Исповедь детдомовки

Стыд и чувство вины – это то с чем я жила все детство. Я считала себя виноватой в пьянстве родителей, мне было стыдно, что я выгляжу не как все. Я виновата, что появилась на этот свет.

В школе надо мной часто потешались за то, что я одета не как все, что родители не могут позволить оплатить мне обеды и многое другое. Когда все уходили в столовую обедать, я оставалась в классе и давилась слезами зависти и голода.

Однажды в школу я принесла мыльные пузыри. Не помню, откуда они у меня были, но я была безумна рада и восторженно бегала на перемене и пускала их по коридору. Кто-то из одноклассников пожаловался учительнице, что я бегаю по школе и пускаю мыльные пузыри. Марина Николаевна поставила меня на уроке перед классом и вылила мне на голову весь тюбик мыльной воды с фразой:

– Наконец-то ты помоешься.

Весь класс громко смеялся надо мной и тыкал пальцем, а она повела меня в туалет смывать мыльный раствор. Пока она мыла мою голову, я умывалась слезами позора.

Глава II

Место, где тебя всегда примут

В 2002 году я первый раз попала в приют². Принимали меня в жутком состоянии после очередных побоев. Я сидела в изоляторе: туда приводили всех, кто поступал в данное учреждение. Комната была белая, с одной металлической кроватью, тумбочкой и стулом. В стене было длинное окно, через которое можно было видеть, что происходит на посту медсестры. В воздухе стоял едкий запах медикаментов, что было для меня непривычным явлением, и я постоянно чесала нос. Помню, как болтала ногами на стуле и смотрела на то, как тикают часы.

Тик так. Тик так.

Время тянулось очень долго. Сквозь окно я видела, как взрослые о чем-то разговаривают и периодически смотрят в мою сторону. Спустя время ко мне подошли познакомиться директор с милиционером (да, в то время еще была милиция).

Милая женщина средних лет (жаль, не помню, как ее зовут и как она выглядит) обратилась ко мне:

– Привет, не бойся, теперь ты в безопасности, тебя не будут обижать. Давай познакомимся? Как тебя зовут? – Улыбчиво спросила она.

– Наташа, – бодро ответила я.

– А меня Ирина Владимировна. Ты немного побудешь у нас, надеюсь тебе понравится.

После этого милиционер задал мне ряд вопросов по поводу моих «родителей», а затем оставили на попечение медсестры. Она

________________________________________________________

2. Приют – детское учреждение для детей, попавших в сложную жизненную ситуацию, не стоит путать с детским домом.

старательно меня отмыла, обработала раны и пыталась вывести педикулез (вши). Голову жгло, запах жидкости разъедал глаза, я плакала и чесалась. Голову невозможно было прочесать из-за колтунов, поэтому было принято решение обрить меня на лысо.

Девочку, да и на лысо.

Я умоляла этого не делать, но кто меня будет слушать? Мне оставалось молча сидеть и смотреть, как с моей головы падают пряди волос на белоснежный плиточный пол. Жужжание машинки заглушало мои тихие всхлипы.

Когда посмотрела в отражение зеркала на свой маленький пушок, разревелась еще больше. Большое количество шрамов и ран не придавало мне никакой красоты. Я плакала не от ужаса, увиденного в зеркале, а больше от того, что я лысая и страшная. И как мне теперь ходить в школу? Меня и так постоянно высмеивали, а теперь меня ждет еще больше мучений. За что мне это всё? Я постоянно задавалась этим вопросом.

Меня переодели и повели обедать в столовую. На голову я попросила повязать платок, чтобы не испытывать сильного чувства дискомфорта.

