Глава 11
Утром в номер постучалась дежурная и сказала, что Ерохин чувствует себя хорошо, и после обеда, возможно, вернется в гостиницу. Но при этом женщина добавила, что их просили позвонить врачу.
– Что-то там случилось ещё, мне не сказали, – добавила она и ушла.
Мужчины поспешили к телефону.
– У нас ночью скончалась одна старушка, признаки отравления те же, что и у вашего сотрудника. А он сказал, что знает эту женщину: они были вместе на поминках. Это случай рядовой, такие отравления у нас нередки, особенно, в осенний период, но позвонить вам попросил именно ваш капитан.
В больницу тут же отправился Дубовик, Калошин же вынужден был поехать в отделение: Рустемова строго приказала утром быть всем на местах.
В приемном отделении городской больницы Дубовик увидел плачущую девушку. По словам медсестры, стоящей рядом с ней, он понял, что это была внучка умершей старушки.
Подполковника провели в палату Ерохина, который сидел на кровати и ел манную кашу, запивая её жидким, желтоватым чаем. Увиденное порадовало и рассмешило Дубовика. И, пряча улыбку, он присел рядом и похлопал капитана по плечу:
– Ну, рад, рад! Честно признаться, испугал ты меня, Володя! И… извини за резкость! А теперь рассказывай, что там за старушка такая, и почему нам позвонили?
– Видите ли, товарищ подполковник, с этой Солопеевой я сидел за столом рядом, и грибы с той тарелки, что стояла возле нас, ели только мы. Вернее сказать, я попробовал, что-то мне не понравилось в них, горечь, что ли была какая-то? А вот эта старушка подцепила грибки раза три-четыре. Я ещё удивился, как она их ест. Потом подумал, что я не понимаю вкуса грибов. А ночью сегодня, когда её привезли, я как раз выходил в туалет, простите, и видел, как с ней возились врач и медсестра. Кстати, меня вчера спрашивала врач, ел ли я грибы. Тут я вспомнил, как было дело за столом. А когда она умерла, все восстановил в памяти. Тарелка эта с грибами в какой-то момент исчезла со стола, хотя на ней ещё что-то оставалось. Это, знаете, как в кино, замедленные кадры промелькнули перед глазами. А ведь как раз Солопеева сказала мне, что видела, как от Войтович вечером в день её смерти выходил какой-то мужчина, почти убегал. Ей он показался знакомым, но она никак не могла вспомнить, кто это мог быть. Пообещала сразу же прийти, как что-то вспомнит.
– Та-ак, надо идти в дом Войтович, собирать свидетелей и восстанавливать всю картину! Не нравится мне такое совпадение! Что вспомнил все это – молодец! Да, кстати, наметились общие знакомые Иконникова и Войтович, с ними тоже предстоит работать, так что, давай лечись и в строй!
– Да я уже нормально себя чувствую, только спать хочется! Ночью, сами понимаете…
– Ну, ладно, я тоже у Морфея в объятьях не нежился! Дело сделаем – выспимся! А пока… «враг не дремлет»!
– Да уж, «a la guerre comme a la guerre»! – облизывая по-детски ложку, произнес Ерохин.
Дубовик, уже стоя у двери, только хмыкнул.
– В десять к вам придет подруга Войтович, не забудьте! – крикнул ему вслед капитан.
Внучка Солопеевой, сидевшая в приемном отделении, уже немного успокоилась и смогла рассказать подполковнику о том, что произошло с её бабушкой.
– Пришла с поминок, сказала, что кружится голова, легла и, вроде бы, уснула. Я ушла в кино. А когда вернулась, увидела, что бабуле совсем плохо. Хотела сразу вызвать «скорую», она не позволяла. Пила какие-то свои настойки. А уже ночью я увидела, что она теряет сознание. Побежала к соседям, позвонила в больницу. Ну, а уж тут… – девушка всхлипнула.
– Она предполагала, от чего ей стало плохо? – спросил Дубовик.
– Когда бабушка стала бредить, она говорила какие-то странности… – задумчиво произнесла девушка.
– Что, что именно она говорила?
– Точно не перескажу, но постоянно повторяла «крысиный выводок, крысиный выводок», а ещё: «это он, он!..»
