Сын Светланы Коленька, как его неизменно называли и бабушка, и мама, в свои двенадцать лет был очень серьезным и рассудительным. С Калошиным подружился сразу и даже тянулся к нему. А самому Калошину он напоминал своего погибшего маленького сына, которому теперь было бы уже пятнадцать лет. И теперь он сам, незаметно для себя, постепенно привязывался к этому большелобому мальчику.
Весь вечер играли в лото, пили чай со сладким пирогом. Много шутили, смеялись. Калошин домой не спешил, знал, что к Варе приехал Дубовик. Его удивляло, как они могли часами просто сидеть и тихо разговаривать, при этом Андрей неизменно держал руки Вари в своих ладонях и нежно целовал. Иногда Варя садилась к мольберту, и тогда Дубовик просто, сидя рядом с ней, наблюдал за её работой. Обычно дочь не любила, если кто-то стоял за её спиной, но для своего Андрея она делала исключения во всем. В такие минуты Калошин понимал, что он совершенно лишний, и с удовольствием отправлялся к Светлане.
Будущее свое они уже определили: вслед за Дубовиком, Калошин сделал предложение своей невесте, и теперь они только ждали свадьбы молодых, чтобы, наконец, сойтись и жить в квартире Калошиных одной семьей. Варю Дубовик забирал к себе, в областной центр, где у него пустовала большая квартира.
В какой-то момент Калошин вспомнил беседу со Степанидой Разуваевой и, особо не надеясь на положительный результат, спросил у Ольги Гавриловны:
– Скажите, а вы не слышали о таком деле: до войны в Райцентре была загрызена крысами целая семья?
– А как же! Конечно, слышала! Разве Светлана не говорила вам, что в то время мы жили там. Мой муж, отец Светланы, работал тогда инструктором Райкома Партии. А меня замуж взял из деревни, когда ещё от Райкома Комсомола приезжал к нам в колхоз в командировку. Как я понимаю, ваш интерес об этом связан с работой? – Калошин коротко кивнул. – Я помню, город тогда гудел! Ведь сначала посчитали, что это просто крысы, заболевшие бешенством, началась везде санация, обработка во всех больницах, детских садах, столовых! Везде! Я сама работала в столовой. Мы ходили даже в масках. Квартиру семьи нотариуса Буцевича, это убитые, была обработана сразу, там, как говорил мне муж, крысы валялись повсюду, и потому она стояла несколько дней закрытая. А когда пришли из милиции обследовать её, оказалось, что квартира попросту ограблена! В городе всегда знали, что Буцевичи были богатыми людьми. И деньги с драгоценностями прятали, как потом узнали, под паркетом. Вор весь его разворотил, пока квартира была опечатана. Так вот, муж мне по секрету сказал, что крысы, как установило следствие, были специально запущены в тот дом. Одним словом, семью попросту убили, чтобы ограбить, но для всех горожан в газете писали, что крысы были больны. А вор просто воспользовался смертью хозяев и отсутствием соседей – они тогда со страху несколько дней не жили в своих квартирах. По секрету арестовали тогда какого-то мужчину, безродного, да и расстреляли, чтобы отчитаться перед начальством. Только муж мой говорил, что настоящего убийцу так и не нашли. Вот такое было дело!
– Я тоже помню это, – сказала Светлана. – Все было так, как рассказала мама.
– Я, вообще-то, не люблю втягивать близких людей в свои дела, но, скажу честно, вы мне помогли!
Глава 16
Утром Калошин и Дубовик встретились во дворе отделения, подъехав, туда почти одновременно.
Пожав тепло друг другу руки, вошли в здание.
У окошка дежурного стояла пожилая женщина в шляпке и ругалась с дежурным. Увидев входящих офицеров, она повернулась к ним:
– Вы начальники? Ваш капитан не желает принимать у меня заявление, – она кивнула на окошко.
– Во-первых, он младший лейтенант, – мягко беря женщину под локоть, сказал Калошин, – а во-вторых, объясните, в чем дело. Только спокойно, без лишних эмоций!
– Я объясняю: в котельной, неподалеку от нашего дома жгут в топке собак! Да-да! Не смотрите на меня так, я не сумасшедшая! Уже две недели к ряду из трубы идет дым, как из крематория! Мне это надоело, я пошла туда, узнать, что там происходит, и увидела в углу несколько собачьих хвостов! Это что же твориться?! У моей соседки пропала недавно собачка, так вот, её хвост там тоже был! Я считаю, что надо с этим разобраться!
