Глава 10
Утром, зайдя на кухню, Калошин увидел необыкновенную картину: Варя с Андреем сидели у стола, на котором стояли чашки с дымящимся кофе и тарелка с бутербродами, и тихо о чем-то разговаривали. Андрей держал Варину ладонь, которой она нежно гладила его по щеке. От этой идиллии у майора от умиления накатились слезы на глаза, и, не желая мешать влюбленным, он хотел было выйти, но голос дочери остановил его:
– С добрым утром, папочка! – осторожно убрав руку, она поднялась и подошла к отцу, чмокнув его в щетинистую щеку. Девушка уже начинала привыкать к своей новой роли, и все реже смущалась проявления своих чувств к Дубовику, а тот смотрел на неё ласковым взглядом, не в силах оторвать глаз. Калошину в этот момент показалось, что он видит незримую нить, соединяющую этих двух людей, и снова порадовался за дочь.
За завтраком все старались не говорить о предстоящей работе, знали: впереди тяжелый день, и хотелось немного продлить некую иллюзорность беспечности и легкости настроения.
В отделении Сухарев сразу же перехватил Дубовика и попросил пройти к нему в кабинет.
– Андрей Ефимович! Стыдно признаться, но прошу тебя: побудь здесь до приезда Рустемовой! Веришь, никого не боялся так, как эту женщину! Может быть, хоть твое присутствие сдержит её от злобных выпадов! – говоря это, начальник милиции держал подполковника за рукав пиджака, будто боялся, что тот вдруг исчезнет, и заискивающе смотрел ему в глаза.
– Послушайте, глядя на всех вас, у меня создается впечатление, что вы ожидаете приезда, по меньшей мере, огромного дикого орангутанга! – удивленно глядя на Сухарева, произнес Дубовик.
– Вот лучше бы это был он! – начальник досадливо крякнул и, виновато посмотрев на подполковника, пробормотал: – Извини, Андрей Ефимович! Понимаю, что веду себя, как мальчишка! Но… веришь, такая стерва, эта баба! Даже совещание запретила проводить без неё!
Дубовик немного снисходительно улыбнулся и сказал:
– Ладно, Никодим Селиверстович, «идем на абордаж»! Где наша не пропадала!
Они, присев к столу, немного поговорили, а когда Сухарев поднял трубку звонившего телефона, Дубовик отошел к книжному шкафу и стал листать старые журналы, дожидаясь окончания телефонного разговора.
В этот момент в кабинет стремительно вошла высокая стройная женщина. Не повернув головы в сторону стоящего в глубине кабинета подполковника, она твердым шагом прошла к столу и, шумно отодвинув стул, села, закинув ногу на ногу. Дубовик понял, что она его не заметила, чему был рад, так как имел возможность понаблюдать за «страшной» женщиной со стороны и выработать свою тактику поведения с представительницей надзирающего органа. И это оказалось не лишним…
Женщина была красива той азиатской красотой, которая способна лишить мужчин воли и рассудка. Дубовик видел тугой узел черно-смоляных волос, закрученных на затылке, из-под которого непокорно выбивался пушок коротких локонов, лежащих на длинной смуглой шее. Длинные стройные ноги в изящных сапожках бесстыдно блестели капроном, который туго обтягивал круглые коленки, выглядывающие из-под узкой форменной юбки. Во всем её облике чувствовалась царственная сила, умение держать себя и повелевать. Она одним жестом красивых рук с тонкими запястьями прервала разговор Сухарева с невидимым собеседником, даже не удосужившись узнать, кто находится на том конце провода. Никодим Селиверстович положил трубку и протянул руку Рустемовой. Видно было, что он напряжен.
– Здравствуйте, Алия Кадимовна! Очень рады видеть вас у себя!
– Не лгите! – голос женщины был, как и она сама, красив и звонок, но какая-то нота жесткости царапнула слух Дубовика, и он невольно поморщился. – Как вы «рады», мне известно! Но дело превыше наших с вами симпатий, так что, будьте добры пригласить своих подчиненных. Уже давно пора работать, а у вас тишина и покой!
– Но вы же сами просили не начинать совещания без вас! – Сухарев выглядел совершенно беззащитно.
