У Мирона был Colt's

Айко, раздражённый таким могучим лаем, тоже принялся тявкать без умолку. На руках спокойно сидеть он уже категорически не желал и бегал то на заднее сидение, то на водительское, то снова запрыгал к «маме» на колени. Удивлённый новым местом и собачьим лаем, он из шкуры вон лез от переполнявших его эмоций.

Наконец, за калитку вышла женщина, высокая блондинка в красивой дубленке, которая не очень-то подходила к валенкам, в которые она была обута. Но ее аккуратная стрижка «боб-каре» и очки «кошачий глаз» позволяли ей производить впечатление ухоженной интеллигентной женщины. Лет сорока-сорока пяти.

Горохов поздоровался первый:

– Здравствуйте! Вы Татьяна Николаевна?

– Здравствуйте, да, я. Только я не «Николаевна», а Николаева – это не отчество, а фамилия…

– Ой, извините, я перепутал…

– Да ничего страшного… Вы Гороховы? За ключами?

– Да… Вот приехали, как договаривались…

– Это славно… Давайте я с вами поеду… Всё покажу вам там…

– Спасибо, я ж уже смотрел…

– Ну мне в любом случае придётся ехать, мне кой-какие вещи откуда надо забрать, да и жене вашей объясню правила проживания, она-то не видела и не знает…

– Ну да… Как хотите… Садитесь назад, правда, у нас там собака, ну вы не бойтесь, он добрый, щенок ещё…

– Собака – это прекрасно! Собак я люблю! У меня у самой, вон слышите, «чудовище» какое…

– Ага… Московская Сторожевая?

– Да…

Женщина ловко села в автомобиль, поздоровалась с Лидой, представившись Татьяной Олеговной. Отвесила Айко парочку искренних комплиментов и взяла на себя роль штурмана, стала указывать Горохову дорогу, хотя он помнил ее с прошлого раза, но перебивать действительную говорливую тетку ему не хотелось, и он ехал по ее указке мимо шумной водокачки, мимо разрушенной церкви, все ближе и ближе к дому старика Сухинина.

Тем временем Татьяна Олеговна болтала, не умолкая, ни радио, ни лаянье шаловливого Айко не были ей помехой, она спросила у Горохова, что случилось с его машиной, а услышав про невообразимо огромную воронью стаю, ответила как-то туманно и уклончиво: «Тут у нас всякая чертовщина случается, мы уже привыкли, и вы не обращайте внимания…»

Услышав это, Лида опять помрачнела, все усилия мужа, которые он предлагал, чтобы успокоить ее, пошли насмарку…

Горохов тут же почувствовал это, и ему захотелось силком вытолкать языкатую блондинку из машины, хотя от ее слов и у него пошли мурашки по коже. Но ее было уже не остановить, и единственное, что ему осталось, это время от времени вставлять свои «пять копеек» в их с Лидой разговор:

– Вообще-то мы этот дом, который вы сняли, просто по старой памяти называем домом Сухинина, а он уже давным-давно принадлежит Мирону Пантелеевичу, а ещё с тех пор, как он пропал без вести…

– Кто пропал??? Хозяин дома???

– Да нет же! Я ж вам говорю, хозяин сейчас Мирон Пантелеевич… С ним всё в порядке, слава богу! Он в Москве живёт, ну и к нам в Маломздовск тоже приезжает иногда, он же тут родился и вырос…

– А… а пропал-то кто?!

– А пропал дед Сухинин… уже давно… ещё в девяностые… Сейчас-то его уже и на свете-то давно нету… Если он ещё тогда не погиб… говорили, что утонул в нашем пруду… Вы видели, какой у нас тут пруд шикарный???

– Угу…

– Но труп его так и не нашли, хотя, может быть, делали вид, что искали… Кому он нужен-то, чтобы его искать по-серьёзному… Ему-то уже тогда лет сто было, как не больше… Вполне возможно, что в полиции без должной скрупулезности отнеслись к этому делу… Ну, я точно не знаю, я только так думаю… Я-то ещё тогда совсем маленькая была… А моя бабушка – баба Тома – она тоже уже умерла давно. А была когда-то сиделкой у деда Сухинина. Он дед одинокий был, не бедный. И мы – мои родители – надеялись, что дед бабе Томе имущество отпишет. Но нет, он Мирону Пантелевичу всё подарил… Как раз перед самым своим исключением… Я-то хоть и не особая в эти дела вникала, ещё маленькая была, но до сих пор помню, какой это удар был для моих родителей!