Я молча сидела в самом дальнем углу столовой и медленно поглощала куриный суп, который смешивался с моими слезами. Позже ко мне стали подходить ребята, чтобы познакомится. Я ждала, что в меня будут тыкать пальцем, смеяться, но я ошиблась. Дети оказались очень дружные и приветливые. Со мной сели рядом и стали рассказывать, что интересного есть в стенах приюта. Меня спрашивали, почему я сюда попала, и, рассказав им мой короткий рассказ, я посмотрела на них и увидела сожаление в их глазах. Я впервые ощутила тепло и понимание в свою сторону от чужих людей. Пообедав, мне провели экскурсию по приюту, во время которой мне рассказали о жизни в этом доме. В приюте помимо меня было порядка 15 воспитанников разных возрастов. Вечерами мы сидели в игровой, играли в настолки или смотрели телевизор. В столовой мы делали уроки после школы или занимались рукоделием. Первое впечатление от приюта оставило приятное воспоминание на всю мою жизнь. Но вот настал день, когда мне нужно было идти в школу.

Тогда была зима, я носила красную шапку с горловиной, которая закрывала мою голову полностью. Сняв куртку в раздевалке, я оставила шапку на голове и пошла в класс. Выглядела я по-дурацки. На мне надета школьная форма, а я иду вдоль коридора в класс с красной шапкой на голове.

Прям никто не обратит внимания.

Думала я. Ну конечно! Когда зашла в класс, первым делом учительница потребовала, чтобы я сняла головной убор. Я отказывалась и, схватившись руками, стала ближе прижимать шапку к своей шее. Не долго препираясь со мной Марина Николаевна. Она подошла ко мне, и сама сняла ее.

Знаете, какая первая реакция у нее была?

Конечно, смех. Весь класс смеялся надо мной и тыкал пальцами. Выбежав из класса, я спряталась в раздевалке в надежде, что до конца дня меня не тронут и не найдут, но в скором времени меня нашли и заставили вернуться на урок. Все уроки я сидела с опустившейся головой вниз и плакала. Мои тетради к концу урока стали сырые от слез, чернила все расплылись и буквы были похожи на кляксы. После уроков меня ожидала участь от моих одноклассников. Меня зажали у стен школы, стали обзывать:

– Блохастая, – кричали они и закидывали меня снежками.

Было больно как морально, так и физически. Я прижалась к стене и закрыла лицо руками. Ждала, когда они насладятся моим унижением. Бежать мне некуда, меня достанут везде. Тогда впервые мне дали кличку «лысая», «блохастая». В приют я вернулась на нервах, нахамила воспитательнице, за что меня наказали:

– Иди в кровати полежи. Пробесись! – строго произнес воспитатель.

Я зашла в спальню и со злости стала переворачивать кровати, рвать постельное белье и кричать от обиды. Силы быстро иссякли, я села на пол и стала горько плакать. Когда воспитатель зашла в спальню, она обомлела.

Тогда меня впервые отвели к психологу. Кабинет ее располагался на первом этаже приюта, по соседству с кабинетом социального работника. Помню первое впечатление. На стенах висели игрушки, стол был завален цветными папками с именами воспитанников, напротив ее стола находилось длинное зеркало и небольшое кресло. Воспитательница вкратце объяснила ситуацию психологу, та, выслушав ее посмотрела, в мою сторону:

– Присаживайся. Давай знакомиться. Меня зовут Наталья Ивановна.

– Наташа. – Тихо ответила я, шмыгая носом и садясь на кресло

Воспитательница вышла из кабинета, оставив нас наедине.

– Что у тебя произошло? Зачем ты навела беспорядок в комнате? – Она сидела передо мной с прямой спиной, поправляя очки.

Я опустила голову, пожала плечами и вытерла с носа накатывающиеся слезы.

– Не переживай, я не буду тебя ругать. Я просто хочу понять, что тебя на это с подвигло? – мягко сказала она.

Я пожала плечами, она поняла, что я не хочу ей ничего рассказывать, и предложила мне поиграть в игру. Наталья Ивановна называла десять предметов, а я должна была повторить то, что запомнила. С пятой попытки я смогла запомнить все предметы и повторить за ней. Потом она стала задавать вопросы про родителей, брата и бабушку, параллельно записывая мои ответы в тетрадь. Я стала немного расслабляться и уже вела с ней более открытый диалог. Рассказала ей про школу, что меня обзывают и не любят в классе. Что у меня нет друзей и мне некому доверять. Наталья Ивановна, выслушав меня, полезла в ящик стола и достала оттуда розовый блокнот.