– И всё? Больше ничего? – настойчиво расспрашивал девушку подполковник.
– Нет, просто бормотала что-то невнятное…
В приемный покой вышла врач и отвела Дубовика в сторону:
– В общем, так: в крови и вашего сотрудника, и Солопеевой обнаружен яд мускарин.
– Что это за «зверь» такой? – обеспокоенно спросил подполковник.
– Этот яд присутствует во многих ядовитых грибах, большая доза смертельна, и время играет роль. Вашему капитану повезло, по его словам он лишь попробовал, да и организм молодой, здоровый. А вот старушке!.. Сами знаете…
Предупредив дежурную о том, что к нему придет гостья, Дубовик направился к себе в номер. Уже подходя к двери, он услыхал за своей спиной чьи-то быстрые шаги, и, оглянувшись, с удивлением посмотрел вслед удаляющемуся журналисту. Из какого номера он вышел, подполковник не заметил. Но, вспомнив рассказ Жернова о своей бабке, понял, что тот был у кого-то в гостях.
Дубовик для себя решил обязательно узнать, кто проживает в соседних номерах. Он привык доверяться своей интуиции, и чувствовал, что «продавец» мог остановиться в гостинице, и такое совпадение могло быть не случайным, тем более что Жернов постоянно вертелся среди оперативников. Подполковник уже было направился к лестнице, чтобы спуститься и поговорить с дежурной, но тут увидел идущую навстречу приятную женщину лет пятидесяти.
Улыбнувшись полными яркими губами, она поздоровалась и спросила:
– Вы подполковник Дубовик?
– А вы?..
– Новак, Галина Евгеньевна, – она протянула мягкую ладошку и ответила на крепкое рукопожатие Дубовика.
Он открыл дверь и пригласил женщину войти. Она свободно расположилась в кресле возле небольшого столика, скрестив полные ноги. Поправила и без того безукоризненную прическу и сказала:
– Я готова ответить на ваши вопросы. С вашим сотрудником нам не довелось поговорить, да и в такой обстановке, что была вчера в доме Ираиды Семеновны, нам вряд ли это удалось бы.
– Значит так, – присаживаясь рядом с ней на стул, предложил подполковник, – меня интересуют её родные, знакомые, те, кто непосредственно был близок к ней. И о себе немного расскажите.
– Мы с мужем и детьми приехали сюда после войны. Жили по соседству с Ираидой Семеновной. Мой муж почти сразу уехал на заработки в Сибирь, и она мне очень помогала. Дети были маленькие, а у неё никого, только муж. Но и он года через два умер. Обо всех её родственниках я знала только с её слов. Она показывала фотографии и рассказывала о них. Но, честно сказать, назвать кого-то конкретно мне трудно. Она особо никого из них не выделяла, вроде бы, и жили они далеко друг от друга. Даже не знаю, чем я могла бы вам помочь. При мне её никто не навещал. А знакома она была со многими…
– Войтович не упоминала какого-нибудь племянника или двоюродного брата? – немного огорченно спросил Дубовик.
– Не-ет, не было такого… – женщина задумалась.
– Что-то вспомнили?
– Д-да, она упоминала не племянника или брата, а говорила о своем крестнике… Точно! Именно, крестник, так она его называла, даже не по имени! И фото его показывала! Оно у неё в рамке на стене висит. Знаете, такая общая большая рамка, а в ней несколько небольших фотографий. В основном, все старые, пожелтевшие. А тот снимок, будто, года два-три назад сделан, то есть, в то время он таким казался. На нем мужчина уже довольно взрослый, можно даже сказать, что в годах. Лысый… Только Ираида Семеновна как-то странно о нем говорила…
– Что именно? Помните?
– Дословно не передам, но что-то вроде того, что «мог бы стать большим человеком, а растратил себя и стал тем, кем стал», как-то так…
– Чем он занимался, она не рассказывала? – уже более заинтересовано спросил подполковник.
– Я сейчас пытаюсь вспомнить все, что она говорила об этом человеке. Да, с потаенной горечью, вроде того, что встретиться им, вряд ли, придется… А чем он занимался?.. Из её слов это не было понятно… А знаете… Она назвала его… как же, как же? Каким-то известным именем, вернее, фамилией… Подождите, Ломоносовым? Нет, Менделеев! Точно!