– Что? То, что старик пропал без вести???

– Да нет! Ну, при чем здесь это… Они горевали, что дом им не достался… А дед, ну что, дед, он все равно такой старый был, своё пожил… А мы – дети – и вовсе его боялись до ужаса!

– А почему боялись?

– Так он страшный был, как чёрт! Да ещё говорили, то ли сектант, то ли колдун…

Услышав эти слова, Горохов, который и так уже скрипел зубами от злости, все же решил урезать болтливую тётку и произнес с раздражением в голосе:

– Ну хватит! Хватит вам мою жену пугать!

– А что я ее пугаю?! Я не пугаю! Она спросила, я ответила, только и всего… Чего бояться-то? Стрик Сухинин уже давно на том свете… Да и дом-то этот уже не его, даже это мы просто так называем «дом деда Сухинина», а на самом деле дом принадлежит Мирону… Мирону Пантелевичу…

Последняя фраза прозвучала так, будто женщина сначала хотела произнести имя без отчества, но потом испугалась, будто кто-то невидимый и всесильный может наказать ее за такое панибратство, и произнесла имя подчеркнуто уважительно: «Мирон Пантелеевич».

Лиде почудилось в этом не то что даже уважение, а прямо-таки раболепство, и она с любопытством спросила Татьяну Олеговну:

– А кто он такой, этот Мирон Пантелеевич???

– О… Мирон Пантелеевич – это сын нашего профессора Пантелея Всеволодовича Тимофеечкина… Вы знаете про завод фианитов, которым знаменит на всю Россию наш Маломздовск???

– Знаем, конечно! Мы, можно сказать, из-за него сюда и приехали!

– Да, все едут к нам из-за него… Со всей России и из-за границы… Всё-таки «бриллианты» – это очень притягательная вещь…

– Ну да…

– Ну так вот, этот завод когда-то принадлежал Пантелеймону Всеволодовичу, но они с женой давно иммигрировали к дочке в Париж, а заводом теперь управляет их сын Мирон Пантелеевич… У него и сестра знаменитая натурщица Зоя Тимофеечкина, может, слышали???

– Неа…. Мы искусством не интересуемся…. Это зря, это очень зря, молодые люди! Я вот библиотекарь, и книги – это вообще единственная вещь в жизни, которая меня по-настоящему интересует и радует…. Ну, ещё внуки, конечно…. А вы…. Не интересуетесь искусством, книгами, вы же сами себя добровольно ограничиваете…. Вот представьте, что у вас есть возможность питаться по-королевски, а вы едите лишь только картошку в мундире, и при этом не ощущаете себя ущемленными, добровольно выбирая такой скудный рацион. То же самое, когда вы вместо того, чтобы по галереям ходить, книги читать. Сидите в своих смартфонах…

– Это да…. Ну что поделать…. Сейчас время такое…

– Время, Лидочка, всегда одинаковое…. Тут дело не во времени, а в личном выборе каждого человека…

– Вот взять, допустим, опять же Тимофеечкиных…. И сам Пантелей Всеволодович, и сын его, и дочка, их фотографии висят у нас в городе на доске почета! Вот это люди – вот это семья! Соль Земли, так сказать…

Горохову чертовски надоело слушать эту неугомонную тётку. Она просто уже достала их, без устали рассыпаясь в комплиментах в адрес этих самых Тимофеечкиных. Лиде до чёртиков надоело выслушивать про них, и она, и Женя уже вконец запутались, кто такой Пантелей? Кто такая Зоя? И куда делся дед Сухинин?

