Я вернулась на кухню и поставила рюмки на стол.
– Наливаю? – Спросила я.
– Будь добра. Кофе почти готов. Как тебе комната?
– Хорошо. – Я разлила коньяк в рюмки.
Валя налила нам кофе и снова спросила:
– Я еще покурю?
Я молча кивнула.
Валя подняла рюмку:
– Поддержи меня, дорогая. Давай, за встречу.
Я подняла рюмку и чокнувшись с рюмкой Вали, поставила ее на стол. Валя выпила до дна и, закурив, продолжила говорить:
– Потом в течение года, после смерти Танюшки, умерла Любаша, Дуся, и Светланка.
Я помнила этих женщин, мне было жаль, что больше я никогда не увижу их. Не послушаю, как Дуся расскажет про очередную порцию прочитанного ею пятитомного фэнтези. Как Света обнимет меня за плечи, посокрушается и поругает за мой нескончаемый мат. Как Люба опять громко заспорит о чем-то с Таней, а потом сядет петь с ней под гитару какую-нибудь визборовскую песню.
У меня внутри что-то «съежилось» от всех этих мыслей. Я не могла принять – вот так сразу, целиком – что та часть моей жизни навсегда утрачена. Что ТО никогда больше не повторится. И мне теперь доступно только ЭТО – моя «американская тетушка» в единственном экземпляре, растерянная и оторванная от всего привычного и дорого. Это была она – моя Валя, с ее шалью, голосом, сигаретами, и смехом… С ее эмоциями и любовью ко мне. Просто, здесь – в этой современной прекрасно отремонтированной и меблированной квартире она смотрелась как-то нелепо. Как винтажная пуговица на спортивной куртке.
Я уехала от Вали через час и всю дорогу до дома думала о том, как это важно – уметь жить в текущем моменте. Во времени, которое даровано, пока сердце отсчитывает мои мгновения. Ценить тех, кто рядом, тех, кто дорог. Ценить то, что радует, вдохновляет, помогает и расслабляет – делает меня лучше, добрее, спокойнее. Стараться как можно чаще повторять эти состояния, повторять встречи со всеми, без кого труднее, больнее, невозможнее было бы жить. Не пытаться смотреть в даль – которая не видна, не делать ничего завтра, не ждать, не притягивать за уши. Жить ощущениями этого дня, а не какого-то другого. И если мне хорошо где-то и с кем-то – то мое место отныне должно быть там. Точнее, оно там.
***
Ты будешь помнить обо мне
Сквозь расстояния и годы,
В плохих манерах у погоды
Вдруг оказавшись в западне.
Среди листков календаря,
Вокруг обычных персонажей,
За чашкой кофе просто даже
И на исходе декабря.
А мне легко про все забыть –
Я из другого материала,
И ничего не потеряла,
Чтоб на коленях громко выть.
Я принимаю каждый раз,
Забвение меня покоит.
Молится за меня не стоит
Ни про себя, ни напоказ.
***
Ты научишь меня прощать?
Ученик из меня не очень.
Мне так нравится вымещать
На других свой характер склочный.
Принимать свой привычный мир
Для других в непонятном свете,
Затирать все до черных дыр,
Или просто срываться с петель.
Ты научишь меня жалеть?
Тех, кто дорог, себя отчасти.
Чуть пораньше бы повзрослеть,
И поменьше бы тех препятствий.
Хорошо бы порой молчать,
Ну, хотя бы про тормоз помнить.
И заранее замечать
Обитателей «серых комнат».
Научи меня не грубить…
Знаешь, я кое-что умею
Я умею тебя любить.
Это мой джек-пот в лотерею.
***
Жизнь вдвоем всегда лучше. Счастливее.
Удивительно спокойное и одновременно – волнующее чувство, когда ты знаешь, что не один. Что есть тот, в ком сосредоточены все твои мысли, чувства, желания. Когда простые объятия – это ваш отдельный тайный мир. Когда давая, нет планов получить что-то взамен. Когда хочешь быть рядом всегда, а особенно, быть рядом – когда плохо.
Это вовсе не значит, что отношения должны быть сложными. Сложности в определенной степени укрепляют любой союз, поэтому они должны быть. Но отношения не должны быть изматывающей игрой на выживание. Они должны вдохновлять, радовать, приносить уверенность и легкость.
