– Мама! Мама! – малыш лет пяти пробежал по коридору перед моим носом. За ним прошёл молодой тридцатилетний парень. Ещё зелёный – подумал я. Из кухни был слышен шум воды, наверное, мыли посуду. Там его мама. Уходи. Уходи. Вернись, – сказал голос. Да пошёл ты знаешь куда? Я вышел в коридор и не узнал дом, он был совсем другим. Рядом с выходом из подвала дверная ручка, белая красивая дверь. Толкнул, попал наружу. Вымыл руки из дворовой колонки. Умылся. Присел на корточки и задумался. Так. Приехали. Куда я попал? Когда я всё пропустил? Сошёл с ума и не заметил! Может быть, это сон? Как ответ на мои сомнения и страхи – голос и смех ребёнка в доме, потом голоса его родителей. Совпадает. Вот ребёнок, это он написал записку, может быть. Вот его родители и они живы.

Может быть, я сместился куда-то во времени или пространстве? Фантастический фильм. Можно предположить. Мне вдруг стало всё равно. Я с облегчением решил, что двинулся, свихнулся, спятил, сбрендил, рухнул, повредился или помешался. Всё это мне прямо сейчас снится, ничего на самом деле не происходит и я вижу плотненькие добротные галлюцинации. Видения, фантомы, миражи. Бум. Приехали. Уходи. Тот голос – самое реальное, что сейчас было здесь для меня. Я уцепился за него, как за своё спасение. Он настоящий.

Мальчик открыл дверь, увидел открытый кран колонки, выбежал и закрутил его. Вода, которую я бросил течь, перестала. Малыш оказался старше, чем мне показалось вначале. Серебристо-русая отросшая за лето витая шевелюра сияла на солнце, мерещился нимб над его милой головкой. В этом юном человеке было чудесно много света, который он излучал каждым своим движением. Мальчишка развернулся и побежал обратно, и шестым чувством я понял точно: вот он, автор моего письма. Вблизи парнишка показался старше. Лет семь-восемь, взгляд полон ветра и осмыслен. Не так, как обычно у детей. Всё вокруг него сияет. Малыши смотрят любознательно, чутко, проницают, а здесь я увидел взгляд постороннего, казалось, что его душа не была местной, земной. Она жила воспоминаниями о другой стороне, о космических далях, о своём доме, откуда она родом, о незнакомых мне явлениях, ощущениях и картинах.

Я подождал, пока они позавтракали и ушли наверх, по обрывкам разговоров понял, что семья сегодня куда-то едет. Обхожу дом вокруг. Красивое и простое белое строение в три этажа ничем не напоминает дом мой бабушки. Во дворе зеленел свеженький и ухоженный газон, сад причёсан заботливо, внимательно. Возле въезда во двор почти сразу за воротами стоял аккуратный маленький флигель, беленный, как в старину, с деревянной кровлей и окрашенным низом у земли в тёмно-бутылочный. Вокруг флигеля росли жёлтые и рыже-коричневые чернобрывцы. Дух во дворе другой, я через забор и за ворота. Внизу текла моя речка, моя! Та же самая, что и у дома, где я был час назад.

Вернулся и задумал войти в чужой дом через гараж, гаражные ворота были открыты, семья собиралась в дорогу. Прислушался и уловил такие же шорохи и стук, что были и у меня в доме. Толкнул двери, ведущие из гаража в дом. Не поддалось. Толкнул посильнее, ещё сильнее и ещё. Я толкал и толкал, ничего не получалось. В момент, когда меня затопило отчаяние, рванул ветер, где-то очень далеко залаяли, завыли псы, их голоса смешались с криком порыва ветра, двери поддались и я оказался неожиданно у себя на кухне, в холле, выпав туда из подвального выхода.

Прежде, чем свалиться лицом в старый палас, я завис над полом на пол секунды. Это хватило. Я успел вытянуть вперёд руки, после чего грохнулся. На дворе стояла ночь, в комнате тоже было темно, из окон в холл попадало совсем мало света от серого ночного неба. Я снова сажусь, снова поджимаю ноги. Сижу так долго, переживаю случившееся. Весь перепачкан грязью, слизью, плесенью, пылью и содержимым трупника, я дрожу. Трясёт. Начиналась серьезная паника внутри меня, и я не самом деле не знал, что делать. Закружилась голов и я лёг, закрыл глаза и вдруг уснул, ненадолго. Просыпаюсь от того, что снова в стенах что-то скребётся, стучит и, как мне кажется, даже топает. Я лежу в серой мгле, в неоконченных сумерках комнаты и молчу. Слушаю своё дыхание, прихожу в себя. Попытался встать и тут понял, что моё тело парит в воздухе недалеко от пола. Нежно и бережно, аккуратно нечто подняло меня в воздух. До пола было рукой подать. Я потрогал пол. Ничего не произошло, я продолжал парить.

