– Ладно, восполним вашу потерю! – засмеялся Дубовик. – Значит, ночью вы все слышите, всё видите, так?
– А здесь ничего и не происходит! Баловства пока не было! – старик помялся, будто раздумывая, что сказать, и подполковник сразу уловил его замешательство.
– И всё-таки, когда пропал мальчик, у вас всё было в порядке? Или вы что-нибудь видели? – он посмотрел прямо в глаза сторожу, тот не успел их отвести, и часто заморгал. – Ну?
– Признаться стыдно, – тяжело вздохнул старик. – Милиции же не мог сказать, что бутылка моя исчезла, в ней-то и было грамм сто пятьдесят, как раз на ночь и хватило бы. В магазин пойти было поздно… В общем, уснул я… Проснулся часа в четыре, печь остыла, я – бегом топить, хорошо, что ещё холода не наступили. Никто ничего не заметил.
– А кто знал о вашей привычке пить на ночь? – спросил Калошин.
– Не пить, не пить! А только выпить! – раздраженно сказал сторож.
– Сути это не меняет! – махнул рукой майор. – Кто знал?
– Так, мужики… то есть, учителя, ну, этот, физрук Коляда и химик Арбенин. Я их иногда просил об услуге. Покупали… – старик переводил взгляд с одного на другого.
– Та-ак… Значит, говоришь, бутылка в ту ночь исчезла? Кто заходил к тебе вечером?
– Арбенин и заходил! Он мне и принес в тот вечер четвертную! Принес и ушел!
– Во сколько это было?
– Занятия в школе тогда уже закончились. Я стоял на крыльце, ждал, когда все учителя разойдутся. Думал, то ли кого из мужиков поймаю, то ли сам сбегаю, когда никого не будет. А тут Арбенин вышел. Я к нему: «Купи», он кивнул и пошел. Через час, примерно, пришел, отдал бутылку и пошел.
– Расскажите-ка об этом подробно, – сказал Дубовик.
– Так, какие там подробности? Пришел, подал. Говорит: «На, старый, работай!». Присел на стул.
– Бутылку вы куда поставили?
– Я её всегда за ножку стола ставлю, чтобы с порога не было видно, если что… Ну, он сидит, смурой такой. Я его спросил, не случилось ли чего? Он буркнул что-то. А я ещё подумал, что Прасковья отказала, что ли… Предложил ему выпить, он отмахнулся. Ну, я грамм сто хлопнул. Потом… – старик задумался.
– Ну, так, что потом? – Дубовик подтолкнул его в локоть.
– Погодите-ка… Так он сказал мне, что дверь вроде бы открыта, я бегом к выходу, а он остался… Так это что ж, он бутылку взял? Но зачем? А ведь точно, после него никого больше не было! А выпивки-то я кинулся, когда совсем уж завечерело, после десяти где-то! Так-так! Вот так учитель! А взял-то на мои деньги! – сокрушался старик.
– Да бросьте вы о своих деньгах! Речь идет о людях, а вы все бутылки да рубли! – вскипел Калошин.
– Да я ничего, Бог с ними! – замахал руками сторож. – А ещё… это… ну, лопата у меня пропала… штыковая… Для снега – стоит на месте, а той нет!..
– Когда? – Дубовик сжал руку старика, тот удивленно посмотрел на него.
– Так в тот же день, то есть, на следующий день, утром не нашел я её. Но потом началась суматоха из-за мальчишки, и я забыл про неё. Потом поискал, да нигде не было, плюнул – купил новую.
– Может быть, кто-то из детей взял? – предположил Калошин.
– Не-ет, не могли. Вечером она была, а вот утром мне понадобилась – и нет! – старик ошарашено посмотрел на мужчин. – Так это… Так, что же получается?.. А я и не подумал…
– Давайте, вы и дальше думать не будете, это сделаем мы за вас, хорошо? – Дубовик пронзительно посмотрел в глаза сторожу, тот под его колючим взглядом сжался и пробормотал:
– Да я ничего… Я никому… Я молчок!..
