Бабетта

– Я знаю. – говорит Человек. – Хотите я сам расскажу про Таню. Жили они в такой же маленькой комнате, как и вы. Отец её Виктор Жуков и выпить любил и лодырем был. Во время войны в самый голодный год безобидного вида старичок предложил девятилетнему Вите поиграть в игру, интересную игру, как он сказал, в обмен на стакан молока, и пообещал, что игра ему понравится. Но игра Вите не понравилась, во-первых, молоко оказалось прокисшим, во-вторых, сама игра была, если так можно выразиться, на любителя. Встреча с этим дедушкой не прошла для Вити бесследно. Как то, находясь в подпитии, он предложил Тане, своей дочери, поиграть в ту самую игру. У бедной девочки не было выбора. Ей пришлось играть. Играть до тех пор, пока однажды не вовремя вернувшаяся мать не застала их за этой игрой. Был суд. Виктору дали двенадцать лет колонии. Там он и умер. А Таня с мамой уехали жить в областной город от позора подальше. Таня закончила институт, работает учителем русского языка и литературы, дети её любят за доброту. Замуж она не вышла. Появилась у неё подружка. Про их тайную связь никто не догадывается. Так и живёт. Кстати, часто вспоминает вас, уголок за шкафом и открытки на стене. Знаете, что самое поразительное?

Светлана Николаевна скривила губы, но глаза у неё сухие.

– Таня простила отца. В душе у неё нет ненависти к нему, а когда узнала, что он умер, искренне горевала. Чистая душа!

– А что же Витька, раскаялся?

– Нет. Когда умирал, то и тогда не просил прощения у дочери.

– И что же, есть таким извергам наказание, или всё им с рук сходит?

– Наказание? Не могу ответить.

– Значит, нет наказания? – горячится Светлана Николаевна.

– Любезная моя, Светлана Николаевна, разве тюрьма не наказание.

– Нет, я про суд божий говорю!

– У-у, куда вас закинуло! Я не знаю, а вот Виктор уже смог бы вам ответить.

– Нигде правды не услышишь, вот вы тоже выкручиваетесь. А что тогда про людей грешных говорить! – спорит Светлана Николаевна.

– Вы не справедливы! Я не выкручиваюсь. Придет время, и всё узнаете сами, но не от меня. Я вам правду рассказываю, а выводы уже сами делайте.

– Мой вывод – Витька не был наказан по справедливости!

– А как по справедливости?

– Порвать его надо было на части!

– Так его и порвали. Поверьте, он же игрушкой стал для многих заключенных. Только он играл с дочкой понарошку, а с ним все жёстко было.

Светлана Николаевна опять скривила губы, подняла взгляд к потолку и увидела там легкие тени, так похожие на облака.

– Ох, как мне тяжело. – подумала шёпотом женщина. – Какие же это муки!

Человек реагирует незамедлительно.

– Дорогая моя, Светлана Николаевна! Давайте прогуляемся. Разомнем ноги, полюбуемся на лебедей.

– На лебедей? – женщина с сомнением посмотрела на Человека.

– Да. Вы видели лебедей?

– Видела, по телевизору.

– Прекрасно, теперь увидите их вживую.

Светлана Николаевна попробовала подняться с дивана. Не получилось, и тогда она села бочком и согнувшись, с трудом подняла свое грузное тело.

– Идемте. – говорит она, не глядя на Человека.

– Идемте. – эхом отвечает он.

Человек открыл дверь, и вместо полутемного тоннеля, они оказались на невысоком крыльце, которое окутал солнечный и теплый день. Как только они спустились по ступенькам, перед ними расстелилась дорожка. Она заманчиво петляла среди кустов и деревьев. Когда диковиной красоты кусты, усыпанные цветами разных форм и расцветок, заканчивались, то появлялись лужайки, а среди идеального газона были разбиты клумбы. Всё тот же птичий гам преследовал идущих по дорожке Человека и женщину. Богатый ароматами цветов, разогретый солнцем воздух, приятно обдувал лицо. Такая жизненная сила была разлита вокруг, что Светлана Николаевна на мгновение забыла, что с ней произошло, и где она находится.

– Вам нравится здесь, Светлана Николаевна?

– Рай пресветлый! – в её голосе восхищение, лицо разрумянилось, и улыбка очень молодит женщину.

Неторопливым шагом подошли они к пруду, воды которого переливаются ярким светом и как в зеркале повторяют редкие, уплывающие вдаль, облака.

– А вот и заветная скамейка! Прошу вас, присаживайтесь.

Светлана Николаевна села, и сразу из ниоткуда возникли и медленно проплыли два лебедя. Изогнутые благородные шеи были повернуты в её сторону, плавное скольжение птиц по воде как будто завораживают женщину, и она сосредоточенно рассматривала их.

