Бабетта

Спать не могла, есть не могла. Лицо у меня одеревенело, руки распухли. Как на кладбище очутилась, плохо помню. Подвели меня к гробу проститься, лежит Игорь, губы синие, лицо чужое, я так и повалилась на него, а он каменный, холодный! Пришла в себя в автобусе, меня туда унесли в обмороке, я не видела, как крышку забили, как гроб в могилу опустили, горсть земли на могилку не бросила.

Голос Светланы Николаевны срывался, казалось, что она рассказывает не о далёком прошлом, а о событии, которое произошло недавно и было очень мучительно для неё. Перемены произошли не только с женщиной, богатое разнообразие стола поблекло и стало неуместным. Показалось даже, что ветер сильнее затрепетал занавесами на окнах, и легкая тень пробежала по потолку и стенам комнаты. Человек не успокаивал женщину и не выказывал ей сочувствия. Он ждал.

Наконец женщина подняла голову, устремила рассеянный взгляд на стол, и, взяв вилочку, поддела спелую и душистую клубничку, но положила её на тарелочку и оставила нетронутой.

– Светлана Николаевна, честь и хвала вам за такое трепетное отношение к памяти мужа, но неужели вы потом так и не встретили мужчину.

– Что значит не встретила? Каждый день встречала. Думаете, мужик – это такая редкость.

– Я имел виду мужчину для создания семьи.

– Зачем? Кому мои дети нужны были, кроме меня.

– Ну хорошо, не замуж, так для здоровья?

– Здоровья говорите? Мне это здоровье боком вышло. Антонина меня побила и опозорила на весь посёлок.

– За какие заслуги вам досталось от Антонины.

– За дело била, за мужика своего. Я, когда дети подросли, работать пошла в райпо секретарём. Зарплата не высокая, так у меня и образование только десять классов. Начальницей у меня была Ольга Матвеевна, хорошая женщина, жалостливая, Игоря моего она хорошо знала, поэтому понимала, как мне не сладко. Когда она на пенсию ушла, было это на третий год моего вдовства, назначили нам Семёна Семёновича. Мужичок неказистый, разменявший пятый десяток. Начал он издалека потихоньку да помаленьку, а потом уже и всерьёз стал около меня увиваться. Чувствую к чему клонит. Да только я и смотреть на него как на мужика не могла. После Игоря мне все уродами казались. Крутится он возле меня так и эдак, а я не улыбнулась ему ни разу. Его моё равнодушие ещё больше распаляет. Однажды говорит, что надо в город съездить по делам и моё присутствие необходимо. Поехали на его «Жигулях» рано поутру. В городе все дела сделали, возвращаемся домой молча. Я в окно гляжу, он на дорогу. Не доезжая до поселка, свернул он в лесок. Машину остановил и начал мне в любви объясняться. Так мол и так, измучился. Сам чуть не плачет. Клятвой клянусь, говорит, что отказ твой не переживу, или что сделаю с собой, или сердце у меня откажет. Так я тебя люблю. А сам ближе и ближе ко мне, я молчу, значит согласна, он так решил. Я и вправду как онемела, не то что согласна была, скорее оторопь на меня от его слов нашла. Игорь мне таких слов никогда не говорил. Короче, уступила я ему. Повошколся он на мне, потом откинулся на свое сиденье и уснул. Смотрю на него, рот приоткрыт. Губа нижняя повисла, похрапывает. Я немного подождала, толкнула его легонько в плечо: «Семён Семёнович, ехать надо». Он глаза открыл, не поймет, спросонья, где он. «Это так бывает, Светочка, мужчина может уснуть от пережитого удовольствия». Я про себя думаю: «Не от удовольствия, а от старости». Зачем я с ним встречаться стала, до сих пор не пойму. И не нравился он мне, ни радости, ни удовольствия я с ним не получала. Так, одна морока. Как-то в обеденный перерыв, предлагает он мне до соседнего леска прокатиться. Мне бы отказаться, так не хотелось ехать, да Семён Семёнович пристал как пиявка. Уступила. Он первый к машине пошел, я следом. Пальтишко накинула – на улице конец октября, уже заморозки первые, выхожу на крыльцо, спустилась и несколько шагов сделала, как меня кто-то в спину толкнул, да так сильно, что я упала, прямо в грязь лицом. Вижу мельком, что ноги женские в сапогах. Слышу крик истошный, матерится, за мужика своего кричит, мол, голову тебе оторву. На спину мне уселась, за волосы схватила и давай меня лицом в землю тыкать, да так больно. Я же выбраться не могу из-под её тяжести. И не ожидала я такого поворота событий, уже задыхаться начала. Наконец стащили её с меня, а я подняться не могу. Лицо она мне разбила сильно, в грязи вся испачкалась. Сотрудники конторы в окна смотрят, смеются. А кавалер мой, как только заварушка началась, брык в машину и был таков. Пришлось мне уволиться. Синяки зажили, позор остался. Но жить дальше надо. Моя знакомая магазинчик держала. Продавцы у неё никак не приживались, то пьют, то воруют, а то и пьют и воруют. Уговорила Татьяна меня к ней устроиться на работу продавцом. Сначала тяжело было, потом привыкла. Магазин маленький, торговый зал – два прилавка да подсобка небольшая. Торговала я продуктами, пиво было, водка, вина, так всего помаленьку. Покупателей немного. Плохо только, что рабочий день длинный, выходной один, и платила мало, зато каждый день. Просроченные продукты брать разрешала. К праздникам премии давала, не деньгами, а продуктами. Когда дети выросли и разъехались, то такая работа меня ещё больше устраивать стала. Что дома одной делать? Зато в выходной порядок наведу, полы намою, пирогов напеку. Рай пресветлый! Вот так и жила… до недавних пор.