– Смотри, у этого блокнота есть ключик, ты можешь туда писать все свои секреты и кроме тебя их никто не прочитает. Если захочешь, мы с тобой потом сможем обсудить то, что ты туда запишешь.

– Я плохо пишу, – грустно ответила я.

– Ничего, всему сразу не научишься. Пиши постепенно, понемногу. И все получится.

Она вручила мне розовый блокнот, на котором блесками были нарисованы цветы. Открыв его, я почуяла запах парфюма и бумаги. Прижав его покрепче, впервые за два дня я улыбнулась. Наталья Ивановна меня обняла и пошла провожать на второй этаж. Когда мы вышли из кабинета, нас остановила Белла Борисовна – социальный работник приюта.

– Наташ, к тебе в гости завтра хочет приехать бабушка. Ты хочешь ее видеть?

– Конечно! – Воскликнула я.

Я безумно по ней соскучилась. В принципе я была рада кого угодно увидеть из родных. Мы пошли на второй этаж, первым делом я подошла к воспитателю.

– Простите меня, пожалуйста, я больше так не буду, – опустив виновато голову, я стала оценивать ее пестрые тапочки.

– Наташ, давай договоримся. Если что-то тебя беспокоит или тревожит, подойди ко мне, мы поговорим и все решим. Не надо держать в себе и ломать все на своем пути. Имущество казенное и порчу платить мне со своей зарплаты.

– Угу, – тихо ответила я.

– Пойдем делать уроки, – улыбчиво сказала она.

Я побежала в комнату. Красиво заправленные кровати стояли на своих местах. Как будто бы и не было тут беспорядка, который я навела. Я была рада, что воспитатель не рассказала другим детям о моем поступке. Подойдя к своей кровати, сразу спрятала дневник под матрас, взяла портфель и побежала в столовую, где меня уже ждали. Сев за стол стала раскладывать книжки и тетради. Потом вспомнила, что от тетрадей осталось одно мокрое место и стала сильнее прижимать их к себе. Страх, что сейчас меня ударят за испорченную тетрадь, не позволял мне разжать руки.

– Наташ, покажи, пожалуйста, тетрадь.

Я мотала головой и не хотела ее отдавать. Воспитательница подошла ближе и приобняли за плечи.

– Я не буду ругаться. Просто покажи, – мягко произнесла она

Расслабив руки, я закрыла глаза и вжала голову в ожидании, что меня сейчас ударят.

– Эй, ты чего? – удивленно спросила она.

– Вы будете меня сейчас бить? Я испортила тетрадь. – шмыгая носом, спросила я.

На меня смотрели глаза, наполненные жалостью и болью. Меня погладили по руке и ушли с моей тетрадью из столовой. Я сидела в полном непонимании.

Почему меня не ударили? Ведь я испортила тетрадь, меня нужно наказать за это.

Через пару минут воспитатель вернулась, держа в руках новую тетрадку:

– А давай мы с тобой все перепишем заново? Будет красиво и чисто. Все равно та тетрадь была заляпанная.

Кивнув головой, я взяла ручку и начала выводить аккуратно буквы с первой страницы. Она сидела рядом хвалила меня, гладила по голове и подсказывала, как правильно держать ручку. Меня переполняли эмоции, и я стала плакать.

– Наташ, ты чего плачешь? – испуганно спросила воспитательница.

– Меня никогда не хвалили.

Воспитательница снова меня обняла:

– Иди посмотри телевизор и отдохни. Позже продолжим.

Тогда я не поняла, почему она предложила завершить выполнение домашнего задания, но сейчас понимаю, что ей самой было сложно смотреть на то, как ведет себя маленький ребенок. Реакция на испорченную тетрадь или на новое чувство похвалы было для нее так же сложно, как и для меня.

В приюте я испытывала чувство спокойствия и умиротворения. Меня не били, не задирали. Меня хвалили, потому что я хотела всему научиться и помогать другим. Но как только нужно было идти в школу, моё настроение резко менялось. Впрочем, как и моё поведение.

