Первый человек

Тогда и появился вален – в сражении трех армий у горы Ревен. Он появился с войском из льда и снега. Он помнил об основаниях, но не только помнил, но и понимал их! Армия из Цараненных гор был побеждена, но война не окончена.

После Ледяной битвы вален проник сначала в ряды скалистых жителей, стал взращивать там таленов. Жителей равнин и скал было мало, росло новое поколение, незараженное борьбой и неприязнью друг к другу. Однако Берейтор не хотел объединения перед лицом общего врага. Многие уже называли это пустым тщеславием, которое могло погубить всех. Потому многие присоединились к валену, и на горе Ревен образовалось независимое племя из людей, которые под опекой валена стремилось вернуть потерянную гармонию.

Вален имел какое-то влияние на руководителя скал, Филипа. Но Берейтор, лидер жителей леса, настаивал на продолжении военных действий между таленами – и тиранией подчинял своей воле подопечных. Филип и его люди, видя и понимая непреклонность Берейтора, не настаивали на мире и продолжали воевать, воодушевленные уже чувством защиты оснований.

Но развязка этого бесполезного противостояния произошла сама собой. Жители равнин и скал сошлись в очередном сражении. Вален вместе с таленами вмешались в битву, пытаясь остановить кровопролитие. В разгаре битвы разъяренные противники увидели громадную армию яриков. Четыре армии смешались: вален сражался против яриков, жители равнин и скал – против яриков и против друг друга. Ярики теснили их. В этом ужасе жители скал и равнин начали группами атаковать общего врага. Вместе с валеном и его таленами, – общими усилиями они разгромили яриков, и те убрались прочь.

Жители скал и равнин объединились под руководством Филипа в племя леканов. Берейтор, как выяснилось позже, был убит. Вален был первое время рядом с леканами, рядом с нами, но исчез так же, как и Первопроходец.

С тех пор война идет между леканами и яриками, есть и мы, ревены, выступающие за мир, а если битва – то за леканов – иногда мы помогаем им, учим их таленов, но и на наши границы нападают ярики, и мы воинствующий народ.

Леканами сейчас руководит Леран – это самый мудрый и одновременно сильный человек, которого я когда-либо знал, но его народ истощен. Да и ревены не смогут сдерживать яриков в одиночку, все это знают, – Падиф перевел дыхание и посмотрел на нее, – Вален вернулся вовремя.

Падиф замолчал и испытующе уставился на нее. Она знала, чего он ждет, но не хотела говорить: она сама сомневалась в том, что действительно думает. Во всяком случае, для нее удобнее было уклониться от возлагаемых на нее Падифом обязательств настолько долго, насколько сможет, или до тех пор, пока время и события не подтолкнут ее к прямой ответственности.

– В твоем рассказе много пробелов, – промямлила не слишком уверенно она.

– Да, ты права. Задавай вопросы.

– Ты сказал, что Берейтор был убит. Кем?

– Непонятно. Нет источника, надежного и достоверного, что мог бы сообщить об этом. Берейтора нашли на поле сражения посреди его воинов.

– Берейтор убит неизвестным. Это могли быть ярики, так? Но ведь могли быть и свои? – она не знала, что заставило ее сказать так.

– Никто не знает, но не думаю, что Берейтор был заколот своими же воинами – как ни опустились тогда люди, но честь у них была.

– Возможно… Но очень странно выглядит, что равнинники и скальники так вот и объединились – просто, из-за того, что равнинники решили не слушаться своего командира и помогать скальникам.

– Ты забываешь, что все они находились под угрозой истребления. Да и вален, как мог, расстраивал их вражду.

– Нелогично в этом то, что именно скальники первые пошли на мир – ведь они были сосланы и унижены.

– Да, все так. Но я могу сказать, что именно «скальники», – он передразнил ее, – были не только униженной стороной – они были благоразумнее, их сослали, потому что они были верны основаниям.

– Да, но ведь именно скальники напали, а не равнинники, именно они должны были бороться до самого конца, а они так просто, по твоим словам, пошли на объединение!