Понятно было лишь одно: у всех у них денег как у дурака махорки, и можно было бы предположить, что именно с этим и связано то, что библиотекарша так распинается на их счет, раз ей доверяют ключи от дома, который сдают, значит, она общается с хозяином Мироном, а он, как поняли Гороховы, тут местный авторитет, который сам живет в Москве, а старый дом сдает. От этого всего пахнуло какой-то мафией и криминалом, и Лиде стало очень противно и муторно на душе, а Татьяна Олеговна все твердила, как заведенная, какой Мирон Пантелеевич распрекрасный и как им повезло снять именно этот дом – дом деда Сухинина. И что, если им повезёт ещё больше, может быть, они даже увидятся с самим Мироном Пантелеевичем!

Николаева и не собиралась прекращать «пытать» Гороховых, и, если бы была возможность, то, наверное, рассказала бы им всю биографию Тимофеечкиных до седьмого колена, но, слава богу, они подъехали к нужному дому, и тема разговора сменилась сама собой…

Часть 2 Глава 2

***

Напрасно надевался Мирон, что после обряда инициации Фортуна станет благоволить ему, как обещал старик Сухинин. Как оказалось, для этого простой клятвы недостаточно. Для того чтобы воистину сделаться хозяином своей судьбы. Чтобы обрести возможность самому писать сценарий своей жизни и событий, происходящих вне ее. Чтобы Santa-Novia помогала исполнить все заветные мечты. Чтобы активировать силу магических артефактов, в том числе и волшебных зеркал, нужно, чтобы все факторы сошлись воедино, и всё гораздо сложнее, чем хотелось бы нетерпеливому Тимофеечкину.

Во-первых, нельзя проводить инициацию и дарить магические артефакты никому из кровных родственников прежнего владельца. Сама судьба должна столкнуться нынешнего и будущего обладателей магических предметов. И встреча их непременно должна быть случайной. Потому что артефакты, как и сама магическая сила, должны быть неожиданным подарком и не могут передаваться по наследству или в качестве благодарности за что-нибудь. Во-вторых, карты Таро должны подтвердить, что предполагаемый человек действительно избранник судьбы. Кандидат не должен соответствовать каким-то особым требованиям. Не обязательно быть сильным или умным, добрым или, наоборот, способным творить зло. Даже наоборот, у одаряемого должен быть какой-то физический недостаток: косоглазие, хромота, заикание, родимое пятно на видном месте. Крипторхизм, шрамы или следы от оспы. Лишние, сросшиеся или, наоборот, отсутствие одного или нескольких пальцев на руках.

Получить в подарок предметы, обладающие великой силой, может вполне обычный человек. И не важно, верит ли он сам в свои силы и в мистику. Он может вообще не мечтать ни о чем великом. Довольствоваться малым или, наоборот, быть вечно недоволен жизнью. Это всё неважно!

Лишь несколько условий должны быть строго-настрого соблюдены. И все они имелись у Мирона Тимофеевича: между приемником и наставником не должно быть кровного родства, да и вообще родственных связей. Корысти как с одной, так и с другой стороны. Избранный должен иметь заметный физический изъян. Гадание должно подтвердить необычную судьбу этого человека. А что самое важное, обязательно нужно вступить в законный брак именно со своей второй половинкой. С тем, кто действительно предначертан судьбой. Сколько угодно у тебя может быть браков и свадеб до этого, но Santa-Novia не будет помогать до тех пор, пока не встретишь свою любовь, предсказанную на картах Таро. И волшебные зеркала, соответственно, магической силы не напитают до тех пор, пока не познаешь силу настоящей любви.

Мирон не мог осуществить это, потому что повстречал деда Сухинина, ещё будучи совсем малолетним. А потом, когда повзрослел, в моменты просветления, когда…

Вспоминал Сухинин и то, что тот ему напророчил встречу с суженой в своём же доме. Он ждал этого момента до боли в сердце, до слёз. Но вот ему уже исполнилось и восемнадцать, и двадцать, и больше! А нагаданная много лет назад встреча с истинной любовью всей жизни так и не происходила. Мирон временами осознавал это и даже впадал в отчаяние, но дед, пока был рядом, всегда успокаивал его такой фразой: «Когда я встретил свою настоящую любовь, мне было семьдесят два года. И вместе мы были всего лишь пару часов. Сейчас я живу на свете уже не первую сотню лет и до сих пор помню каждую минуту, что судьба позволила мне находиться рядом с моей любимой…»