Надо мной всегда потешались в классе. Я толком не умела читать, потому что отец с матерью заставляли учить таблицу умножения, решать примеры, а на знание алфавита и навык чтения им было наплевать. Поэтому, когда до меня доходила очередь читать, весь класс начинал протяжно скулить: «Блин, опять. Это надолго». Мне и так было некомфортно в классе, а тут еще эти возгласы. А дома за плохие оценки или неправильные ответы меня вообще уничтожали: или били ремнем, или швыряли в меня чем-то тяжелым.

У нас в классе была девочка, которая училась лучше всех. У всех в жизни, наверное, был такой человек, на которого ты смотришь, и у него чуть ли не нимб над головой светится от того, как его все хвалят? Звали девочку Настя. Она красивее всех писала, умела быстро читать, была опрятна одета. С ней хотели дружить все, кроме меня. Ведь нас постоянно любила сравнивать Марина Николаевна:

– Посмотрите на Настю и на Наташу. Кем вы хотите стать в будущем? Вот у Насти хорошее будущее, она много добьётся, ведь у неё прекрасная семья. А Наташа ничего не сможет достичь…

Надеюсь, у Насти прекрасно сложилась жизнь, я никогда плохого ей не желала, но черт побери – я и Настя. И вообще, откуда могла Марина Николаевна знать, кем я стану во взрослой жизни? Почему, если я из неблагополучной семьи, на мне ставят крест?

Конечно, тогда мнение о неблагополучных семьях было одно: «Отбросы общества». Какое у них может быть светлое будущее с такими родителями? Но сейчас я прекрасно понимаю: все зависит от человека. Кем он вырастит, кем станет. Поэтому никогда нельзя сравнивать детей. Ни при каких обстоятельствах. Это был еще один низкий поступок учителя, который врезался в мою память навсегда.

Жизнь в приюте была передышкой пиздеца в моей жизни. Со мной хорошо обращались, мною занимались, учили всему и проявляли заботу. Воспитатели учили вязать на спицах или плести из бисера, помогали с уроками и давали нужные советы. Благодаря воспитателям я научилась грамотно читать и даже по скорочтечние давала неплохие результаты. Директор приюта частенько придумывала для нас вечерние развлечения, в которых я принимала активное участие вместе с другими детьми.

К примеру, после новогодних праздников оставалось большое количество конфет, и воспитательница ставила большую тарелку на стол, а затем наполняла ее до краев сладостями и тот, кто больше заберет горстей за один раз, тот победил. Она выбивала нам билеты на новогодние представления и концерны. Благодаря приюту я наконец-то ощущала себя ребенком. Мною интересовались, мне помогали во всем. Даже в классе ко мне лучше стали относиться, приглашали на дни рождения. После уроков я со всеми играла на территории школы и была счастлива до тех пор, пока меня не забрали родители.

Приют – это временное место пребывания и, если родителям удается восстановится в правах, ребенка отдают обратно в семью. Конечно, без помощи моей бабушки это не обошлось. Она обошла все инстанции, собрала нужные справки и убедила государственные структуры, что моя семья вменяемая.

Недавно я задала ей вопрос:

– Почему ты не оставила меня в приюте?

– Андрей так просил вернуть тебя в семью, поэтому я ему и помогала. Если бы я знала раньше, что так все получится, я бы этого не сделала.

– То есть моей пробитой головы и побоев тебе было мало? – Спросила я удивленно.

В ответ я получила только рассуждения о том, что у нее тоже жизнь была тяжелая и собственный сын ее душил. Короче говоря, я не знаю, зачем я с ней потом общалась. Наверное, потому что искала оправдание всем ее поступкам?

В нашей семье было так заведено. Андрей вроде как бы любил меня, а Анна любила моего брата. Это было очевидно по их поведению.

Приведу ситуацию из жизни. Анна была дамой, которая не прочь раздвинуть ноги. Будет звучать грубо, но на ее могильной плите я бы написала:

– Наконец-то они вместе.

Это я имею в виду ее ноги.

Она завела себе любовника, который работал в яхт-клубе. Помню даже как его зовут – Паша. Анна брала нас с братом и говорила Андрею:

– Я к подруге на выходные с детьми.