– Я говорил, что многое изменилось в сознании людей…

– Да, да, – нетерпеливо перебила девушка, – Новые поколения и всякое такое, но я не верю, чтобы человек мог так быстро все забыть – ведь как-никак, но их отцы, матери были забиты и отосланы на смерть!

– Тогда люди начали вспоминать принципы таленов, а мы всегда внемлем лишь тому голосу, который указывает на истинное решение, независимо от того, чьему разуму этот голос подчиняется и что было в прошлом, – Падиф был неумолим, но она начинала думать, что он говорит это лишь бы не дать убедить себя – она не верила, что он действительно так думает.

Она не могла собраться с мыслями. Ей казалось, что она упускала что-то важное в этом разговоре, хотя не понимала, почему так волнуется из-за этого.

– Постой, ты постоянно говоришь о каких-то основаниях. Я для себя как будто решила, что какая-то сила, которая помогает вам… ну, вроде деревья заставлять ходить. Да?

– Пока такого объяснения достаточно.

Казалось, он говорил ей все, что она хотела, он не лгал ей – она умела различать вранье, но словно какая-то тайна обуревала его изнутри и снаружи. С виду это был простой человек в обычной одежде, но он говорил, как король, а его ятаган был сработан, как для генерала. Он был слишком терпелив и опытен для того задора, который вспыхивал в его действиях и словах. Она не могла разгадать его.

– Падиф, ведь вчера ты устроил побег – это нормально? Меня ищут? – тревога охватила ее, но она осадила себя – ей не за что волноваться, она не преступница.

– А я все думал, когда ты спросишь – видимо, не так сильно ты переживаешь за свою сохранность! – весело сказал Падиф, – Я как раз целый день разведывал, какие последствия имела наша выходка. Почти все заинтересованные в этом люди считают, что ты выбралась без посторонней помощи, но не приближенные собственно того, кто заточил тебя в темницу, да и он сам. Они, из того, что было в зале у правителя, поняли, что ты особенный пленник, не знаешь таленов, говоришь на забытом языке, ведешь себя иначе, а, следовательно, даже не подумаешь сбежать. Ни братья наши стражники тюрьмы, ни кто-либо другой не подозревается в предательстве, чему я откровенно радуюсь. Более того, я думаю, правитель знает, что ты со мной. Но он не знает, где именно. Это место сокрыто.

Он замолчал. Она тоже не сразу заговорила.

– Если я останусь с тобой, чего ты ждешь от меня?

– Я хочу сотворить тебе мир без сомнений и доказательств. От тебя я жду лишь принятия такого мира: мира, каков он есть.

– Падиф, скажу откровенно. Своими словами ты всего лишь просишь меня жить в этом мире. И верно угадываешь мою растерянность. Что настоящее, что призрачное? Реально ли то, что вокруг, или это разум обманывает мысли… – она потрясла головой, – Выбрать без выбора, поверить без веры… Меня всегда это смешило: вера ведь вроде должна быть от сердца, но человек всегда просто выбирает, какая вера ему по душе, значит, это не вера? Вот ты просишь меня поверить и выбрать то, что я не знаю. А у меня ведь нет альтернатив. Хм… Конечно, я могу просто выйти из этой пещеры и замерзнуть где-нибудь в лесу… или нет? Незнание обезоруживает. И как тут выбрать?

– Я уж говорил, что готов обучать тебя, – раздельно и очень глубоким голосом прошептал юноша, и тишина задрожала, – Ты можешь захотеть узнать и получить альтернативы – и это тоже будет выбор.

Девушке нравился ход мыслей Падифа: он был понятен ей.

– А если я не захочу остаться с тобой, но и уходить из нагретого гнездышка здесь не захочу – выкинешь меня в озеро под нами?

– Ну ты ведь его боишься, потому, думаю, придется, – резко разбивая задумчивость в воздухе, с нескрываемой иронией буркнул Падиф, а она улыбнулась.

Впервые за то время, пока она здесь, она вдруг перестала бояться. Она не знала, что именно окрыляло ее, но чувствовала, что в глубине уже приняла решение.