Когда я раньше попадал в неприятные ситуации, у меня против них в запасе было волшебное средство. Я закрывал глаза и засыпал. Впервые оно не мне помогло. Я попытался пошевелиться в своей воздушной подушке. Дотрагиваюсь до земли рукой и ногой и аккуратно медленно встаю. Это было так, как если бы я встал с гамака. Прошёлся по холлу, зашёл умыться в нашу ванную, а когда вышел, из окон бил свет уходящего солнца. Я устремляюсь к двери и попадаю в свой собственный двор. Здесь было знакомым всё и это оказалось сейчас целебным. Запущенный дикий сад, в углу двора собачья будка из битого рыжего глиняного кирпича, пса давно нет, он зарыт за малинником, зато двое котов, переплетая хвосты, прохаживаются в саду под деревьями. У крыльца, скрипучего, получившего от старости асимметрию, растут нежные анютины глазки лимонно-жёлтого, пурпурного и густо фиолетового цветов. Их высадила моя тётка, она, как и я, приезжает сюда присмотреть за хозяйством и накормить и наших, и бродячих кошек. Когда-то здесь обо всём заботились и ухаживали умелые руки моих любимых близких, но те времена далеко позади. Я скучаю по дням, что помню! Дом не продан с тех пор, как опустел. Строение очень старое, в трещинах, расколоты окна, растрескались витражи, тесный погреб, куча пыли, выродившиеся плодовые деревья в саду и ветхий дырявый низенький забор, выдававший окончательно степень упадка и запустения. Многого за этот дом и участок не ожидалось получить. Мне это семейное гнездо было жаль, хотя я всегда считал, что прошлое не вернуть, его надо отпускать. Сейчас я был исцелён, вдохновлён и одновременно пойман этим домом.

Что мне полагалось думать теперь? Что дом всех пожирает? Завелись какие-то интересные призраки, а ещё бесцеремонные и бестактные голоса в голове? Теперь в этом месте всех будет настигать безумие? Вспомнил неприятную историю, произошедшую в доме. О ней напрочь забыли ровно после того, как она завершилась. Через год после смерти бабушки тут поселились квартиранты, молодая семья. Через месяц муж начал пить, поколачивать жену и ребёнка, крыша съехала у обоих крайне быстро, оба супруга жаловались на шумы в стенах и под полом, бесконечно ссорились, а затем развелись и покинули дом. Такова была парадная версия. Но позже я узнал, что муж пропал сразу после того, как пришёл мириться к жене, прямо сюда, в этот дом. Никто не понял, куда они девались на самом деле. Моя тётя пришла в дом уже после того, как пара его освободила. Дом стоял пустой. По счетам уже давно было всё оплачено, ключ не возвращали. А дубликат тётя всегда привозила с собой.

Свежи в памяти были и некоторые мои личные жуткие воспоминания о прошлом. Какие-то из них преследовали меня год от года и только в последние месяцы терзания моего мозга прекратились, воспоминания отступили.

Я побоялся сдавать дом в аренду снова. И я, и тётя по очереди приезжаем сюда. Каждый занимается своим делом. Тётя выращивает в саду кабачки и патиссоны для домашней консервации. А я помогаю ей с этим и чиню разное, гуляю в садах меланхолии и скучаю по родне, по светлым прошедшим эпизодам жизни, по своему, нашему с друзьями детству, по тому, как трагически оно у меня было разорвано энигматическим самоубийством деда. Как потом угасала бабушка. Прикасаясь мыслями к этим событиям и через них к былому, гуляю так в мечтах по времени и хандрю о своей неслучившейся жизни, которую я себе за детство вымечтал. Молчу том, какой она могла бы стать.

Малыш? Как ты там? Всё ли в порядке с твоими родителями? Я снова достал скомканный клочок бумаги. Рассмотрел этот почерк, буквы, которые ты старательно выводил. У тебя почерк девичий. Мне хотелось думать, что ты тот же мальчик, которого я видел. Сегодня? Вчера? Увижу ли я снова тебя, человечек? Вокруг письма вилась тревога, физически осязаемая, зримая, а я заражался ею до пят. Понимал, что значит утратить близких страшным образом. Решаю погулять во дворе, проветрить голову, освободиться от паники. Прочь, страхи и переживания! Легко умиротворяюсь, моя психика адаптируется, это защитная реакция. Начинает казаться, что происходящее здесь совершенно нормально, а всё, что я увидел, почти обыденно. Я устал, выключалась из-за перегрузки моя сигнальная система.