– Вот и хорошо! А теперь вы проводите нас в лабораторный кабинет, мы немного осмотримся там, – подполковник встал.
В кабинете химии слабо пахло реактивами, но воздух был достаточно свеж. Дубовик лишь мельком прошелся взглядом по шкафам и сразу направился к окну. Подергав шпингалеты, он повернулся к сторожу:
– Окна в школе на зиму заклеиваются?
– Обязательно!
– А это?
– Ну, в этом кабинете одно обязательно оставляют. Сами понимаете – опыты разные, бывает, что и дымят тут сильно, – объяснил сторож.
Дубовик многозначительно посмотрел на Калошина. И, чтобы не заострять внимание сторожа на этом вопросе, задал ещё один:
– Не помните, какая погода была в тот день?
– Как же, помню! Октябрь был солнечный, сухо, тепло. А вот через день зарядил дождь, а потом и первый снег выпал. У меня график отопления, а его иногда и нарушать приходится. Вот тогда так и вышло. Я ведь и про мальчишку-то, что тогда подумал? Если ушел в лес и заблудился, то трудно ему придётся!..
Довольно спешно попрощавшись, Дубовик пошел к двери. Сторож остановил Калошина и тихо сказал:
– Арбенин-то сильно страдал!..
Майор кивнул и пошел вслед за подполковником.
– Ну, Андрей, что молчишь? – Калошин повернулся к сидящему за рулем Дубовику.
– Скриплю зубами от злости! – подполковник с силой ударил по рулю. – Ведь это дело яйца выеденного не стоило! В прошлом году… Теперь, конечно, сложнее все установить, но ведь возможно! Была ли смерть мальчика случайной или преднамеренной – это один вопрос! Но то, что Арбенин вынес его через окно и сам где-то похоронил – ясно, как день! Стоило только чуть нажать на учителя, он бы, наверное, с радостью снял такой груз с души! Человек страдал всё это время, все видели, знали, и никто не помог, не подтолкнул к признанию!
– Если с мальчиком произошёл несчастный случай, почему тогда Арбенин никому ничего не сказал? Боялся за свою репутацию?
– Скорее всего, произошло что-то из ряда вон выходящее, что заставило учителя молчать! Что-то ещё он должен был скрыть, кроме смерти мальчишки. А ведь год назад и это всё можно было узнать! Мало того, сегодняшних преступлений могло не быть! Черт! Какая косность, равнодушие!
– Ну, Моршанскому этого не занимать! Да и ленив! Но расшибет когда-нибудь себе лоб!
– Я ему помогу! – зло бросил Дубовик. Потом, немного успокоившись, спросил: – Как думаешь, что могло произойти в лаборатории?
– Трудно сказать, но подозреваю, что это связано все-таки с книгой. Директор сказал, что однажды застал Арбенина врасплох, когда тот листал книгу, и очень испугался.
– Я того же мнения. Кстати, значки, видимо, тоже Арбенин снял.
– Что, для коллекции?
– Для этого можно купить в любом киоске «Союзпечати» хоть сотню. Не-ет… Это – как напоминание о случившемся. Такая девиация в поведении, своего рода, мазохизм. Не смог признаться – так вот на тебе, мучайся!
– Да-а, упустили учителя своего коллегу! – вздохнул Калошин.
– Между прочим, хотел я тебе ещё кое-что сказать, – Дубовик завел машину и плавно тронулся с места. – Я всё думал про топор: зачем преступник его унес? Это как-то нетипично для такого преступления. Верно? И вот что мне пришло в голову: если смерть Слепцовой была случайностью, то уж к Иконникову убийца шел с твердым и определившимся намерением. Свидетеля оставлять нельзя! Пистолет – это для профессионалов. Нож? Можно ударить и не навредить. Петля – слишком ненадежно, при удушье человек будет сопротивляться, порой слишком ожесточенно. И тут уж – чья возьмёт! А вот удар по голове – вырубит в любом случае, и если даже смерть наступит и не сразу, то можно спокойно добивать!