– А где эта котельная находится? – поинтересовался Калошин.
Женщина назвала адрес.
– Там ведь рядом поликлиника? Горсовет? Так?
– Ну, да, так и есть!
– А кто работает там?
– Бабка Кербецова, она и живет при этой котельной! Вроде набожная старуха, а вон, какими делами занимается!
– Хорошо, дежурный примет ваше заявление, а заниматься им будет лейтенант Мчелидзе, он разбирается с подобными заявлениями. Пройдите к нему! Дежурный, проводите! – Калошин, считая разговор оконченным, махнул рукой Дубовику, который все это время стоял в стороне и внимательно слушал.
В кабинете мужчины обменялись новостями. Рассказ Калошина о деле Буцевича чрезвычайно взволновал Дубовика.
– Надо, Геннадий Евсеевич, поднимать дело из архива. Разрешение возьмем у Рустемовой, – эту фамилию он произнес, едва заметно поморщившись. Калошин внимательно посмотрел на товарища, а тот лишь отмахнулся: «Потом». – Я же буду здесь разбираться дальше с гостиничными постояльцами.
– Думаешь, Лазарев там, в гостинице? – удрученно спросил Калошин.
– Не «там», а «тут», в городе, – Дубовик ожесточенно потер переносицу, поправил очки и объяснил: – Относительно гостиницы я не уверен, пока… Есть у меня одна задумка, она должна помочь нам приблизиться к «химику». Кроме того, мне надо позвонить одному профессору… И одной милой даме… – он задумался на какое-то время, потом сказал: – Я остаюсь здесь, а тебя, майор, прошу заняться старым делом. Ребята твои как?
– Воронцов уже должен был вернуться. Доронин пока проверяет связи Шаронова.
– Ладно, сам их встречу, и Ерохин должен приехать. Будем собирать «мозаику», время уже не терпит, и так затянули с этим расследованием. Кстати, мне нужна книга, что у тебя в сейфе.
– Все-таки будешь «закидывать наживку»?
– Теперь – да! Думаю, что сработает! – Калошин тут же достал книгу и отдал её Дубовику. – Слушай, Геннадий Евсеевич! А что это за котельная такая? Где она находится? И дай мне список всех, побывавших на поминках Войтович.
– Андрей! Ты меня удивляешь! Хотя… нет! Я уже ничему не удивляюсь! Вот тебе адрес, вот тебе список, и, обрати внимание, ни о чем не спрашиваю! – Калошин чиркнул на листке отрывного календаря несколько слов, оторвал его и подал Дубовику.
– Вот за это я тебя и уважаю! К тому же, ты знаешь, тебе первому все факты и подробности! Просто не люблю молоть языком, когда ни в чем пока сам не уверен! – и он отправился к Гулько: необходимо было переснять все страницы третьей книги. Кроме того, эксперт должен был сравнить фотографии на паспортах постояльцев с фотографиями из лагерных дел.
Вскоре появился Костя Воронцов и доложил о результатах своей поездки. Он подтвердил все, что касалось пенсионера Гука. Дубовик со спокойной душой вычеркнул эту фамилию из списка.
– С лектором этим, товарищ подполковник, вообще ничего не понятно! – Воронцов достал записную книжку и, открыв её на нужной странице, прочитал:
– С женой не живет уже десять лет, алименты платит не регулярно, причем, каждый раз разные суммы, и только по почте. Живет в коммуналке, с соседями не общается, лектором работает полтора года. Там у них в этом обществе «Знание» с кадрами туго, вот они держат этого алкоголика.
– А что ж тут непонятного? – спросил Калошин. – Что ты, Константин, туману напускаешь?
– Дело в том, что они с женой живут в двух кварталах друг от друга, и десять лет он посылает алименты по почте?
– Да-а, это действительно, странно… А трудовую книжку ты его смотрел? Может быть, он где-нибудь в отдаленных районах работал?
– Нет, он к ним устроился без трудовой книжки, ему новую выписали. Сказал, что потерял, поверили… Соседи, правда, сказали, что он года два где-то пропадал, а сейчас у него часто ночуют, даже живут, неизвестные личности, но ведут себя тихо. Участковый претензий к ним не имеет.