– Почему? Не объяснила? – Дубовик едва сдерживал волнение.
– Я не спрашивала, видимо, у меня этот человек не вызвал интереса… Не помню… Простите, – женщина виновато улыбнулась.
– Ну, что вы! Я очень благодарен вам за эту информацию. Ваша помощь неоценима!
– А вы ведь можете посмотреть эту фотографию у Ираиды Семеновны, – воодушевленно продолжила Галина Евгеньевна, с чем Дубовик согласился и предложил проехать вместе с ним к дому покойницы.
Две старушки мыли пол. Увидев приехавшую на «хорошей машине» Галину, а вместе с ней «столичного мужчину», они засуетились, предложили чай. Пока вода закипала, пока женщины на кухне выставляли нехитрую снедь, оставшуюся после поминок, Дубовик и Новак прошли в комнату. В углу над старым комодом висели фотографии в простых рамках. В самой большой подполковник увидел штук десять старых снимков, по которым можно было проследить историю нескольких поколений живущих некогда здесь людей. Он пробежал по ним взглядом в поисках фотографии лысого мужчины, но её не было, что тут же подтвердила и Галина. Она протянула руку к рамке, но Дубовик резко остановил её.
– Может быть, она под другими фотографиями? – объяснила свой порыв женщина.
– Боюсь, что там её нет, – угрюмо произнес подполковник.
Старушки ничего о фотографии не знали, но одна из них «преподнесла сюрприз», как выразился Дубовик, сказав, что помнит, как до войны к Войтович приезжал некий мужчина, которого Ираида Семеновна представляла, как своего крестника. А вот где-то в конце сорокового года знакомые говорили о том, что у Войтович возникли неприятности из-за какого-то родственника, вроде, его посадили. Так вот, старушка думает, что это тот крестник и был, так как больше его уже никто не видел.
– Как его звали, вы, случайно, не помните? – с надеждой спросил Дубовик.
– Она если и называла имя этого человека, то уж столько лет прошло!.. Нет, молодой человек, не помню! – женщина покачала головой.
– Но ведь год-то вы запомнили! – шутливо погрозил ей подполковник.
– А запомнила лишь потому, что и моего в тот год арестовали, правда, перед самой войной отпустили. Вот, вроде бы, в милиции я и слышала о Войтович.
– Товарищ Дубовик, а ведь на фотографии он был не в прямом смысле лысым, а очень коротко стриженым, – возбужденно добавила Новак, за что заслужила благодарный взгляд подполковника. «Видимо, именно он сдал книги на хранение Войтович, «Менделеев»! – уже почти не сомневаясь в этом, подумал удовлетворенно Дубовик.
Больше ничего существенного он не узнал, но спросил о грибах. Оказалось, что эти женщины ещё ничего не знали о смерти их знакомой. Услышав это, они страшно расстроились, засуетились, одна решила бежать с известием по соседям, но подполковник остановил, её, сказав, что у него есть вопросы по этому поводу.
Пока женщины поили друг друга валерьянкой, появились Калошин, Доронин и Гулько.
– Ну, как там у вас? – спросил Дубовик.
– Все утро «причесывала» нас, – зло сплюнул Гулько.
– Ничего по существу, вот что обидно! Правда, как только ты позвонил, она отстала, – добавил Калошин. – Что у тебя?
Дубовик вкратце рассказал все, что удалось узнать в это утро, чем вызвал некое возбуждение.
– Ну что, есть куда двигаться? – Калошин прищелкнул пальцами.
– Причем, со скоростью пули, – мрачно добавил Дубовик, – иначе, поимеем ещё одного «жмурика», а начальство поимеет нас! Так что, давай, Геннадий Евсеевич, вы по отравлениям работайте, а я на почту. Думаю, что если у Войтович была фотография её крестника коротко стриженного, значит, он мог прислать ей этот снимок с зоны. Надо здесь все просмотреть, должна же быть какая-то переписка у женщины. Может быть, на почте кто-то из старых работников что-то вспомнит. А потом я – в районный архив. Новак лицо с фотографии помнит. Надеюсь, найдем след этого «Менделеева», а от него уже проще будет выйти на «продавца». Приеду – позвоню!
Вечером, совершенно уставшие, оперативники вернулись в отделение.