– Ха, так ты считаешь, что он принес топор с собой? – Калошин стукнул себя по колену. – А ведь точно! Он же, если не был близко знаком со стариком, мог и не знать, где у того что лежит. Придти и искать – неразумно! А так!.. Достал из-за пазухи топорик и – пишите письма на небеса! А потом?..
– Потом решил так: если оставит топор хозяина на месте, то любая экспертиза сможет доказать, что это не орудие убийства, будут искать другой топор. А этого он допустить не мог! Если вдруг его станут подозревать – вот, топор на месте, чистый, поди докажи, что он взят у Иконникова. Они же все на одно «лицо».
– Тогда почему бы не оставить свой топор у старика? – с сомнением спросил Калошин.
– Согласен, это слабое звено в моих рассуждениях, если не существует одного «но»! Топор преступника мог быть примечательным!
– Так, понятно! А сумку взял, потому что тащить два топора за пазухой неудобно! Правильно?
– Ну, по нашим с тобой рассуждениям вроде бы всё логично! Только вот, воспользуешься ли ты этой версией в своем расследовании – дело твое. Я только изложил свои мысли, имей в виду! И ещё: «играет» человек умный, серьёзный. У него на кону, похоже, что-то оч-чень весомое, если начал убивать. Так-то, друг мой, Калошин! – Дубовик нажал педаль тормоза, останавливая машину возле подъезда калошинского дома.
Глава 7
– Что скажут эксперты? – Сухарев повернулся к Гулько и Карнаухову.
– Так, скажу я, – судмедэксперт открыл свою папку. – Читаю: «… рубленая рана волосистой части головы теменной области слева с разрубами костей свода черепа. Рана образовалась от локального ударного воздействия рубящего предмета, типа топора, имеющего прямолинейное, клиновидно-расширяющееся лезвие длиной не менее восьми и не более девяти сантиметров».
– Это значит, что топорик небольшой? – спросил Моршанский, пытаясь пальцами определить длину лезвия.
– Да, такие топорики берут в лес, в поход, на рыбалку, а вот для рубки больших поленьев они не подходят, – подтвердил Карнаухов.
– Геннадий Евсеевич, что вы установили? У Иконникова был такой топор? – Сухарев посмотрел на Калошина.
– По моей версии, – майор смущенно кашлянул и поправился, – по нашей версии, произошло следующее, – и он изложил всё, о чем они говорили с Дубовиком.
– Ну, что ж, вполне приемлемая версия, – Сухарев посмотрел на Калошина и незаметно подмигнул ему. Майор понял, что тот догадался, от кого исходила данная концепция, и также, незаметно для других, улыбнулся.
Как ни странно, но с этим согласился и Моршанский.
– Что думаете предпринять? – вновь обратился к Калошину Сухарев.
– Честно сказать, пока мы это не обсуждали. Нам необходимы были заключения экспертов. Что там с отпечатками пальцев, Валерий Иванович? – майор в свою очередь повернулся к Гулько.
– Да вот то, что пальчиков чужих ни в квартире Арбенина, ни в доме Иконникова нет, видимо, в перчатках наш убийца работал.
– А в шкафу в библиотеке? На стремянке, под которой лежала Слепцова? – спросил следователь.
– Там все протерто, время у него было, видно сразу – никуда не спешил. А вот после убийства старика одежда его должна быть в крови, судя по расположению брызг. Стоял он непосредственно за спиной старика. Тот, судя по положению тела и головы, успел только чуть повернуться на звук шагов. Но в одном месте я всё-таки обнаружил часть следа от ботинок, убийца оступился с настила на твердый снег. Протектор подошвы сейчас изучаю. Похоже, что ботиночки довольно дорогие.
– Значит, что нам известно о нем? – Сухарев оглядел присутствующих вопросительным взглядом. – Ничего! – ответил сам. – И об исчезновении учителя тоже ничего не знаем! Проверка вокзалов что дала?
– Всех опросили, никто не видел, чтобы Арбенин куда-то уехал, билетов не брал. Такси не заказывал. Да и, вряд ли, стал бы он так шиковать, достаток не тот.
– А частники? Может быть, с кем-то по пути уехал?
– Опрашиваем. Пока ничего!
