Поговорим о разном. Избранные стихи и новеллы

Корректор Александра Репина

© Наталья Поникаровских, 2021

ISBN 978-5-0053-1404-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Наталья Швец, публикуется под девичьей фамилией Поникаровских. Родилась в Кировской области в маленьком лесном поселке Бечева. Живет в Республике Коми, в городе Ухта. Работает в сфере культуры.

Стихи

О поэзии и о себе…

Привет!

 
Привет, читатель лучший мой!
Чего стоишь? Смелей входи!
И отклик справедливый свой
Моей работе подведи!
 
 
Неспешно, вдумчиво читай,
По строкам резво не беги.
Смятенью душ не зная край,
В себе тоску разбереди.
 
 
Печаль по полкам разложи,
Скупую выпустив слезу,
И зла уж больше не держи,
Соринку увидав в глазу.
 
 
Забудь о том, что ты спешил.
Как в детстве змея запускай!
О том, как будешь жить, как жил,
Здесь задержавшись, прочитай!
 

О поэтах

 
Сентиментальные сюжеты,
Сакраментальная тоска,
Все меланхолики – поэты,
И над листом дрожит рука.
 
 
Слагал ли кто из них сонеты,
Или поэмы он писал —
Всё о печалях песни эти,
И всё о том же мадригал.
 
 
Что ж, вместе с головною болью
Уходит от поэта сон,
И он пытает слёзной солью
Богов словесных пантеон.
 

Листва опала

 
Листва опала. Обыватель,
Взглянув сквозь грязное окно,
Не вспомнит до конца цитаты,
Что в школе заучил давно.
 
 
Не скажет, со стола взяв кружку,
Вздохнёт лишь горько в тишине —
Всё до него придумал Пушкин,
Всё сочинил об этом дне!
 
 
Что мир уныл в очарованье,
Одетых в золото лесов,
В зобу сперев нам всем дыханье
От простоты набора слов.
 

И всё-таки она пришла

 
И всё-таки она пришла,
И всё-таки она случилась,
Забрезжила, засентябрила,
Сверкнула золотою жилой,
Рассыпав мелочь по дворам.
 
 
Закаты опьянив дождём,
Опять сманила птичьим клином
И дальним криком журавлиным,
Так исподволь, не в явь, уныло
Напомнила мне о былом.
 
 
О том, что, вроде, я поэт,
Что сердце новой рифмы просит,
Печалится, скорбит… Уносит
Меня с собою в сонность осень
И дарит вдохновенья свет.
 

В окне

 
Кому-то надо быть в окне —
Смотреть на мир и слыть поэтом…
Ждать вдохновенья в тишине,
Как промелькнувшую комету,
Ловить за хвост… Тащить в тетрадь
Ту пару строк ретиво-борзых,
Как лапой курица, писать
Поспешно азбукою Морзе…
 
 
Искать в стакане молока
Одну из самых главных истин:
Зачем дана была строка?
Зачем покой так ненавистен?
И почему же не в вине,
Как обещали латиняне?
Сокрыта истина на дне —
В обычном молока стакане…
 
 
Грустить привычно и смешно,
Пустить слезу сентиментально,
Мотив припомнить, что давно
Забыт, притом вдохнуть печально.
Не отпуская чар ночных,
Как будто в них успех минутный…
Ловя видения и сны,
Быть нужно у окна кому-то.
 

О музе и герое

 
Заглянуть бы в святая святых
И, увидев свое отражение,
Препарировать в баночку стих,
Формалином залив предложения.
 
 
На слова тетрадь растрясти,
Разбросать запятые, играя, —
Им не страшно, а мне как польстит,
Что по дому фразы летают…
 
 
Музу нежно на пух и перо
Ощипать, набивая подушку…
Может, снова, приснится герой
При коне, на зелёной опушке…
 
 
А проснувшись довольной, с утра
Посадить все в цветочный горшочек…
Пусть взрастает-растёт детвора
Из любовно ухоженных строчек…
 
 
Ободрившись, расправит крыла
И, настроив капризную арфу,
Муза рифм напоёт у стола…
Ну, а я ей свяжу модный шарфик
Вместо пуха и вместо пера,
Что в подушку с досады набила…
Замету сор напыщенных фраз,
Что вчера по углам рассорила…
 
 
Но святая святых не укор,
А тоски простодушье и ропот…
Не приснился! Лишь звяканье шпор
Да копыт во дворе дробный цокот…
 

Я – клоунесса!

 
Я клоунесса! Да, я шут!
Я никогда из этих пут
Не выберусь. А ну и пусть!
Живёт во мне иная грусть —
На мир смотрю я с высоты,
Где из бесчувственной толпы
Не видно слёз! Средь суеты,
Как гномы все и как шуты!
 
 
И пусть смеётесь надо мною,
Взлетаю выше над толпою!
 