Эти слова на впечатлительного Мирона обычно производили обратный эффект. И ему становилось ещё грустнее. Парню казалось, что семьдесят два года – это такая голенькая старость, что уже ничего не хочется в этом возрасте, что вся жизнь уже, считай, останется позади и не в радость будет уже и волшебное зеркало, которое может дать бесконечную власть и богатства. И безграничная удача, которую сулит покровительство Santa Novia. И даже невероятно долгая, вечная жизнь не прельщали Тимофеечкина, на взгляд юноши, не было радости в том, чтобы жить так долго, будучи таким дряхлым стариком, каким сейчас был старик Сухинин.

Но Илья Ильич считал иначе и всегда с радостью и в подробностях вспоминал, как впервые встретил своего инициатора. Тогда-то Мирон с удивлением узнал, что имя, данное при рождении у его великовозрастного друга, было совсем другое и не Сухинин он вовсе. Просто дед всякий раз, когда переезжал с места на место, менял имя и фамилию с намерением скрыть свою истинную личность, дабы не пугать людей своим подозрительным долголетием.

Дед мог часами и во всех подробностях вспоминать белые годы. Чувствовалось, что мысли о прошлом доставляют старику неподдельную радость.

Да и Мирон слушал его воспоминания с упоением. Как, впрочем, и всё, о чем говорил ему дед.

Он слышал его историю так часто, что уже и сам мог пересказать ее слово в слово, ну, конечно, только в те моменты, когда морок забытья не затуманивал его разум, и в памяти всплывали моменты, когда Илья Ильич, расположившись на лавочке в своём яблочном саду или в любовном кресле у окна в своей спальне, или на террасе, или в беседке, где они обычно вдвоём передавали дождливую или слишком знойную погоду, тогда Илья Ильич с головой погружался в прошлое и рассказывал Тимофеечкину о том, как он увлёкся эзотерикой и обрёл воистину магистерскую силу.

Тогда мне было пятнадцать лет. Родители мои были крестьянами, и меня с малолетства приучали к крестьянскому труду. Тогда особых поблажек детям не делали, и каждый трудился по мере сил своих, чтобы самому было что поесть и семье своей помочь прокормиться, младшим братьям и сестрам, которых у меня было двенадцать, а я тринадцатый.

Если считать с конца, ну а если по старшинству, тогда выходит, что самый старший. Да и по годам, по тогдашним меркам, пятнадцать лет – уже считай взрослый мужик.

Пора уж мне было о невесте задуматься. Но, несмотря на это, детское любопытство ещё было сильно во мне. И когда бродячий цирк проезжал по нашей деревне в Тобольск, то удержу никому не было, как меня тянуло в то поле, где артисты со своей кибиткой расположились на постоянной. Особенно диковинно было мне видеть клетку с церковным медведем. Мишка был небольшой, да и вообще-то смирный, и, если б я не полез однажды ночью к нему морковиной угощать, ничего, быть может, и не случилось бы. А так вот видишь, Топтыгин, вместо благодарности, приобнял меня так, что я с тех пор головы не могу поднять. Благо циркач-дрессировщик спас меня. Родители думали, что я умру. Но Яков Степанович, хозяин медведя, выходил меня. Конечно же, не просто так, а с помощью магического амулета, могущего исцелять всякие болезни.

Хотя я остался навсегда коллегой, с такой кривой шеей от меня теперь в хозяйстве было мало толку, и ничего не оставалось делать, как уехать вместе с цирком. Так я стал для того самого дрессировщика Якова Степаныча названным сыном. Этого ловкого циркача все боялись, однажды медведь подрал его гораздо крепче, чем меня тогда, и у него просто не было левой половины лица, лишь челюсть была целая, а глаза не было, носа не было вообще. Половина его лица выглядела просто как затянувшаяся старая рана. Все говорили про него, что он колдун и только поэтому медведь так хорошо слушается его и так охотно выполняет все трюки. Что, мол, это только лишь потому, это не медведь никакой, а человек-оборотень, что, мол, Яков сам заколдовал его. А теперь ездит с ним по всяким городам, показывает, как он ловко умеет играть в ладушки и в присядку плясать.