– Поговорите ещё раз с соседями, бывает так, что внезапно что-то вдруг и вспомнится. Работайте, ребята! – Сухарев кивнул Калошину, попросив остаться ненадолго.
– Ну, как ваше частное расследование? В школу ездили?
– А это откуда вам известно? – удивился майор.
– У меня свои источники! – хитро улыбнулся Сухарев. – Ладно, не мучайся, сам случайно увидел, да решил вам не мешать!
Калошин обстоятельно рассказал всё начальнику. Тот был просто поражен услышанному. Нервно закурив, долго молчал. Потом, наконец, выдавил из себя:
– Вот это мы об…сь!.. – тяжело вздохнул и спросил: – Что делать будем?
– Мы ничего не узнаем, пока не раскроем нынешние преступления. Вдруг найдем Арбенина?
– А с книгами этими что?
– Две книги прислали из областной библиотеки, третью нашла школьный библиотекарь. Ждем эксперта.
– А вообще, откуда эти книги попали в нашу библиотеку? Поинтересовались?
– Да, ребята спрашивали, тут свои сложности есть. Дело в том, что во время войны наша библиотека пережила пожар, правда, большая часть книг осталась, но жители города решили помочь, и после войны многие принесли свои книги в дар. Иногда, по словам Капитолины Васильевны, они находили связки книг прямо на крыльце. Поэтому, их просто вписывали в общий список. На некоторых стоят имена бывших владельцев, но вот с нашими книгами как раз всё наоборот: кто, когда – ничего неизвестно.
– А третья книга, та, что оказалась в школьной библиотеке?
– Она просто была передана из городской библиотеки в школьную со многими другими. Чья она, так же неизвестно.
–Да-а… Крепко сидим в луже… Но Андрей Ефимович, как всегда, на высоте. Хватка у него бульдожья! Ты не отказывайся от его помощи! С Моршанским справимся! – уже прощаясь, Сухарев вдруг вспомнил: – Как там журналист? Не мешает? Ты проверяй всю его писанину!
Калошин кивнул и вышел.
– Геннадий Евсеевич, звонит Капитолина Васильевна! Спрашивает вас, – Доронин протянул телефонную трубку вошедшему в кабинет Калошину.
Тот нетерпеливо поздоровавшись, спросил, какие у женщины новости.
– Вы знаете, я вспомнила, что книги для библиотеки собирала учительница Татьяна Елизаровна Юсупова. Это была её инициатива. Сейчас она на пенсии, но, может быть, вспомнит кого-то из тех людей, кто приносил книги.
Калошин спросил адрес Юсуповой и, поблагодарив женщину, положил трубку.
По словам соседей, которых майор встретил у подъезда, учительница уехала в районный центр в гости к сыну. А одна из соседок даже дала его номер телефона. Калошин сразу же отправился в отделение звонить Юсуповой.
Приятный мужской голос на том конце поинтересовался, кто звонит, и, узнав, попросил особо мать не тревожить, так как у неё слабое сердце. Калошин заверил, что ничего серьезного у него к ней нет.
Татьяна Елизаровна откликнулась сразу, сказала, что некоторых она помнит, особенно тех, кто приносил ценные экземпляры. С научной литературой сложнее, так как она сама гуманитарий, и такие книги её особо не интересовали, но она записывала всех, кто ей помогал. Сказала также, что дома у неё есть тетрадь, в которую она вносила фамилии дарителей.
– Я во всем люблю порядок, поэтому вела такие записи. Да и мало ли что… И как видно, не зря, коли вы интересуетесь, – она помолчала, потом спросила: – Как я понимаю, вам это нужно срочно?
– Да, было бы неплохо заполучить вашу тетрадь, как можно скорее, – ответил Калошин.
Женщина пообещала приехать завтра же, первым автобусом.
