками по всему телу. Как во вчерашнем боевике, который они с Костиком смотрели в подвале на Фрунзенской. Эта стратегия, кажется, срабатывает: мимо кто-то пробегает, тяжело дыша. Раф не видит, кто, только ощущает резкое жжение, принесшее за собой боль.

– Что? – Он хватается за бок и оседает на холодный асфальт. Ну, вот и допомогался, а еще надо до Толика дойти, забрать у него учебник по вышке, к родителям в выходные съездить. И Софья обещала с ним в кино сходить на той неделе.

Раф закрывает глаза и сквозь боль улыбается…

***

– Ты что тут делаешь?

Раф оборачивается на такой знакомый голос. Панина стоит на крыше, и как было бы классно, если б за её спиной сейчас были такие же, как у него, крылья, но нет. У неё нет крыльев, только наброшенный на плечи полупрозрачный, как и она сама, шарф. А в её руках – его старые кеды.

– Сижу. Смотрю. Думаю, – отвечает Раф, улыбаясь. – Ты никогда не думала, что в нашем мире только ангелы могут позволить себе роскошь быть просто зрителями?

– Мой ангел…

Танька подходит, садится рядом и берёт его за руку. Её рука горячая, мягкая, странная для обычного духа, но кто знает, почему так и как оно будет дальше. Может, и Танька когда-нибудь станет ангелом, а Раф пока просто будет смотреть. И ждать.

Он улыбается и целует её в полупрозрачную щёку.

Жили-были…

«Жила-была на свете царевна-лягушка…»

Огромная чернильная капля упала на пергамент аккурат на слово «была», и я тихо выругалась, косясь на кровать в углу горницы. Иван спал богатырским сном, хотя богатырь из него тот ещё: только храп на весь дом и подворье, в остальном – сморчок сморчком. И что я в нём нашла?

Хотя… Вот если сравнить его с Кощеем, тогда да – богатырь! Красавчик! И отец не последний человек при дворе, опять же. Ну, а то, что дурак, так с кем не бывает? У всех свои недостатки. У него ума нет, у меня фантазия слишком богатая. Сладкая парочка!

А если посмотреть на всю нашу с ним историю моими глазами? Получается – он вполне себе неплохой вариант по сравнению с тем, что мне родители с детства прочили. Мне ж ещё на моё шестилетие бабка-повитуха проболталась о странном мужике, заключившем договор с моим батюшкой.

Я тогда долго мечтала, что вот исполнится мне шестнадцать годков, и приедет за мною красавец на вороном коне, увезёт в дальнюю страну, где молодильные яблоки и кисельные берега, и будем мы с ним жить-поживать да добра наживать. А что? Говорю же, фантазия у меня дай бог всякому.

Дожила до шестнадцати, и на тебе вишенкой на торте – Кощей. И конь – кожа да кости, под стать своему хозяину, и войско такое же – скелет на скелете. А батюшка только радовался да монеты в сундуке выкупном пересчитывал. Ну да нас-то, девок, у него семеро, не считая маменьки, а сыновей ни одного – некому денег на хозяйство зарабатывать.

Ох. Сижу, вспоминаю, а то ж так давно было, уже и не вспомнит никто, кроме меня. Слышала, один старец рассказывал былину про спящую царевну, что сорок сороков лет проспала, а я вот эти сорок сороков лет лягушкой по болоту скакала. Ну а кому захочется с лягушкой целоваться?

И то скажу, что лучше эти годы квакать да мошек есть, чем с Кощеем постель делить. Знала бы я, что он на мой отказ меня не в башне запрёт, как обычай велит, а к бабке Яге отправит, ещё в дороге послала его мухоморы в лесу собирать. Ну да как сложилось, так сложилось. Да и бабка не настолько вредной оказалась: учила меня первые два года, а потом, когда Кощею надоело мои отказы слушать, превратила в лягушку. Превратила, да, но и возможность обратно обернуться оставила. Странную, сложную, но всё же.

Потом Иван появился. Красавец. Опять же, по сравнению с Кощеем, но когда ты столько лет не в своей шкуре живёшь, выбирать не приходится. С другой стороны, он же меня-лягушку не просто поцеловать должен был, тут же закон простой: любовь, без неё никуда. Во всяком случае, чтобы не вернулось ничего обратно.

Забрать-то Иван меня забрал, женился, а что на свадьбе жених с невестой делают? Правильно, целуются. Вот и поцеловал он меня тогда первый раз, ещё не любя. Ну и превратилась я не навсегда: опять же, бабка подсуропила, пусть ей там, в её лесу, сладко живётся.