Дело было летом. Она с подругой ушла в магазин, оставив нас с братом на яхте вдвоем. Делать было нечего, и мы стали искать себе развлечения. Обратив внимание на пирс, где собралась свора собак, мой брат решил пойти к ним поиграть. Куда лучше, чем сидеть с младшей сестрой и плевать в потолок. Я сидела на катере и наблюдала за весельем брата, и спустя время решила, что мне необходимо пойти к нему и поиграть. Не рассчитав ширины своего прыжка, я оказалась в воде. Мне не хватило полметра, чтобы допрыгнуть до пирса.

Тот день я помню, как вчера. Сквозь толщу мутной воды прибиваются летние лучи солнца. На моем лице улыбка.

Да, в тот момент я была счастлива. Я умру и больше меня не будут мучать, больше никому не буду мешать своим присутствием. Мне наконец-то станет спокойно.

Я молча прощалась с жизнью и смотрела на последние лучи солнца сквозь толщу воды.

– Бульк!

Перевожу взгляд и вижу оранжевый спасательный круг.

В вашей жизни происходило что-то необъяснимое?

Вот в тот день со мной это произошло. Меня словно толкнули кверху, чтобы я схватилась за этот несчастный круг. Мол, рано тебе умирать, ты еще не все сделала в этой жизни. Ведь каждому из нас дан свой срок на этой земле.

Как я оказалась на суше – не помню. Стас помнит, как кинул мне круг, но в воду он не полез, так как не умел плавать и сам мог утонуть. Кто вытащил меня из воды – не помнит никто.

Дальше помню момент, где я лежу на пирсе, отхаркиваю из легких воду и жадно глотаю воздух, выбившись из сил. Подняв взгляд, я вижу, как Анна, бросая пакеты с продуктами, бежит в мою сторону.

Думаете, она меня обнимала и радовалась, что я спасена? Если бы.

Она кричала и, забежав на яхту, вырвала металлические шланги из-под раковины и стала меня ими избивать.

– Мелкая тварь, ты могла сдохнуть. У меня из-за тебя могли быть проблемы, – со свистом орала она во все горло, избивая меня шлагами.

Я закрывала лицо руками и истошно кричала:

– Мам, прости, мам, не надо. Пожалуйста, прости меня.

Я просила прощение за свое существование, за то, что чуть не погибла из-за ее ошибки. Везде была виновата я. Она меня не слышала, ее разум был затуманен гневом. Она продолжала меня бить, удар за ударом и, когда у нее закончились силы, она брякнула:

– Марш в каюту, без ужина сегодня. Паскуда.

Брат помог мне дойди до кровати. Я переоделась и легла под одеяло. Меня трясло от боли и обиды. Слезы тихо капали из глаз, нос предательски отек, и я начала безмолвно шмыгать. Любой шорох с моей стороны мог мне обернуться очередной взбучкой или оскорблением в мой адрес. Ссадины по всему телу опухли и любое движение причиняло боль.

– Лучше бы я утонула. За что мне это все?

К вечеру мой брат лег на соседнюю койку, и мы стали слушать, как за стенкой громко стонет Анна с Пашей. Тогда я не понимала, плохо это или хорошо, но сейчас я понимаю, какой же потаскухой она была. Не стесняясь собственных детей, изменяла при них своему законному мужу. Какой пример она подавала? Благо для нас с братом этот поступок стал анти-примером.

Почему я не рассказала все Андрею? Наверное, потому что боялась, что он меня изобьет и сделает во всем виноватой.

Брат хоть и был любимым ребенком у Анны, но пару раз ему не хило доставалось от рук собственной матери. Мне было лет шесть, когда глубокой ночью я проснулась от того, что мои руки в изогнутом положении на уровне плечей, а ладони вывернуты наружу. Аня смотрела на меня бешеным взглядом, крепко держала мои кисти и приговаривала:

– Забери мою силу! – нечеловеческим голосом твердила она.

– Мам, мне страшно, мам, пусти, пожалуйста, – молила я.