– Вот, посмотрите, моя заветная тетрадочка, – Татьяна Елизаровна осторожно открыла старую тетрадь с желтоватыми страницами. – Вы знаете, сейчас даже не так важно, кто и что приносил, это ведь как история – люди уходят, забываются лица. А вот посмотрю на эти имена – прошлое встает перед глазами, оживают те, кого давно нет. Здесь есть фамилии и моих соратников, и моих учеников, их адреса, – она трепетно провела ладонью по странице, будто и в самом деле, мановением руки пыталась воскресить ушедших. – Вы скажите, какая литература вас интересует? Возможно, мы с вами сразу же и определим, кого именно вам искать.
Калошин перечислил названия книг, исчезнувших из городской библиотеки, а также найденной в школе.
Юсупова стала внимательно просматривать страницы, водя по строчкам пальцем.
– Вот, пожалуйста! Вам повезло! Эти книги, причем, все три, принесла Войтович Ираида Семеновна. Но… – женщина, сняв очки, замешкалась.
– Что-то не так? – обеспокоенно спросил Калошин.
– По-моему, она дня три назад скончалась… – Татьяна Елизаровна виновато смотрела на майора.
– Как скончалась? – Калошин понял, что вопрос прозвучал глупо, но тревога уже заползла в его душу.
– Я понимаю, это для вас может быть неожиданно, но, к сожалению, люди смертны, а Ираида Семеновна была уже в довольно преклонном возрасте, мало того, насколько мне известно, она страдала сердечным заболеванием, – женщина сожалеющее пожала плечами.
– Насколько тесно вы были знакомы с Войтович? – Калошин понимал, что следует собрать об этой женщине, как можно больше, информации, если её, действительно, нет в живых.
– К сожалению, мы не были дружны в общепринятом понимании этого слова, но после войны все, кто остались живы, и хоть сколько-то были знакомы между собой, считались друзьями. Я знаю, что у неё был сын, который погиб в войну. А дочь угнали в Германию, оттуда она не вернулась. Муж умер после войны, через несколько лет. Был у неё ещё, по-моему, племянник, или двоюродный брат, но о нем я ничего не знаю. Жила она тихо, ничем не выделялась.
– А книги? Книги, такие, откуда у неё могли появиться? Это ведь не сказки Пушкина, а довольно специфическая литература. Кто-то из её семьи увлекался химией? Или имел специальность, связанную с этой наукой? Не на улице же она их нашла?
– То, что не на улице, я согласна, а вот насчет всего остального совершенно не в курсе. Я ведь тогда не спрашивала, кто и откуда брал книги.
– А может быть, вы знаете кого-нибудь, кто был близок к этой семье? – настойчиво спрашивал Калошин.
Татьяна Елизаровна задумалась.
– Знаете, была такая Галя Новак, я помню, что эти две женщины жили по-соседству, возможно, и дружили. Но Новак уехала, они всей семьей перебрались в областной центр, если я правильно осведомлена. Кого-то ещё назвать затрудняюсь. Но может быть, нынешние соседи чем-то вам помогут?
Калошин поблагодарил Юсупову и направился к двери, когда женщина его окликнула:
– Простите меня за обывательское любопытство, но скажите, ваш интерес связан напрямую со смертью Раи Слепцовой? Её я очень хорошо знала… – Татьяна Елизаровна, приложив руку к груди, вздохнула.
Калошин предпочел промолчать, и женщина, правильно поняв его, только кивнула и пообещала в любом случае содействие.
В отделении майора ждал сюрприз в лице Прасковьи Петровны. Женщина была крайне возбуждена. Кинувшись к Калошину, она замахала конвертом:
– Геннадий Евсеевич, я получила письмо от Арбенина! Но ничего в нем не разобрала, поэтому пришла к вам. Вот, смотрите! – она раскрыла конверт, достала оттуда небольшой лист бумаги и положила его перед майором.
Тот с удивлением взглянул на четвертинку тетрадного листа, на котором стояли цифры: 634829101534.
– Вы думаете, что я могу что-то понять? – Калошин перевернул лист, но с обратной стороны он был чист. – Да, довольно странное послание…
– Мало того, письмо принесли с нашей почты с пометкой вручить мне именно сегодня! Представляете? Ну, Денис Иванович! Что за выходка?! Ребячество какое-то! – Прасковья Петровна пыхтела возмущением, как кипящий самовар. – Так что, будьте добры, разберитесь с этим!