В кабинете Сухарева горел свет. Видимо, он дожидался результатов работы своих «орлов», что тут же подтвердил дежурный:
– Несколько раз спрашивал о вас, беспокоится!.. Рустемова весь день его донимала! – старшина осуждающе покачал головой.
– Она что, до сей поры здесь? – нервно спросил Калошин.
– Ушла! – дежурный бодро махнул рукой в сторону выхода и, наклонившись ближе, тише добавил: – С журналистом…
Калошин лишь качнул головой и направился к Сухареву.
– Геннадий Евсеевич, ну, насилу вас дождался! Как расследование? Есть что-нибудь? – подполковник встал из-за стола навстречу майору. – Представляешь, Андрей Ефимович вытребовал, именно вытребовал, у Рустемовой разрешение на эксгумацию тела Войтович! Подписала без слов! Только ответственность за результативность возложила на него. Без «шпильки» не может! Так что, завтра с утра ехать вам на кладбище, хорошо, что земля не промерзла основательно. Только бы не напрасно!
– Да я уверен в том, что к смерти Войтович кто-то приложил руку. Там уже довольно интересные факты выявляются. Определился человек, который мог оставить эти книги ей на хранение.
– И кто он? Где? – Сухарев заметно оживился.
– Все эти вопросы будет выяснять сам Дубовик. За тем и поехал. А на нас отравление.
– И что выяснили?
– Ну, пока лишь только то, что тарелка с этими грибами возле Солопеевой появилась не напрасно, и таким же незримым образом благополучно исчезла вместе с банкой, из которой эти грибочки доставали. Причем, все прекрасно помнят, что она стояла в сенях с другой провизией. Разумеется, откуда взялась, и кто её принес, ни одна из женщин вспомнить так и не смогла. Понятно: суматоха. Да и не задумывались над этим, несли все, кто что мог. И можно было бы списать на случайность, да вот именно исчезновение той банки говорит об обратном. Ерохин-то как раз попробовал случайно. Те, кто сидели рядом с Солопеевой не ели эти грибы по разным причинам. Там, между прочим, в центре стола стояли грузди, они и выглядели аппетитнее, и любителей на них нашлось больше, чем на сыроежки. Банку, думаю, злоумышленник унес.
– Это что ж, такие грибы специально приготовили, с ядом?
– А иначе как объяснить такое?
– Отработайте всех, кто был там!
– Разумеется, завтра ребята и начнут. У нас ещё связи и знакомства Иконникова и Войтович!
– Слушай, майор, но ведь, по обыкновению, кто-то следит за столом, приносит закуски, уносит тарелки. Что, не узнали, кто там этим занимался?
– А у них как раз этого и не было. Вскакивали все, кому не лень. Бегали туда-сюда. Не было среди наших старушек согласия, всем хотелось быть главными. Вот и получили то, что получили!
– Ладно, хоть малой кровью отделались. За Ерохина нам бы «чубы подрезали»! – сокрушенно покачал головой Сухарев. – Ну, а Доронин что? Тоже ничего не видел?
– Говорит, что сидел на другом конце стола, разговаривал с двумя женщинами, но ничего конкретного от них не узнал, лишь только то, что Войтович последнее время выглядела бодро и жизнерадостно, и смерть её стала неожиданностью для всех.
– Ну, тем более, патологоанатом должен был обратить внимание на это! Что за халатность! Будем надеяться, что наш Карнаухов что-нибудь обнаружит. У него-то и «мышь не проскочит»! Кстати сказать, моя свекровь тоже там была, но нового ничего не добавила. Ладно, будем работать!
На том и расстались до утра.
Глава 12
Новый день принес неожиданные новости.
Вначале позвонила Юсупова.
– Товарищ майор, я вспомнила одну, как мне думается, немаловажную деталь. Года два назад ко мне обращалась Войтович с вопросом о судьбе отданных ею книг. Меня это очень удивило, но я сказала, что сдала их в библиотеку. Ираида Семеновна, как мне показалось, огорчилась, но не сказала ничего.
– Она спрашивала обо всех книгах?
– Я не помню, как точно прозвучал вопрос, но я поняла, что обо всех.
– Вам это не показалось странным?