– Ладно, будем наблюдать за ним, – сказал Дубовик. – Геннадий Евсеевич, я думаю, что Константину надо будет продолжить разработку Шаронова.
– Поселить его в гостиницу?
– А что, верный ход! Кстати, Костя, там живут две хорошенькие провинциалки, познакомишься, и будешь следить за лектором. Если сможешь, познакомься и с ним, составить ему компанию. По пьяному делу язык развязывается, глядишь, что-нибудь расскажет. И докладывать о каждом его шаге. Только не пережми, замкнётся – вообще ничего не узнаешь.
В это время позвонил начальник ОБХСС Гокке и сказал, что с ботинками «полный ноль», обувь фабрики «Скороход» покупает весь город. Других пока не завозили. Выделить неизвестного покупателя невозможно. А вот относительно деятельности и передвижений ревизора Карпеня кое-что проясняется, но его оперативникам нужен ещё хотя бы день. Сам ревизор ведет себя очень осторожно.
Пришел Сухарев. Узнав последние новости, разволновался:
– А ведь то дело, действительно, было громким. Я тогда участковым работал, и нас всех заставили ходить по домам и предупреждать жителей о нашествии крыс. Хотя больше ничего не случилось. А вот о том, что кого-то расстреляли, я не знал. Видимо, и в самом деле, засекретили. – Он стал мерить шагами кабинет. – Значит, думаете, «химик» в городе и связан с кем-то из гостиницы? Может, квитанция – это случайность, и кто-то просто ходил в гости?
– Участковый обойдет всех, кто живет в том районе, я распорядился, – сказал Калошин. – К вечеру должен отчитаться.
– Совсем забыл, Андрей Ефимович, тебе две телефонограммы поступили, – Сухарев протянул Дубовику листы.
Тот быстро пробежав их глазами, объяснил:
– Значит так! Отто Гринберг и Лазарев встречались на закрытом симпозиуме химиков в Москве в тридцать девятом. Подробности их знакомства, по понятным причинам, пока неизвестны. Но одно уже то хорошо, что мы не ошиблись: швейцарец приехал за книгами Лазарева. Следующее сообщение такое: к Булыге Лазарев не приезжал, и документов никаких тот ему не делал, хотя договоренность у них была. Булыга вышел на месяц раньше, но Лазарева не дождался.
– Неужели тот умер? – мрачно спросил Сухарев. – Тогда кого же нам искать? Что думаете?
– Никодим Селиверстович! Не беспокойтесь – нам есть, кого искать!
В кабинет заглянул Жернов:
– Товарищ подполковник, у вас совещание? Мне можно?
– Заходи, заходи! – опередил Сухарева Дубовик.
Журналист, как всегда, прекрасно выглядел. Расположившись за столом, он достал свой блокнот и подал его Сухареву:
– Прочтите, я хочу отослать материал в газету! Редактор требует! Подозревает, что я ничего не делаю!
Подполковник взял статью и пошел к себе в кабинет, лишь кивнув Дубовику: «Продолжайте»!
Не успел он закрыть дверь, как она вновь открылась и в проеме выросла стройная фигура Рустемовой. В первый момент видно было, что женщина, как всегда зла, но она вдруг скупо улыбнулась и, поздоровавшись, спросила:
– Не помешаю? – вопрос явно был адресован Дубовику.
Тот показал рукой на стул:
– Прошу! Вы вовремя! Майору Калошину необходимо поднять в районном архиве одно дело, требуется ваше разрешение. Да, вы, по-моему, искали роман «Пригород бедных грешников»? Она есть в здешней библиотеке. Правда, на неё очередь, но для вас, по моей просьбе, сделают исключение, – Дубовик был сама вежливость.
Рустемова же приняла это, как должное, хотя было видно, что она чрезвычайно довольна, только было трудно понять, чем именно: или поведением подполковника, или возможностью почитать нужную книгу. Она сказала, что обязательно сегодня же сходит за ней.
– Кстати, у меня к вам небольшая просьба: думаю, вам не составит труда отнести и передать в библиотеку вот это, – Дубовик подал Рустемовой взятую у Калошина книгу «Занимательная химия».
– Подождите, это ведь вещественное доказательство, – она строго посмотрела на подполковника.
– Ничего подобного: книга – пустышка! Акт эксперта будет приложен к делу.
– Ну, хорошо! – женщина пожала плечами. – Передам!