Калошин почувствовал раздражение от громкого голоса, поморщился, но сдержался и показал на стул:
– Присядьте, попробуем вместе что-нибудь понять, – он взял конверт, посмотрел на темный оттиск: это была печать городского отделения связи, никаких других мест указано не было. Адрес Прасковьи Петровны был написан, по её словам, Арбениным. Обратный не значился. Кроме того, к конверту была приложена квитанция об оплате с указанием даты вручения письма. Калошин подал конверт Доронину, и отправил его на почту. Сам же задал вопрос учительнице:
– Понимаю, что мой вопрос может показаться глупым, но всё же… Вы никогда не переписывались с Арбениным подобными записками? – он поморщился, чувствуя, что «тычет пальцем в небо», вызывая излишние эмоции у экспансивной женщины.
– Вы думаете, мы играем в индейцев? – она громко фыркнула. – Уверяю вас, нам достает ума решать свои вопросы простым доходчивым языком.
– Понятно. Но ведь почему-то именно вам он написал это? – Калошин потряс листком. – Значит, он предполагал, что вы сможете понять, о чем идет речь!
– Видимо, он переоценил мои умственные способности! А если учесть, что я гуманитарий, то цифры для меня имеют значение только, как отметки ученикам. Да, я попыталась заменить их буквами, но кроме абракадабры не получила ничего, – она пристукнула ладонью по листку. – Вам разгадывать этот ребус!
– Хорошо! Но сегодняшняя дата для вас ничего не означает? Почему именно сегодня передали вам это письмо?
– Сегодня для меня обычный рабочий день! Ни дня рождения кого бы то ни было, ни свадеб, ни похорон не припомню!
– Оставьте письмо, и можете быть свободны. Если у нас возникнут вопросы, мы обратимся к вам, – с этими словами Калошин протянул на прощание Прасковье Петровне руку. Женщина с величавым видом удалилась.
Взяв письмо, майор отправился к Сухареву. Тот с огромным удивлением рассматривал листок с цифрами.
– Ну, Геннадий Евсеевич! Подбросил нам работку этот химик! – он сокрушенно покачал головой. – А позвони-ка ты Андрею Ефимовичу, всё-таки они чаще встречаются с такими головоломками. И дешифровальщики у них есть, может быть, для них это, как орех – раз, и раскусят! А? Как думаешь? – Калошин согласно кивнул. – Но и ты сам, давай, поразмысли. Ребят подключи! Мало ли… Следователю пока ни гу-гу! Разберёмся, а уж потом!..
Выслушав доклад майора о Юсуповой, Войтович и Новак, Сухарев воскликнул:
– А ведь этих женщин я знаю! Войтович живет неподалеку от моей свекрови! И она, действительно, несколько дней назад скончалась! Давай-ка быстро туда, Геннадий Евсеевич! Я поеду с тобой, поговорю со свекровью, а ты, если старушку ещё не похоронили, поговори с соседями, что да как! Болеть-то она болела, но по моим ощущениям, насколько я её помню, была бодренькой! Хотя… Старость есть старость, не знаешь, где и когда прижмет! – говоря всё это, он без промедления закрыл сейф, оделся и, взяв Калошина за локоть, пошел к двери.
Прихватив и Воронцова, они отправились по адресу умершей Войтович.
У ворот толпились старики и несколько мужчин помоложе. Увидев милицейский газик, они торопливо расступились и закивали головами в знак приветствия.
Женщины находились в доме возле небольшого гроба, в котором покоилось худенькое тело пожилой женщины.
Сухарев потихоньку тронул за руку одну из сидевших старушек, и на её удивленный взгляд лишь махнул рукой, показывая на выход. На улице он отвел её в сторону и стал о чем-то расспрашивать.
Калошин подошел к мужчинам, а Воронцов отправился в дом.
Ближе к вечеру в кабинете Сухарева обсуждали смерть Войтович.