Я один не боялся Яков Степаныча и точно знал, что медведь этот самый обычный, ручной просто. Я знал, что дрессировщик этот, несмотря на пугающую наружность, людей в животных превращать не умеет, но я также хорошо знал, что он способен творить другие чудеса.

Он рассказал мне про эзотерику и подарил мне кой-какие артефакты. «Которые я тебе, сынок, потихоньку-помаленьку передариваю, сынок», – говорил дед, обращаясь к Мирону, который всякий раз слушал его с открытым ртом. Особенно, если нравилась та часть рассказа, где Илья Ильич переходил к тому, как нашёл магические карты Торо и как научился их понимать. По словам Сухинина, на момент их встречи с дрессировщиком тот уже обладал многими артефактами, но магматических карт, а уж тем более волшебных зеркал, которые теперь имеются в коллекции деда, у его наставника и в помине не было. Он даже и не знал о них ничего. И про культ Santa-Novia тоже не слышал.

Всё эти знания и магические предметы приобрёл уже сам лично Илья Ильич.

Карты ему достались в качестве трофея в сорок пятом. В самом конце войны. Тогда-то ему и нагадали, что он станет очень сильным оккультистом-изотериком. А сын его окажет огромное влияние на свадьбу России, потому что будет дорогое время занимать высокий политический пост. Но сбудется это пророчество лишь тогда, когда он встретит свою истинную любовь, а произойти это должно было у Ильи Ильича далеко не в молодые годы. Гадателя, который предрек ему великую судьбу, Сухинин с тех пор больше не встречал, так как тот был высокопоставленным офицером вражеских войск, и его наверняка постигла справедливая кара.

А красивые мистические карты Илья решил оставить в качестве трофея. Тем более, что уже тогда он верил в мистику и видел, да и сам мог творить немало чего сверхъестественного…

С картами было всё не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Года три он разбирался с тем, какая карта что обозначает. Это оказалось задачей не из простых. Тогда всякого рода мистика была под строгим запретом, и за такое увлечение, как гадание на картах, его по головке бы никто не погладил.

Но Илья Ильич был человеком упёртым, и в конце концов ему всё-таки удалось выяснить, что оккультисты в Европе ещё в начале восемнадцатого века догадались превратить обычные игральные карты в магический интернет для представления человеческих судеб и даже судеб целых стран и народов…

Хотя особо склонные к мистицизму люди вообще верят, что люди не причастны к созданию этих волшебных карт. Что первую колоду карт Таро создавали вовсе не люди, а сам дьявол. Что, будто бы он в приступе гнева на всё живое и сущее когда-то ещё до начала времён взял и разорвал Книгу Судеб. Странницы ее раскидал по всей Земле. А люди подобрали их, научившись гадать. Со временем картинки со страниц из Книги судеб перерисовывались, сделались меньше по размеру. И в конце концов обрели известную многим форму карт Таро. По легенде, тот, кто гадает с их помощью, будет проклят.Но Сухинин в проклятия не верил. Он верил в том, что Santa Novia бережёт его и помогает ему во всем.

В этом же он убеждал и Мирона Тимофеечкина. Сухинин с красноречивостью праведника любил повторять: «Я тоже когда-то всё торопился, подгонял свадьбу, так же, как и ты. А зря! Знаешь, как маленькие мудрецы на Востоке говорят: «Ищешь счастье – оно уходит. Встань на месте – само придет…» – а к тебе пришло с любовником, и недоверием, сквозившим в голосе, спрашивал Тимофеечкин. В ответ на это дед Сухинин неизменно сказывал ему грустную историю своей любви. Как согласно пророчеству, будучи по обычным людским меркам в преклонном возрасте, влюбился он в шестнадцатилетнюю красавицу Людмилу. И без согласия невесты договорился на брак с ней, с ее отцом и матерью. В те годы он был уже человеком далеко не бедным и посулил родителям своей возлюбленной такие внушительные деньги, что оба родителя с радостью признали в нём, семидесятидвухлетнем старике, дорогого зятя. И с радостью согласились отдать свою дочку-красавицу за него замуж. Вот только сама невеста неволить себя не захотела и прямо во время венчания выпрыгнула из окна церкви и разбилась насмерть.