Калошин тоже с удивлением посмотрел на Дубовика, но лицо того было непроницаемым, лишь в глазах его появился знакомый охотничий азарт. А уходя с Воронцовым в гостиницу, он вновь обратился к Рустемовой:
– Совершенно забыл! Алия Кадимовна, хотел бы рекомендовать вам прочесть ещё одну книгу диссидента Комарова «Брожение ума, или искривленное сознание».
– «Искривление», – поправил его вдруг Жернов.
– Да? Возможно… – непринужденно согласился Дубовик. – Так вы возьмите её в библиотеке, прочитайте! – с этими словами он вышел вслед за Воронцовым.
В гостинице, пригласив дежурную, он прошелся по второму этажу, разглядывая каждую дверь. Потом спустился к Марии Савельевне, и, поговорив с ней минут пять, вышел от неё довольный.
Косте Воронцову приказал занять номер, который ему покажет администратор. Сам же ушел, как он сказал, по своим делам.
Первым делом он долгое время беседовал с дежурной. Со стороны могло показаться, что они играют в какую-то игру: Дубовик, находясь у стойки, о чем-то тихо спрашивает, дежурная отрицательно мотает головой, встает и поворачивается к нему спиной, потом возвращается, садится и опять все повторяется. Наконец, женщина опускает голову, что-то говорит, Дубовик утвердительно кивает головой и уходит.
В отделении он поговорил сначала с инспектором Мчелидзе, потом зашел к начальнику ОБХСС и вернулся в гостиницу. Там его уже ждал Ерохин.
Выслушав рапорт подчиненного о том, что по линии КГБ ни к одному из подозреваемых нет никаких «претензий», Дубовик отправил его на помощь Воронцову, снабдив определенными инструкциями. Сам же подполковник заперся в номере и, сидя в кресле, стал, по его собственным словам, «собирать мозаику».
Вечером первым постучался Мчелидзе.
Красивый молодой грузин стеснительно остановился у двери.
– Товарищ подполковник, ваше задание выполнено! – он четким шагом прошел к столу и положил свой рапорт о проделанной работе.
Дубовик улыбнулся:
– Да расслабься ты, лейтенант! Передохни, – он показал на стул. – А я пока ознакомлюсь с твоими исследованиями.
Читая, Дубовик удовлетворенно крякал и кивал головой.
– Молодец! Сделал всё, как я сказал, и даже больше. Всё получилось незаметно?
– Так точно, товарищ подполковник!
– Ну, что ж! Благодарю за службу, можете быть свободны!
Лейтенант козырнул и вышел.
Следом зашла дежурная и сказала, что Дубовику звонят из отделения милиции на телефон администратора.
Звонил Гокке:
– Андрей Ефимович! Управились раньше, чем предполагали! Главный бухгалтер ОРСа, где Карпень проводил проверку, «поплыл». Одним словом, там весьма тепленькая компания из четырех человек, весьма влиятельные личности в нашем городе, играла в карты на деньги. Кстати, ставки были очень крупные, буквально, сотни рублей.
– А наколка?
– Пустяк! В молодости наколол совершенно неприличное слово, теперь заклеивает! – хохотнул собеседник на том конце.
– А вывести – ума не хватает? – фыркнул Дубовик.
– Я с ним ещё не беседовал, но обязательно спрошу. Ребята только сейчас привезли его и всю тепленькую компанию.
– А что с ботинками?
– Обувь у него и в самом деле щегольская, но он в этих ботинках и сейчас! Я специально посмотрел! Спросил, где вторая пара, так он на меня, как на идиота, посмотрел! – Гокке засмеялся. – Сказал, что не имеет привычки возить с собой весь гардероб!
– Ну, что ж, Антон Петрович! Помог ты мне, спасибо! Все мои догадки подтверждаются! А уж, коль это твоя епархия, у меня подозреваемых меньше!
Вернувшись в номер, Дубовик застал там Калошина. Поприветствовав товарища, он плюхнулся в кресло, удовлетворенно улыбаясь.
– Ну как? Быстро ты вернулся! Молодец! Ты мне очень нужен! Вообще, сегодня все работают на редкость оперативно и продуктивно!
Калошин, польщено, достал из папки два тома уголовного дела, на обложке которых крупными буквами была написана фамилия «Буцевич».
Дубовик в двух словах описал разговор с Гокке, чем вызвал весьма негативную реакцию со стороны Калошина.