Душа моя у вас в руках…

 
Навзрыд… До самого донышка… До самой последней капельки…
Рука-крыло… Рука-перо… Прочерки, вычерки из памяти…
Лететь?.. Писать?.. Дышать ли?.. Жить ли!? Не стоять на паперти…
Всё взнос, всё жертва душе… Её наземной практике…
Её нелепому и безрассудному на двух ногах ещё стоянию,
Разбитому, размытому, забытому кому-то где-то обещанию…
Певец мечты, небесный птах, хранитель ангельского рвения,
Всё мыслит век судьбу в стихах и в беспробудном вдохновении.
Оставлю мерное нытьё часов, их тиканье настольное, настенное…
Что есть, то есть! Оно моё, не чьё-то… Не богатое, не бедное,
А щедрое, не оскудевшею рукой, тому, кто просит и не просит, роздано…
И Богу – богово, и кесарю… Всем по заслугам будет воздано…
Играю в жизнь и доиграюсь до седин, морщин и до смерти,
По волосам и по щекам ножами времени рубцы и росчерки…
Оставлю вам тетрадей прах, храните их на память долгую…
Душа моя у вас в руках – в стихах, в слезах, с юдолью кровною…
 

Клиника абсурда

 
Клиника абсурда —
Моя душа и производные её,
Разбуженные ритмы, песни…
И стук колес до Петербурга,
И бесконечно нытьё,
И безысходность. Хоть ты тресни,
Причастье вечное моё…
 
 
Ужиться с солнцем, снегом, градом,
Страстей сердечных водопадом…
И размотать клубок тоски,
Порвать на мелкие куски…
Боль прищемить, зажать в тиски…
Пусть там себе она кричит…
Ведь всё равно же не молчит
В распятом сонмище обид,
Перечеркнув стихов листки…
 
 
Устала от самой себя…
Давно по мне психолог плачет
Иль психиатр, на удачу
Поставить чтоб эксперимент,
Познать души эквивалент…
И мысли скудные скорбят,
И, как девчонки на ребят,
Флиртуя, друг на друга скачут…
 
 
Не лидер и не аутсайдер,
И центр мной ещё не найден…
И всё болтаюсь, как… сопля…
Не сброшена, не стертая…
А так! Как вечный гайморит —
И не прошёл, и не болит…
И кто чего тут говорит,
Что значу что-то ещё я?
 
 
Всё пустота! И доброта
Моя прозрачно эфемерна.
И хоть нужна она, наверно,
Но не востребована так,
Как бы порою мне хотелось
И как по разуму назрело,
Как представлялось мне в мечтах…
 
 
Просить прощения не стыдно!
Покаяться – не самый страх…
Все нити у небес в руках,
Хотя порою их не видно…
С души с прощеньем сходит сель,
И, размотавши канитель,
Сдувает ветром свежим прах,
И громоздится день в стихах,
И снова жизнь в тебе, как тризна…
 
 
Ну, что поделать? Я – капризна…
 

Потерянные сказки

 
Как давно не ложусь спать я рано,
Всё не дремлется мне до зари…
Потерялась моя сказка на ночь,
Заблудился волшебный принц.
И не верится в пробужденье
Спящих тысячу лет принцесс…
С понедельника по воскресенье
Мне не ждётся уже чудес.
И дождинки серебряной сканью
Барабанят в моё окно,
И смотрю самой поздней ранью
Прошлой жизни немое кино…
 

Не пытаюсь понять

 
Я не профи… Не пытаюсь понять то, что мне не доступно…
И не умничаю, не глаголю догматов и прочих сиречь…
Просто горних печалей людских собираю стихами подспудно
И надеюсь хоть малую толику в сердце простывшем сберечь…
 
 
И опять о себе… Для меня о себе – это есть ипостась человечья,
Это то, что нельзя нипочём по частям разделить и разъять…
Строгим бременем жизнь, как платком, осеняет чело и оплечье,
И журит, и бранит, как дитя нерадивое пальчиком, мать…
 
 
Побеждать научиться, научиться проигрывать и проиграться,
Остаться ни с чем, но счастливым, что жив и сам по себе…
Не бояться дождя, под капли подставив лицо, до ушей улыбаться…
То ль не праздник убогой, у паперти ждущей пятак голытьбе?
 
 
Чаю… Верую… И хотела бы знать, но всего не изведать…
Всех печалей земли не хлебнуть и не выбрать до дна…
Смысл порою сквозит в лихорадочном шёпоте жаркого бреда…
Что ж ты жалишься, жмёшься, забытая Богом страна?
 
 
Перемётаны, переправлены списки потерь, пережиты,
Перекручены жилы, переломаны правдой лбы и хребты…
Колосится душа одичалым, некошеным солнечным житом,
Но в полях запустений взойдут ли надежды ростки…
 
 
Так стою на краю, глядя в даль, исповедуясь сердцу и Богу.
Что увижу, пойму ли? А поняв, донесу ль до седин?
Лишь одно наперёд несомненно – идущий осилит дорогу,
Даже если шагает против теченья и вечно один…
 

О Родине, о детстве

Ты заплети свои густые косы

 
Ты заплети свои густые косы…
Рассветными лучами завяжи…
И не грусти, а просто расскажи
О том, что дО дна выплаканы слёзы.
 