От этой трагической истории у Мирона всегда волосы дыбом вставали, и он спрашивал, затаив дыхание:

– Значит, эта легенда про разрушенную церковь – это всё правда?!

– Нет, неправда. Церковь вовсе не рухнула в тот же миг, как умерла Людочка. И гости не погибли, и жених не погиб… А церковь уже потом разрушили. Время такое было…

– Ты, наверное, горевал по своей невесте???

– Ну конечно… Я до сих пор горюю по ней… И ещё не одну сотню лет горевать буду…

– Вот… А ты говоришь: «Счастье само придёт». Где ж твое счастье-то?

– Так оно пришло! Я был непомерно счастлив, когда встретил Людочку! Единственное, о чем я мог мечтать со дня нашей первой встречи, с тех пор, как я увидел ее, так это лишь только о том, как бы сделать свою любимую Людочку счастливой тоже. Но я тогда сглупил страшно и непростительно!

– Что ты сделал?! Ты что, как-то обидел ее?!

– Нет, ты что, я в жизни к своим тем годам совершил немало мерзости и подлости, да и сейчас до сих пор могу сотворить такие вещи, что самому стыдно. Но обидеть Людочку?! Нет! На такую низость даже я не был способен…

– А что же тогда? В чем твоя вина, за которую ты себя простить до сих пор не можешь?!

– Я старый дурак. Не стал смотреться в зеркало! Я не захотел медитировать, чтобы обрести ту силу притягательности, которую мне даёт зеркало! Я хотел, я мечтал, чтобы Людмила сама по своей воле меня полюбила…

– Тебя такого старого?!

– Ну, знаешь… Любовь она ведь разная бывает… Полюбить ведь можно не только за красоту и молодость, но и за душу человека. А душой я всегда молод. И в семьдесят два был. Да и сейчас…

– И почему же тогда у тебя не получилось добиться взаимности от своей невесты?

– Ну, в те времена до свадьбы было встречаться не принято… А как только нас повенчали, Людочка от отчаяния и горя решила лишить себя жизни…

– А как же медальон? Тот, который ты мне подарил, почему он не подействовал?

– Я не знаю… Наверное, потому, что мы в церкви были, а там, да и вообще во всяких богоугодных местах никакие магические амулеты не работают… Да и потом, амулет этот хоть и сильный, но всё ж во сто крат слабее, чем зеркало… Так что счастье-то моё мне судьбою было дано, да только я его не уберег…

Слушая печальные откровения Ильи Ильича, Мирон думал, что уж он-то своего счастья никогда не упустит и, как только встретит свою невесту, сразу сделает всё, чтобы она тоже влюбилась в него…

***

С тех пор, как дед Сухинин покинул Маломздовск, всё своё имущество он официально подарил Мирону. Ему достались, среди прочего, магические артефакты, которые, конечно, были бесценны и порадовать ими даже за баснословно большое деньги Тимофеечкин не собирался. Но также согласился, по юридически заверенным документам, двадцатилетнему парню достались от соседа в подарок: дом с садом и огородом, доверху набитый дорогими антикварными вещами и картинами. Внушительная сумма на сберкнижке и ещё большая, наличными, которую Илья Ильич прятал в тубусе за сервантом в зале. А так как комната была порядком захламлена, добраться до тайника было не такой уж лёгкой задачей, как это может показаться на первый взгляд.

Хотя, как только Мирон завладел всем этим, тут же перепрятал деньги. Он, сославшись на больную спину, попросил одну из своих подруг сшить себе корсет якобы для поддержания осанки. А сам распорол его и складывал туда пачки наличных. Никаких подразделений гашения корсета у окружающих подразделений не позвало, потому что Мирон действительно был сильно худой и сутулый.