– Наверняка, и коммунисты среди них есть! И ведь, смотри, что интересно: если бы не наше дело, никто бы и не шелохнулся! – он в сердцах выругался.
– Ладно, не кипятись! – подполковник похлопал его по плечу. – Теперь «справедливость восторжествует»! Меня больше восхищает Мария Савельевна: это ж надо так точно определить настроение Карпеня! Приходил довольный, но не от женщины! Карман поглаживал! Конечно, если там внушительная пачка сторублевок! А когда продул, обозлился на весь свет! Зато теперь мы вплотную подобрались к Лазареву! – Дубовик показал кулак воображаемому врагу.
– Опять будешь использовать меня вслепую? – укоризненно произнес Калошин.
– А вот и нет! Давай сначала поужинаем, потом посмотрим дело, полистаем, прощупаем, всё взвесим, и обсудим мой план. Жалко, что Доронин твой запоздал со своей информацией. Но ничего, все, что привезет, возможно, пригодится следователю, – Дубовик встал и махнул Калошину, предлагая пойти в ресторан.
Усевшись за столик в самом укромном месте зала, мужчины огляделись. Увидев сидевших у эстрады Рустемову и журналиста, молча перекинулись взглядами.
Немного погодя, Калошин спросил:
– Послушай, Андрей, как я понимаю, стычка у тебя с прокуроршей всё-таки произошла?
– Пересказывать подробно не стану – не в моих правилах обсуждать поведение влюблённых женщин, скажу только одно: инициатива встречи исходила от неё и закончилась ничем. Противостояния больше нет, и не будет! Моему реноме ничего не угрожает, – Дубовик говорил спокойно, между делом читая меню, утвердив тем самым Калошина в честности своих слов.
Тем временем оба увидели, что Жернов встал и, сказав что-то на ухо своей спутнице, быстро вышел из зала. Дубовик проводил его внимательным взглядом. Точно так же он посмотрел на журналиста, когда тот вернулся назад.
– И что это ты, Андрей Ефимович, так наблюдаешь за этим писакой? Он что, тоже под подозрением? – Калошин, как бинокль, приложил пальцы к глазам.
Дубовик улыбнулся этому жесту, но объяснил серьёзно:
– Пока убийца не пойман, приходится подозревать всех!..
После ужина взялись за дело семьи Буцевича.
Страшные фотографии загрызенных двух взрослых и двух детей вызывали в одно время и омерзение, и жалость. И как бы мужчины, по роду своей деятельности, не привыкли к самым страшным смертям, эта была, пожалуй, самая отвратительная и безжалостная, тем более что исполнителями были созданные человеком монстры. В том, что крысы были запущены в дом намеренно, и Дубовик, и Калошин поняли из материалов дела сразу. Удивляло лишь то, что никто из расследовавших это убийство, не обратил внимания на очевидные факты, которые, много лет спустя, повлекли за собой страшные преступления.
Некоторое время ни о чем не хотелось говорить.
– Ну, а что там у тебя? – наконец разжал губы Калошин.
Всё, что рассказал о своем расследовании Дубовик, поразило его своей очевидностью, хотя доля скепсиса оставалась. И он, поразмыслив немного, высказал свои сомнения:
– А если ошибаешься, Андрей?
– Ну, подумаешь, извинюсь! Велика важность! Только не хотелось бы, такая стройная версия! Нет, уверен, всё верно! Подумай сам: если это не он, тогда кто? Ни один больше не вписывается в эту схему! Так что, давай пока отдыхать! Если Ерохин с Воронцовым подтвердят весь мой расклад, утром будем брать! Оружие? На месте? – Дубовик, вопросительно, посмотрел на Калошина.
– Все в порядке – с собой! – показал тот под левую подмышку. Помолчав, сказал:
– Но ведь, как ты говоришь, сравнение фотографий ничего не дало!
– А это, как раз, укладывается в мою схему! Но эти объяснения, если ты не против, потом! Сейчас я, действительно, хочу отдохнуть и ещё раз всё обдумать! – Дубовик в подтверждение своего намерения, разделся и забрался под одеяло. Тебе предлагаю сделать то же самое! – он шумно зевнул и замолчал.
Калошин понял, что теперь до утра не услышит ни одного слова от этого человека.