– Да, конечно, это выглядело более чем странно! Книги не были уникальными или редкими.
– И, тем не менее, она расстроилась?
– Скорее, это вызвало у неё досаду. Я ей посоветовала сходить в библиотеку, но она лишь махнула рукой.
После этого позвонил Дубовик. Спросил, нашлась ли какая-нибудь переписка. Калошин ответил, что просмотрели всё, но нашли лишь несколько открыток от подруг дочери, судя по стилю и детскому почерку.
– Это не кажется тебе странным? – спросил Дубовик. – Ведь у Войтович на фронте были и муж, и сын. Наверняка, писали письма домой. Если сын погиб, должна быть похоронка. Такие вещи во всех семья свято чтут и хранят. Кстати, на почте подтвердили получение таких писем. Есть у них ценный работник, ещё до войны носила почту. Так вот эта почтальон вспомнила, что ещё в конце войны Войтович получила письмо из Воркуты, с указанием почтового ящика. Даже сказала, что фамилию отправителя запомнила, как происходящую от мужского имени, какого, не помнит, но что-то связано со Сталиным.
– Ничего себе заявочки! – хохотнул Калошин.
– Ну, хоть что-то! Буду искать! Да, ещё одно письмо было года два назад. Запомнила потому, что после войны уже никакой корреспонденции Войтович не получала, кроме местной газеты. Но на том письме обратного адреса не было, а на штампе – Москва.
– Думаешь, связь?..
– Если «Менделеев» вернулся с зоны, мог попытаться узнать о судьбе своих книг.
Калошин согласился, пересказав свой разговор с Юсуповой.
– Значит, в «яблочко»! – удовлетворенно сказал Дубовик. – «Продавец» будет искать третью книгу, без неё, уверен, не уедет! Надо думать, как его поймать «на живца»!
– Как? Думаю, надо вернуть книгу в библиотеку, как ненужную, – предложил Калошин.
– Только бы дров не наломать! Дождись меня, Геннадий Евсеевич!
После этого разговора Калошин в сопровождении Моршанского и экспертов направился на кладбище.
Приплясывая на снегу, ежась от холодного ветра, оперативники с нетерпением ждали, когда рабочие закончат свое дело.
– Если это окажется «пустышкой», я не знаю, что сделаю с вашим комитетчиком!.. – зло шипел Моршанский.
– Не знаешь, так и не делай!.. – хмуро произнес Калошин, а Карнаухов, приблизив лицо к уху майора, добавил:
– Расшибусь – найду что-нибудь! – и поспешил к гробу, который рабочие подняли из могилы и поставили на свежий холм.
Дождавшись, когда крышка гроба поднимется, эксперт нетерпеливо наклонился к лицу покойницы и двумя пальцами приподнял её верхнюю губу. Повернувшись к Калошину, торжествующе кивнул.
Майор вздохнул облегченно, хотя понимал, что ещё одна насильственная смерть только прибавляет им работы. Но уж очень хотелось «уесть» следователя. Тот, поняв, что Карнаухов что-то нашел, скептически заметил:
– Так сразу и определил!.. – но на его слова никто не обратил внимания.
Сухарев, встретив их, удовлетворенно потер руки:
– Молодцы!
Рустемова только удивленно вскинула брови:
– Не понимаю вашей радости, товарищ подполковник! Это цинично!
– Цинично радоваться смерти! Я же рад тому, что мы сможем наказать виновника этих смертей, – стерев улыбку с лица, сказал Сухарев и, немного подумав, добавил: – К сожалению, вся наша работа замешана на крови и грязи! Что ж делать!
Рустемова поджала губы и уткнулась в бумаги.
Калошин в нетерпении ждал результатов от Карнаухова, и тот не заставил себя ждать, позвонил и предложил приехать в морг. Майор буквально сорвался с места.
– Ну, что, Геннадий Евсеевич, – встретил его эксперт, вытирая руки, – говорю со всей ответственностью: задушили старушку.
– А как же выводы патологоанатома? Ну, насчет инфаркта миокарда?