– Уясните себе раз и навсегда: я не прошу, а приказываю! Это первое! Не начинать совещание – не значит сидеть в ожидании по своим кабинетам! Это второе! И последнее: что за гэбэшник отирается у вас под носом? Своих дел у них мало? Сидят там, толстож…е! Коньяк да икру жрут, литрами и тоннами! Да девок тискают! – говорила она это громко, зло, не обращая внимания на знаки, которые ей делал Сухарев. – Не КГБ, а «Дом под красным фонарем»!
Дубовик слушал все высказывания скорее с интересом, чем с недовольством, но, видя, как мучается Сухарев от двойственности своего положения, решил, наконец, заявить о себе негромким покашливанием.
От неожиданности Рустемова невольно вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. Медленно повернувшись, она, буквально, впилась черными раскосыми глазами в подполковника. Тот с интересом взглянул на её красивое лицо и испытал разноречивые чувства, постепенно понимая, почему все так боялись этой женщины: сквозь всю её красоту черной краской был вычерчен жесткий взгляд степной волчицы. Было понятно, что она, нет, не приобрела его, а несла на себе с рождения, всосала с молоком и кровью матери, такой же дикой и необузданной! Хотелось взять ластик и стереть эту маску зла и властности, уродующую природную красоту женщины, призванной любить и быть любимой. В какой-то момент Дубовик поймал в её глазах искренний женский интерес к себе, но Рустемова смогла тут же спрятать свои чувства за маской неприступности.
Прищурив глаза, она довольно резко спросила:
– Вы кто и что здесь делаете? – потом повернулась к Сухареву и таким же тоном продолжила: – Почему у вас в кабинете посторонние? – и, не дожидаясь оправданий от него, вновь обратилась к Дубовику: – Думаю, вам следует представиться!
– Да, конечно! – он спокойно подошел к столу и сел напротив женщины. – Я из «Дома под красным фонарем», тот самый, кто «литрами и тоннами»! – он с насмешливым прищуром посмотрел прямо ей в глаза и, увидев, что Рустемова вдруг густо покраснела, с удовлетворением подумал: «Так-то»! И, не глядя на Сухарева, кожей почувствовал его злорадное удовлетворение.
Рустемова заметно злилась, хотя трудно было понять, на кого больше: на себя за внезапную слабость, которой в ней никто отродясь не подозревал, или же на Дубовика, который смог вызвать в ней это чувство. И то, что все это происходило на глазах Сухарева, ещё больше разжигало в ней желание ответить тем же, но она поняла, что этот мужчина и сильнее её, и опытнее. Кроме того, её гневная эскапада в адрес всех работников КГБ сыграла против неё, чего раньше никогда не было. И чтобы завуалировать свое смятение, женщина достала носовой платок и вытерла яркие полные губы, распространив при этом вокруг себя тонкий аромат нежных духов, несколько диссонирующих с её общим обликом.
Дубовик все так же спокойно достал удостоверение и подал его прокурорше. Она, взглянув в него лишь мельком, отвела взгляд и, не найдя, что сказать, обратилась к Сухареву:
– Пригласите своих подчиненных, пора начинать, – и незаметно перевела дух, решив, что пикировка с подполковником закончена, но ему мало было этой победы, и он решил закрепить свое реноме, сказав, растягивая слова:
– Товарищ прокурор, прошу уяснить для себя, что я здесь нахожусь по заданию своего начальства, работаю на совесть, и ни у кого «под носом не отираюсь»!
Сухарев при этих словах наклонил голову и стал чесать в затылке: то ли прятал испуг, то ли улыбку.
Рустемова на сей раз довольно жестко парировала:
– Если ждете извинений, я не стану с этим спешить. Ответить сумею!
– Какой из «египетских казней»? – все больше увлекаясь этой игрой, насмешливо спросил Дубовик. – «Громы и молнии»?
– «Язвы и нарывы» на ваше холеное лицо, подполковник! – эти слова прозвучали уже гневно. И лицо её при этом стало ещё жестче, а взгляд тяжелее.
– Что ж, приму с вселенским смирением, – подполковник наклонил голову, приложив руку к груди, Рустемова лишь фыркнула и отвернулась. Но Дубовик понял, что эта женщина сможет ударить, и очень больно, и решил для себя быть наготове. Но как ни странно, это его возбуждало, будоражило кровь. Слабый противник был неинтересен, а тут!.. Ещё и женщина!