– Послушай Падиф… Чтобы окончательно решиться, мне нужно знать некоторые вещи…

– Ты сказал, что правитель знает, кто мне помог. Значит и ты в опасности?

– Если ты не заметила, то он изувечил меня и взял в плен так же, как и тебя.

– В этом то и дело, Падиф. Как же ты выбрался из плена и разведывал последствия побега? Как же ты спас меня?

Из ее головы, как из клетки, будто выпорхнула птица на волю: она поняла, что хотела задать этот вопрос с самого начала, и он сковывал ее сознание. Падиф долго не отвечал ей, и она понимала, что он обдумывает свой ответ, чтобы не сказать лишнего.

– Я выбрался из пленения по тем же причинам, что позволили мне разузнать последствия нашего вчерашнего дела, а тебя – освободить, – наконец с суровостью в голосе произнес он, – Дело в том, что мне прекрасно и дословно известно устройство всех наших темниц, я знаю, как проходит охрана, почему разные по статусу пленники содержаться в разных камерах, и, что немало способствует всему предприятию побега, я все-таки обладаю большими способностями, чем многие из таленов!

– Ты так говоришь, словно сидел во всех тюрьмах, что у вас есть! – пошутила она и с ужасом обнаружила, что сама не считает эти слова во всех отношениях шуткой.

– Ну, сидел, может быть, и не во всех, но бывать доводилось в каждой.

– Ага, – она приняла к сведению этот факт как человек, которого клоун в цирке обещает убить ножом, что уже стремится к груди, – Значит, ты сам охранял тюрьмы?

– Да, это так.

– Значит, ты работаешь на правителя?

– Работаю? – неподдельное, невинное непонимание скользнуло в его голосе, – Не понимаю, что это значит. Я защитник горы Ревен и ее народа, потому охранять тех, кто угрожает нашей безопасности – мой долг.

– Да, но ведь правитель заведует тюрьмами?

– Да, он отсылает приказы и пожелания к режиму и участи пленных.

– Значит, ты подчиняешься ему, так?

– Все мы живем под рукой правителя.

Она закрыла глаза. Гнев разлился по ее телу, затрепетал пальцы на ее кистях.

– Но ты ослушался. Почему ты ослушался? Это как-то выгодно тебе и правителю?

Падиф вскочил на ноги, а она испуганно отшатнулась. Он поднял сжатые кулаки перед собой, а лицо его перекосилось в ярости.

– Ты не слушаешь! – прошептал он с трудом и дрожью в голосе, и с каждым звуком он говорил все громче, – Я освободил тебя, потому что верю в тебя! Что бы сделали с тобою? – он сердито, почти свирепо посмотрел в самые ее глаза, – Талены не устают защищать свой народ, а узнать, кто ты, представлялось нам бы первой важностью обороны. Мы ведь не просто посчитали бы тебя за ярика – ты слишком странная и отличаешься ото всех, мы бы посчитали тебя за нового, еще неведомого нам врага! Я служу правителю, почитаю и уважаю его так же, как и гору Ревен с ее жителями, но я выбираю, следовать его указаниям или нет!

Неопределенность ужасна – тебе самой не противно то вверяться мне полностью, то с подозрением подумывать о моих действиях? Сегодня, – ему, похоже, не хватило воздуху, чтобы договорить, – Сегодня, я прошу тебя, определись, ибо далее еще много времени ты не сможешь понять меня, потому только вера в мою преданность будет удерживать твое доверие! – он сорвал со стены свой ятаган – Энди невольно вздрогнула, но он всего лишь закрепил его на поясе и быстрыми шагами вышел из пещеры.

Неожиданно давящее, кромешное одиночество навалилось на нее, холодом, проникая в грудь, каким-то непереносимым весом тесня ее как снаружи, так и изнутри. Она быстро последовала за Падифом наружу.

Темный океан неба благоухал букетами звездных цветов, разбухавших в лиловых облаках. Сонным ропотом ложился шум водопада на холмы, по которым матово разливался иней. Лес нависал, угрюмый и непроницаемый, а камень лоснился под мягким светом луны. Края утеса неожиданно не вписывались в этот пейзаж, как ножом, свирепо разрезая это девственно-чистое пространство.