Мне не хочется говорить о том, что можно прожить вместе всю жизнь, развивая популярную мысль: с первого взгляда – до последнего вздоха.
Гораздо важнее, что происходит сейчас. Что можно доверять, не тратить время на объяснение очевидного, целовать, рассказывать, обсуждать, заниматься сексом, спорить – и не только в шутку. Спорить серьезно, даже на повышенных тонах. И, да – эти отношения вовсе не делают меня лучше. Они позволяют мне быть тем, кто я есть на самом деле. Они позволяют мне быть полностью удовлетворенной одним человеком – душевно, духовно, умственно, физически. Когда этот человек «видит» меня, а я его. Это бесценно. Это любовь совсем другого уровня.
***
Если партнер не спит с тобой – то есть не занимается сексом, значит, он просто не хочет тебя. Можно искать, и главное находить миллион, нет – триллион разных объяснений ему и себе. Он устал, переел, очень поздно, слишком рано, длинный фильм, хороший разговор, много вина, расслаблен через чур, или через чур напряжен… продолжать? Зачем?
Ни одна из названных причин не способна конкурировать по своей реальности с первой, названной здесь – единственно верной и действительной – тебя не хотят.
Это вовсе не так драматично, как может показаться на первый взгляд. Особенно, если ты взрослая. Надо всего лишь понять – понять по-настоящему, что в интимной стороне вашей жизни ты своего партнера не интересуешь. Не волнуешь. Не возбуждаешь.
Что ж, бывает. Может, именно это стоит рассмотреть, как драматическую составляющую? Не стоит.
Это не конец жизни. Это – конец отношений. Пусть, и не сию минуту.
Секс не главное? Нет! Он – не главное. Он – САМОЕ главное, потому что в его власти регулировать жизнь людей, которые выбрали друг друга. Отрицать его влияние на все стороны жизни глупо и незрело. Разбалансированная и не настроенная сексуальная жизнь пары – всегда ведет к разрыву. И чаще – болезненному.
Я не говорю сейчас про мозги и сердце, про уровень духовной близости и прочие восхитительные вещи, которые могут происходить между людьми. Все это уже есть, коли вы вместе – ведь, вы уже пара и речь сейчас идет о том, что происходит после выбора.
И если настроить интимную жизнь не получается, расставания ни миновать.
Готовиться к этому не надо. Все произойдет, само собой. Твоими ли усилиями, усилиями ли партнера. Жизнь ли сама «сжалится» над вами и разведет совсем неожиданным или необычным способом. Не важно. Отношениям не быть.
***
Как любить тебя? Не просто. Многие, наверно, пытались. Большинство потерпело неудачу. Слабым даже пытаться не надо было. Потому что на это надо немало времени и гораздо больше сил, чем они когда-либо предполагали, что имеют. Больше терпения, больше настойчивости. Больше мужества и ума. Больше сердца и очень много души. Это должна быть абсолютная решимость и решительность в достижении цели, чтобы не рассматривать никакие варианты поражений.
Чтобы противостоять, не бояться и выдерживать то, как ты отталкиваешь, проверяешь из чего «сделан» тот, кого ты выбрала, задаешь неудобные вопросы, требуешь правды, не принимая ничего другого, заставляешь «оголять» эмоции и чувства, предлагая побыть настоящим – тем, кто ты есть. Выясняешь все до мельчайших подробностей, узнаешь все до самых истоков, или от них… И, если это не удается, или удается не так, ты находишь правильным – сопротивляться отношениям или обнулять их.
Потому что потеря контроля и безопасности пугает тебя сильнее всего, и слово – риск – не для тебя. Ты никогда не будешь для кого-то «передышкой», всегда – только дыханием, потому что в итоге, ты всегда точно знаешь, что за человек рядом с тобой.
Когда ты все же делаешь выбор, предлагая свое сердце, любить тебя не становится проще.
Нельзя дать тебе почувствовать себя бессильной, «пойманной», лишенной свободы. Нужно уметь принимать твой «шторм» и твой «дождь». Твои противоречия, законы, правила, все, чем ты хочешь поделиться и то, о чем будешь молчать.