Тем временем в кабинете начали собираться работники отделения. Дубовик отметил про себя, что почти все, входя, лишь молча кивали Рустемовой. Каждый старался сесть подальше от неё. Только Калошин и Гулько сели рядом.
Дубовик же попрощался и вышел, осязаемо чувствуя на своей спине взгляд женщины.
Сидя за столом Калошина, Ерохин вяло чертил на листке разные фигуры. При виде своего начальника он оживился и спросил:
– Ну, как?
– Что именно? – спросил Дубовик, заглядывая через плечо капитана. – Расслабляешься? Мог бы на сегодня оперативно-розыскной план накидать. Начальник работает в поте лица, а он…
– И что наработали? – хихикнул Ерохин, за что тут же получил легкий щелчок по макушке. – Методы у вас, товарищ подполковник!.. – пригладил он взъерошенный хохолок. – Могли бы поделиться с подчиненным! Как прокурорша? А?
– Оч-чень серьёзная женщина!
– Красивая?
На этот вопрос Дубовик ответить не успел, так как в кабинет, постучавшись, вошел Максим Жернов. Одетый с московским шиком, в костюме светлошоколадного цвета, пахнущий дорогим одеколоном, он источал ауру этакого сибаритствующего молодого человека, но наметанный взгляд Дубовика сразу определил в нем представителя журналисткой братии, о чем он незамедлительно спросил вошедшего. Жернов с готовностью представился:
– Пишу очерки о буднях уголовного розыска небольшого городка, – и, как бы предваряя дальнейшие вопросы, объяснил: – В Москве таких, как я, многое множество, а вот здесь моя «вотчина»! Привезу материал редактору, девственный, незанюханный!
– А по какому принципу, интересно знать, вы, молодой человек, выбрали именно этот невзрачный городишко? – с прищуром разглядывая журналиста, спросил подполковник.
– О, это как раз, совершенно банально: здесь живет моя бабка по отцовской линии. Раз в два-три года навещаю старушку. – Жернов элегантным жестом пригладил и без того безупречную прическу, потом, вдруг увидев темную полоску сажи на рукаве, стал досадливо протирать её наглаженным платком. «Черт, выпачкался!» – тихонько выругался он, не достигнув нужного результата.
– И всегда привозите отсюда интересный материал? – Дубовик спрашивал больше для поддержания беседы, нежели из любопытства. Молодой человек стал ему вдруг неинтересен, все мысли его сейчас занимал один вопрос: верна ли его догадка о предполагаемых формулах. Третья книга лежала в сейфе у Калошина, и Дубовик нетерпеливо постукивал пальцами по столу, изредка поглядывая на дверь.
Жернов о мыслях подполковника не знал, потому с удовольствием рассказывал обо всех своих написанных здесь очерках, о том, как решил написать о работниках милиции, хотя до этого никогда не работал в отделе криминальной хроники.
– И как тебе такая мысль в голову пришла? С чего вдруг? – спросил Ерохин, который с большим интересом слушал журналиста.
– Не вдруг, не вдруг! – покачал тот головой. – Я и не загадывал ничего подобного, так, думал, что подвернется, о том и напишу. Приехал, пока то да се, отдохнул на бабкиных перинах, отъелся её пирогами, тут она мне новость принесла. Рассказала, старая, о том, что в библиотеке несчастный случай произошел, только, дескать, люди болтают, что не так все просто в этом деле. А потом ещё и пропажа учителя! Ну, меня как подкинуло! Вот, думаю, о чем писать буду! Бегом к прокурору, выпросил, помог он мне, дал свое согласие на работу с оперативниками. – Жернов горделиво посмотрел на обоих мужчин.
– Ну, и как, нравится? – поинтересовался капитан. – Работа-то не очень чистая: трупы, кровь…
– Ха, а, между прочим, труп-то я уже видел – старика Иконникова! Да-а, скажу, зрелище ещё то! Но теперь не уеду, пока убийцу не найдут, а то какой интерес? Статья должна быть законченной!
– Но расследование может продолжаться не одну неделю!
– Плевать! Выпрошу командировку! Первый раз такое – и уехать ни с чем? – Ерохин был неискушен в тонкостях журналистской профессии, такое упорство Жернова ему показалось странным, но он лишь пожал плечами: хочется – носись за операми.