Прямо у самого обрыва сидел Падиф. Он запрокинул голову вверх, словно пытаясь рассмотреть созвездия. Она в нерешительности остановилась за его спиной. Голова Падифа медленно опустилась, он расправил плечи, не производя ни одного лишнего движения, встал.

– Говори, – сказал он.

– Я хочу доверять тебе, я пытаюсь это сделать, но не всегда получается. Просто я… В растерянности – я не знаю, как я сюда попала, ты ничего не знаешь про мой мир, а я – про твой, но, похоже, это мне придется учиться. Или умереть?.. – она сказала последнее скорее для себя.

– Нет, – твердо оборвал ее Падиф, и толстая морщинка стала углубляться у него на переносице, – Нет, нет, – повторил он, хмурясь все сильнее и сильнее, – Это не выбор, это… Нарушает гармонию вещей, – он резко отвернулся от нее и беспокойными глазами посмотрел вдаль, – Как и вся эта война.

– Падиф! – позвала она его ласково, потому что вдруг ей стало жаль его больше, чем себя, и она схватила его за неприкрытое запястье.

Океан черной волной набросился на ее сознание, а вокруг засверкали молнии – его разум захлестнул ее сильно. Глаза Падифа вспыхнули – на миг он показался ей испуганным, и он отдернул руку. Ладонь девушки повисла в воздухе, мужчина тяжело выдохнул, и взгляд его снова стал непроницаемым. Он поднял голову и посмотрел на нее снизу вверх.

– Хорошо, – сказал он спокойно, и она не могла понять, что он имеет в виду, – А теперь – спать! – и Падиф первым направился к пещере…

Она уснула и одновременно следила за тенями, играющими на потолке со сполохами света от горящих факелов. Внутри у нее было все как-то твердо, в голове давили одни и те же мысли о доме. Но теперь по улицам Кейп-Тира ходили на привычные прохожие, а облаченные в железо и кожаные куртки воины с огромными глазами, повсюду росли деревья, а океан словно перевернулся – он был темный, как если бы свет совсем не попадал в него… А она не могла найти своих родных, она даже не могла найти свою улицу.

Она только вертелась в сумерках. Ей было жарко и холодно, непрекращающаяся боль пульсировала сквозь череп. Ей было сложно дышать – что-то застряло у нее в горле. Пот скатывался со лба, озноб дергал ее мышцы, которые едва держались на костях. Вокруг двигались какие-то тени, становясь то ближе, то дальше. Этот сон длился и длился, не прекращаясь, пугая однообразностью.

Щелк… Треск… Пух… Пух… Треск…

Она повернула голову, ощутив в себе удивительно свежее, очищенное от грязи, сознание и, сладко потянувшись, открыла глаза. В нескольких метрах от нее трещал и попыхивал костер, рядом сидел человек. Несколько секунд она пристально наблюдала за ним, не находя в себе сил подумать, кто это.

Человек поднес руку к пламени и старательно, не спеша, помешал что-то в котелке, который висел над костром. Она вяло проследила за его движениями и словно что-то стукнуло в нее – она ощутила приступ дикого голода, ноздри уловили запах горячей пищи, что готовилась на костре, глаза расширились, а в голове завелись вопросы.

Она дернулась вверх всем своим невесомым, как ей казалось, телом, но с болезненным и удивленным стоном повалилась обратно. В голове у нее зашумело, а суставы неприятно скрипнули. Близко раздался быстрый шорох ног, – и под ее голову пролезла широкая, теплая ладонь, приподняв ее. Энди не могла сопротивляться – череп казался ей неподъемным камнем, и голова ее безжизненно повисла на сильных руках Падифа.

Другая ладонь обхватила ее за спину и с силой потянула вверх.

Ей показалось, что кости ее звенят, как ржавые цепи – она крякнула и кое-как села на кровати. Лицо Падифа было совсем рядом, он стоял, наклонившись и поддерживая ее за плечи. Она ухватилась за его шею и встала на ноги – торс мужчины разогнулся вместе с ней. Она повисла на нем, но почувствовала, что Падиф отстраняется.