– То есть на этом ваш рассказ закончен?

– Да. Обычная жизнь. Я ведь не заметила, как состарилась.

– Вы сказали, что ваши дети разъехались?

– Да, Верочка уехала после школы учиться в областной город. Там у меня сестра старшая живет, взяла она Верочку к себе на постой. Спасибо ей, помогла она мне дочку на ноги поставить. Закончила доченька институт, работает учителем начальных классов. Вышла замуж очень удачно за хорошего парня. Родила детей, у неё две девочки-погодки. А сын и того лучше устроился, живет в Германии. Поехал шутя, попробовать, а остался там надолго, может и навсегда. Женился на немке. Парень он работящий, машины ремонтирует. Руки у него золотые. Ценят его там, да и с немкой, её знаете, как соседскую корову – Мартой зовут, у него мир да любовь. Только вот как уехал он в эту Германию, больше ни разу я его и не видела. Звонит по праздникам, обещает приехать. Но говорит, что очень дорого дорога обойдется, мы здесь в Германии деньги зря на ветер не бросаем, живём экономно. Ты не волнуйся, у меня все «гут». И как звонит, так почитай на каждом слове у него это «гут», что значит оно я не знаю, а спросить неловко.

– Это значит Светлана Николаевна, хорошо.

– Ну вот и хорошо, что хорошо. – улыбается женщина.

– На этом всё, не хотите больше рассказывать?

– Почему не хочу, не о чём. Вы, наверное, думаете, что у меня не жизнь была, а сказка-сказочная.

– Думаю, что не была. Но про Бабетту-то расскажите?

– Я не знаю, что это было, правда или сон.

– Правда или сон? Помните мы с вами про прошлое говорили и про то, что происходит иногда с человеком такое, что трудно определить было это событие в действительности или это полет фантазии.

– Помню. Хорошо, давайте уйдем отсюда, и я вам расскажу про Бабетту.

– Куда же нам уйти?

– По улице походим.