– Ну, что скажите, «орлы»? У кого какое мнение? – и, не дожидаясь ответа, начальник стал читать акт вскрытия трупа старушки. – Здесь я не нахожу ничего криминального, хотя вскрытие делала патологоанатом городского морга, и перед ней не ставились дополнительные вопросы, всё довольно чётко описано: инфаркт миокарда. Что ещё? – Сухарев посмотрел на Калошина.
– Следы инъекций сомнений не вызывают, ей делали уколы. И, по словам соседей, и, по словам врача два раза в неделю её посещала патронажная сестра, которая также подтвердила слова остальных. Был ли кто-то в вечер смерти у Войтович, никто толком ничего не сказал. Днём её посетила медсестра и сделала укол, но она считает, что состояние женщины было более чем удовлетворительным, а инъекция – не что иное, как витамины.
– А если мы отправим в дом к ней Гулько? Хотя!.. – Сухарев махнул рукой, – ничего уже там после похорон и поминок не найти.
– А я думаю, что, если он и пройдется по дому, это не будет лишним. Пусть посмотрит!
– Хорошо, отправь его туда, вон, хотя бы с Константином, – Сухарев кивнул в сторону Воронцова. – Давай, отправляйся, пока не завечерело. А ты, майор, звонил Дубовику?
– Когда? Мы же с вами вместе всё это время были, – развел руками Калошин.
– Ну, так звони сейчас! – Сухарев подвинул к нему телефон междугородней связи.
Дубовик ответил сразу, будто ждал звонка. Внимательно выслушав Калошина, записал цифры из записки и сказал, что перезвонит.
– Вот и хорошо! – удовлетворенно потер руки Сухарев. – Он-то не отступит! А письмо точно отправил Арбенин? Что сказали на почте? – теперь он обратился к Доронину.
– Почтовики знают его, и, без тени сомнения, заявили, что конверт принес он, с просьбой передать именно сегодня. Женщины решили, что это какое-то поздравление, похихикали. Но одна из них сказала, что Арбенин был взволнован и даже, как ей показалось, напряжен. Будто что-то его волновало очень сильно, потому что у него тряслись руки. Раньше, когда отправлял корреспонденцию, в основном, своим сыновьям, всегда шутил, разговаривал. А здесь был немногословен, и ушел, не попрощавшись.
– А что получается по времени? В какой день это было? – спросил Калошин.
– В вечер исчезновения. Во всяком случае, на следующий день он уже не вышел на работу.
– А не заметила ли эта женщина, не ждал его никто? Ты не спросил?
– Спросил, как же! Она подтвердила, что он раза два бросил взгляд в окно, но было понятно, что никого там не увидел.
– Ну, что теперь можем сказать? – Сухарев постучал ручкой по столу.
– Прасковья Петровна говорила, что Арбенину кто-то звонил, мог назначить встречу. Если он предполагал, что с ним после этой встречи что-то случится, тогда и написал эту записку, – высказал свои предположения Калошин.
– Будем надеяться, что «контора» поможет нам в расшифровке арбенинской абракадабры.
В этот момент заглянула Маша и сказала, что пришел эксперт-химик, которому были переданы книги, присланные из областной библиотеки и книга из школы.
Сухарев замахал энергично руками:
– Давай-давай-давай его сюда!
Высокая худая женщина в больших роговых очках, войдя, стремительно приблизилась к столу Сухарева и положила на зеленое сукно все три книги.
– Позвольте присесть? – жеманно спросила она.
– Да-да, пожалуйста! – закивал Сухарев, показывая рукой на стул. – Что вы нам скажете? – несколько заискивающе спросил он, когда женщина села и вынула из своей папки исписанный лист бумаги.
– Если вы ждете сенсации, могу разочаровать: ничего интересного в этих книгах нет! – последнее слово она произнесла с таким нажимом, будто хотела припечатать это «нет» к столу. – Исключительно занимательная информация, пожалуй, только для школьников, ну, единично, для некоторых студентов.
Сухарев поцокал языком:
– А мы, честно признаться, надеялись…
– Если позволите, выскажу свое мнение? Может быть, между страницами лежали какие-то закладки? Или в корешках было что-то? Но в текстах, поверьте, ничего нет! – она положила рядом с книгами свой акт.