Наконец, те полным составом вернулись от Сухарева.
– Фу-у, пронесло! – сказал Доронин, вытирая платком потный лоб. – Что-то сегодня она была спокойной, ни разу не заорала! В прошлый раз стены сотрясались! Может, заболела?
– А это заслуга, исключительно, Андрея Ефимовича! – услыхав последние слова, провозгласил Сухарев, входя следом за оперативниками.
– Усмирил-таки? – Калошин нервно засмеялся. – Как, понравилась женщина?
– Послушайте! – Дубовик раздраженно оглядел присутствующих. – У меня создается такое впечатление, что вы испытываете меня на прочность, подсовывая красивую бабу! Да, красивую! Но она обыкновенная женщина, просто недолюбленная, честное слово! Но в такие игры я не играю! По работе – да, свирепствовать на пустом месте не позволим, а все остальное!.. И хватит о ней, у нас серьезное дело! Геннадий Евсеевич, дай-ка мне книгу… как её название?
– «Занимательная химия», – вынимая книгу из сейфа, прочитал Калошин.
Дубовик нетерпеливо начал листать страницы, вглядываясь в строчки. Все, молча, наблюдали за ним. В кабинете повисла тишина, слышен был лишь шелест перелистываемых страниц и шепот Жернова, который наклонившись к уху Кости Воронцова, спросил: «Чего это он?», на что тот только приложил палец к губам. В возбуждении подполковник присел к столу и продолжал строчку за строчкой просматривать книгу.
– Ни черта здесь нет! – Дубовик в сердцах бросил её на стол. – Ничего не приклеено, ничего не написано! Отвезу на всякий случай к эксперту! Но, думаю, что это пустышка!
В этот момент дверь распахнулась, и в проеме выросла высокая фигура Рустемовой, а за её спиной маячил толстенький Моршанский.
– А что, работать никто сегодня не будет? – она шагнула в кабинет и свысока оглядела мужчин, на Дубовика женщина не взглянула, что было оценено им по достоинству: «Гордая»! А увидев, что Ерохин смотрит на неё во все глаза, тихо произнес: «Даже не думай»!
Тут на передний край выдвинулся щеголеватый Жернов и, восхищенно глядя на Рустемову, произнес с придыханием:
– Какой розан! – при всей фамильярности произнесенных слов, прозвучали они довольно искренне. – Позвольте представиться: журналист из Первопрестольной – Максим Жернов… собственно, просто Максим! – он протянул Рустемовой руку, и та, опешив от такого напора, протянула ему свою. Галантно склонив голову, Жернов коснулся руки женщины губами.
Наблюдая эту сцену, все стояли в оторопи. Зная характер прокурорши, ожидали другой реакции, но Рустемова повела себя, как истинная леди: руки не отняла, а на журналиста посмотрела томным взглядом, который, впрочем, быстро спрятала за полуопущенными ресницами.
Старшим мужчинам, более искушенным в любовных делах, сразу показалось, что между этими двумя пробежала искра, хотя Калошин в какой-то момент уловил мимолетный победный взгляд женщины, брошенный на Дубовика, и насмешливый – его. Зная характер подполковника, майор вдруг разозлился и, повысив голос, сказал:
– Так, за работу! Все – по адресам! – и, сдернув с вешалки куртку, направился к двери. Уже у выхода его нагнал Дубовик. Твердо взяв за локоть, отвел в сторону:
– Ну, и чего ты бесишься? Давай, поговорим! – он твердым взглядом посмотрел в глаза Калошина: – Хочешь меня обидеть? У тебя это почти получилось! Только я однажды сказал тебе, что люблю Варю и никогда её не обману! Ни-ко-гда! Этих слов мало? Я думал, что ты, как друг, понял и поверил мне! Знаешь, эта бешеная баба однажды повысила на вас голос, а вы не ответили ей, вот она и взяла над вами верх.
– И все-таки она тебе понравилась! – не успокаивался Калошин.
– Нет! Не понравилась! Представь себе! В женщинах я ценю доброту и ласку! А вот на задницу я её с удовольствием посажу! Если, конечно, получится! – Дубовик вдруг улыбнулся: – Глядишь, журналист обуздает эту дикую лошадку! А?