– Нет, ты должна сама, – услышала она его голос.

Он поддерживал ее, а она шла к костру. Ноги были набиты чем-то, а спина болела. Наконец, она плюхнулась на скамью перед огнем, взяла из рук Падифа миску с едой. Он сел напротив, отодвинулся от костра, и лицо его ушло в тень, лишь два блестящих круга глаз время от времени проблескивали в этой темноте своим черно-белым сиянием. Ей стало неловко отчего-то.

– Я болела?

– Да.

– Сколько?

– Около семи дней…

– Семь дней! А для меня это был как один сон…

– Да, ты сильно ослабла.

– Придется поработать над этим.

– А то: надо хорошенько подправить твои мышцы, да в мыслях покопаться…

– Что?!

– Я имею в виду, нужно научить тебя жить здесь.

Глава 5

Землю накрыла холодным покрывалом зима. Солнце светило низко и прямо, а небо раскалывалось от своей голубой чистоты. Рокот водопада с правой стороны едва слышался, звук был такой, словно вода спадала на землю громадными плевками. Лес оделся пушистыми белыми шапками, которые сверкали зелеными, еще не успевшими упасть листьями. Гора разгладилась и замерцала синеватыми красками со всех сторон.

Падиф стоял, не шевелясь, заглядывая за край каменной площадки. Его черные одежды резко контрастировали с безупречной белизной уснувшего мира, но свет, пускай и темный, исходил и от него.

Она подошла вплотную к Падифу и, следуя его взгляду, не думая, заглянула вниз. Ровная, затененная невидимыми полотнами, в ее сознание врезалась глубокая гладь воды. Девушка отшатнулась, дрожь и холод пробежали по ее телу. Ей показалось, что кто-то толкнул самое ее сознание. Еще раз заглянуть в озеро она не отважилась.

– Как ты не боишься смотреть в это озеро? – неуверенно спросила она.

– Он не вызывает страха в разуме, у которого нет ограничений, – с этими холодными словами черные глаза его посмотрели на нее.

Словно это не он смотрел: глаза блестели и были больше, чем он сам, в них было больше жизни, чем могло вместить его тело. Где-то внутри его разума укладывались силы, которых она никогда бы не одолела. Эти силы давили на нее, и она тонула в их черном блеске… Пока Падиф вдруг не открыл рот и не засмеялся – очарование его взгляда испарилось, и он будто помолодел, хотя не был стар.

– Сколько тебе лет? – неожиданно и задумчиво спросила девушка.

Он сказал. Он не был много старше ее в физических годах.

Легкими шагами он подошел к другому краю утеса. Энди не шелохнулась – он остановился и обернулся.

– Ты что стоишь? Пойдем!

Падиф, повернувшись, ступил прямо в обрыв – глаза девушки округлились от ужаса, а он уже занес над бездной вторую ногу и, спустя мгновение, весь скрылся. Она с приглушенным криком бросилась к пропасти: в скале была выдолблена крутая лестница, а Падиф, задирая голову кверху в ожидании, стоял внизу. Лестница спускалась к самому берегу черного озера.

– Эй, как же мне спуститься? – возмущенно крикнула она ему вдогонку.

Но Падиф только махнул рукой.

Она распласталась на плато, запрокинула ногу за край и нашарила ступеньку. Она попыталась слезть с лестницы аккуратно, но в результате просто соскользнула вниз, ударившись о мягкий снег.

Падиф стоял у самой воды озера, широко расставив ноги, скрестив руки на груди. Она подошла к нему, и вместе они пошли вдоль берега. Она старалась не смотреть на черную воду, на которой не было ни одной пластины льда, словно морозный воздух не касался этой поверхности.

Падиф шел легко, совсем не глядя под ноги, и крупицы снега вслед за ним поднимались мягко и медленно. Нельзя было сказать, на что именно глядел он в тот или иной момент, казалось, что он смотрит на нее и одновременно на возвышавшиеся впереди холмы, на лес, на грозную гладь воды озера…

Все, что окружало двух неспешно шагающих людей, было будто таким же, как в ее прошлом мире: те же камни, то же солнце, тот же воздух… Только намного ярче. Она остановилась и вопросительно посмотрела на своего спутника.