Глава 17
Рано утром в номер вернулся Ерохин:
– Товарищ подполковник! Ваше задание выполнено! Всё было так, как вы и предполагали!
Дубовик, стоя у зеркала и протирая побритое лицо влажным полотенцем, всем телом повернулся к капитану:
– Молодцы! Хвалю! – надев пиджак, похлопал себя по карманам и проверил пистолет, передернув затвор. – Значит так, Ерохин! В номер идем мы вдвоем с майором, вы с Воронцовым подстрахуете за дверями. В окно он не сунется: рамы двойные, да и заклеены намертво. И… не думаю, что успеет! Приказ ясен?
– Так точно!
– Тогда – вперед!
Шаронов при виде ранних гостей соскочил с кровати, засуетился, кинулся к ним навстречу в предвкушении очередного угощения, но Дубовик мягко отстранил его и кивнул Калошину:
– Позаботься! – сам подошел к Зябликову, сидящему на застеленной кровати, и спокойно сказал, протянув руку:
– Ну, привет!.. – тот, не скрывая удивления, от неожиданности подал свою и хриплым ото сна голосом спросил:
– Что за хрень? Вы, чего это, с утра? – и буквально раскрыл рот, глядя на защелкнутый, на его правом запястье, наручник. Второй тут же звякнул о металл, надежно приковав мужчину, одетого в шелковую пижаму, к спинке кровати. Дубовик пояснил: «Так надежней!», и, посмотрев на Калошина, добавил:
– Ну, что майор, без единого выстрела! Не люблю лишнего шума! – и подмигнул.
Наконец придя в себя, Зябликов, брызгая слюной, закричал тонким голосом:
– Ты!.. Ты, сука!.. – и потянулся свободной пятерней к лицу Дубовика.
– Невежливо, гражданин… Лазарев! – подполковник перехватил толстое запястье беснующегося мужчины и больно вывернул ему руку. Тот застонал, грубо выругавшись, и зло сказал:
– Путаете вы что-то, товарищ… Как вас там? Я буду жаловаться! – и с силой собрал в кулак край тонкого байкового покрывала, при этом на лице его ещё сильнее проступили коричневые пигментные пятна.
– А вот это – пожалуйста! Только сначала я докажу вам, что ни в чем не ошибаюсь! Потом, думаю, жаловаться отпадет охота! Потому что, отвечать вам, гражданин Лазарев, придется не только за нынешние преступления, но и за прошлые!
– Ты докажи, докажи сначала! Какой я тебе Лазарев? Гонишь ты все! – язык толстяка неожиданно стал сухим и шершавым, и едва подчинялся своему хозяину, а зубы стали едва заметно постукивать в такт мелкой дрожи, пробирающей все его полное тело.
– Ну, вот, и «феня» прорезалась, а говоришь – фольклорист!
Дубовик оглядел его с ног до головы, размышляя, как лучше поступить: шелковые пижамные штаны Зябликова для зимнего времени не подходили, а надеть брюки тому было не с руки.
Подполковник бросил взгляд на Шаронова. Тот сидел, как вкопанный, раскрыв рот. Калошин с едва сдерживаемым смехом наблюдал за лектором, у которого от удивления от всего происходящего тряслось одно колено, а вместе с ним и рука, лежащая на нем.
Дубовик тоже не выдержал и улыбнулся комичности позы Шаронова, но тут же, сделав строгое лицо, поманил трясущегося лектора к себе.
Тот, подтянув растянутые на коленях трикотажные кальсоны, резво подбежал к подполковнику.
– Помогите этому гражданину надеть штаны, – Дубовик кивнул на, лежащие на стуле, брюки, но, когда Шаронов потянулся за ними, подполковник сам взял их и быстро ощупал карманы. – Можете надевать.
Лектор мелко закивал и, с опаской поглядывая на разгневанного соседа, присев на корточки, взялся за дело, но это выходило у него настолько неловко, что Лазарев разозлился и, толкнув Шаронова ногой в грудь так, что тот завалился на спину, сам, извиваясь, как гусеница, кое-как влез в штаны. При этом он громко упражнялся в «изящной» словесности, обрушивая на голову Дубовика все мыслимые и немыслимые кары, и не только небесные, но и от себя лично.
Подполковник же на все выпады задержанного лишь иронично улыбался, внутренне довольный проведенным арестом. Оставалось ещё одно серьёзное дело, и, чтобы не сорвать его, Дубовик оставил с Лазаревым Ерохина и Воронцова, а сам в сопровождении Калошина направился к другому номеру.