Все это потому, что ты не в силах замедлить свои мысли, всегда пытаясь собрать воедино «разрозненные» куски и понять смысл… Ты сама бьешься со своими демонами, чаще одерживая над ними верх. Но иногда – пусть и ненадолго – они побеждают тебя. После этого ты часто бываешь уставшей и опустошенной, и чужое присутствие в такие моменты всегда подавляет тебя, не дает расслабиться, тревожит и даже расходует.
В такие моменты надо любить тебя еще сильнее.
Читать тебе книгу с потертыми страницами, заваривать чай, подставлять твое лицо закатному солнцу, рассказывать о чем-нибудь, закрывать пледом, брать за руку, вести гулять в ближайший лес, включать фильм, который может возродить в тебе легкость и спокойствие. Прикасаться губами, обнимать и слушать. Говорить комплименты и дарить цветы. Да, да. И то, и другое. Ведь ты будешь принимать их со спокойной душой – тебе не надо больше думать и мучить себя тем, что за них надо рассчитываться утвердительными ответами. Самый главный ответ ты уже дала.
Даже если когда-то ты вдруг растеряешься, не зная, как любить – я всегда буду знать, как любить тебя еще больше.
***
Мне 4 года. Лето. Я с матерью и бабушкой гощу в Запорожье у родственников.
Большой белый дом с длинными окнами – теперь сказали бы готическими. Но не какие они не готические. Просто очень длинные и неширокие – начинаются сантиметров 60 от пола и заканчиваются так же от потолка, в ширину не больше метра – вот такая любопытная конструкция. Створки во всем доме постоянно открыты, бирюзовые шторы постоянно колышет ветер.
Много солнца. Тепло. Жужжат насекомые. Огромный персиковый сад. Деревья кажутся могучими и высоченными. Это потому, что 4, а не 40. Персики под ногами. Дед не дает их пинать. Но и собирать не заставляет. Меня мало, что заставляли делать в том возрасте.
Дед часто говорил:
– У меня детства не было, пусть она хоть порадуется.
Она – это я.
Ранее утро. Я уже в саду. Занимаюсь какой-то детской ерундой. Бабушка умыла меня, одела, накормила завтраком на летней кухне и отправила «не шуметь» в сад.
Я копаюсь с какими-то деревяшками. Но скучно. Тихо. Бабушка садится под навесом перебирать ягоды. Все остальные спят после вчерашнего.
Вчерашнее – это шумный вечер за овальным столом, который занимал почти всю кухню. Закуски, море всякой еды, самогон для мужчин и какая-то сладкая наливка для женщин.
Я и мой младший сводно-троюродный брат бегаем по саду, веранде, кухне, дому и мешаем всем своим визгом и топотом. Веселимся, дышим медовыми запахами нашей детской жизни и самого места, где сейчас резвимся.
С наступлением темноты в сад мы уже ни ногой – страшно. Ночи на юге темнущие, «хоть глаза выдерни» – говаривала бабушка. Я все думала, как это – выдерни? Сейчас этот вопрос у меня не стоит.
В туалет – синий деревянный клозет в глубине сада – только за руку, а лучше на руках у кого-то из взрослых. В туалете тоже страшно в углу под потолком сидит паук здоровый и жирный на паутине плотной и белой, как бабушкин платок.
Я забегаю в дом. Не шуметь в таком возрасте получается плохо. Прокрадываюсь в комнату к матери. Она спит среди каких-то волосатых рук и ног. Не интересно.
Выхожу в коридор и стремглав несусь к двери комнаты деда. Неужели он все еще спит?
Подхожу к двустворчатой белой двери и дотягиваюсь до «золотого» набалдашника дверной ручки. В ладошку он не помещается, но мне удается ухватиться и повернуть его. Дверь предательски скрипит, я захожу внутрь.
Комната у деда угловая и очень светлая. Солнце везде. Как дед может спать? Ведь я уже не сплю. Дед лежит в белой майке и таких же шортах на высокой металлической кровати с панцирной сеткой. Я обхожу комнату. Письменный стол, пара стульев, книжный шкаф, плетеное кресло, телевизор и комод. А что там на комоде?.. Волоку стул к комоду, чтоб встать на него и полюбопытствовать. От грохота волочащегося стула, дед начинает просыпаться и переворачивается на другой бок. Я и не подумала прекратить. Дотащив стул до комода, за секунду вскарабкиваюсь на него.