Потом уже ближе годам к двадцати пяти он более-менее возмужал, прибавил в весе, и худоба его перестала казаться такой уж болезненной и так сильно бросаться в глаза. Но к тому времени необходимость носить «денежный корсет» отпала, потому как Мирон мог позволить себе надёжный сейф в дорогой квартире с сигнализацией и охраной. Ничего не мешало ему обеспечивать себе безбедную жизнь сразу же, как только в его распоряжение попало имущество деда Сухинина. Но Тимофеечкин не хотел особо светиться перед властями, хотя страна уже сменила курс от социализма к капитализму, но он всё-таки очень боялся, что, если начнет вдруг роскошествовать, то может нарваться на неприятности. И хотя деньги и имущество ему досталось вполне честным путём, не факт, что сам Илья Ильич нажил всё это своим трудом без мошенничества и бандитизма. Не зря же он любил говорить, что Santa Novia благоволит лихим людям. Да и когда говорил про Мирона, про его исключительность, то всё время подчёркивал, что удача его ждёт воровская.

Тимофеечкин никогда не спрашивал у старика про его криминальное прошлое, но, судя по тому, как он безбедно жил, нигде не работая, уже не один десяток лет подряд, а то, может, и не одну сотню лет. И ещё, сколько денег и всякого дорогого барахла подарил Мирону. То логично было предположить, что свои богатства он не с пенсии скопил. А «Зениту» ему было что скрывать, соответственно, Тимофеечкину есть чего опасаться. Но особенно его беспокоила мысль, что власти, да и вообще окружающие узнают про его увлечение оккультизмом и эзотерикой, про его магические артефакты. И хотя в руках незнающих людей большинство из этих мистических предметов – это всего лишь безделушки. Ну или очень дорогие, но всё-таки безделушки. Потому что каждый артефакт нужно было активировать. Но даже после активации в руках обычных людей большинство артефактов работать не будет. Для этого самому нужно обладать неординарной харизмой и очень сильной ментальной энергетикой. Нужно быть человеком волевым и очень самолюбивым.

Даже самый практичный артефакт, такой как, например, Куриный Бог, семь этих камней с природными отверстиями посередине. Оберегали Мирона от болезней и обещали долголетие. И в его случае примета работала, но у другого, обманного человека, камни работать не будут. Так что эта пластмассовая красная с карабинчиком на цепочке ключница, которую Тимофеечкин почти всегда носил с собой, либо пристёгивая к поясу, либо прятал в кармане, помогала только Мирону. Ну и самому, конечно, деду Сухинину. Обычный человек, даже если и слышал про эту примету, что Куриный Бог – речной камень с дырочкой, дарует здоровье, долголетие и защищает от краж и разбоя. Никак не получится эти камни активировать, даже если их найти, как и требуется, семь штук, но это будут просто камни из моря, пруда или речки, только избранные могут их активировать и в полной мере использовать их мощь. Тоже касается и других магических предметов. Очень редко когда всё, что требуется для активизации артефакта, единственное, что требуется, так это его найти и забрать себе. В основном так «включаются» только древние клады, да и то их магия работает вовсе не во благо нашедшему, а наоборот, во вред. Так как на сокровище для их сохранности частенько накладывали проклятья. Но даже такие, такие губительные для человека клады обычно найти так сложно, что один факт такой находки уже может свидетельствовать о том, что кладоискатель, скорее всего, избранный, но просто не знает об этом. Наверняка не верит в сверхъестественное и никогда не замечал в себе каких-то неординарных способностей. Мирон же, наоборот, в себя поверил, вернее, он верил в слова деда Сухинина, который без устали убеждал его в исключительности. А ещё он верил в гадание. Верил, что встретит свою истинную любовь именно в доме Ильи Ильича.

Этот домишко в Малом Здовске он получил сдавать одной из соседок. Эта тётка как раз приходилась внучкой той самой Тамаре, которая когда-то знатно потрепала Мирона за ухо за то, что тот кинул с чердака банку с краской. Все деньги, вырученные от съемщиков жилья, тётка-соседка могла оставлять себе, а взамен должна была без промедления в тот же день, когда квартиранты заезжали в дом, сообщать об этом личному помощнику Мирона, а тот уже обязан был тут же доложить об этом хозяину. Естественно, при условии, если в дом заезжала не старая женщина, которая теоретически могла быть той самой накатанной суженой Тимофеечкина, которую он так ждал. За жизнь у привлекательного и богатого Мирона было много красивых женщин. В студенческие годы завоевывать сердца девчонок ему помогал магический медальон с надписью «Асмодей».