– Что это? – спросила она.

– Что? – Падиф живо поддался к ней вперед, – Что ты почувствовала?

– Я не знаю… Я не заметила, как так случилось… Я словно потеряла контроль над собою… – она мучительно прикрыла глаза, стараясь подобрать нужные слова, – Я шла, рассматривала все вокруг, и то ли задумалась, то ли что-то так подействовало на меня, но я… растеклась, что ли, вдоль всего вокруг. Смешно звучит.

Он медленно отвел взгляд.

– Я не хочу, да и не могу объяснять тебе все в этом мире словами, потому что нет слов, которые помогут тебе понять Инскримен. Не сердись, но будь терпеливой, – проговорил он, – Только что я увидел, как твой разум… соединился с разумом Инскримен, но это было настолько неосознанно, что я сомневаюсь, сама ли ты достигла этого… – он прервался и, вдруг улыбнувшись, покачал головой, – Мне очень сложно объяснять то, что каждый тален должен понять сам, без постороннего вмешательства… – он замолчал, а она опустила глаза.

– Мне кажется часто, что меня нет здесь, что есть лишь что-то бесформенное, растекающееся в воздухе, воде, земле, – она импульсивно схватилась за голову, – И все здесь столь ново для меня! Или…

Она примолкла. Ветер затрещал по ее ушным перепонкам, она подняла воротник. Ботинки Падифа хрустели в инее, он смотрел далеко вперед, но она слышала его внимание.

– Но одновременно я видела все это много раз. Да, давно я представляла себе, что есть где-то другой мир, где я смогу найти свой дом. Но со временем это прошло, но было так тесно! И все спряталось, я думала, даже ушло навсегда, и вот я здесь. Но я не чувствую себя живой… Я смотрю на свои руки и все жду, когда же они расплывутся перед взглядом.

Падиф ничего не говорил.

– Скажи мне, как называется эта река, это озеро?

– Именно эта река носит название… – тут он прошелестал что-то на своем журчащем языке, – Или Стремительная, как тебе понятнее. А озеро… хм… Оно носило много названий… Первое из них было – Мертвая заводь, – и он повторил это грустным и тоскливым, как шелест осеннего дождя, голосом, – Озеро появилось в то самое Ледяное сражение, когда вален с ледяной армией спустился с Ревен. После поражения яриков на месте битвы образовалась глубочайшая впадина – результат противостояния лидеров двух войск – яриков и Ледяной армии. Снега по краям этой впадины растаяли, и вскоре после битвы в яму хлынула вода, и в нее вошла река, другая, из леса – ее зовут Пронзительная. Много людей было убито на месте этого побоища, и потому заводь изначально назвалась Мертвой. Вскоре зима начала отступать, и новая река вышла из озера – так возникла Стремительная, ибо там, куда пробивалось ее русло, быстро таяли снега, селились животные… – неожиданно он затормозил так, что она чуть не налетела на него.

– Посмотри, какая красота вокруг! – воскликнул он, когда она заглянула ему в лицо, – Только вдохни воздух, только вдохни! Но так, чтобы полной грудью…

Она в недоумении оглядела просторы холмов, которые уходили до самого горизонта: они были как волнистый океан из светящейся желтоватой пены.

– Ты только посмотри, – сказал он и повел рукой перед собой, – Ты почувствуешь это, если вдохнешь воздух вокруг – ведь он тоже дышит.

Его движения словно открывали занавес: солнечные лучи ложились на землю тише, а холмы становились выше.

– Чем дышит? – она не заметила, как низок стал ее голос. Разум ее будто нагревался.

– Он дышит тобою, мною, дышит хрустом снега под нашими ногами, сияньем солнца над нашими головами, сыростью земли этих холмов, спокойствием реки подо льдом… – она не могла понять, то ли она заслышала шум течения реки, то ли так сладостно, чисто звучал голос приятеля.