Большое квадратное зеркало. Смотрю на себя внимательно. Рожи корчить не хочется, да и некогда. Я тут по делу. Осматриваю все критическим взглядом. Какие-то бабушкины коробочки и баночки. Записная книжка. Дедушкин кошелек. Все это я уже видела, нюхала, трогала 2000 раз. Духи – тоже бабушкины. И вот мое дело – прямоугольная бутылка с зеленой жидкостью. Читать я не умею, но точно знаю – это одеколон Шипр.
Дед, имея неограниченные по тем временам финансовые и иные возможности, всей парфюмерии мира, предпочитал этот одеколон. Я тоже. Мне нравился его резкий и тяжелый запах. Я не могла себе объяснить, да и сейчас не могу. Мне нравилось, как от деда пахло. Как этим самым Шипром несло даже от входной двери бабушкиной квартиры в нашем городе и от всей этой комнаты здесь.
Я открутила черную крышечку с флакона и сунула ноздрю вплотную к горловине. Вдохнув, я зажмурилась от удовольствия. Но все-таки, запах был немного другим. Слишком стальным. От деда пахло лучше.
Я спрыгнула со стула и направилась к креслу, на спинке которого висели брюки и голубая рубашка, скинутые вечером. От моих шагов, дед, видимо, проснулся окончательно, но виду не подал. Просто повернулся на бок – лицом к стене.
Я подошла к креслу вплотную и почувствовала знакомый и любимый запах. Мне даже наклоняться не надо было, спинка кресла была как раз напротив моего лица. Я прислонилась щекой к рубашке и просто стояла несколько секунд.
– Это ты тут шабаркаешь? – Спросил дед.
Я посмотрела в сторону кровати. Дед уже лежал ко мне лицом, подперев голову рукой.
– А ну, иди сюда. – Он похлопал своей ладонью по кровати.
Я разбежалась и заскочила на кровать.
– Ух, ты! – Воскликнул дед, целуя меня в лоб. – Хорошо ты навострилась.
Он обнял меня и погладил по волосам. Потом сел на кровати, посадив меня на колени, прижал к своей колючей щеке и начал что-то рассказывать.
Я не помню, что он мне говорил. Наверно, что-то о предстоящем дне. Или нет, о планах на день говорят обычно взрослые со взрослыми. Наверно, он говорил о чем-то что могло бы привлечь мой непоседливый ум.
Мне помнится только запах одеколона – который по-особенному, нравится мне до сих пор, количество света в комнате и… его нереальность, которая превращала все предметы, а особенно его голубую рубашку во что-то легкое и потустороннее.
Много света я видела не однажды в своей жизни, но вот именно такого – который делал все немного мутным, залитым светло-желтыми бликами, такого – от которого все становилось «не в фокусе», который проникал внутрь предметов и высвечивал все изнутри – такого я не видела больше нигде и никогда.
***
Каждую осень я меняюсь.
Становлюсь задумчивее, молчаливее. Больше пью кофе, реже встречаюсь с друзьями, потому что не хочу слушать чужие голоса. Хочу слушать себя, но не мысли и рассуждения. Только сердце. Это ведь роскошь – мочь слушать свое сердце.
Когда я вижу, как листья начинают облетать с деревьев, когда дожди становятся долгими и холодными, когда появляются дневные пепельные туманы, мне начинает казаться, будто жизнь наполнена чем-то тяжелым или неизбывным.
Люблю дышать осенью, несмотря на то, что каждый глубокий вдох становится в этот период физически болезненным. Не столько телу, сколько душе. Каждый раз, делая такой вдох, я ощущаю, как влажный пахучий воздух проникает в легкие, а вместе с ним необъяснимая беспричинная тоска по чему-то непрожитому, не исполнившемуся, забытому. И когда я выдыхаю – воздух выходит наружу, а тоска нет. Она остается внутри, вселяя мучительную тревогу, которой нет абсолютно никакого объяснения.
