«Отличные данные, – заключает врач, – можно выписываться». Я выписываюсь и спешу поделиться хорошими новостями с Еленой Николаевной. Лебедева читает выписку с дневного стационара, улыбается и выдает мне направление на КТГ.
– В смысле?! Я же только что его делала?!
– Где? – недоумевает Лебедева.
– Так в стационаре! Вы же меня для того туда и положили!
– В выписке ничего не сказано, никаких данных нет. Ты, наверное, что-то перепутала.
В ярости я выхватываю направление и отправляюсь на четвертый этаж женской консультации. Врач на больничном, медсестра скрылась в бесконечных лабиринтах белых коридоров. Я стою среди людей, которые видят меня в первый раз, и чувствую, как снова схожу с ума. Меня здесь никто не помнит, результатов моего обследования нигде не найти. Чтобы не рехнуться окончательно, я спускаюсь вниз и решаюсь пройти процедуру КТГ снова.
На этот раз события развиваются, отнюдь, не по счастливому сценарию. Датчиком Юлю уже не удивить, она продолжает мирно спать. После 30 минут тишины аппарат выдает мне длинную ленту с почти прямой линией. В конце вывод: 6 баллов из 12 – практически хана.
Моему ребенку угрожает опасность, меня снова кладут в стационар. Уже не дневной, а самый настоящий круглосуточный. Мне даже не дают съездить домой за вещами, прямо из поликлиники меня переводят в соседнее здание и определяют в палату 505.
То ли – Лебедева там что-то чиркнула в бумагах, то ли – я в принципе дама везучая через край, но мой лечащий врач в этом отделении патологии снова заведующая. Какая, мать его, честь! Радует одно – палата одноместная. Ко мне никого не подселят, я уже не в состоянии ни с кем разговаривать. Да и какой смысл? Я выйду, и через 2 дня меня и здесь никто не вспомнит. Мне назначают очередное УЗИ и третье по счету КТГ за последнюю неделю.
Потом будет еще четвертое и меня отпустят домой. Узистка не найдет у Юли никаких патологий кроме низкой массы тела, а медсестра с ремнями, датчиками и щелкающими ручками задолбается наблюдать за бесконечным сном моей малышки. Я кое-как наберу 8 баллов и меня буквально выпихнут на улицу. Это будет самый счастливый день в моей жизни.
***
С баулами до отказа набитыми вещами, которые моя заботливая мама привезла мне за 7 дней стационара, я отправлюсь не домой. Полная праведного гнева и с жаждой мести, я иду в десятый кабинет первой женской консультации. Кабинет, на котором я с улыбкой истинного маньяка в очередной раз прочту надпись «Лебедева Е.Н.»
Практически с ноги я открою дверь без стука и очереди… «Елена Николаевна, я выписку принесла. Вот держите, у ребенка все в порядке» – эффект неожиданности сделал свое дело. Лебедева смотрит на меня, как на мертвеца, восставшего из могилы. Вероятно, она думала, что из отделения патологии меня не выпустят до самых родов, но, к счастью, там работают не дураки. Чужая ответственность никому не нужна, мячиком от пинг-понга меня отфутболивают (прошу прощение за каламбур) обратно.
«Ну, это же хорошо, Наташ. Я просто хотела в этом убедиться…» – последнее, что я успею услышать себе в след, пока дверь в кабинет не захлопнется.
В следующий раз я явлюсь сюда непосредственно перед родами.
Май 2016
Предположительная дата родов 15мая 2016 года. Ее мне поставит Юлия Анатольевна в самом начале вместе с диагнозом «беременна». Впоследствии названную дату подтвердят еще несколько узистов, не смотря на все пророчества Лебедевой, что рожу я месяце на восьмом. В какой-то момент, я даже начинаю надеяться, что именно так и будет. Родить на пару недель пораньше для малыша совсем не вредно, а мне приятно. Я жажду дня, когда мой организм станет, поистине, только моим. В моей голове царит стойкая иллюзия – извлеченный заживо ребенок, автоматически спасен от всех бед на свете. Чтобы не случилось, самое страшное позади. Ему может помочь аппарат ИВЛ, уколы, капельницы, операция, в конце концов. Когда малыш у тебя на руках, делай с ним что хочешь, главное, достать его из этого темного, душного каменного плена.
К сороковой неделе беременности я почти не обращаю внимания на постоянно напряженный живот, я уже привыкла останавливаться и переводить дыхание при спазмах. Мышечные сокращения провоцируют долгая ходьба, долгое нахождение в одной позе, смена позы и прочее, и прочее. Спазмы длятся по 10-20 секунд, не причиняют сильной боли и проходят бесследно. Для меня, разумеется, Юле вся эта история на пользу не идет. Единственным источником кислорода для ребенка по-прежнему является растворенные в моей крови молекулы О2, головной мозг малышки начинает страдать от гипоксии.