Человек помог женщине подняться из-за стола. Он галантно предложил ей свою руку, и они вышли из комнаты. Их встретил всё тот же солнечный день, всё то же благоухание цветов и щебет птиц, разлитый вокруг покой и буйство растительности. Кроны деревьев переливались всеми оттенками зелени, нежная изумрудная трава ковром устилала землю, тропинка вилась вдаль среди этого живописного ландшафта, только кто протоптал её, сколько пар ног прошлось по этой благодатной земле, пока появилась эта неширокая тропа, рассчитанная на двух человек, идущих рядом друг с другом, и может быть держащихся за руки?

– Я расскажу вам про Бабетту, но предупреждаю, что я не уверена в том, что это было со мной на самом деле.

– Слушаю вас, любезная Светлана Николаевна, с большим вниманием. Вы меня заинтриговали.

Часть вторая

Рассказ Бабетты

Начну с того момента, как я оказалась в лесу. Моя школьная подружка, та с которой мы ходили на танцы в клуб, где познакомились с Олегом и Игорем, и вышли потом за них замуж, позвала меня за грибами. Каждый год мы ездили в лес за боровиками, всегда в одно и то же место, примерно в одно и то же время в середине сентября, когда последний слой белых грибов позволял нам сделать заготовки на зиму в виде маринованных грибочков, а в новогодние праздники угощаться ими под звон курантов. Сосновый лес, где мы собирали грибы, был от поселка недалеко, но сам бор тянулся на десятки километров и заканчивался непроходимыми болотами. В общем, места глухие. Поэтому собирали мы грибы недалеко от дороги, в глубь леса не уходили, заблудиться можно было легко. Воскресный день выдался пасмурным, временами накрапывал дождь, но мы решили ехать, погода грибная, влажно, сыро. Надеялись на хороший урожай. Так оно и получилось. Тося с Олегом пошли по правой стороне от дороги, а я по левой. Каждую кочку я знала, каждую сосенку помнила, от дороги больше трех-пяти метров не уходила. Всегда не уходила, но в тот день на меня нашло какое-то помутнение. Головы поднять не могу, столько грибов, дух захватывает! Срежу один, глядь, а впереди ещё. Шляпки у них красные, на зелёном мху как фонарики горят, манят меня. Я уже не замечаю, что промокла, что руки у меня замёрзли. Тороплюсь, платок на голове поправить некогда. От гриба к грибу шагаю и радуюсь, как ребенок! Вот спасибо тебе старичок-лесовичок! Я обычно, когда за грибами иду, так приговариваю: «Старичок-лесовичок! Помоги найти грибок». Так увлеклась, что не сразу приметила места-то незнакомые, кочки появились болотные. Я кричать начала, Тосю звать. Никто не откликается. Тишина вокруг, только верхушки у сосен шумят. Мрачно, дождь усилился, я кричу, а эхо отзывается так, что не могу понять откуда мой собственный крик назад возвращается. Думаю, «Я же с этой стороны шла, вот коряга, вот шляпка от поганки, я ее ногой сбила, значит идти надо в эту же сторону». Иду дальше, чувствую ноги у меня вязнуть стали во мху. Мама моя дорогая, да я в болото зашла. Вот тут напал на меня страх! Развернулась и назад побежала. «Бегу» громко сказано. Ковыляю с кочки на кочку, чувствую, что не туда иду. Больно уж лес поменялся. Сосны пропали, березки чахлые пошли, одним словом ушла я в гнилое болото. Паника – плохой советчик, начала я метаться, то в одну сторону кинусь, то в другую, куда идти не знаю. Потом остановилась, прислушалась, ни звука. Всё – заблудилась. Глаза закрыла, начала молиться. Решила так, пойду обратно, точно по своим следам, если, конечно, смогу их найти. Потом как будто подсказал мне кто, бросай на землю грибы, тогда точно уже на прежнее место не вернёшься, если начнёшь ходить по кругу. Слабость меня сковала, ноги как ватные стали, и вдруг мысль как молния в меня ударила: «Это я к смерти своей иду». Так я испугалась, что бросила корзинку и из последних сил побежала дороги не разбирая, упала несколько раз, промокла вся до нитки и вдруг вижу впереди на коряге кто-то сидит, а я уже и кричать не могу, голос сорвала. Обрадовалась, откуда-то силы взялись, подхожу ближе – старик сидит. Смотрит на меня удивленно. Говорю ему:

– Дедушка, родненький, я заблудилась. Уже и выбраться не думала.