– Реки? Подо льдом?

– Да! И не только подо льдом, но и в земле, в камне.

– Как река может быть в камне? – она слышала, как по-детски наивно звучит ее голос, но не могла подумать о чем-либо другом.

– Горы тоже плачут, хоть камни помнят гораздо больше, чем любая другая вещь в этом месте.

– А память высушивает слезы?

– Память делает жестче, ибо все бывает в первый раз и никогда не бывает больше…

– Никогда-никогда?

– Как сказать тебе… Солнце и Луна повторяют свою жизнь множество и множество раз, зима сменяет осень каждый год, но ведь раньше была вечная зима, и не было повторения в мире, одна лишь пустота, тьма, холод и смерть… Хотя, тогда и умирать то было некому и нечему… Потому как определить, что повторяется, а что бывает единожды? Ведь никому не даровано жить вечно… Память иссушает ее владельца, ибо не позволяет совершать одну и ту же ошибку дважды или радоваться чему-то так же сильно, как то было в первый раз.

Она закрыла глаза. Холодный ветер шевелил пушок на ее щеках. Мороз щипал ее кожу. Она медленно вдохнула воздух, ощутив, как каждая частичка ее тела наполнилась мощью мира вокруг, и погрузилась во тьму…

Только теперь это не был привычный черный мрак. Она услышала, как где-то очень близко шумят деревья, их стволы гнуться, но не от ветра, а листья шепчутся между собою, а далекие воды клокочут где-то внутри горы, и каменное серое тепло бурлит где-то в недрах земли… Она почувствовала, как нечто чужое заполняет ее разум. Она захотела остановить это, но не смогла. Боль первой, слабой волной нахлынула на ее сознание.

Сокрушительный треск раздался у нее за спиной, горячий воздух вдруг резко выскользнул из нее. Она распахнула глаза и стала судорожно хватать ртом пространство. Падиф стоял совсем близко, глаза тревожно, внимательно смотрели на нее.

– Что… Что это было? – задыхаясь, выговорила она.

– А что ты ощутила?

Она рассказала.

– Потом зазвучал этот громовой голос… Он приближался ко мне, вытесняя мои мысли, мою волю, проникая в самые уголки моей души, словно меня во мне и не было! – ужас охватил ее, а по коже прошел озноб, – И эта боль, что он доставляет мне – о-о-о! – она жалостливо уставилась на Падифа, – Пожалуйста, скажи, скажи, что это?

– Я не могу ничего сказать тебе точно. Посмотри, что успела ты сделать за эти считанные секунды! – воскликнул он и махнул рукой в сторону реки.

Из ровной поверхности льда торчала огромная, словно вырванная из этого ледяного пласта, глыба, и синие круги от воды облепили ее основание.

– Что это? – твердо и резко спросила она.

– Это глыба льда, пробившая брешь в сплошном пласту, покрывающем реку!

– Ты знаешь, о чем я говорю! – вскрикнула она, и словно волна воздуха ударила по лицу Падифа – оно будто расплющилось.

– А ты знаешь, что произошло! – также громко, как и она, закричал Падиф, и его черный силуэт навис над ней.

Дышать было все сложнее, голова закружилась, снег стал темнеть, а она – падать. Падиф бросился к ней, схватил, и величественный, словно волна цунами, голос раздался прямо над ее ухом. Она услышала, как волна опрокинулась на ее тело, прижала к самой земле, смяла оковы в ее голове – словно две стихии сошлись в решительной схватке, ударились друг об друга – и – все.

Столкновение произошло в ней, как взрыв, и осталось всего лишь дымным облаком – в глазах ее стоял туман, а мысли казались влажными и вязкими, но свободными. Она попыталась встать, Падиф помог ей.

– Что это? – выговорила она тот же вопрос, тяжело ворочая языком.

– Я думаю, это отложенная энергия. Мир попросил свою плату за то, что поднял лед из реки по твоей мысли.

– И так бывает?

– Нет, обычно не бывает, я еще не видел такого…

– Это значит что-то?