В какой-то момент мне даже показалось, что ее глаза светятся в темноте. Испугавшись, я попыталась вырвать руки, но она схватила их крепче.

– Мам, мне страшно, отпусти меня, пожалуйста. – повторяла я.

Она подняла меня за руки и из лежачего положения я переместилась в сидячее. Ее длинные ноготки как когти орла впивались в мои запястья, а я начинала еще сильнее плакать от боли и страха.

– Мам, пожалуйста, отпусти.

Но она меня не слышала. Она стала выгрызать мне руку от запястья вдоль локтя. Я чувствовала, как она прокусывает мою плоть и истошно орала. Резкий удар по лицу и в глазах крутились звезды. Она выгрызает себе запястье и начинает втирать свою кровь мне в прокусанные места. Потом срывается с места и бежит на лестничную площадку. Стас видимо хотел убежать, когда услышал мои крики, но она поймала его и начала вырывать ему волосы прямо в подъезде. На его крик сбежались соседи и стали вырвать брата из рук Анны. Я стояла в проеме и наблюдала за этим всем. Увидев меня, она рванула в мою сторону, но сосед попытался ее опередить и схватил меня за руку. Со стороны это выглядело так, словно маленького ребенка пытаются порвать на куски. С одной стороны, соседи, с другой, невменяемая женщина, приходящаяся мне матерью. Соседям удалось вырвать меня из рук и забрать к себе в квартиру. Чтобы было дальше – не знаю. Где был брат? Что было с Анной? Я сидела под столом у соседки целый день и не подпускала к себе никого. В течение дня она пыталась всячески выманить меня из-под стола, а я наотрез отказывалась. К вечеру она села напротив меня на пол:

– Кошечка моя, пойдем немного покушаем?– обращалась баба Валя

Я мотала головой и поджимала колени. Она тяжело вздохнула, кряхтя встала с пола и ушла в комнату. Увидев, что я наконец осталась одна, стала изучать свои руки. Тонкая кровяная корка покрывала руки от запястья до локтя. Прикоснувшись к лицу, я поняла, что щека опухла. Услышав тяжелое шорканье бабы Вали, я приняла свою оборонительную позу.

– Наташенька, смотри, что у меня для тебя есть. Какие красивые сережки!

Тут заиграло моё любопытство, и я решила выглянуть из-под стола.

– Давай договоримся. Я подарю тебе их, а ты вылезешь из-под стола, и я тебя помою.

Я кивнула головой.

Да, в детстве была еще той сорокой.

Мне вручили обещанные сережки и, пока я их разглядывала, баба Валя рассматривала меня. Когда я подняла взгляд на нее, то увидела, как слезы тихо катятся по ее морщинкам. Она аккуратно меня обняла и повела в ванную. От нее пахло приятной старостью и стиральным порошком. Баба Валя привела меня в порядок, а к вечеру пришел Андрей и ситуацию с безумием Анны быстро умяли.

Вообще Анна частенько впадала в бешенство. Когда я приходила со школы, она садилась со мной делать уроки и, чаще всего, ничем хорошим это не заканчивалось. Я сидела над учебником литературы и по слогам читала произведение. Если вдруг я запиналась или останавливалась, она била меня по голове разделочной деревянной доской. В какой-то момент доска разбилась о мою голову на пополам, тогда я получила еще за то, что она сломала об мою голову единственную разделочную доску. С другими предметами была такая же ситуация.

– Дважды два? – Крикнула на меня Аня, держа в руках выбивалку для ковров. (Пластиковую такую, с тремя кружками посередине).

– Три, – тихо отвечала я.

Свист в воздухе и резкий удар по моей спине.

– Дважды два? Тварь, отвечай, – яро кричала она.

– Пять, – сквозь слезы ответила я.

Опять удар. И так до тех пор, пока я несколько раз не повторю правильный ответ.