– Это тоже имеет место быть, но как следствие, а не причина. Это, собственно, и сбило её с толку. Дальше сердца она не смотрела, ведь перед ней не ставили задачу найти следы убийства. А я нашел их. Тут роль сыграло сочетание нескольких признаков: малокровие селезенки, единичные кровоизлияния в соединительной оболочке глаз, ссадины и небольшие ранки на слизистой оболочке губ от придавливания к зубам и поверхностное осаднение на лице, что бывает при закрытии лица подушкой. А во рту крохотное перышко. Правда, в таких случаях жертва старается схватить своего мучителя, царапает, и тогда подногтевое содержимое трупа может что-то дать, но у этой женщины все чисто, – он кивнул на лежащее под серой простыней небольшое тело. – Возможно, ей сразу стало плохо с сердцем от страха. Потому и руки не смогла поднять. Но подушка была!..
– Значит, и отравление грибами, как мы и установили, не случайность! Солопеева видела того, кто был у Войтович, – удрученно сказал Калошин.
– Значит, этот человек был и на поминках? – спросил Карнаухов.
– Странно… На стол накрывали женщины… Мужиков там было раз-два и обчелся… А могла женщина задушить? – обратился Калошин снова к эксперту.
– Ну, если только такая, как Марта Гирш, – неуверенно произнес тот.
– Анна Штерн, – задумчиво поправил его майор.
– Ну, ты понял. Только склоняюсь к обратному.
– Значит, их было двое? – по-прежнему думая о своем, спросил Калошин.
– Ты спрашиваешь у меня? Так это ваш «хлеб», – пожал плечами эксперт. – Но, похоже, что так и есть.
Следующие новости принесли Доронин и Воронцов. Это по их лицам Калошин понял сразу, едва войдя в кабинет: Костя с трудом сдерживался, Василий же был невозмутим, но на лице играла торжествующая улыбка.
– Так, давайте по порядку! Кто? Доронин? Воронцов?
– Товарищ лейтенант, разрешите мне? – Костя просительно посмотрел на Василия.
– Докладывай! Я, если что, поправлю, – кивнул тот.
– Значит так! Начали мы с семьи Кашуба. Как мы уже говорили, Мария Ивановна иногда ходила к Войтович на чай, а Сергей Павлович с Иконниковым парились в бане, выпивали, но при этом очень часто под это дело, – Воронцов пощелкал себя по горлу, – ругались. Мало того, по словам самого Кашубы Иконников ещё с молодости засматривался на его Марию Ивановну, поэтому частенько на этой почве у них возникали ссоры, причем, по словам участкового, дело порой доходило до драки, а однажды Кашуба пригрозил Иконникову расправой.
– Так, хорошо, но это пока не приближает нас к сути нашего расследования, – сказал Калошин.
– Пока!.. Так вот, когда мы уходили, Вася,. кхм… товарищ лейтенант, увидел возле вешалки шикарные ботинки! Такие же, что носит Дубовик!
– Та-ак! Это уже кое-что! Спросили, откуда они у него? Ничего не заподозрил?
– Нет, я сказал, что давно хочу такие, – кивнул Доронин.
– А он?
– Представляете, сказал, что ему их отдал Лешуков – это тот, что недавно освободился!
– То есть, как это – отдал? – удивился Калошин.
– Мы тоже о том же его спросили, – ввернул Воронцов. – Говорит, что тот якобы их нашел, но ему они оказались малы. Ну, у них между собой какие-то расчеты, так что Лешуков, таким образом, отдал долг Кашубе.
– Ладно, это не суть важно, давайте дальше!
– Ну, пошли мы к этим Лешуковым, и там, хоть и небольшой, но ещё один сюрприз: сумка с оторванным карманом!
– Так-так-так! Надеюсь, внимание на этом не акцентировали?
– Да нет, так, поговорили. И, между прочим, выяснили интересную деталь!
– Ещё один «кролик из шляпы»?
– Думаю, не последний, – кивнул Доронин. – К Войтович ходила не только сестра, но и сам Лешуков! За книгами!
– Да ну! Любитель художественной литературы? – ещё больше удивился майор.
– Говорит, что на зоне пристрастился к чтению, а у той книг немало, – объяснил Воронцов.
– Слушайте, а в библиотеку он не ходил, случайно? – заинтересованно спросил Калошин.
– Спросили! Говорит, что собирался.
– Ну, что ж! Наработали немало! Молодцы! Думаю, у Лешукова надо делать обыск, изымать и сумку, и ботинки Кашубы. И топоры искать!