Калошин вдруг тоже рассмеялся:
– Спасибо тебе, Андрей! А что? У него может получиться!
– Ладно, давай по делу! Когда будет эксперт?
– А мы можем сами к ней поехать! Она оставила мне адрес своей подруги, сказала, что ещё дня три здесь будет!
– Так что же ты молчишь? Поехали!
Уже в машине Дубовик вдруг сказал:
– Я оказался прав, есть точки! – Калошин сначала вытаращил на него глаза, а потом кивнул:
– Из-за журналиста промолчал? – в ответ услышал только короткое «Угу»!
На сей раз эксперт без сомнения, выписав все отмеченные точками знаки, подтвердила, что это формула.
– Вернее сказать, часть её. Если учесть, что в этой книге зашифрованная информация начинается не с указания элемента, а с определенного знака, то, похоже, что это последняя часть какой-то формулы. Больше сказать что-либо трудно.
– Но это точно формула, а не какая-нибудь абракадабра? – уточнил Дубовик.
– Нет-нет, что вы! Все взаимосвязано, все элементы, знаки – все грамотно, но!.. – она вложила между страницами написанную на листе часть формулы и подала книгу подполковнику. – Извините! Найдете ещё что-то, буду рада помочь!
– У меня к вам есть ещё пара вопросов, только, честно сказать, мне довольно трудно их правильно сформулировать… – Дубовик замялся, подбирая слова. – С химией я дружу лишь на уровне H2O и C2H5OH.
Женщина засмеялась:
– Ну, это уже немало! Многие и через год уже не помнят, из чего состоят вода и спирт! А.. вы спрашивайте, как вам удобно, а я постараюсь понять.
– Видите ли, говорить напрямую мне не позволяет секретность моей работы, но так как вы давали подписку о неразглашении, некоторые вещи я буду называть своими именами. Итак, некий человек случайно обнаружил формулу какого-то вещества в книгах, как вы уже поняли. Смог ли он его синтезировать, мы точно не знаем, но, судя по хронологии, после того, как этот человек взял первую книгу, через какое-то время умер мальчик, непосредственно связанный с этим человеком. Причина смерти неизвестна. Прошло много времени. Следующие две книги были взяты уже спустя почти год. Но, судя по вашим словам, формула разбита на части и зашифрована по разным книгам. Мог ли тот человек уже после расшифровки первой части формулы синтезировать закодированное вещество? Простите за сумбур… – подполковник покаянно приложил руку к груди.
– Не извиняйтесь, я всё прекрасно поняла, – успокоительным жестом эксперт дотронулась рукой до руки Дубовика. – Так вот! Сделать это он мог, если по первой части понял, в чем суть, и по своей гениальности не уступает тому, кто это зашифровывал. Либо там было совершенно другое вещество, к формуле которого «хвост» из третьей книги не относится. Но есть ещё одно, более вероятное объяснение: смерть мальчика не имеет никакого отношения ко всем этим книгам.
– Я тоже стал склоняться к этому, увы! – покачал головой Дубовик. – Просто, некоторые факты заставляют думать обратное…
– Найдете человека, который работал с этими книгами, и ответите на все вопросы, – постаралась успокоить его женщина.
– К сожалению, в нашей работе порой важно найти ответ на вопросы «за что» и «почему», а потом ответить «кто». «Ищи кому выгодно»! Вот так!
– Я подумаю ещё над вашими вопросами, возможно, не все улавливаю… – женщина замялась. – Скажите, а насколько вероятно, что смерть мальчика могла наступить именно из-за действий того человека?
– Вероятность высока, но… пока не будет сделана углубленная экспертиза останков мальчика, нельзя понять вообще ничего!
– Ну, что скажешь? – уже выйдя на улицу, спросил Дубовик у Калошина.
– А что тут можно сказать? Одни загадки!
– А меня, по-прежнему, не оставляет вопрос, почему Арбенин вторую книгу брал дважды? И где она? Собственно, где первая, мы тоже не знаем, – он вздохнул.
– Искать надо того, кто мог принести книги Войтович! Пропустить через частый гребень всех её родственников и знакомых! Ведь был же кто-то!.. – Калошин тоже был несколько удручен.
– И ещё, майор, о том, что мы нашли в книгах – никому ни слова! Так будет лучше!
– Понимаю, – кивнул Калошин.