Андрей тоже проявлял свои педагогические способности. Я была в классе третьем, когда он посадил меня с братом на кухне и в тетради написал упражнения на умножение, деление и складывание в скобочках. Для третьего класса те примеры, что писал он, были слишком сложны, но он, видимо, считал по-другому. Я сидела смотрела в тетрадь и не понимала, как решить эти примеры. Слезы предательски капали из моих глаз и размывали чернила в тетради. Стас пытался мне помочь. Так как он был на несколько классов старше меня, ему эти примеры было просто решить. Он написал за меня ответы и, когда Андрей пришел проверять их понял, что решение было написано не мной, начал избивал моего брата за подсказки. Выгнав его с кухни, кинул меня головой в тетрадь сказал:

– Еще раз попытаешься меня обхитрить, я тебя прибью.

Андрей стал писать мне новые задачи.

– Пап, но я не знаю, как их решить, – пропищала я.

– Не мои проблемы, учись, – огрызнулся он.

Так я могла до ночи сидеть и смотреть в тетрадь, не понимая, что мне делать. Писать неправильные ответы – это все равно что подписывать себе смертный приговор. За неправильные ответы я получала сильнее, чем если бы я ничего не написала. Поэтому, когда он приходил и видел нерешенные примеры, он брал меня за шкирку, зажимал между ног, как котенка, чтобы я не сбежала, и бил до тех пор, пока ему не надоест. Побои после его рукоприкладств проходили гораздо дольше, нежели после Анны. С психикой, видимо, у него было не все в порядке.

С моим братом он обходился еще жестче, чем со мной. Я была еще грудничком, когда бабушка перевезла нас с Украины к себе в Московскую квартиру. Анна спала пьяная в комнате, бабушка мылась, я лежала в кроватке. Стас сидел на кухне и выполнял домашнее задание по математике. На столе стояла тарелка с клюквой в сахаре и, как полагается любому ребенку, он под шумок съел пару штук. Андрей зашел на кухню и, увидев, что брат не выполнил правильно задание в тетради, а также сахарную пудру на губах.

– Ах, ты, гаденыш, – воскликнул он.

Затем он схватил его за обе руки и одновременно выкручивал ему их до характерного хруста в плечевых суставах. На резкий детский крик бабушка, мокрая, вылетела из ванной комнаты на кухню.

– Ты что сделал, придурок? – воскликнула бабушка, видя то, как Стас крючится от боли и громко плачет.

– Заслужил. – Ответил Андрей и закурил спокойно сигарету.

Бабушка схватила спящую меня и брата выбежала на лестничную площадку по пути встретился соседа.

– Наташ, что случилось? – Спросил её сосед.

– Отвези нас в больницу, по пути все расскажу.

Сосед кивнул головой, и они поехали в приемный покой. Андрей же решил прогуляться туда пешком. На приеме у врача выяснилось, что у Стаса сильный вывих с небольшим переломом в плечевом суставе. Ему наложили гипс на обе руки. В приемное отделение пришла милиция и стала заполнять протокол. Бабушка уговорила их не заводить уголовное дело на Андрея.

– Женщина, вы своему мужу скажите, что в следующий раз мы поблажек делать не будем, – ответил ей милиционер

Она кивнула головой и повезла нас на квартиру. В очередной раз отмазав своего сыночка от наказания.

Жалко ведь его. А детей, видимо, не так жалко. Еще нарожают.

Когда я подросла, его гнев стал больше распространяться и на меня. Мне было лет семь, когда после школы я села на «родительскую» кровать отдохнуть и посмотреть мультики. Ничего не предвещало беды, «родителей» не было дома, и я наслаждалась просмотром телевизора. В дверях зашумел дверной замок, от испуга я в панике стала искать пульт, чтобы выключить телевизор, но не успела. Андрей, услышав работающий телевизор, ворвался в комнату, громко хлопнув за собой входную дверь, от чего мое сердце в панике забилось еще сильнее, и я судорожно пыталась выбраться с кровати. Андрей перегородил мне путь и, сев сверху на меня, стал душить меня на кровати. Я жадно глотала воздух, царапала ему руки и пыталась просить прощения, но вместо этого из моей гортани выходили нечеловеческие хрипы.

– Ай, сука! – воскликнул он, когда я смогла его поцарапать.