Но с годами Тимофеечкин внешне заметно похорошел. И теперь в отношения с противоположным полом ему помогали деньги и то высокое положение в обществе, какое он занимал. Носить волшебный кулон нужда давно отпала. Теперь его постоянно окружали умелые девушки модельной внешности. Их всегда было даже больше, чем нужно. Сам он никогда не договаривался с ними о встрече, никогда ни с кем из них не обменивался номерами телефонов и не приглашал на свидания и никогда сам лично не платил им за проведенные с ним ночи. Все эти хлопоты лежали на плечах его личного помощника. Парень справлялся с этой задачей прекрасно. И в окружении Мирона никогда не было недостатка в красавицах. Он уже и забыл, когда в последний раз спал с обычной девушкой, ну, с такой, у которой был бы целлюлит и жирок и чтобы она была старше двадцати пяти лет.

О ментальной близости Мирон не задумывался. Жизнь без жены, детей и даже без любви его ни капельки не тяготила. Но это вовсе не значило, что он перестал мечтать о встрече со своей суженой, той, которая ему предназначена судьбой. Хотя ему исполнилось уже сорок три года, он по-прежнему с тем же трепетом и нетерпением ждал, что вот-вот уже совсем скоро в его «медовую ловушку», каким стал дом в Маломздовске, попадется та самая надуманная ему невеста.

Но всякий раз, когда он приезжал по звонку Николаевой или посылал на разведку своего помощника, и тот привозил снимки женщин, поселившихся в доме Сухинина, и информацию о них, Тимофеечкин с горечью понимал, что это не та, которую он так ждал…

Мирон так ждал встречи со своей суженной вовсе не потому, что так уж мечтал жениться. Нет, вернее, жениться-то он мечтал, но не из романтических побуждений, а потому, что дед Сухинин рассказал ему, что Santa-Novia читал сам Илья Ильич, и Мирон с тех самых пор, как в его двадцатый день рождения старик порезал ему губу и заставил поклясться ее идолу, скрепив свою клятву кровавым поцелуем…

Santa-Novia не была похожа ни на одну из религий мира. Впрочем, это и не была религия в традиционном понимании этого слова.

Культ ее зародился по историческим меркам совсем недавно. В 1901 году у неё стали появляться первые адепты, которые верили, что если помолиться статуэтке, изображающей темноволосую невесту в свадебном платье, лицо которой закрывает тонкая фата, но не настолько, чтобы было не разглядеть, что девушка покорно смотрит вниз себе под ноги. На плакатах и медальонах ее изображали все той же смуглой брюнеткой – покорной и хрупкой невестой. Но преступники всех мастей, те, кто читали культ Santa-Novia, свято верили в то, что, если попросить, она непременно поможет в делах и подарит разбойничью удачу.

Santa-Novia, несмотря на ее женственный хрупкий вид, ее поклонники в качестве подношений приносили к ее алтарю – алкоголь, сигареты, всякого рода вещества. Пистолеты и ножи, золото и розы – все это адепты от чистого сердца дарили своей любимой покровительнице, надеясь на ее благосклонность. Santa-Novia – это мексиканская Сонька Золотая Ручка. Но у себя на родине ее культ стал так популярен, что мексиканские власти внесли ее адептов в разряд сектантов, и поклоняться Santa-Novia у них запрещено законом. Но люди, которые верят в ее легенду, не обращают никакого внимания на запреты и всё равно продолжают вымолить удачу в делах у своего кумира, хотя уже и не так открыто, как это было до запрета. С тех пор как там, в Мексике, на Santa-Novia наложили запрет, интерес к ней многократно возрос, и почитателей у нее стало еще больше. В России таких проблем не было, Мирон ни разу не слышал, чтобы кто-то еще, кроме него самого и Сухинина, почитал Santa-Novia. Тимофеечкин думал, что здесь никто даже не знает о том, что существует такой культ.