– Красавцы! Как они вам, лучше, чем по телевизору?

– Лучше, только, знаете, на гусей похожи… – женщина делает паузу и добавляет. – Немного.

– Между лебедем и гусем всё же есть разница.

– Конечно, лебедь яиц не несёт. – уверенно отчеканивает Светлана Николаевна.

– Всё дело в яйцах?

– Гусь для человека полезней, мясо, пух и перо.

– С этой точки зрения полезней, а эстетика?

– Что? – не понимает женщина.

– Красота, согласитесь, лебедь красив.

– По мне, что гусь, что лебедь. Разницы не вижу.

Светлана Николаевна вспоминает небольшой пруд на окраине посёлка, полный гогочущей птицей. Разбросанные по земле серые и белые перья, птичий помёт повсюду, шум от неугомонных гусей. Эти два лебедя на тихой воде пруда в этот солнечный день кажутся ей не живыми, думается Светлане Николаевне, что сейчас закроет она глаза, а когда откроет их, и лебеди исчезнут.

– Любезная моя, Светлана Николаевна, вы не размышляли о том, что порой действительность, которая окружает нас, в будущем станет прошлым и тогда появится иллюзия того, что с нами не было тех или иных событий.

– О чем вы?

– Я о времени. Завтра вы еще будете помнить о сегодняшнем дне, а вот уже лет через двадцать… Сможете ли вы с достоверностью сказать, что да, точно, этот день был мною прожит.

– Конечно, если я буду его помнить.

– Хорошо, а как вы сможете подтвердить свои слова. Кто помешает сказать вам, что сейчас перед вами плавают два гуся, а не два лебедя. И когда вы это скажете, как я должен отреагировать: поверить вам или нет?

– Вы путаете меня, зачем кому-то говорить неправду о прошлом.

– Почему неправду? Я спрошу вас по-другому. Вы уверены, что прошлое было? Может такое быть, что вы придумали или, мягко говоря, нафантазировали его?

– Не знаю я этого. Только как я могу что-то нафантазировать? Бывает, что последствия остаются.

– Это верно. Тогда ответьте мне, люди, которые вас окружали в прошлом, были?

– Конечно, были.

– Значит Костя был?

– Был. Я его помню до сих пор.

– Почему?

– Жалела его очень. Я сама была в ту пору ребёнком, мне лет двенадцать, а ему – годика четыре. Однажды зимой я возвращалась из школы. Помню – морозно было. Бегу, тороплюсь, нос прикрываю рукой, чтобы не отморозить, смотрю, у нашего дома на скамейке мальчик сидит. Одет так плохонько, пальтишко на нём осеннее, шапка тоненькая, ручки в рукавах пальто держит, на манер муфточки. Но больше всего меня поразило то, что обут он был в валенки без калош, на одном из них подошва стёрлась до дыры, и из неё красная пятка мальчика торчала. Изношенные валенки были. Я его спросила, что он делает на нашей лавочке, а он мне тихо и медленно отвечает: «Сижу». Я спрашиваю: «Как тебя зовут?» А он: «Котя». Это он так замёрз, что у него еле язык ворочался. Поняла я, что он Костя. Так его потом и звала Котя-Потя. Оказалось, что он жил недалеко. Семья многодетная, неблагополучная, как у нас было принято говорить. Привела я Котю-Потю к нам домой. Пальтишко сняла с него, а на мальчонке рубашонка фланелевая застиранная, а на неё вязанная безрукавка одета, вот и всё обмундирование. Холодный весь и ручки, и ножки, и спинка! Мордашка у Коти такая хорошенькая была! Глазки светлые, голубенькие, носик остренький, волосики белые и мягкие как пух. Завернула я его в свою кофту, согрелся. На лице улыбка появилась, глазки забегали, с интересом смотрят по сторонам. Ну, у меня там игрушки кое-какие были. Вижу – хочется ему. «Бери, – говорю, – играй, я пока погрею обед». Сидим мы с ним за столом, он щи уплетает, только ложка стучит. Потом спрашиваю: «Котя, чай будешь?»

«Буду, я его очень люблю кушать!»

Мне смешно стало: «Чай пьют, а не кушают». А он мне отвечает: «Нет я его кушаю». Я хоть и невелика была, но догадалась, что так его кормят дома, чайком да хлебушком. И это в лучшем случае.

Потом рассказывал он мне, что мать в чугуне запаривала комбикорм, а они всей семьей его ели. Нужда! – вздохнула тяжело женщина и замолчала.

– Так и ваше житье-бытье ненамного лучше было.