На короткий стук дверь открыла Рустемова. Стоя на пороге в домашнем халате, накинутом на шелковую ночную сорочку, она, сначала посмотрела с недоумением, а потом с гневом произнесла:
– Что вам здесь надо?
– Великодушно прошу простить нас, но интерес наш направлен на вашего юного ферлакура, – Дубовик галантно отодвинул женщину в сторону и, не обращая внимание на её протестующий жест, прошел в номер.
На двуспальной кровати под теплым одеялом нежился в объятьях Морфея полуголый журналист. На шум у двери он лишь пробурчал что-то сквозь сон, и, даже когда Дубовик сдернул с него одеяло, подобрал под себя колени и попытался укрыться.
Но вдруг открыл глаза и резко сел на кровати, свесив на коврик стройные мускулистые ноги.
– Простите, не понял?.. – он сонно смотрел на Дубовика и пытался осмыслить пикантную ситуацию, в которую попал, как ему показалось, из-за связи с Рустемовой. Потом шумно зевнул и насмешливо произнес: – А, так вы поэтому?.. – он кивнул в сторону женщины. – Ну, извините, я не виноват, что предпочтение отдано мне, ведь так, мон трезор? – он попытался нежно улыбнуться подошедшей к постели Рустемовой. – Согласитесь, подполковник… – Жернов потянулся за брюками, – …главенствующая роль в выборе…
Дубовик грубо оборвал его:
– Если ты собираешься продолжать дискуссию на тему любви, вынужден тебя разочаровать: мы с майором здесь по-другому поводу, – он пронзительно посмотрел в глаза журналиста, тот медленно повернул голову в сторону Калошина и, уже догадываясь об истинной причине появления офицеров в номере, побледнел и издал какое-то жалкое хлюпанье. А в глазах заплескался животный страх. Не своим голосом Жернов пробормотал:
– Я не виноват… Он меня заставил…
Дубовик удовлетворенно хмыкнул:
– Ну, вот, Геннадий Евсеевич, и первое признание!.. А ты не верил, что это он!..
Но тут внезапно вмешалась Рустемова:
– Вы можете сказать, что здесь происходит? Хамски врываетесь в мой номер, хамским образом поступаете с моим, подчеркиваю: моим гостем!.. Я требую объяснений!
– Упуская совершенно непонятные мне обвинения в хамстве, и, учитывая вашу, подчеркиваю: вашу личную заинтересованность, приглашаю в свой номер, где гражданин Жернов – очень на это надеюсь! – продолжит свою исповедь. И хочу предупредить, что дело переходит под юрисдикцию КГБ, поэтому никаких отчетов от меня не ждите.
Повернувшись к журналисту, он тихо, но твердо сказал:
– Сейчас ты оденешься и пойдешь с нами, без наручников: пожалею твою эстетическую натуру, но предупреждаю… – он дотронулся рукой до кобуры под мышкой, – только дернешься!.. Оценить мою меткость ты сможешь уже там!.. – Дубовик показал глазами наверх, хотя понимал, что ему даже не придется вынимать оружия: парень был совершенно сломлен и раздавлен, даже в какой-то момент показалось, что он теряет сознание.
Крепко держа Жернова за локоть и буквально волоча его к двери, подполковник бросил взгляд на женщину: уже начиная догадываться, что произошло, она вдруг покрылась красными пятнами, глаза потухли, а в мозгу билась лишь одна мысль, есть ли её вина во всем этом?
Дубовик же тихо произнес:
– Книгу верните, это, действительно, вещественное доказательство.
Увидев Лазарева, Жернов отказался произнести хотя бы слово, а тот, напротив, буквально сжигал парня ненавидящим взглядом.
– Я вижу, что ты боишься этого человека, – Дубовик сел напротив журналиста. – Смею тебя заверить, что он уже никогда не выйдет на свободу, а вот ты можешь себе помочь. Молодость твоя, конечно, явно закончится на зоне, но время пожить и вкусить все прелести жизни у тебя ещё будет. Но для этого ты должен просто всё правдиво нам рассказать.
Видно было, что слова подполковника подействовали на парня, но в этот момент Лазарев, недобро усмехнувшись, произнес:
– Вы сначала докажите, что я этот… Лазарев! Или есть свидетели, которые могут меня узнать?