***
Гипертонус – повод положить меня в больницу на сохранение снова. На этот раз, для меня это скорее честь, чем необходимость. С открытием в Дзержинске Перинатального областного центра, в городе позакрывали все роддома. Теперь в шикарном здании на конце Циалковки рожает не только весь Дзержинск, но и проблемные дамы со всей округи. Проблемных дамочек в области выше крыши, мест в перинатальном центре катастрофически не хватает. Но меня берут, с моим анамнезом, не взять меня, они просто не имеют права.
Очередь. Девушки с огромными животами смотрят на меня с подозрением, я съеживаюсь и глажу свой едва заметный животик. За два дня до родов я вешу меньше чем до момента зачатия. Это не маловодие, это детское питание. Ста граммовые баночки, явно, не предназначены для выкармливания плодоносящих женщин. И без того неуютную обстановку в приемном отделении доводит до предела женщина в синей куртке и без бахил. Войдя с улицы, она устремляется к санитарке и просит выдать ей труп ребенка. Несостоявшаяся бабушка пытается объяснить растерявшемуся персоналу больницы, что на кладбище их уже ждут люди. Все собрались, а трупа нет. Она то умоляет отдать ей маленькое тельце своего почти внука, то угрожает отправить всех под суд. Ей плевать на то, что мертвых детей тут не выдают, ей плевать на то, что нам страшно, ей на многое сейчас плевать. И я ее прекрасно понимаю…
***
После обязательного дежурного осмотра меня и еще одну девочку отправляют в уже известное мне отделение патологии беременных. В лифте я успеваю узнать имя моей попутчицы. Ее зовут Света, и именно она, спустя 24 часа поймет, что мой гипертонус уже никакой не гипертонус, а самые настоящие схватки.
– Я вроде рожаю, – еле слышно, и как бы стесняясь, сообщу я дежурной медсестре.
– Схватки через какой промежуток времени?
– Минут через 5, в среднем.
– Ну, милочка! Это еще не роды, вот будут каждые две, приходите.
Ясно, понятно. Две минуты, значит две минуты. Я достаю телефон и включаю секундомер.
Да, вся эта история очень похожа на приключение с зеленкой, но выключить внутри себя послушную девочку не получается.
Я засекаю промежутки между схватками, которые становятся все более болезненными, но четкого интервала между ними нет, да и не будет. «Дура, быстро к врачу!– кричит мне Света, увидев меня скрюченную от боли с телефоном и записной книжкой в руках, – Какой вообще интервал?!»
На ее крик прибегает дежурный гинеколог, меня наспех собирают и отправляют в родовое отделение.
***
Это потом только станет ясно, что торопиться-то было некуда. Среднестатистически первые роды длятся 8 часов. Я рожала Юлю 32. За то время, что моя дочь выкарабкивалась на свет, я могла родить четырех здоровых детей. Я и родила в итоге четвертая. В соседних родовых залах один за другим будут появляться на свет орущие комочки теплоты, я в этом вселенском потоке счастья стану последней. Уставшая акушерка забудет записать точное время рождения моей дочери, а еле слышное мяуканье малышки вместо истошного вопля уже никого не смутит, а скорее даже обрадует.
Я буду рожать долго, я буду рожать тяжело под бесконечно пищащий датчик аппарата КТГ. На 1,5 часа мне сделают эпидуральную анестезию. Меня от нее снова начнет тошнить, а Юлино сердцебиение замедлится еще сильнее, но боли все это время я чувствовать не буду. Быть может именно этот мимолетный отдых позволит мне пережить эту ночь.
15 мая 2016 года в 5:40 утра я стану мамой. Измученная долгой рабочей сменой принимающая роды врач автоматически влепит Юле 8 из 9 баллов по Апгар, не обратив внимания на то, что у моей дочери практически нет рефлексов. Я тоже замечу это не сразу. Мне предстояло испытать на себе еще один побочный эффект эпидуралки – после того, как действие анестезии окончательно прошло, все мое тело свело от судорог. Мне даже не дали приложить малышку к груди. Меня трясло так, что я была просто не в состоянии удержать ее на руках.
Свободных мест в послеродовом отделении перинатального центра, разумеется, не оказалось. Я пролежала в родовом зале в луже собственной крови 12 часов. 12 часов одиночества, пустоты и неизвестности. Я не знала где моя дочь, сколько сейчас время, когда все это закончится. Я хотела есть, пить, спать и домой.
Домой нас отпустят на четвертые сутки. Это будет холодная сырая весна 20 16, под стать моей затяжной послеродовой депрессии.