– Ученый человек, а не догадливый, – смеется Анисья, – книги ведь так, для предлогу… знакомство завести. Ну, какая из меня учительша? А вот в город и взаправду хочу. В теятры ходить…

– Ну, знаете ли! – возмущается Катц, поднимаясь со стула.

– А ты не спеши, учитель, – Анисья кладет ему руки на плечи, мягко опуская его снова на стул, – может, сойдемся, слюбимся, да и увезешь меня в город.

– Вот, значит, что вы, Анисья, надумали…

– А почему бы и нет? Я женщина видная. Аль не нравлюсь?

– Это невозможно… я не могу… – волнуется Катц.

– Что так? Небось, кто другая на примете?

– Да что вы все не то говорите…

– А я знаю, что говорю! – лицо Анисьи делается недобрым. – Катька охмурила! Только зачем она тебе с детями? А я бездетная, свободная!

– Пойду я, – Катц собирает со стола книги и кладет в портфель.

– Иди, учитель, – сердится Анисья, – только еще посмотрим, чья возьмет.

Октябрьским утром от колхозного амбара к крестьянским подворьям потянулись тяжелые подводы с зерном, полагавшимся на трудодни. На утоптанной площадке между фермой и амбаром выстроилась очередь подвод. В ожидании дымят самокрутками мужики, деловито восседая на возах, грызут семечки бабы. Нетерпеливо топчутся лошади, переминаясь с ноги на ногу.

Над воротами зернохранилища ветер раздувает красное полотнище с выведенным огромными буквами призывом: «Все на борьбу с хищениями социалистической собственности!». Внутри амбара колхозники насыпают ведрами в мешки пшеницу. Кладовщик Гришка передвигает на больших амбарных весах гири-бегунки, делая пометки в толстом журнале и постоянно слюнявя химический карандаш.

– Сколько на трудодень дают? – интересуется Катерина у возчика встречной подводы, подъезжая к току.

– По полтора кило, – отвечает тот, придерживая лошадь, чтобы разминуться с Катерининой повозкой.

– Не густо, – качает головой Катерина, – в этом году больше зерна уродило, чем в прошлом, а норму не увеличили, – говорит она сидящему в подводе Кузьме Авдоновичу, – так что и сама бы управилась. Зря только вас обеспокоила.

– Ну, что вы Катя! – смущается Катц. – Вам бы не мешки тягать. Вам бы в город учиться.

– Да куда уж мне теперь. До войны на агрономию поступала, но только год и отучилась. А нынче не до учебы. Детей поднимать надо, без отца растут.

Появление Катерины вместе с Катцем вызвало на току пересуды.

– Ты гляди-ка, – толкает в бок свою соседку по подводе Анисья, – с учителем приехала бесстыжая.

– Все вьется кругом нее и вьется, как горох вокруг кукурузы, – хихикает соседка, – и в огород за ней, и к колодцу…

– А может шуры-муры у них, – вмешивается баба с соседнего воза.

– Слышала чего, али просто языком мелишь? – злится Анисья.

– Может и слышала…

Подводы одна за другой загружаются и отъезжают. Подходит очередь Катерины. Подъехав к весовой, она останавливает лошадь и достает из подводы пустые мешки.

– Здоров, Гриша! – здоровается с кладовщиком. – Сколько мне там получать?

– Четыре центнера, – смотрит в амбарный журнал Гришка. – Как там племяши? – интересуется у Катерины, не поднимая от журнала глаз.

– А ты бы зашел, братушка, проведал.

– Как-то зайду.

– Заходи. – Разворачивает мешок и дает Катцу. – Держите! Я буду насыпать.

Наполнив все мешки, Катерина с Катцем перетаскиваю их на весы.

– Ну, что? – спрашивает у кладовщика. – Сколько там?

– На семь килограмм больше, – звякает гирями Гриша, – ну, да ладно. Пусть будет, сестра. Забирай!

– Гриш, накинь еще пару чувалов по-родственному, – просит Катерина, – продам, одежу детям куплю. Без грошей остались. Свекруха с кабанчиком-то проторговалась.

– Да ты что, Катька! – шепчет испугано кладовщик. – Сама знаешь, что за такое бывает.

– Так никто не узнает. Только пару чувальчиков. Воробьи за зиму тут у тебя больше склюют.

– А он не сдаст? – косится на Катца.

– Не сдаст, – уверяет Катерина.