– Все что-то значит…

– А это что значит?

– Я думаю, что для этого мира было важно, чтобы ты поверила, вот он и исполнил твои мысли… как это говорится на твоем языке… в долг? А потом, когда ты была в сознании, взял свое.

Она замотала головой в стороны. Половина из того, что говорил Падиф, казалось ей долгом к разуму, и скоро разум должен был потребовать что-то взамен – сумасшествие, может быть? Но она уже шла по этой дороге, и хотела расплатиться с разумом иначе. Поэтому она пробовала понять.

– Ты сама должна все понять. Ты одна проходила через такое, – неожиданно дружески сказал Падиф и сжал ее плечи, – Пойдем, в пещеру.

Когда они прошли полпути вдоль реки, прямо за Ревен зажглась яркая звезда, а холодный ветер вытащил из неба темно-лиловые тучи. Постепенно откуда-то выкатилась желтая луна. Ее мерцающий тупым светом диск засеребрил снег, и Энди чудилось, что она ступает по грудам драгоценных камней.

– Ты сказал, что я не одна проходила через это… Но никто не слышал этого голоса… Что ты имел в виду? – неожиданно она порвала морозный треск в воздухе своим тихим голосом.

Она услышала какой-то скрип – это кряхтел смех Падифа. Он смеялся не с задором, как раньше, но глубоко и низко, как старик.

– Ты так напоминаешь мне меня самого! Когда-то я тоже не мог верить, я жил, полный знаний своего народа, но потом другой человек показал мне другое мнение. Я познавал многое, что раньше было скрыто, и удивлялся, не понимал. И я всегда думал, что не может быть все так, как говорит этот человек. Сейчас, глядя на тебя, я понимаю, что это было. Это было нежелание верить в то, что все заранее предопределенно. Нежелание верить в то, что наши действия заранее обрастают потаенным, уже известным миру смыслом, даже когда результат их еще не определен.

– И что же? – еле слышно сказала она, – Этот человек оказался прав?

– Я не могу ответить на этот вопрос – ведь я еще не знаю. Но он так и не смог убедить меня, хотя пока его слова подтверждаются происходящим.

– Ты не веришь в предопределенность?

Он не сразу ответил. Он смотрел перед собой, и она видела, как тяжело он подбирает слова.

– Это неточное понятие, о котором проще думать, чем говорить. Когда дело сделано, кажется, что так и должно было быть, что все шло к этому. Но с самого начала лишь действия приводят к результату. Почему ты вытащила тот кусок льда из воды? Ты не знаешь, но ты это сделала. И не потому, что кто-то руководил твоими мыслями. Это твоя жизнь вытащила наружу именно этот лед… Я не могу сказать это яснее.

– Яснее и не нужно…

Ей казалось, что она понимает, что это – слышать чувствами. Внутри она понимала, о чем говорит Падиф, но не могла описать. Но его рассуждения были созвучны ее эмоциям.

– Падиф. Я не могу верить твоим словам о моем назначении так же, как ты не мог верить своему наставнику. Мои знания столь малы по сравнению с миром, что нас окружает, по сравнению со знаниями, которыми обладаешь ты. И я хочу… – она запнулась. Ни сердце, ни разум не могли продолжить ее речи, и она не знала, почему.

– Что ты чувствуешь сейчас? – спросил Падиф и прямо, пристально посмотрел на нее.

– Пустоту, – только и выговорила она, пройдя вместе с его взглядом внутрь своей души, – Пустоту, которую нужно чем-нибудь заполнить.

– Чем же?

– Я не знаю. Действием, знанием?..

Она увидела, как счастливая улыбка озарила его лицо. Он хлопнул в перчатки, и воздух вокруг них потрескался.

– Вот ты зря мне это сказала, Энди-квален!

– Почему? И что за квален?

– Знания. Знания! – воскликнул он и, подпрыгнув, побежал вперед, пружыня на снегу. Девушка с улыбкой погналась за ним.

– Завтра начнем учиться истории и прочим знаниям… А квален значит – близнец.

И они разрезали тонкий воздух, ворвавшись под тень большой горы.