 
Их нет теперь! Они – цветные росы
На травах, и на солнечных губах,
И на цветах, что расцветут в садах,
Когда весна задаст свои вопросы.
 
 
Пусть ветер рвёт, пускай стучат колёса,
Несут надежду, счастье поезда…
На горизонте первая звезда
Не предаёт, не меркнет и не просит…
 
 
Снедаемая безграничной грустью,
Лимонной долькой выжата насквозь,
Не научившись быть с собою врозь,
Всё плачет Родина над окаянной Русью…
 

Душа народа

 
Уходит с головою в листопад
Поборник света день, вершина мирозданья,
Сокрыв от взглядов чуждых мира клад,
Терпенья судеб и взаимопониманья…
 
 
Стоять над прошлым, в глубину веков
Смотреть сквозь призму опалённой далью жизни…
И знать корней народов праисток,
Чересполосицу прошедших катаклизмов.
 
 
И взглядом обнимая ширь и даль,
И вслушиваясь в имена, былины, песни,
Перепоясать кушаком, как встарь
Перед великим делом, по-дедовски чресла.
 
 
Из братины всего лишь пригубить
Немного мудрости студёного колодца…
Прядётся непрерывно жизни нить…
Уже рушник грядущих поколений ткётся…
 
 
И в нас живут картины старины,
Являя миру красоту и самобытность,
Из эха первозданной тишины
Звучат напевы, как в былую бытность…
 
 
И на мгновенье оборвётся сон,
Веков забытых приоткроется завеса,
И выйдет к свету на земной поклон
Душа народа богатырского замеса!
 

Исток

 
Перепишу я набело
То, что было, – не было,
То, что болело, – зажило,
То, что время отрезало…
То, что писалось фразами,
То, что жило неброско,
То, что горело стразами
Заморскими от Сваровски…
То, что мне было милого
               в краю пыльного детства…
Все мы родом с Кунилова¹,
Жили мы все по соседству.
Время пытало травами
Дорог – судьбы проростки…
Все от Моломской² гавани
Мы родом – Поникаровских.
 

Я ведь помню еще

 
Я ведь помню ещё:
                там трещала без умолку печь,
Пел сверчок на шестке,
                на полатях сушились подсолнухи.
И такая родная, напевная вятская речь —
Это мама ворчит,
                что царя мы небесного олухи…
 
 
Я ведь помню, хоть мне
                там, наверно, не больше шести,
И цветастое платье из ситца красивое сестрино —
По наследству до дыр
                и прорех мне его не сносить,
Лоскутки на наряды сойдут моим куклам обветренным.
 
 
Сундучок, крытый  жестью цветной,
               там стоит у стены,
В нём платки и ремонье³,
               а ниже – тайник с папиросами…
И нельзя было, но не могла
               бросить с самой войны —
Всё курила баб Маня моя лошадиными дозами.
 
 
Снова вспомню буфет,
               за буфетом стояла кровать,
На кровати подушки торчком под простой занавескою…
И машинка ножная,
                чтоб кукол, как в зыбке⁴, качать,
И причины, чтоб в сад не идти, —
                все достаточно веские!
 
 
В воскресенье с утра тесто ставится на пироги:
Будут с луком, с капустой
                и шаньги, конечно, картусьные⁵…
Ах ты время моё, не спеши же,
                постой, погоди!
Оглянись! Видишь,
                вновь одолели меня мысли грустные!
 
 
Не тревожь мою проседь,
               оставь для себя серебро!
Дай ещё пробежать,
               пропылить босиком по Калинина⁶…
Дай вздохнуть полной грудью,
               как там, сохраняя добро,
Процарапав на сердце любовью тоску тонкой линией.
 

Как давно…

 
Как давно, родившись еле,
Я качалась в колыбели,
Что висела за притвором,
Возле печки на рессоре.
Годы те, признаюсь скромно,
Я, конечно же, не помню,
И сюжет, приятный глазу,
Знаю только по рассказам.
Но пенять на память нечо —
Суждена была мне встреча,
И однажды ненадолго
Встать у милого порога!
И промчалось дрожью гулкой —
Здесь меня растила люлька!
И припомнилась картинка —
Я и мама, и тропинка…
Дом приземистый, как дедка,
И под окнами беседка,
И высокий берег речки —
В сердце забрала навечно.
 
 
Говорят, сгорел тот домик,
На крутом витке Моломы:
Ни беседки, ни рессоры
С покосившимся забором…
Но он там, в лесах, затерян —
Мир, где был мне путь отмерен.
Где когда-то жизнь играла,
Где исток, моё начало.
И храню в коробке пыльной
Старый чёрно-белый снимок:
Дом и речка по соседству,
Родина моя и детство…