Когда осень заканчивается, мне кажется, что я становлюсь старше не на этот сезон, а на какой-то больший отрезок своей жизни – например, год или даже два. Но стареет только душа, а сама я остаюсь неизменной, получая это время «в актив» – будто не было этих трех месяцев.
С тобой моя душа меняется меньше. Не потому, что не вижу листопада или дождей. Не потому, что не проживаю эту осень, как любую другую в своей жизни.
Просто, ты, возможно неосознанно, «закрываешь» меня от тех тревожных ощущений, и делать вдохи с тобой мне больно не каждый раз.
***
Ты веришь, что некоторые встречи предрешены судьбой?
Перед тобой совершенно новый человек, а тебе кажется, что вы уже бесконечно близки. Видится, как вы сидите холодным вечером у огня, держитесь за руки или целуетесь на прогулке в лесу, болтаете о чем-то за обедом в кафе… Это еще только представляется, но уже каким-то огненным рефреном проносится в голове мысль: это начало… для тебя – начало. Человек, может еще и не знает об этом, но ты знаешь.
И сразу возникает какая-то особенная связь. Конечно, неопознанная, невидимая, неосязаемая никем – даже вами самими, но всегда очень прочная. Как трос из гальванической стали. Или еще прочнее.
А потом, когда «игра» началась, приходит понимание, что с таким человеком все иначе. Чувствуешь себя по-другому в каждом вдохе и выдохе. Открываешь все еще по привычке осторожничая, файл за файлом свою и его душу. А где-то по середине, к своему удивлению, находишь абсолютно ВСЕ.
Когда вы вместе биологические часы замирают, и только мигающее двоеточие говорит о том, что время все-таки движется.
Такого человека всегда чувствуешь на расстоянии и даже, когда не видишь. Ощущаешь его эмоции, настроение, тревогу, упадок, волнение и ярость – все это начинает течь по твоим венам, хочешь ты этого или нет.
С таким человеком чаще непросто, а еще… еще бывает непонятно. Но сердце говорит: вот оно – то самое, чего тебе хотелось, что было так нужно. Это и есть свой человек.
Вы лежите вечером, сплетаясь руками и ногами, хохочете до потери пульса и понимаете, насколько важны друг для друга. Чувствуете, что ближе сейчас у вас нет никого, и что каждый любим и оберегаем всеми фибрами души другого.
Ты веришь, что некоторые встречи предрешены?..
***
Я сама себе небо и ад,
Молоком неразбавленный кофе,
Все шаги – и вперед, и назад –
Это мой узнаваемый профиль.
Я сама себе радость и боль,
Много слов, перепутанных в мыслях,
Никому не известный пароль,
И поступки нередко, без смысла.
Я сама себе ложь и закон,
Мерзлый вечер и теплое утро,
Нелюбовь, где всегда саксофон,
И любовь, где цвета перламутра.
Я сама себе тот горизонт,
До которого сбиты дороги,
Синий дождь и распахнутый зонт,
Предисловия и эпилоги…
***
Мое проклятие, мой дар,
Моя встревоженная нежность.
Холодный утренний бульвар,
И красота, и неизбежность.
Мой лунный свет и коридор,
Моя вселенная другая,
Гнетущий шепот редких ссор,
Неосмотрительность нагая.
Моя зависимость и бред,
Сосредоточенное счастье,
Мой талисман от разных бед,
И равновесие без власти.
Мой сложный минус, важный плюс,
Осенний вечер со стихами,
Мой одинокий тихий блюз,
Рисунки серыми штрихами.
Моя нежданная любовь,
Моя душа, а с ней – и вечность,
Мое непознанное «вновь»,
Моя отныне – бесконечность.
***
Существуют вещи, за которые я никогда не смогу простить. Не в смысле встану в позу и разорву отношения (хотя такое тоже бывало), просто никогда не прощу. Что за этим последует? Немногое. Только то, что какая-то часть моего отношения к человеку претерпит изменения, либо вообще исчезнет.