Участвовать в обыске пожелала и Рустемова. Она внимательно следила за действиями оперативников, скептически поджав губы.
Так же угрюмо смотрел и Лешуков, изредка зло, сплевывая и почесывая небритый подбородок.
Когда же в дровянике Доронин обнаружил большой топор с явными следами крови, он мрачно процедил сквозь зубы:
– Курицу зарубил, спросите у сестры. На меня ещё один «багаж» не повесите… Я смогу «выйти из хомута»!
Рустемова, недовольно слушая Лешукова, уже начала злиться, делая все чаще замечания, но оперативники упорно переставляли в сарае и во дворе хозяйственный скарб. И в одном углу, рядом с забором, в куче мусора, припорошенного снегом, нашли, наконец, то, что заставило прокуроршу замолчать: ещё два топора – маленький и большой.
– Вот, товарищ майор, похоже те, с убийства Иконникова! – Доронин аккуратно завернул их в мешковину.
– Ваше? – спросил Калошин, обращаясь к брату и сестре Лешуковым.
Анатолий лишь смачно выругался, а Таисия закричала, что на её брата хотят повесить убийство, которого он не совершал. Топоры категорически отказалась признавать своими, а про сумку сказала, что брат нашел её вместе с ботинками на мусорной свалке.
Рустемова успокоила женщину, сказав, что лично во всем разберется, и, если оперативники превысят свои полномочия, она их строго накажет. А пока вынуждена была согласиться с Калошиным, что Лешукова следует задержать.
Беседовать с задержанным Рустемова не стала, чем вызвала облегченный вздох Калошина.
– Ну, Анатолий Никитич, поговорим? – майор придвинул, сидящему напротив него, Лешукову портсигар, тот отказываться не стал, и с удовольствием затянулся.
– Как я понимаю, «зачалили» вы меня за мой «задок», только я уже «спрыгнул». Было дело – «гопничал», только за то я «зону оттоптал» и с «кичи» уж полгода, как «откинулся». Я не «сявка» – если бы «закоцал дурку», «замуровал» бы в «камыш», – Лешуков наклонился через стол к Калошину, перекатил папиросу из угла в угол рта и выпустил дым в сторону. – Уж не «папаша» ли «парашу распустил»?
Калошин усмехнулся:
– «Ша»! Прекрати «переть рогом»! «Обзовись»!
Лешуков, услыхав это, поперхнулся и хрипло засмеялся:
– Ну, «батя», ты даешь! Уважа-аю!
– Плевать мне на твое уважение! Заканчиваем «блатную музыку», переходим на русский язык!
– Ну, извини, начальник, привычка! – Лешуков отодвинулся от стола.
– Значит, так! Каким образом сумка, ботинки, топоры попали к вам в дом? Вопрос понятен? – Лешуков кивнул. – Отвечай по существу!
– Ладно, «звонить» врать мне резона нет. Расскажу все без «мастырок», – он кашлянул. – Третьего дня на работе разбирал мусор, – «гаврилой», дворником работаю, – смотрю, возле кучи «дурка» сумка валяется. Заглянул, а в ней «дерибасы» «корабли» тьфу ты!… ботинки импортные. «Коцы» мои уже старые, ну, вот эти, – мужчина приподнял ногу и показал изношенный рабочий ботинок. – Я-то обра-адовался, да только «корабли» узковаты оказались. Вспомнил, что «зябок» у меня перед Кашубой остался, отнес ему, хоть и жалко было. Все-таки настоящие «дерибасы», кожа – во! – Лешуков показал большой палец. – А «бабай» этот принял, даже «ампулу» с ним «раздавили».
– За что деньги ему должен был?
– «Бились» на «бабки», в очко. Я ему восемь «лебедей» остался должен, «фартовый» он оказался, а мне четыре месяца без «бабла» работать! А так – разошлись!
– Он не поинтересовался, откуда такие ботинки взялись?
– Да я сказал, что это «клоузы», ну, у иностранцев купил, когда в Москву ездил, – Лешуков с трудом подбирал слова, что и смешило, и раздражало Калошина.
– А топоры? Почему спрятал в куче мусора?