Вечером Калошин пришел к Дубовику в гостиницу. Тот стоял у стойки администратора и о чем-то разговаривал с полной женщиной-дежурной. Увидев майора, он сразу потащил его в номер, где на кровати в одних трусах лежал Ерохин и стонал.
– Что с ним? – испуганно спросил Калошин.
– «Сгорел на задании»! – с сарказмом произнес подполковник. – Пообедал на поминках! Этому есть одно определение – обжорство! – Дубовик с укором посмотрел на капитана. – А если «скорую» придется вызывать?
– Не-е! – замотал головой тот. – Уже легче! Ну, что я мог сделать, ну, не разговаривали старушки со мной, пока не накормили!
– А наговорили они тебе много? Информации-то ноль! Тьфу ты! – видно было, что подполковник был чрезвычайно раздосадован. – Ничего ведь не выяснил толком!
– Не скажите, – с протяжным стоном в голосе произнес Ерохин. – Одна из них видела…
Дубовик подошел к кровати и, наклонившись к лицу капитана, с иронией сказал:
– То, что от Войтович в вечер перед смертью вышел какой-то мужчина. Всё? Ни лица, ни роста, ни одежды! Ни-че-го! И вообще, «а был ли мальчик»? Может, это плод воображения подвыпившей старушки? Что, что ещё интересного ты узнал там?
– Товарищ подполковник, там, между прочим, была подруга покойной, которая перебралась в областной центр, но вот с ней-то я не успел поговорить… – все ещё постанывая, заявил Ерохин.
– Ну да, у тебя же рот был занят! – вновь не удержался от колкости Дубовик.
– Андрей Ефимович, ну, хватит вам, признаюсь – сорвался, уж больно все было вкусно… А эта подруга обещала сама прийти завтра, сюда.
– Ну, хоть какой-то продуктивный шаг к действию, – с усмешкой резюмировал подполковник.
– У меня тоже кое-что есть, – сказал Калошин, присаживаясь к столу и доставая из планшета бумаги. – Мои ребята установили нескольких общих знакомых Войтович и Иконникова. Среди них я выделил двоих, вернее две пары.
Дубовик присел рядом:
– Так, и кто это у нас? И почему удостоились твоего внимания?
– Это муж и жена Кашуба. Жена иногда заходила в гости к Войтович, а муж раньше работал с Иконниковым, и, выйдя на пенсию, они встречались по праздникам, выпивали. Завтра я пойду к ним, познакомлюсь поближе. Вторая пара – это брат и сестра Лешуковы. Сестра, 1899 года рождения, воспитывала своего брата одна, у них на шестнадцать лет разница. Ну, видно, что-то упустила в воспитании, с пятнадцати лет парень пошел в разнос. Последний раз получил срок в сорок первом году по статье 167 УК РФ за разбойное нападение на супружескую пару. Отсидел от звонка до звонка, вышел полгода назад.
– Так-так-так! Интересный персонаж!
Ерохин застонал и, соскочив с постели, побежал в туалетную комнату.
Калошин с беспокойством посмотрел ему вслед:
– Слушай, Андрей, может быть ему все-таки вызвать «скорую»? – он подошел к двери и постучал: – Володя, а ты грибы, случайно, там не ел?
– Только попробовал, – раздался из-за двери глухой голос.
– Знаешь, Андрей, вызови ему врача! Грибы – это серьезно! У нас после войны такие отравления часты. С продуктами-то трудновато. А помощь врача не повредит!
– Да, пожалуй! – согласился Дубовик, уже заметно волнуясь.
– Мои ребята были там тоже? – спросил Калошин у бледного Ерохина, который выйдя из туалета, мешком рухнул на кровать.
– Доронин, он сидел на другом конце стола… – парень покрылся испариной и тихо постанывал.
Дубовик молча вышел. Калошин понял, что он пошел вызывать врача.
Через полчаса Ерохина увезли в больницу, «для промывания», как сказала приехавшая врач, и заверила, что завтра капитан будет, как огурчик.
Вечер не задался, говорить ни о чем не хотелось. Дубовика обуревали тяжелый мысли, и он корил себя за то, что так беспечно отнесся к болезни своего подчиненного, хотя очень надеялся, что слова врача надежны. Калошин изо всех сил старался успокоить его. И даже остался на ночь.