Это выглядит примерно так. Висит на стене картина из паззлов. Большая. Яркая. Может, даже необычная. Что на ней изображено – не важно. И вдруг кто-то бьет кулаком со всей дури по этой картине. Пусть, не кулаком – ладонью. И пусть даже не с дури – просто бьет. Несколько паззлов обязательно вывалятся. Ну, уж один-то точно. На общий вид и красоту, отсутствие этого паззла как будто и не повлияло. Ведь он всего один. Но тем не менее, его больше нет. А на его месте так и останется серое пятно стены.
Я понимаю, что у всех у нас разное устройство. И никто не должен – боже упаси – делать то, что мне бы, к примеру, виделось вот в этом фрагменте отношений. Но ведь и я имею право реагировать на поведение и поступки так, как хочу. Вот я и реагирую.
В моменты таких «происшествий», внутри меня как будто что-то сжимается, как от удара? И даже когда проходит какое-то время, и я уже все обдумала, и даже поговорила на эту тему – обратно у меня ничего не «отжимается».
Не смотря на общее понимание и объяснение чего бы то ни было, я не могу «взять» произошедшее себе. Я остаюсь при мнении, что так быть не должно. Что поступая таким – не понятным мне образом, человек либо противопоставляет меня чему-то, либо так расставляет приоритеты. Что ж, он имеет на это полное право. Но он, одновременно, его и не имеет. Потому что это – отношения, а не одиночное скольжение по жизни. Говорить об этом? Вот уж нет! Если у человека ничего не подключается, и выбор для него выглядит так – прекрасно. Потому что это его выбор. И я его, пусть и не беря себе ни на минуту, уважаю.
Так что же с выпавшим паззлом? Да, собственно, ничего. Картина выглядит не целой. Хоть такое штучное «выпадение» пока и не уродует ее.
А отношения… я блокирую их в этом «упущенном фрагменте». Навсегда.
***
Не так давно, я с двумя подругами поехала отдыхать в Сочи. Выбор пал на этих двух дам не просто так. Во-первых, мы были давно знакомы, во-вторых, обе они обладали тремя прекрасными «НЕ». И Ольга, и Елена были дамы НЕ замужние, НЕ глупые и НЕ подлые. Для совместного путешествия к морю этого вполне достаточно.
Благополучно долетев до Сочи, мы расположились в трехместном номере частной гостиницы. В 10 минутах ходьбы до пляжа. Все было прекрасно, кроме одного. С Леной у нас не совпали биологические часы. Я и Оля были 100% совы. Елена – жаворонок или голубь (люди, которые поздно ложатся и рано встают). Главное – последнее – рано встают. Поднимало ее с постели в непозволительное для отпуска время. В 6:30, край – в 7:00 утра. Ужас! Как бы тихо она себя не вела, номер был слишком мал, для того чтобы сохранять тишину. Да и не может живой взрослый человек сидеть, не шевелясь, не включая телевизор и ничего не делая в течение 2, а то и 4 часов.
Обладая природной деликатностью, Лена понимала, что каждое утро будит нас слишком рано. И она приняла решение:
– Девочки, я с утра буду ходить на пляж. Прямо, как проснусь. Чтоб вы хоть немного поспали. Да, и загорается до обеда лучше.
– Лен, это наверно, не очень удобно. – Сказала Оля.
– А чего тут неудобного? Проснетесь, позвоните мне. Там и решим, что делать.
Я сопротивляться не стала. Мне мертвецки хотелось спать по утрам. Особенно после вечернего вина или пива, которым мы пробавлялись, как могли. И я была согласна на что угодно, лишь бы никто не шуршал, не журчал, не брякал ложкой в стакане и не кашлял у меня над ухом в 7:00.
Утром Лена, как и обещала, отправилась на пляж. Вообще, как выяснилось позже, никто из моих знакомых, кроме Лены, конечно, не способен добровольно проснуться в такое время, находясь в отпуске. И уж тем более куда-то ползти.
Она выпорхнула из номера в 7:15 и направилась прямиком, как ей казалось, к морю. О том, что у нее топографический кретинизм не знал никто. И сама она тоже не была в курсе дела. На дорогу она потратила более 40 минут, прежде чем заподозрила неладное. Остановив прохожего, Лена выяснила, что марширует не к берегу, а вдоль него, то есть в Адлер. И, если прибавит шагу, то скоро уже придет. Изменив, по указанию того же прохожего (мир не без добрых людей) курс, она добралась-таки до цели своего путешествия. Правда, цель эта оказалась весьма удалена от места, где обычно мы загорали втроем. Но это было уже не важно. Главное – вот оно, море!