Андрей еще сильнее стал сжимать моё горло. Наверное, если бы не мой брат, он сломал бы мне шею или просто придушил. Стас приложил его то ли сковородой, то ли чем-то еще тяжелым, чем закончилась та история я не помню, но, по крайней мере, я выжила.

Андрей за моё детство пару раз проявлял ко мне «отцовский» интерес. Одно из самых ярких воспоминаний связанно с поездкой в Москву на его работу. Он все так же продолжал работать на мужа своей матери, хоть он и был кретин (мягко сказано), но математический склад ума был у него от бога. На работе его держали то ли за его способности, или за то, что президентом компании был муж бабушки. Пользуясь положением, он имел наглость уходить в запои и не появляться на работе вовсе.

В один из зимних дней о взял меня с собой на работу. Ооо…. Это была для меня мучительная поездка на электричке. Андрей разгадывал сканворды «Тещин язык», а я была предоставлена сама себе. Развлечений было немного, поэтому я молча смотрела в окно, изучая меняющиеся пейзажи.

Помню, что заострила внимание на большие производственные трубы. Тогда-то я и подумала: «Ого, вот это вулканы», повернувшись к Андрею, я спросила его:

– А что будет, если они начну извергаться?

Он отмахнулся рукой, и я поняла, что ему было не до меня. Я стала дальше фантазировать в своей голове апокалипсис, извергающийся из этих «вулканов».

Выйдя на Курском вокзале, мы шли по грязному водянистому снегу, ноги вязли, сумасшедший поток людей толкал меня, а Андрей, не обращая внимания, тащил меня за руку, как «тряпичную куклу». В метрополитене, спускаясь в туннель по эскалатору, я глазами пробегала по рекламным баннерам, мотала головой из стороны в сторону. Это жутко раздражало Андрея, и он постоянно одергивал меня рукой.

– Сейчас голову себе оторвешь! – ругался он.

Проехав пару станций метро, мы вышли на улицу к старинным домам Москвы. Пройдя переулки и свернув во двор, мы подошли к огромной вывеске компании. Открыв дверь, мы попали в офисное помещение. В нем было не так много света, зато находилось большое количество компьютеров и проводов, раскиданных на стенах и полу. Коллеги Андрея со мной улыбчиво поздоровались, он проводил меня в чей-то кабинет и посадил перед компьютером.

– Вот тебе игра, учись, – сказал Андрей и включил мне Chuzze Delux.

На мониторе высветилось окошко с яркими неоновыми буквами, и мой детский мозг чуть не лопнул от восторга. В окошке были цветные пушистые шарики и мне нужно было мышкой сдвигать их по диагонали так, чтобы совпадало три одинаковых цвета. В игру я погрузилась надолго, меня не было не слышно и не видно. В перерывах между игрой я поедала сладости, которые принесла коллега Андрея, и считала себя самым счастливым ребенком на всем белом свете.

Но за короткие хорошие моменты я платила в своей жизни в двойном размере.

В сознательном возрасте я задавалась себе вопросами:

– Почему я не убежала? Почему я не ушла в приют? Почему я постоянно возвращалась домой, зная, что меня там ничего хорошего не ждет? Меня почти каждый день уничтожали. За что маленький ребенок это заслужил?

И, только став мамой, я нашла ответ.

– Надежда! Надежда на то, что я приду, меня обнимут и скажут, что любят.

Детская наивность на любящую семью. Да и в принципе мой маленький мозг многое не понимал. Ведь каждый день мог стать для меня последним.

В моей памяти есть мелкие хорошие воспоминание, которые я бережно храню и которые являются показателем того, что иногда мы были семьей.

Помню один случай, произошедший летом. В квартире кипела семейная суета. Андрей искал батарейки для магнитофона, Аня собирала контейнеры с едой в пакеты, а мы с братом мельтешили по квартире в ожидании пикника. Выйдя на улицу, Андрей достал видеокамеру:

– Смотрите, какая большая сосна! Сможете ее обнять?

Полные энтузиазма мы побежали к высокой сосне и стали ее крепко-крепко обнимать. Глупость? Может, но в тот момент это было приятно.