Подошёл к старому гамаку, надо ли говорить, что здесь всё было старым. Немодный, такие уже не делают. Современные модели целиком тканевые, шёлк, полиэстеровые, для тех, кто в тренде – хлопок с красивой этикеткой «Эко». А этот старичок, его сделал мой дед, сам. Тогда он подрабатывал: плёл из обычной верёвки сети и авоськи. Ячейки гамака получились у него чрезмерно крупные, мы всегда стелили старый брезент. А сверху стёганое ватное одеяло. По бокам гамака, чтоб натянуть, вставляются деревянные палки, толстые, сделанные как попало, небрежно отёсанные. Бечёвка овивала петлями и тянула его с двух сторон на абрикосовые деревья. Когда я по ночам лежал здесь и смотрел на луну и на реку, меня и одеяло засыпало листьями, и так я прикасался к ночной мировой тайне перехода лета в осень, к вселенскому круговороту. Всё выглядело таким вечным, таким незыблемым. В мире ничего не менялось, эта луна, эта река, эти деревья или просто хотя бы такие же точно существовали дольше, везде и почти вечно, по сравнению с жизнью любого из нас. И я плыл и был тоже вечным, вместе с эти местом, луной, рекой. Я растворяюсь в мировом порядке и это угомоняет любой мой страх. Наличие вечности и незыблемости утешает, как не утешит ни один психолог или успокоительное.

Повеяло влагой, я сел и увидел проблеск реки. Хор лягушек тихонько и стройно заводится и поёт. Мелодичный и бурлящий, этот гул был обязательным, как и всё тут. Достал письмо.

Дорогой друг! Дорогая моя высшая сила! Милый Бог!!! Пожалуйста, если ты читаешь это, значит, ты существуешь. Мама и папа лежат в углу, вокруг всё красное…

С письмом в руке я снова задремал, проснулся от холода, привычно темнело. Гудели комары, не слишком рано ли для их отчаянных налётов? Но вот река, их дом. Из-за шаткой ограды послышался шорох, затем вой. Почувствовал, как невидимая шерсть поднимается дыбом. Вернусь-ка я в дом.

…Когда меня заберут? Может быть, кто-то придёт? Мне очень хочется есть. Дорогая высшая сила, пожалуйста – пожалуйста – пожалуйста, приди и исправь всё, я очень тебя прошу! Пусть это всё исчезнет и этого никогда не будет!..

Поджарил яичницу на маленькой чугунной сковороде «в клеточку», дно было разлиновано железной клеткой, квадратики-гнёздышки. Она у нас для картошки, но другой не было, картофеля тоже нет, жарить что есть на чём есть. Ничего, сейчас подброшу туда лучка. Кусок белого хлеба в одной руке и потемневшая от горячего на кончиках вилка в другой. На тарелке с голубой каймой трещина и щербина. Чёрный чай с сахаром, очень сладкий, ложек шесть. Пью его, сёрбаю и никто сейчас не может сделать мне замечание. Уютно: я один. Никого рядом, не чувствую людей, ни злых, ни хороших. И вместе с тем, переживаю чьё-то уверенное, устойчивое присутствие. Кто-то чужой. Кто-то. На улице послышался вой, я за фонарь, выбежал туда. Я из тех, кто не ходит, а носится. Когда лень ходить, я бегаю по любому поводу. И вот я вылетаю, а вижу только синюю чернь после яркого света в кухне. Фонарь бросает луч в сторону реки, вой оттуда. Мелькнула пара светящихся глаз, отразила свет. Животное ещё раз тягуче взвыло, дёрнуло кустами и шумно убежало.

Вернулся и открыл дверь, попал в другой дом. Чужой. Дом мальчишки из письма. Дом пустовал. Было темно. Мебель была накрыта тряпками и чехлами, покрывалами. Заметно, что дом пустует уже какое-то время, хотя мебель и многие вещи были на месте. Фонарь был в руке и я включил его. Поставил на самый тёмный режим. Я понял, что тут никто не живёт, запах пыли и чехлы обо всём говорили. Дом опустел, но его не продали, как и наш. Я боялся, что меня увидят с улицы. Вдруг кто-то есть во флигеле. Флигель, решил начать с него. Выхожу во двор, тушу фонарь. Воздух веет тёплым, теплее, чем на было моей стороне. Здесь позднее лето, такое, как и у меня, слаще и теплее, темнее, гуще. Я сделал несколько шагов к домику в конце участка у ворот и взмыл в воздух. Меня немного замутило. С непривычки. Похоже на перегрузку в скоростных лифтах, которые ставят в дорогих офисных зданиях. Мне там всегда было не по себе. Я находился над землёй и ничего не ощущал, не было опоры, из-за этого почувствовал головокружение, неприятно. Набрал в лёгкие воздух, выдыхаю, плавно плыву и вместе с выдохом опускаюсь на землю. Захватывающе. Следующие шаги я сделал аккуратно.