– Прекрасно! С этого мы и начнем! Пока придет машина с нарядом милиции, я успею объяснить, каким образом в вашей внешности, гражданин Лазарев, произошли чудесные изменения, сыгравшие вам на руку. – На эти слова тот лишь презрительно фыркнул. – Понимаю ваш скепсис, и, тем не менее… – Дубовик отошел к окну и присел на подоконник, сложив руки на груди. – То, что ваше тело приобрело столь внушительные размеры, это не ваше желание, а следствие заболевания, называемого, попросту, слабостью печени. Да-да, именно так, а не циррозом, который у вас определил врач на зоне. В медицине я не силен, поэтому допускаю, что какие-то общие признаки у этих болезней есть, но в отличие от цирроза ваше заболевание не смертельно, хотя, наверняка, доставляет вам массу неприятностей. Ваши влажные холодные руки при первом нашем рукопожатии и большие пигментные пятна сразу напомнили мне разговор с одним очень талантливым врачом. Он-то мне и объяснил, что слабость печени возникает от нескольких причин, среди которых стрессы, нарушение нормальной жизни, а главное: отравления ядами. Все это у вас присутствовало, особенно если учесть некоторые неудачные опыты, повлекшие за собой не только утечку отравляющего вещества, но и взрыв в лаборатории. И как следствие: несколько лет зоны. Улавливаете? – Лазарев, проигнорировав вопрос, отвернулся, зато все остальные, присутствовавшие в комнате, слушали с большим вниманием.
– Так вот, он же мне пояснил, что при внезапном изменении жизненных обстоятельств, у таких больных начинается резкое увеличение веса. Особенно, если меняются физические нагрузки, питание. Это произошло, когда вы освободились. Боль в боку осталась, не так ли? Она возникает при увеличении физических нагрузок и при неправильном питании, в частности, от алкоголя. Но очень быстро проходит. Ведь так? – Лазарев по-прежнему молчал. – Так! – уверенно ответил за него Дубовик. – И это подтверждает, что я прав!
В этот момент в номер вошли два милиционера.
– Ну, вот и почетный эскорт! Ерохин, препроводи гражданина Лазарева в камеру, разговор с ним продолжим позже. Жернова привезем сами.
Дождавшись, когда задержанного увели, Дубовик снова сел напротив Жернова и долгим взглядом посмотрел на него.
– Ты умный парень, Максим! Одаренный, грамотный, начитанный! – он вдруг улыбнулся. – А знаешь, почему я понял, что в библиотеке был ты?
Жернов дернулся, как от удара, и с нескрываемым ужасом посмотрел на подполковника.
– Да-да, ты был там, в ночь гибели библиотекарши Слепцовой. Так вот, помнишь, я назвал книгу «Брожение ума или искривленное сознание»?
– Искривление, – машинально, сглотнув тяжелый ком, поправил его журналист.
– Вот-вот! В прошлый раз ты сделал то же самое, чем себя и выдал! – Жернов с немым вопросом и страхом смотрел на Дубовика. – А теперь я тебе кое-что объясню. Видишь ли, книга эта была написана, как я и сказал, неким диссидентом Комаровым ещё в начале двадцатых годов, а в двадцать пятом он был арестован и расстрелян. Книга его была запрещена и по приказу высшего руководства срочно изъята из всех книжных магазинов и библиотек. Тираж был небольшой, поэтому, можно сказать, что, практически, все экземпляры были уничтожены. Во всяком случае, в Москве её отыскать невозможно. То, что она оказалась в Энской библиотеке, это невероятная случайность: видимо, кто-то из дарителей принес её, а библиотекари не обратили внимания и внесли её в свой каталог. Когда я после гибели Слепцовой осматривал в библиотеке полки с их содержимым, то рядом с научной литературой нечаянно наткнулся на книгу Комарова. Видимо, женщины, работающие там, не читали этого бреда и не знали к какой литературе отнести сие произведение, вот и поставили, куда придется. Поэтому, видеть её мог только тот, кто перебирал научную литературу. А то, что ты поправил меня, когда я неправильно произнес название, убедило меня в мысли, что ты её видел и, возможно, полистал. И поправил меня ты потому, что для тебя, как для гуманитария, сказанное мною прилагательное вместо существительного было неприемлемо, резануло слух. Я прав? – Жернов едва заметно кивнул.