– Так, «козыри», ну, топоры, я не видел! – Лешуков энергично замотал головой. – Такой «косяк запороть»! Мы же знали, что Иконникова «заземлили»! Это ж как надо «засветиться», чтобы «закататься» снова на «кичеван»!
– А у тебя, у самого, не возник вопрос, кто мог выкинуть почти новые дорогие ботинки?
– Да, подумал, что какой-нибудь «баклан» «закоцал дурку», «рванул когти» от «мусоров», ну, и по пути освободился от «лантухи», – пожал плечами Лешуков.
– От топоров тоже кто-то так же избавился? Бежал и по пути закинул? – язвительно спросил Калошин. Он был уже совершенно вымотан блатным жаргоном задержанного.
– Да не знаю я, откуда «козыри»! Точно говорю, не «заправляю»! – Лешуков стал бить себя кулаком в грудь.
– Слушай, как твое «погоняло»?
– «Балабас», голова, то есть! – немного хвастливо заявил Лешуков. – Читаю много!
– А разговариваешь на «фене». В библиотеку ходишь? – Калошин решил сделать отступление.
– Рылом не вышел, – угрюмо заявил Лешуков. – На меня там косятся, так я книги у сестриной подруги брал, у Войтович. У неё библиотека классная!
– Последний раз когда был у неё?
– Да в день её смерти, – немного подумав, ответил мужчина. – Книгу взял хорошую. «Братья Карамазовы». Когда Таська сказала, что бабка померла, я удивился. Она бодро выглядела.
– Встречал у неё кого-нибудь?
– Так, старухи были… Иногда. Я из них мало кого знаю, да и внимания особого на них не обращал.
– Так ты, оказывается, нормальный человеческий язык знаешь! – насмешливо сказал Калошин. – В общем так, из всего твоего словесного мусора выводим следующее: сумку кто-то выкинул на помойку, топоры подкинули. Почему именно тебе? Кто мог это сделать, ты не знаешь! Так? А принести сумку в милицию не догадался? Сейчас тут не сидел бы!..
– Ну, «беспонтово» получилось! Признаю! «Запорол косяк»! – Лешуков покаянно приложил руку к сердцу. – Слушай, начальник, дай мне «выпуль», не «дерну» никуда! «На лиман» не сяду! Сам искать буду, гада!
– О-о! Вот этого-то как раз и не будет! Никакой тебе подписки о невыезде! Ещё «наломаешь дров»! И, вообще, твоя невиновность под бо-ольшим вопросом! Посидишь, побеседуешь со следователем, а мы пока поищем, кто же так безграмотно тебя подставил! Тебе это только на пользу! Другой раз своим «балабасом» будешь работать!
Дождавшись, когда Лешукова уведут, Калошин в изнеможении присел на жесткий диван и закрыл глаза. Сам допрос и события последних дней, казалось, забрали последние силы. Майор задремал. Перед глазами выплыл ботинок, и тут же стукнул Калошина по руке. Он резко открыл глаза: перед ним стоял Гулько.
– Извини, Геннадий Евсеевич, экспертизу закончил. Посмотришь?
– Читай сам, – вяло махнул рукой Калошин.
– Значится, так! Кровь на маленьком топорике по групповой принадлежности совпадает с кровью Иконникова. Лезвие полностью ложится в рану, один к одному! «Пальчиков» на этом топорище нет! А вот на большом – отпечатки Иконникова. Оторванный карман «принадлежит» сумке, найденной у Лешуковых. На нем же и следы крови, видимо, с топора! Им отпороли карман. В сумке те же следы крови, топор в ней, похоже, несли. На сумке отпечатки Лешукова и Иконникова. На топоре Лешукова – кровь птицы, надо понимать – курицы. Следы протекторов ботинок со двора Иконникова и Войтович – один в один – от подошв ботинок из дома Кашубы. Ботинки недавно вычистили кремом, но в рантах я нашел немного крови, совпадение с кровью Иконникова. Значит, на одежду точно попала… Так… Что ещё? В доме Войтович отпечатков столько, как в Московском метро, но на рамке с фотографиями, на самих фотографиях и на ящиках комода – чисто, как в больничной лаборатории. Такое устраивает?
– Всё меня устраивает, Валерий Иванович! – Калошин тяжело вздохнул. – Только вот устал я что-то!