Дверь во флигелёк отворялась со скрипом, громко крякнула, взвизгнула, её давно не чинили и не смазывали. Дерево повело от сырости, петли ржавые заныли, как артритные суставы у столетней старушки. Открыл дверь – пахнуло погребом, тот же запах, что и из потревоженного мной трупника в бочке. Захожу. Морозит. Потираю руки, плечи. Узкий коридорчик, почему-то валит пар изо рта, протискиваюсь дальше и оказываюсь уже в собственном погребе с этой бочкой, трупником. Бочка на месте, в углу. У потолка погреба горит, мигает лампа. Обернулся, но прохода, через который я сюда попал из флигеля, нет. После раздумий беру с собой керосинку и осторожно начинаю подниматься вверх. Стараюсь изо всех сил остаться хладнокровным, когда чувствую под ногами знакомую пустоту и парение. Теперь я был осторожен, не паниковал и не дёргался. Просто выжидал, когда меня вынесет вместе с лампой в руках из погреба прямо в верхний подвал. Чувствовал себя привидением, как плыл по воздуху. Немного шевелюсь и оказываюсь на краю лаза в погреб. Успеваю сбалансировать, чтоб не рухнуть и не уронить лампу. Я подготовился: поставил лампу на пол возле лаза, на дистанции, в стороне, чтобы случайно её не зацепить, на случай спонтанных перемещений. Положил рядом с лампой зажигалку, на маленькую полочку у пола. В подвале стены тоже были полны полок, здесь были инструмент, банки с краской, старый спортинвентарь. Прислонённый к полкам, стоял разобранный бильярдный стол. Вспомнились мечты родителей сделать бильярдную, как они заказали этот стол за трудные для нас тогда деньги. А теперь стол грязен, в пыли. Пребывает тут, полотно рвано, а тем мечтам не суждено было исполниться никогда.

Ночевать на первом этаже мне было теперь неуютно, собрал свои вещи, закрыл машину во дворе. Прошёлся. Скрипнула ветка старой груши, чудесные груши-лимонки поспели и валялись везде. Надо собрать, ведь сгниют только зря. Пошёл под дерево, оно укрывало сверху ветвями, как большой лапой сильный и верный зверь. Крона будто отгораживала от неба, а заодно и от двора, хотя до земли ветви не опускались, лиственный навес стелился только сверху, создавая крышу. Близко к стволу дерева, под навесом, висела качель. Верёвка новая, белая, с узлами, с помощью которых её укоротили, чтобы не разрезать. Ветра не было, но качелька качалась, пусть едва, но достаточно, чтоб заметить. Иди домой. Вот и голос дал о себе знать. Я уже и забыл о нём. Без него было легко, свободно, пусто. Но теперь всё вставало на свои места – на свои новые места. Дело было в нём. Я трогаю верёвку. Издали она померещилась очень свежей, а вблизи вдруг оказалась грязно-серой, изношенной, пересохшей, гнилой. Пластиковый стульчик качельки тоже грязнен, исцарапан. Сколько дождей сошло на него, сколько пыли осело и листьев упало. Здесь лежал снег, дули ветры, разгрызали этот пластик морозы. Я осветил качель фонарём. Вылинявший красный. На сидении лежало яблоко. Под грушей – яблоко! А яблоня была метров за сто. Пожал плечами и взял его. Вспомнил, как оставлял яблоки ночным жителям, существам, которых я сам придумывал. Вместе с другими детьми мы мечтали дать имена, назвать их вид, долго гадали, а ничего не приживалось. Я сам сочинил, что ночных жителей стоит кормить чем-то своим самым любимым, особенно вкусным. Яблоки были моей козырной едой летом, у бабушки их было навалом. Мой выбор падал на красные летние сорта. Этот плод был белым с розовинкой, будто раскрашен красными штришками густо-густо. Иду к яблоне. Там на ветвях висят мелкие, сморщенные терпкие яблочки, результат вырождения дерева, слишком уж оно старое. Такими яблоками, что лежало у меня в руке, эта яблонька давно не плодоносила. Итого, яблоко из моего детства перекочёвывает в дом, я прихватил его вместе с вещами на второй этаж.

Наверху была своя маленькая кухня, оборудовать её там настоял давным-давно мой отец. Папа не любил спускаться и подниматься ежевечерне стократ, а вот поесть он ночами весьма любил. Кухню он создал, конечно, под себя, а я в него, я без ужина не засыпаю, часто зачитываюсь до утра и ношусь на кухню за кусочком сытости. Нет, теперь не до книжек! Кладу на столик у кровати яблоко, зайцем проникшее сюда. Выбрал одну из нескольких спален. Второй этаж из них и состоял. Здесь ночевали гости, друзья семьи и родственники. Одна из светёлок меньше двух других, чтобы уместился на этаже и душ, а на месте четвёртой спальни – кухня.