– Нет, мы всё же жили посправней. К тому моменту, когда я Котю встретила, мы перебрались в бабушкин дом. Она совсем старенькая стала, одной тяжело управляться было, воду из колодца носить и печку топить. Опять же дрова надо было к зиме готовить. Отец хоть и пил, но работал. Мать работала и не пила, только вот после смерти отца начала баловаться. Жили скромно, но одеты-обуты все были, не голодали. Котя-Потя стал моим другом. Приходил каждый день. Ждал меня, когда вернусь из школы. Увидит из далека, бежит ко мне: «Мама-Света, идет!» С разбега ткнется в меня, ручками обхватит. «Дай, портфель понесу, помогу тебе». «Котя, он тяжелый», – скажу ему. «Все равно дай, я сильный!» Возьмется за ручку, шага два сделает и все – силенки кончились. Я ему предлагаю: «Давай вместе понесем, мы же друзья, должны всё делать поровну». Такой мальчик был добрый! Придём домой, он пальтишко сбросит и за стол. Покушаем и начинаем чай пить. Чай он пил так: нальет немного в блюдце, глоточек сделает и ещё дольет, сахарок в рот положит и перекатывает его за щекой, пока всю чашку не выпьет. Экономил. Так вот, пока пьет чай, начинает его в сон клонить. Но терпит, а как выпьет весь чай, положит головушку на стол и засопит. Я его на руках отнесу на диван, уложу, укрою. Он спит, я уроки делаю. А как проснется, то я ему: «Ну Котя-Потя, давай чай пить». «Давай», – отвечает и бегом к столу. Дружба наша недолго продлилась. Бывает так, что уже зиме конец, весна на дворе и вдруг последние морозы ударят. Как случилось, что Котя-Потя обморозился, я не знаю. Рассказали мне об этом через несколько дней после того, как он неожиданно перестал приходить к нам. Сказали, что увезли его в больницу. Когда Котя-Потя поправился, определили его в детский дом. Другие дети из их семьи – его братья и сестры, а их было шесть человек, тоже оказались в детском доме. Родителей Коти, горьких пьяниц, лишили прав на детей, и даже было какое-то разбирательство, но я по молодости лет не вникала в детали. Очень скучала по Коте. Думала, вырасту и заберу его из детдома. Со временем чувство тоски приутихло, и уже я не думала о нём, лишь иногда нахлынут воспоминания, но это скорее были воспоминания о моей жизни, а не конкретно о Коте.

Человек не перебивал женщину и не задавал вопросов, его внимательный взгляд был устремлен на пару лебедей, которые всё также скользили по воде пруда напротив скамейки.

– В тот злополучный вечер, Светлана Николаевна, Котя-Потя, как вы его называете, убежал из дому. Пьяные родители устроили драку, отец схватился за нож. Костя сунул голые ножки в те самые изношенные валенки, накинул худое пальтишко и без шапки со всех ног кинулся к вам. Был вечер. Слабыми ручками он пытался стучать в дверь, но у вас не было собаки, которая лаем привлекла бы внимание, а сила его кулачков была так мала, что он не наделал никакого шума. Когда он понял, что к вам не достучаться, то из последних сил побежал домой. Он очень замерз. На дороге его встретил случайный прохожий, отнес его в родительский дом, там уже вызвали скорую, увезли в больницу. Он долго болел, поправился, но самое страшное то, что Котя отморозил себе гениталии. Остался инвалидом. До тридцати лет не дожил, спился. Очень часто вас вспоминал. Напьётся и плачет горькими слезами, маму-Свету вспоминает.

– Зачем вы мне это рассказали, зачем?

– Возьмите носовой платок. Затем, что вы сами этого хотели.

– Неправда, не хотела.

– Хотели. Вам сейчас стыдно за себя, но стыдиться не надо. Вашей вины нет. Вы оба были слабыми детьми, вот вас и тянуло друг к другу. Вы вообще по жизни слабый человек, но слабость не порок. Скорее это испытание. Зато вы обладаете редким качеством. Вы очень чувствительны к людям, воспринимаете события близко к сердцу, переживаете и жалеете, стремитесь помочь. А самое главное – помните. Сколько лет прошло, а то как вам мама свитер покупала не забыли. А как часто это воспоминание проливалось вашими слезами!

– Да, верно. Мне так было обидно за мать. Я даже мечтала, как отомстила бы за неё той тетке в платке. А когда мамы не стало, я как-то спросила сестёр, помнят ли они этот день? Нет, не помнили. У меня же этот день отложился в памяти навсегда.