В такую рань понятно, что народу на пляже просто не было. Не считая нескольких кавказцев, бесцельно слоняющихся по берегу. К числу отдыхающих их можно было причислить очень с большой натяжкой. Они, не стесняясь, начали разглядывать внезапно появившуюся одинокую девушку с пляжной сумкой, и переговариваться на своей «гамарджобе». Постоянно почесывая то волосатые животы, то свои гениталии, они не переставая, хихикали как гиены. В голове у Лены промелькнула нехорошая мысль со всеми возможными подробностями, но она ее тут же отогнала. В конце концов, орать и визжать она еще не разучилась. Да и утро все-таки. Не ночь.
Выбрав ровный кусочек пляжа с мелкой галькой, наша подруга, расстелив полотенце, расположилась с максимально-возможным комфортом. Солнце пока и не думало подниматься над побережьем. Оно было еще где-то в городе, и выйти должно было примерно через час. Не раньше. Камни под ногами, тоже теплыми назвать никак было нельзя. Они основательно остыли за ночь, и лежать на них, получая удовольствие, могли только некрофилы.
Обняв колени, Лена села на полотенце и уставилась вдаль. На проплывающие где-то там, на самой линии горизонта пароходы. Она решила мечтать до появления еще хоть одного человека, желающего позагорать. Раздеться и лечь она не рискнула. Во-первых, кавказцы. Они пока не ушли и все так же таращились на нее. Во-вторых, одинокая дама ранним утром, в купальнике на пляже без солнца, на холодных камнях – зрелище странное, если не смешное. Половина людей, проходящих мимо, решит, что она здесь просто уснула после «вчерашнего» и пока не просыпалась.
Время шло. Наконец, появилась молодая парочка. Как только они обосновались и сели играть в карты, Лена решила – пора. Быстро раздевшись, она приняла горизонтальное положение в ожидании солнца и жары. Однако, не прошло и 10 минут, как она попросту замерзла и вся сплошь покрылась «гусиной» кожей. Не хватало еще околеть на пляже в Сочи в июле! Ветерок, такой приятный и долгожданный при жаре сейчас просто добивал.
А что делать-то? Одеваться – глупо. Уходить – еще глупее. Через час здесь палку будет некуда воткнуть. Надо лежать.
Мучения закончились в 10:00. К этому времени пляж заполнился почти на 100%. Лена так неправдоподобно промерзла, что нежилась под прямыми лучами небесного светила почти 3 часа, подставляя ему то один бок, то другой. Наконец, отогревшись и разогревшись, она отважилась зайти в воду. Не умея плавать, ни хорошо, ни плохо, не очень плохо, она, в отличие от очень многих, на всех водоемах сохраняла ясный ум, здравый смысл и девственную осторожность. То есть, довольствовалась детской глубиной и купалась в 40 см от берега. Всегда!
Море не было исключением. Лежа ногами в полосе прибоя и принимая теплые морские ванны с другой жидкостью, которой 1\3 разводится морская вода на общественных пляжах, Лена решила остаться и загорать до вечера. Надо получить от этого дня все. Даром что ли она столько мучений претерпела? Место у нее козырное, море теплое, солнце печет. Что еще надо? Конечно, одной тут лежать не в кайф, но, в конце концов, коричневый южный загар требует жертв. Да и времени тоже.
***
Я проснулась в 11:00, Ольга чуть позже. Мы умылись, ни о какой косметике не могло быть и речи – мы на отдыхе. Позавтракали и позвонили Лене. Телефон оказался «вне зоны доступа». А еще позже он оказался на телевизоре в выключенном состоянии. Ну, что ж. Значит, после обеда встретимся в номере.