А он мне:

– Да, здесь заблудиться не мудрено, места глухие. Я местный житель, каждую кочку знаю. Садись, посиди дух переведи.

Села я рядом с ним на корягу, трясёт меня, замёрзла.

– Откуда пришла-то. – спрашивает меня. Я сказала.

– Ого, – говорит, далече тебя занесло. Это почитай километров десять ты в сторону ушла. Да только не страшно. Деревня Хомутиха рядом, я с тех мест. Придешь в деревню, там Витька в крайнем доме живет, он тебя живо на своем драндулете доставит к твоим друзьям, поди ведь ищут, с ног сбились.

– Вы, дедушка тоже грибы собираете?

– Зачем они мне, любезная моя, сдались. – отвечает. – Моцион у меня такой. Гуляю по лесу каждый день. Привычка. Не могу без лесного духа жить. Задыхаюсь. Это вам молодежи не понять.

– Какая же, дедушка, я молодежь. На шестой десяток перевалило. Вот если бы вернуть все назад, лет на сорок, тогда да – молодежь.

– А что, – говорит, – согласилась бы?

– Да кто бы не согласился!

– А если бы сказали, что вот опять тебе восемнадцать, но только с условием, что через месяц распрощаешься ты со светом белым.

– Эх, дедушка, я бы согласилась, да только если уж восемнадцать, то прибавь к этому, что и красавица. Гулять так гулять.

Сидим с дедом смеёмся, шутим.

– Да ты, – говорит дед, – и так женщина видная!

– Это с твоего стариковского взгляда, а так какая из меня красавица, смолоду не была, а под старость так и совсем подурнела.

– Ладно, не жалуйся. Всё у тебя хорошо будет. Ты иди, дорогая моя, по этой стороне, видишь сосна корявая стоит, как дойдешь до неё, иди всё прямо, никуда не сворачивай, на дорогу выйдешь.

– Давай, – говорю, – вместе. Боюсь я опять заблудиться.

– Ноги у меня болят, прытко ходить как ты не могу. Я немного посижу и следом за тобой, иди не бойся. Мокрая вся, заболеешь. Топай, я следом.

Дошла я до кривой сосны, кричу:

– Дедушка, ты идешь? Я боюсь дальше одна, вдруг с пути собьюсь.

Слышу отвечает он мне:

– Иди, не бойся, уже не заплутаешь, да и я тебя скоро нагоню.

Пошла оглядываясь, чтобы деда из виду не терять. Мох сухой и плотный под ногами расстилается ковром, ну думаю, болото закончилось. Шагу я прибавила, заторопилась – просвет впереди. Дождь перестал, и солнце проглядывает. Смотрю – дорога передо мной. Дорога не лесная, асфальтом укрытая. Машина стоит на обочине импортная, тёмная, огнём горит, переливается. Возле машины, женщина моих лет курит. Увидела меня, сигарету бросила и сердито говорит:

– Ничего себе в кустики пошла, я уже искать тебя хотела идти.

Я опешила:

– Это вы мне?

– Кому же ещё, я только одну лосиху вижу.

Выругалась, открыла мне дверь и показывает – садись. Села и никак сообразить не могу, точно ли со мной всё происходит.

Тётка брови нахмурила, недовольная, на меня не смотрит. Чувствую, что злится. Уже ругаю себя, зачем к незнакомому человеку в машину села.

– Не нравится мне твое имя, Светка. Скажи, что зовут тебя Бабетта. Так принято, что у девочек псевдонимы, редко кто себя настоящим именем называет.

– Что молчишь-то, не подходит Бабетта?

– Я не слышала такое имя.

– Вот деревня дремучая! Ничем-то вы молодёжь не интересуетесь! Фильм французский смотрела «Бабетта идёт на войну?»