– Четверг был базарным днём у нас в посёлке. Всю центральную площадь занимали машины, с которых продавали различные товары. В самом углу стоял фургон, задние двери которого были распахнуты, и получилось подобие комнаты, заставленной коробками. Продавщица пихала в протянутые руки свёртки, брала деньги, давала сдачу. Около машины толпились женщины и требовали криком ту или иную вещь. Шум стоял такой, что слышно было в начале базара. Оказалось, в автолавке продавали трикотаж. Мы с сёстрами отошли в сторонку, а мама втиснулась в толпу и пыталась пробиться к продавцу. Мама была невысокого росточка, её со всех сторон отталкивали, я видела, как оттянутая назад, она опять силилась пробиться вперед, наконец, продавец была уже недалеко, но мама преградила путь здоровенной бабище в платке, с повязанным узлом под подбородком. Своим круглым, красным лицом она очень походила на куклу, которую сажают на самовар. Она так рьяно прокладывала себе дорогу, что все просто расступались перед её натиском. Мама опередила её немного, и тогда тетка, которая была намного выше ростом, ударила маму по голове кулаком, при этом она что-то кричала, но услышать было трудно, такой стоял гвалт. На секунду мама отступила, но потом опять пробилась вперед и оказалась за широкой спиной самоварной куклы, та уже что-то покупала. Когда тетка в платке вынырнула из толпы, то в руках она держала несколько свертков, платок сбился на бок, и она громко материлась. Как мне хотелось подойти к ней и сказать, что она не права, что она не за что ударила мать. Мысленно я выговорила ей: «Как вам не стыдно? Разве можно бить человека из-за какой-то тряпки!». Я представляла, что после моих слов она искренне раскается, и на её лице появится виноватое выражение. Я стыдила её, подбирая хлесткие и обидные для неё слова, но на деле я струсила и ничего не сказала. Мама купила вещи, которые оказались нам не по размеру. Мне – мохеровый свитер, меньше на два размера, чем был нужен. Так я и ходила в свитере с короткими рукавами. Старшей сестре – куртку, которую пришлось ушивать, так она была велика. Варе досталась кофточка на два размера больше. («Ну, большая не маленькая». – сказала мама). С базара мы возвращались молча, было неловко. Никто не радовался покупкам. Повзрослев, я поняла, что многие люди идут напролом, и не важно, стоит ли цель того, что ты какого-то огрел по голове, главное, чтобы её исполнить. Только я такая же как мама, не умею пробиваться кулаками.

– Подождите, Светлана Николаевна, ради справедливости добавлю, пусть не с помощью кулаков, но мама ваша пробилась к продавцу.

– Да, но сначала получила по мозгам.

– Может можно было обойтись без этих вещей?

– Вам легко говорить, пожили бы вы в то время в нашей стране. Тогда просто так нужную вещь не купишь. Это сейчас есть деньги, купишь хоть черта лысого. Тогда товаров на всех не хватало.

– Понятно.

– Мы все как под копирку жили: поесть, попить, что-то купить, день прошёл и ладно. Вот я. Закончила школу. Учиться дальше негде. Надо было ехать в областной город, а как поедешь, без денег. Посёлок у нас небольшой, захолустье! До города почти двести километров. Кому-то удавалось вырваться, но большинство молодежи оставалось в поселке. Врать не буду, работу всегда можно было найти. Какую работу, это вопрос десятый. Но найти было можно. А самое главное – нужно. Без работы ты тунеядец, а это статья. Получила я аттестат об окончании школы, а что дальше делать – не знаю. Мама говорит: «Погуляй лето, осенью я тебя к нам на молокозавод устрою». Но жизнь за меня приняла решение.

– Точно жизнь? Может сами сплоховали.

– Может и сама.

– Светлана Николаевна, а не пройтись ли нам. Приглашаю вас в «круглый» дом. По правде говоря, он совсем не круглый, а построен в форме восьмигранника. «Круглым» называю его только я, по своей прихоти, а не по существу. Я очень люблю бывать в нём, надеюсь, что и вам дом понравится.

Женщина с трудом поднялась со скамейки. Она тяжело передвигала распухшие ноги, но сделав несколько шагов, стала шагать увереннее, ноги начали слушаться её. Они долго шли с Человеком, а вокруг был всё тот же солнечный день и благоухание и буйство красок, но который сейчас час, и сколько времени они провели на скамейке у пруда, трудно было определить, потому что Светлане Николаевне казалось, что время замерло, и день плавно не становился вечером. И вообще день ли это или всё-таки утро, понять невозможно. Наконец, вдали показался «круглый» дом. Окна в доме были распахнуты настежь так же, как и дверь. Красивая веранда опоясывала дом, несколько широких и длинных ступеней служили началом пути для любого, кто поднимался по ним и переступал порог круглого дома.

– Как вам нравится?

– Затейливо. – ответила женщина.

– Светлана Николаевна, самый главный сюрприз впереди.

Человек радушным жестом приглашает женщину войти внутрь дома, пропускает её вперед, а сам следует за ней.