Мы тоже ушли на пляж. Правда, терпения нашего хватило только до 15:00, не смотря на ледяное пиво, зонт над головой и шезлонг под попой. Потом мы вернулись в гостиницу, приняли душ и перекусили. Время перевалило за 16:30, а подруга все еще висла на пляже. Ну, или была в пути. Включив телевизор, транслирующий только местные телеканалы, мы устроились под кондиционером с твердым намерением дождаться возвращения «мисс солярий» во что бы то ни стало. Вечером был запланирован поход в ресторан. Освободить ее от этого мероприятия могла только австралийская лихорадка или смерть.
Через час ключ в замке повернулся, и в прихожей появилась абсолютно красная Лена. Не бронзовая и не розовая. А раскалено-красная. В общем, хоть прикуривай. Когда она зашла в комнату и сняла сарафан, я поняла, что подруга не сгорела, она дожарилась до состояния «гриль». Вся она, за исключением зон, прикрытых купальником, была пунцового цвета. Кошмар.
– Ты же облезешь! – Воскликнула Оля.
– Да, нет. Все будет нормально. – Ответила Лена, разглядывая свою ошпаренную тушку в зеркале.
– Нормально будет через неделю. – Сказала я. – Или через две.
– Зато загорела. – Гордо сказала Лена.
– Еще как. И главное, за один день. – Добавила я.
В течение оставшихся 10 дней, Лена измазала на тело больше литра разных восстанавливающих средств и в дневное время из дома почти не выходила.
Облезла она полностью, как и предсказывала Ольга. Но произошло это примерно через три недели. Когда мы уже вернулись домой.
***
Рассвет приходит к тем, кто видел тьму,
Кто растворялся в пламени заката,
Кому ходить случалось по дерьму,
И быть для всех однажды виноватым.
Знакома сладость тем, кто знает толк
В короткой сплетне, в горечи предательств,
Кому давно знакомо слово долг,
И в лексиконе – множество ругательств.
Простая тишина доступна тем,
Кто в диком шуме долго обретался,
Кто ход нарушил заданных систем
И прозы слишком много начитался.
Понятна радость тем, кто потерял
Своих. Чужих. Ненайденных. Любимых.
Кого однажды просто расстрелял,
Старинный друг в задворках нелюдимых.
Умеет ждать лишь тот, кто сам спешил,
Кому по ходу жизни узковато,
Кто за себя давно уже решил,
Где та черта, с которой нет возврата.
Полюбит только тот, кто забирал
Себе чужие порванные мысли,
Кто сам себе когда-то проиграл
И не находит больше смысла в смысле…
***
Был период, когда я работала кинологом в клубе собаководства. Ездила на выставки, регистрировала собак, даже была корнерам на собачьих боях. Моталась сначала по области, а потом и по России, осматривая пометы щенков, отсуживая ринги с собаками, продавая витамины, снаряжение и профильную литературу, которая в 90-х была великой редкостью.
В один из сентябрьских дней мне позвонила директор клуба и сказала, что в город везут элитного кобеля мастино-наполитано из знаменитого питомника «Avalanche». Взрослого четырехлетнего пса голубого окраса. Везли его к новому хозяину – «игрушка» приглянулась одному из местных авторитетов. Увы, собачка была с характером, и ей нужна была «передержка». Период нейтрального существования с кинологом, дрессировщиком, ветеринаром – с незаинтересованным в приобретении данной особи человеком, знающим, как себя вести с собаками.
– Кроме тебя, Наташ, брать его некому. – В качестве вывода сказала Елена – Ты у нас занимаешься молосской группой. Да, и все остальные все равно боятся с ним жить.
– Почему? – Удивилась я. – Что ужасного нашли в молодом мастино?
Овчинникова как-то странно хмыкнула и сказала:
– Собаку привезут из Питера к выходным. Зовут Эркулле. С предыдущим владельцем отношения не заладились. Из-за грубости первого и, как неизбежное следствие – агрессии второго. Хозяин не смущался в выборе методов воспитания. Применял неоправданную силу, доходящую до жестокости и издевательств. Бил по голове, держал голодом, устраивал показательные порки, используя в качестве хлыста все, что попадалось под руку. Постепенно Эркулле из морщинистого плюшевого, согласного на все щенка, превратился в 100 килограммового полного сил кобеля. В момент очередного столкновения интересов, пес не позволил себя обидеть и просто откусил обидчику кисть правой руки. Совсем откусил.