– Что ж, спасибо, передадим эти книги нашему эксперту, – Сухарев встал и проводил женщину до двери.
Гулько с Воронцовым пришли поздно, когда Калошин уже собирался идти домой.
– Ну?.. – майор кивнул Гулько.
– Есть такая маленькая деталька, которая может перевесить всё остальное, – эксперт прошел к столу.
– Ой, не тяни!
– Это часть следа с таким же протектором, что и во дворе у Иконникова! – Гулько выложил на стол план двора Войтович и расположение на нем следа. – Там все затоптано. Сам понимаешь. А фотографии сделаю сегодня же, но могу сказать, что следы оставлены одним и тем же человеком. Выводы делайте сами.
Калошин сел за стол и стал разглядывать рисунок.
– Да-а, преподнесли сюрприз!.. Надо показать Моршанскому, вот обрадуется! Только сегодня вздыхал, что работы много, – майор усмехнулся. – Он ещё не знает, сколько её на самом деле!
– Гонять-то будет нас! – вздохнул Воронцов.
– Ну, нам не привыкать! «Смажем лыжи» и – вперёд! – на эти слова все рассмеялись. – Так что, ребята, сегодня отдыхаете, завтра – в строй!
Поздним вечером, когда Калошин уже собирался лечь спать, раздался звонок в дверь. По радостным Вариным возгласам он понял, что приехал Андрей. Майор хотел было удивиться, но понял, что уже начинает привыкать к таким внезапным визитам будущего зятя. Вспомнилось, что при первом знакомстве тот всех предупредил, что работать может без сна и отдыха столько, сколько этого требует дело.
– Извини, Геннадий Евсеевич, усидеть не мог! – Дубовик с шутливым покаянием прижал одну руку к груди, другой обнял Варю. – Закончил свои дела и – к вам! Не сочтите за наглость, – он чмокнул девушку в нос, – напоите меня чаем, а лучше, накормите ужином, и отвези меня, майор, на квартиру Арбенина.
Калошин вскинул руки:
– Не-ет, я думал, что уже ничему не удивлюсь, но ты!.. Чёрт ты, этакий! – он ткнул Андрея в бок. – Надеюсь, объяснишь, в чем состоит твоя хитрость?
– Ну, это скорее, тактический ход, от которого зависит весь стратегический план! – Дубовик поднял указательный палец и засмеялся. – Вот так, и не иначе! Только об этом поговорим по дороге, с Варечкой у нас другие разговоры! – он снова легко прикоснулся губами к щеке смущенной девушки.
К дому Арбенина поехали на милицейском газике, чтобы в чужом дворе не привлекать внимания к незнакомой машине. Было уже далеко за полночь. Городок спал. Даже уличные фонари мигали тусклым светом, будто уставшие глаза зимнего вечера. Припорошенный снегом постовой проводил их полусонным взглядом, вяло козырнув.
В подъезде было тепло и тихо. Горела лишь одна лампочка, но Калошин хорошо запомнил двери квартиры Арбенина, поэтому возился недолго, с ключами, захваченными в отделении, разобрался быстро.
Ещё по дороге Дубовик объяснил Калошину, что специалисты категорически заявили, что набор цифр из записки Арбенина не подходит ни к какому шифру. И, собственно, шифром они не являются.
– То есть, можно предположить, что эта комбинация была придумана под воздействием определенных обстоятельств, и может быть разгадана только в той же обстановке, в какой и созрела. Понимаешь? Поэтому мне надо осмотреть всю квартиру, попытаться влезть в шкуру этого химика и ответить на вопрос: что это?
Квартира дышала аскетизмом, но была чиста и ухожена. После посещения её Калошиным и Прасковьей Петровной даже пыль не успела ещё лечь. Было очевидно, что хозяин любил порядок не только в книгах, что майор не преминул заметить.
– Так, остаюсь здесь до утра, если обнаружу что-то раньше, не обессудь – позвоню, – Дубовик похлопал Калошина по плечу.
– Ла-адно! С тобой скоро совсем отвыкну спать! – ворчливо попрощался с ним майор.