Катцу становится обидно, что ему не доверяют. Отвернувшись, он идет к подводе.

– Зря хорошего человека обидел, – журит брата Катерина. – Ну, так что? Даешь зерно?

– Ладно! Насыпай! – нехотя соглашается Гришка. – Только, если что, то я ничего не видел.

Груженная мешками с зерном подвода, скрепя осями, въезжает во двор и подкатывает вплотную к хлеву. Застопорив лошадь, Катерина спрыгивает на землю. Нужно поторопиться спрятать лишние мешки. Но едва успевает открыть тяжелую дверь хлева, из-за хаты появляется баба Васька.

– Управились? А я за подводой.

– Сейчас разгрузимся, и пригоню вам подводу.

– Та я подожду. – Подходит все ближе к подводе соседка. – Сколько получили зерна?

– Оно вам надо? Сколько наработала, столько и получила, – сердится Катерина.

– А мы с Макаром еще не получали. Сейчас с фермы придет и поедем.

Забрав подводу у Катерины, баба Васька с Макаром едут на ток за зерном. На току возле весовой на мешках сидит хмурая Анисья.

– А ты чего здесь расселась? – спрашивает ее баба Васька. – Манька еще в обед зерно привезла. Вы вроде одной подводой ехали.

– Полаялись мы с Манькой, – жалуется Анисья. – Довезешь мои три мешка, Василиса Ксенофонтовна?

– Та куды ж тебя денешь! Загружай!

Анисья закидывает мешки в повозку и усаживается на них сверху. Груженая подвода выезжает с току, прогнувшись под весом и лениво поскрипывая.

– А что на трудодни так мало получила, Онысько? – интересуется баба Васька. – Вон Катерина десять мешков привезла.

– Десять говоришь?

– Сама видела.

– Ничего не спутала? У Гришки в журнале восемь записано.

– Я хоть и не грамотная, а считать умею. Говорю тебе десять.

– Ну, вот теперь и посмотрим, чья возьмет, – лукаво щурится Анисья, что-то недоброе замышляя в уме.

– Ты это про шо? – косится на нее баба Васька.

– Та так, ни про шо.

Рано утром Кузьму Авдоновича разбудили незнакомые голоса, доносящиеся с улицы. Он приподнимается на кровати и глядит в окно. Видит во дворе участкового милиционера и рядом с ним двоих оперуполномоченных в синих лампасах и яловых сапогах с высокими голенищами. Растерянная Катерина испуганно прижимается к дверному косяку хлева. Катц торопливо одевается, путаясь в штанинах, и выскакивает во двор.

– Ну, что, хозяйка, сама покажешь, где краденое зерно прячешь, – говорит участковый, – или искать будем?

– Так я же вам уже показала, что получила на трудодни, – чуть не плачет Катерина, – сами же видели восемь мешков.

– Видели, а где еще два спрятала?

– Так нет.

– А если найдем?

Начинается обыск. Ищут в коровнике, ковыряя палками в яслях для сена. Мычит испуганно корова, тычась рогами в стойло. Переходят в курятник, оттуда кудахча, выскакивают всполошенные куры. Лезут на чердак, ворошат сеновал, переворачивают все вверх дном в сенях, гремя крышками сундуков. Ничего не обнаружив, снова выходят во двор.

– А это что? – участковый показывает на небольшой стог сена под грушей.

– Се-е-е-но…, – еле шевелит побледневшими губами Катерина.

– Вижу, что сено. А что ж не убрали на сеновал?

– Не успели…

– Вот сейчас и поглядим, – ширяет в стог острой палкой оперуполномоченный. Из стога сыплется зерно. – Ну, и что теперь скажешь? Чего молчишь?

– Это я спрятал, – вырывается у Катца, – украл и спрятал.

– Кто такой? – хмурится человек в лампасах.

– Учитель. Здесь стою на квартире.

– Фамилия. Имя.

– Кузьма Авдонович Катц.

– Жид, что ли? Ну, собирайся, с нами поедешь…

Катц вытаскивает из-под кровати свой старый чемодан. Извлекает из него стопку аккуратно сложенного белья и перекладывает в портфель. Со дна достает кипу бумаг, несколько секунд смотрит на них в нерешительности, потом идет в хатыну и бросает бумаги в печку.

– Зачем? – Катерина сидит около печи, опустив голову и бессильно сложив на коленях руки.