– Нет.

– В главной роли в этом фильме играет Брижит Бардо. Это её первая роль. Ты на неё очень похожа. Повезло тебе.

Тетка посмотрела на меня и усмехнулась:

– Знаешь, кто такая Брижит Бордо?

– Знаю. – тихо говорю я.

– Врать не хорошо. Возьми телефон, загугли.

– Что, – говорю, – сделать?

– У тебя телефон есть? Вы же без телефона не можете жить, так и тормошите его с утра до вечера.

Телефон был, в кармане куртки лежал. Я руку в карман, а кармана-то нет. И тогда до меня начинает доходить, что на мне нет ни куртки, ни сапог резиновых, а самое главное, что платка на голове я не чувствую. Взгляд опускаю на ноги и ужас – не мои ноги, худые и длинные, джинсами обтянуты, кофточка светлая на мне. Смотрю на руки – ладошки нежные, ни мозольки на них, ни трещинки, пальчики тонкие, ноготки розовые. Чувствую я легкость во всем теле, ничего у меня не болит, ноги не ломит, глаза хорошо видят. Замечаю, как длинные волосы пшеничного цвета лежат у меня на плечах, спускаются вниз и доходят до талии, до такой тонкой талии, которой у меня даже и в молодые годы не было. Я ли это? Чертовщина какая-то!

– Ты что телефон в лесу потеряла? – сердито спрашивает меня тетка, – предупреждаю – возвращаться за ним не буду. Нам ещё часа два ехать до места.

Я помалкиваю. Мысли вихрем у меня в голове проносятся: «Эге, – думаю, –мне и правда восемнадцать лет, судя по всему, и красавица я, если похожа на эту Бабетту, и соображаю так быстро, что для меня совсем не характерно. Я же как трактор тарахчу, пока до чего-нибудь додумаюсь».

Обрадовалась, возликовала, просто чуть с ума не сошла! Вот счастье мне привалило, поживу теперь. Это же просто чудо-чудное! Повезло.

Машина едет быстро, плавно. За окном деревни мелькают, потом дома кирпичные пошли, значит к городу подъезжаем. Впереди вижу указатель – Москва. Как же я мечтала попасть в Москву! Погулять по улицам, сходить в театр. Только для меня поездка в Москву равносильна полету на Марс. И вдруг мечта моя сбывается! Ещё одно чудо. Знаете, я ведь даже не испугалась, не озадачилась, что же произошло со мной. Может дальше только хуже будет. Не почувствовала никакой опасности. И всё потихоньку себя взглядом окидываю. И так я нравлюсь себе, что слов нет передать мои чувства. Въехали мы с тёткой в Москву. Я по сторонам глазею, от всего увиденного в восторг прихожу. Наконец подъехали к дому, сколько этажей было в нём и судить не берусь. Высокий! Поднялись на лифте, а я, признаться стыдно, ни разу в жизни на лифте не ездила. Вы меня осуждать будете, как же так ты жизнь прожила, что нигде не бывала и ничего не видала? Да. Так вот и прожила. Но теперь то я в Москве, и радости моей нет предела. А когда зашли в квартиру, то я чуть рассудком не тронулась. Давайте я вам, подробно все расскажу. Жалко только, что не знаю я вашего имени-отчества! Не удобно мне так с вами разговаривать. Ну, да ладно! Так вот, оказались мы с тёткой в квартире. Сразу как зашли, попали в большую комнату, она же и прихожей была, и кухней, и залой. Комната эта больше всего моего дома, входная дверь тяжёлая и с внутренней стороны большое зеркало во всю длину двери как-то закреплено, может даже и приклеено было. Очень мне понравилась такая идея, удобно, уходишь из дома и всю себя с головы до ног видишь. Ну, о том, что мебель кругом богатая стояла и говорить не стоит, окна в комнате большие, занавески белые тонкие, прозрачные складками свисают, очень красиво. Тётка меня завела в квартиру и говорит: