Глава 7
Агата не помнит содержание своих снов, но знает – ей снится тот, кто ее очень любит. Тот, кто приходит во сне, чтобы залечить ее раны, развеять страхи, восстановить силы. От него исходит добро. Не будь образ таким зыбким и расплывчатым (белое яркое пятно, парящее по воздуху) кажется, можно было бы ухватить его, забрать с собой из сна в реальность. Ведь это даже не сны, а настоящие встречи. Но с кем?
Сладко потянувшись под лучами утреннего солнца, Агата поднимается, заправляет постель, раскладывает на полу коврик и приступает к зарядке – своему обычному, каждодневному ритуалу. Дотягиваясь до кончиков пальцев ног, мышцы живота обжигает болью. Агате тяжело, ее тело, как натянутая струна, но во время каждого упражнения, каждого, из последних сил сделанного, подъема, Агата заставляет себя представлять лицо Лазаревой, думать о том, насколько сильно желает поквитаться с этой женщиной и, сама того не замечая, намного превышает свой норматив.
«Злость – лучший мотиватор, – говорит себе Агата чуть позже, зажмуриваясь под прохладным душем, – а я как Ванька-встанька – никогда не падаю! Ну, казалось бы – нокаутировали. Лежу плашмя, готова сдаться, но не тут-то было. Совершенно неожиданно, точно на пружинках я поднимаюсь и снова держусь на ногах. Тот, кто меня злит, оказывает мне услугу – всегда включает во мне дополнительный источник энергии! Так что, спасибо вам, госпожа Лазарева!»
Агата и думать забыла о своем сновидении – об идеальном мире с ясными мыслями и добрыми чувствами. Ее все больше занимают враждебные мысли о Лазаревой, о том, что она моложе Лазаревой, сильнее, умнее, энергичнее; о том, что она обязательно найдет способ отомстить и поставит эту женщину на место. Агата завтракает с этими мыслями, одевается с этими мыслями; затем достает из ящика своего письменного стола шкатулку с накопленными деньгами, отсчитывает несколько купюр, кладет их в кошелек, и, убрав шкатулку обратно, как всегда, перед уходом из дома, запирает свою комнату на ключ. Затем, легко сбежав по ступенькам, оказывается на улице.
Свежий утренний ветер ударяет в лицо – Агата чувствует себя очень бодро, ее ноги буквально парят над асфальтом. Она направляется к перекрестку на улице Брюллова, делает заказ в кондитерской – выполняет все, что обещала матери. Затем идет к метро, проходит мимо салона красоты и вдруг останавливается. Взглянув на часы (до начала экзамена остается еще достаточно времени) что-то словно дергает Агату открыть входную дверь и войти: «Почему бы и нет?»
Раньше Агата такого не делала, но сегодня, не отдавая себе ни в чем отчета, она проходит в зал и садится в кресло, на которое ей указывает администратор:
– Одну минуточку. Мастер сейчас подойдет.
В зале надрывается радио.
– Девять утра в Москве! – сообщает ди-джейский голос, и начинает звучать знакомая песня Артема Крылова.
Свет мой летит к полюсам, к небесам,
Все уйдет в никуда, только ты, только я – навсегда…
Внезапно песня обрывается, в динамиках что-то гудит, слышится скрипучий треск:
– …поможет пролить свет на то, что же с вами происходит, – голос, доносящийся из радио, будто диктует. – Это обычные связи, возникающие между людьми, пусть даже они виделись единственный раз в жизни, толком не общаясь, но эти связи ведут к энергетическому вампиризму. Задайте себе вопрос: о ком или о чем вы думаете в течение дня чаще, чем обо всем остальном? Подобный анализ позволит вам понять, куда вы вкладываете свою энергию. И вы обнаружите и, скорее всего, удивитесь, что постоянно думаете об одном и том же, даже не отдавая себе в этом отчета. Образ какого-то человека или события постоянно крутится в вашей голове, но вы ничего не можете с ним поделать. Вы просто не можете о нем не думать! Это и есть объект энергетического вампиризма, который пользуется вашей энергией, и вы ее добровольно и постоянно отдаете. Вам обязательно нужно определить этот образ, не позволяющий сфокусироваться на собственных задачах, иначе, даже такая, казалось бы, незначительная мелочь, как спонтанный поход в парикмахерскую может оказаться началом роковых…
– Как будем стричься? – спрашивает симпатичная девушка-парикмахер, дотронувшись до волос Агаты.
Голос в динамиках смолкает, вновь раздается треск, и возвращается прерванная песня.
– Покороче, – Агата указывает на картинку, которую быстро находит в журнале. – Вот так. Мне бы хотелось придать волосам форму, как на этом фото. А с моей длиной этого трудно добиться.
– Никогда не видела такого роскошного цвета волос, – говорит парикмахер. – И не жалко тебе? Такие длинные…
Вчера Лазарева покосилась на волосы Агаты таким недобрым взглядом, что Агата невольно почувствовала себя лохматой неряхой. Никакой комплимент по поводу ее волос теперь не сможет стереть из памяти вчерашний взгляд. Параллельно в мыслях Агаты возникает Наташа со своими ухоженными, блестящими локонами, один в один, как на картинке из журнала…
– Нет, не жалко, – отвечает Агата. – Приступайте.
– Дело твое, – вздыхает девушка-парикмахер.
– Если вам не трудно, говорите мне «вы», – обычно Агата не заостряет внимание на таких мелочах, но сейчас не может удержаться. Ей кажется, что в ее голосе проскользнула интонация Лазаревой, и это обстоятельство странным образом радует. Агата даже голову приподнимает повыше, почувствовав себя важной птицей.
Девушка-парикмахер хмыкает, надувает пузырь из жвачки, равнодушно им щелкает и начинает клацать ножницами.
Через час преображенная, обновленная, готовая к подвигам Агата входит в аудиторию института, где с толпой других абитуриентов оказывается перед членами приемной комиссии. Здесь все готово к началу экзамена. Мольберты выстроены вокруг натурщицы. Агата занимает свое место и бегло оглядывается: огромный конкурс, все волнуются, одна из девушек даже рыдает, то и дело хлюпая в платок…
– Напоминаю вам, что пользоваться линейками нельзя, – объявляет председатель комиссии. – По истечении времени вы должны сдать работу независимо от того, успели вы или нет. Приступайте. Желаю успеха.
Внимательно рассмотрев натурщицу, Агата распределяет композицию на бумаге, и снова слышит всхлипывания чересчур эмоциональной абитуриентки. «Куда ж ты, милая, поступаешь, с такими-то нервами?» – думает Агата, довольная своим самообладанием, чувствуя преимущество, словно чужой страх придает ей еще больше сил. Она действительно не испытывает даже намека на волнение, наоборот – ей очень весело и комфортно. Все потому, что стоит ей оказаться в художественной мастерской, она сразу же чувствует, как за спиной вырастают крылья; здесь Агата на своем месте, занимается тем, для чего рождена и готова горы свернуть.
Она в очередной раз с удовольствием дотрагивается рукой до своих аккуратно остриженных волос и приступает к работе над рисунком…
Обозначив несколько линий, Агата ощущает знакомый трепет в руках: все тревожащее меркнет, тело наполняется теплом и покоем, голова делается ясной. Минуты летят незаметно. Сделан набросок, нанесены общие контуры, начинается волшебство, благодаря которому чьи-то глаза начинают смотреть на Агату с листа бумаги. Ей нравится это ощущение, хоть оно и длится сотую долю секунды, но за один только миг в нарисованных глазах можно разглядеть душу совершенно незнакомого человека, заглянуть в чью-то жизнь, узнать чужие секреты. Это ли не волшебство?
«Не застывай на одном месте: от общего к частному, – мысли Агаты озвучены голосом Андрея Борисовича, как если бы он сейчас находился рядом с ней. – С контуром глаз и положением шеи ты отлично поработала, – продолжает Андрей Борисович, – а вот блики на волосах выглядят не достаточно реалистичными. Где там твой „волшебный“ ластик?» Взяв ластик, Агата начинает работать над бликами в прическе, стараясь сделать их зеркально яркими. Подняв глаза на струящиеся, переливающиеся словно мед, пряди натурщицы и, сопоставив их с тем, что получается на бумаге, Агату всю передергивает: «Как же я сразу не обратила внимание?» Ее изумляет невероятное сходство натурщицы с Наташей – знакомой Димы, которую они встретили вчера. Это дурацкое сравнение кладет отпечаток тревоги и отравляет Агате всю последующую работу над рисунком, которая, до этого, шла как по маслу. Некстати одна за другой начинают стучать мысли, словно кто-то произносит их громким голосом:
…ДОЧЬ ДРУЗЕЙ МОИХ РОДИТЕЛЕЙ – НАТАША. Я ЕЕ ВОТ ТАКУСЕНЬКОЙ ПОМНЮ. ОНА – ЖУРНАЛИСТКА, ПИШЕТ КНИГУ О ЯПОНИИ…
…НЕУЖЕЛИ ВЫ САМИ НЕ ЧУВСТВУЕТЕ, ЧТО ВАШИ ОТНОШЕНИЯ С МОИМ СЫНОМ ДАЮТСЯ ЕМУ С ТРУДОМ?..
…ОБРАЗ КАКОГО-ТО ЧЕЛОВЕКА ИЛИ СОБЫТИЯ ПОСТОЯННО КРУТИТСЯ В ВАШЕЙ ГОЛОВЕ, НО ВЫ НИЧЕГО НЕ МОЖЕТЕ С НИМ ПОДЕЛАТЬ. ВЫ ПРОСТО НЕ МОЖЕТЕ О НЕМ НЕ ДУМАТЬ!
…Агата слышит голоса со всех сторон. Это даже не голоса, скорее мысленные издевки над собой, которые полностью овладевают ей, заставляют подняться из глубины души хорошо запрятанное чувство неуверенности. С новой короткой стрижкой Агата вдруг чувствует себя уродиной – беспомощной, жалкой, уступившей чужому мнению:
«Наташа, а вовсе не я – воплощение будущей идеальной жены для Димки… – Агата непроизвольно зажмуривается. – Очевидно, что я ей и в подметки не гожусь! Ненавижу и ее, и Лазареву! За их превосходство! За их самоуверенность! За то, что я так не похожа на них и живу в убогой нищете… Почему я не родилась в подобной семье, в которой родились и выросли эти женщины? Какой я могла бы стать, каких высот добиться, если бы с детства, как и у них, у меня было бы ВСЕ?! Эти женщины олицетворяют собой все то, что возмущает меня и одновременно с тем… восхищает. Какая нелепость! Как можно ненавидеть и восхищаться одновременно?! Я обречена лишь примерять их самоуверенные образы, копировать их жесты, их слова и мысли, но я никогда не смогу сравниться с этими женщинами, с существами высшего порядка. Я даже постриглась, чтобы хоть немного стать похожей на них! Да я же просто ДУРА!!!»
Это личное признание уничтожает Агату. Мысли, словно кислота начинают разъедать ей мозг и незаметно становятся нестерпимой головной болью. От такой сильной боли у Агаты темнеет в глазах, начинают дрожать и слабеть руки. Карандаш выскальзывает из пальцев и летит вниз: звенит как вчерашняя, упавшая на мраморный пол, вилка. Тот же стыд за свою неуклюжесть мгновенно возобновляется в Агате, причиняя новый виток боли, беспощадным звоном раздающийся в голове: «Плохо мне… Как же мне плохо…»
Члены приемной комиссии и несколько абитуриентов недоуменно оглядываются в сторону, едва стоящей на ногах, Агаты. И хотя в ее глазах все плывет от боли, призвав всю свою волю она подбирает карандаш с пола и продолжает работу, еле удерживая внимание на натурщице. Кажется, вместо человеческого тела Агата пытается изобразить свои страдания, но ей во что бы то ни стало нужно закончить работу!
– Время вышло! – вскоре объявляет председатель комиссии, похлопав в ладоши.
Агата с облегчением выдыхает: непонятно каким образом, но она успела. Осторожно сняв свой рисунок с мольберта, она ставит его рядом с остальными работами, идет к выходу, цепляясь за все встречные поверхности; хватает глоток свежего воздуха, оказавшись на университетском крыльце, спускается по ступенькам и садится на скамейку возле фонтана:
– ЧТО СО МНОЙ?!!!
Глава 8
Нелли чувствует себя неловко. Она уже и сама не рада, что завела этот бессмысленный разговор:
– С этими бамбуковыми салфетками можно не использовать моющего средства, – говорит она Анне, пока та передает ей очередную тарелку.
– Да? – вроде бы удивляется Анна.
– Говорю тебе! – Нелли начинает вытирать тарелку краем полотенца. – Один раз проводишь такой салфеточкой, и жир отмывается, ну просто, как по волшебству!
– Чего только не придумают, чтобы выуживать у людей побольше денег…
– Ну, зачем так пессимистично? Попробуй. Поделишься потом впечатлениями.
Пока Нелли объясняет где и как купить чудо-салфетки, Анна, споласкивая тарелку, участливо кивает головой, а сама думает: «Мне бы твои заботы… Благостная. Сытая. Всегда довольная… Да какие тут, к черту, салфетки?!»
«Она так изменилась, – в свою очередь думает Нелли, искоса поглядывая на подругу. – Мы ведь ровесницы, а выглядит она почти старухой. Была такой обаятельной, лучезарной красавицей. Куда все это подевалось?»
«Думаешь, мне нравится играть эту роль? Так издеваться над собой? – Анна чутко угадывает мысли подруги. – Если бы ты только знала, что разыгрывать из себя сварливую старуху, прятаться за броней цинизма – мой единственный способ сохранить остатки рассудка. Но я не собираюсь обсуждать это с тобой, Нелли…»
– Самое надежное средство для мытья посуды по старинке – хозяйственное мыло, – говорит Анна. – Согласна?
– Еще пищевая сода, – подхватывает Нелли, со стыдом думая: «Будто нам поговорить больше не о чем…»
У Нелли Сафроновой и Анны Авериной, которые дружат еще со времен студенчества, никогда не было секретов друг от друга. Но уже несколько лет, с тех пор как в семье Анны случилось несчастье, обе женщины старательно избегают разговоров «по душам» и не откровенничают друг с другом как раньше. Все их теперешние разговоры (если они вообще возникают) касаются хозяйства, кулинарии, иногда здоровья, а чаще превратностей погоды – «разговоры дураков», как называет их сама Нелли.
«И это не моя вина, Анюта, – мысленно оправдывает себя Нелли, бросая жалостливые взгляды на подругу. – Ты сама отказалась от меня, как, впрочем, и от всего остального в своей жизни. Я всегда была хорошей, верной подругой и всегда была готова тебе помочь, но ты по собственной воле создала пропасть между нами. До тебя ведь не достучаться. Ты как в коконе!»
– Давай, братан, еще хватанем! – неожиданно выкрикивает мужской голос, хотя до этого из комнаты доносились лишь приглушенные голоса гостей. Анна, даже не пытаясь скрыть отвращения к собственному мужу, обреченно вздыхает:
– Попросила его вчера по-хорошему: «Не пей». Ведь знал, что придут люди. Так хотелось, чтобы в кои-то веки выглядел по-человечески. Нет. Накидался, одну за другой…
– Ты извини, что Илья не пришел, – Нелли делает виноватое лицо. – У него сейчас такой аврал на работе, поэтому мы с Регишей пришли вдвоем, так сказать – неполным составом.
– Все нормально, Нелли, ты что? Спасибо тебе за все. Я понимаю, что Илья не приходит к нам из-за Мишки.
– Да ну что ты!
– Ладно-ладно… Человек, у которого все интересы сводятся к распитию очередной бутылки… Кому захочется с таким общаться?
– Слушай, Анюта, может как-нибудь встретимся? – вкрадчиво спрашивает Нелли. – Как раньше, в старые добрые времена, безо всякого повода. Посидим, поболтаем, песни наши попоем, винца выпьем, а?
Анна печально улыбается, но не успевает ответить – слышится хлопок входной двери.
– А вот и Агата, – вздыхает Анна. – Можно, наконец, садиться.
– Привет, Агатенок! – Нелли обнимает девушку, когда та заходит на кухню. – Бедная. Какой измученный вид!
– Экзамен сдавала.
– Да, мама сказала. Успешно?
– Да вроде.
– Ох, Регишка тоже вся в экзаменах. Конца и края нет вашей учебе. Даже мы – родители устали. Правда, Анют?
– Мой руки, и за стол, – говорит Анна, снимая передник. – Все собрались. Только тебя ждали.
– Мам, у нас есть что-нибудь от головной боли? – Агата поочередно открывает все ящики.
– Не знаю. Посмотри в аптечке.
– Анюта, возьми-ка эту большую тарелку с пирогами и неси ее в комнату, – говорит Нелли. – Агатенок! Ну что ты там копаешься? Быстренько пей свою таблетку, и за стол!
– Раскомандовалась… – чуть слышно бормочет Анна, направляясь к гостям.
В небольшой тесной комнатке, выполняющей функцию гостиной, за длинным столом находится столько народа, что совершенно негде повернуться. В углу комнаты Агата замечает Регину.
– Садись со мной! – подзывает Регина, впритык придвигаясь к соседке слева, освобождая, таким образом, место для Агаты.
– Слава Богу, что ты здесь, – говорит Агата с трудом втискиваясь между Региной и какой-то старушкой.
– Ты что с собой сделала, Аверина?! – заметив короткие волосы Агаты, Регина до невозможности округляет глаза. – Зачем?!
– Ох, не доставай…
Устроившись за столом, Агата оглядывает присутствующих, наполняющих рюмки и лязгающих вилками по тарелкам. Последние полтора часа, проведенные в общественном транспорте, Агата только и мечтала о том, как доберется до дома, повалится на свой старый диванчик, который представлялся ей лучшим местом на свете и долго не увидит ни одного лица, не услышит ни единого звука. «Угу. Не тут-то было… Ладно, посижу полчасика для приличия и потихоньку смоюсь…»
– И это называется «поминки», – раздражительно шепчет она, чуть наклонившись к Регине. – Какой смысл тратить столько сил и времени, если уже после второй рюмки эти люди и не вспомнят, ради чего пришли?
– Да ладно тебе. Поминки – дело святое.
– Вспоминать и скорбить об умершем можно, при желании, по пятьдесят раз в день. Не вижу смысла в этих застольях.
– Зато посмотри, как ожила твоя мама, – кивает Регина в сторону Анны. – Давно не видела ее такой… энергичной.
– Да уж. Второго июля мама всегда становится вот такой. Будто этот день – единственное, что имеет в жизни смысл. Представляешь, за все десять лет она ни разу не перенесла событие ни на день раньше, ни на день позже. Принципиально!
– Одуреть…
– И всегда приглашает всех, кого только можно: родственников, друзей, соседей, даже бывших приятелей Вадима. Не поминки, а свадьба.
– Ну, а что в этом плохого, по сути?
– Да я и половины этих приглашенных не знаю и сомневаюсь, что Вадим для них важен. К тому же, для отца – это очередной повод напиться…
Михаил опрокидывает рюмку водки и шумно закусывает. Агата с досадой останавливает на нем взгляд.
У Михаила Аверина довольно приятная внешность: правильный профиль, красивая улыбка, голубые, немного суровые (как у всех военных) глаза. Но только увидеть это в нем, с каждым днем, становится все сложнее. Агата, как бы себя не настраивала, не может воспринимать отца таким, каким он был когда-то. Она видит вывернутые губы; расползшийся, похожий на картофелину, нос; мутный и пустой взгляд. Рубашка так и липнет к исхудалому телу, а мокрые волосы Михаил то и дело нервно убирает со лба.
– Открой форточку, – просит он заплетающимся языком, глядя на жену. – Душно!
– Я это окно не трогаю, ты же знаешь, – спокойно отвечает Анна.
– Да не валяй дурака! Совсем баба чокнулась, – усмехается Михаил, снова наполняя рюмку. – Окно мы, видите ли, не трогаем – боимся мертвых потревожить. А живые пусть задыхаются, так?
Анна бросает на мужа презрительный взгляд, но ничего не отвечает.
Агата тоже не прочь впустить в комнату немного свежего воздуха, но знает – ее мать скорее даст себя убить, чем подпустит кого-то к «памятному» окну. Все важные в их семье события всегда отмечались в этой непроветриваемой, тесной и убогой комнате. Агата вспоминает, как с самого детства она глядела по сторонам и мечтала: гости в ее фантазиях сидели за красивым столом, украшенным серебряными приборами. Высокие бокалы пенились разноцветными винами. В камине горел огонь, сверкала люстра…
– Нелли Васильевна, что-то давно вас не видела, – говорит старушка, сидящая справа от Агаты. Каждый раз, когда старушка двигается или говорит, от нее исходит резкий кислый запах и Агату начинает мутить. – Забыли вы нас совсем. А раньше с Анютой были «не разлей вода».
– Ой, что правда, то правда, Серафима Лаврентьевна, – улыбчиво отзывается Нелли. – Всю жизнь мы с Анютой вместе. И учились, и девочек воспитывали. Девчонки у нас даже болели одновременно то ветрянкой, то желтухой… Господи, всю жизнь все вместе!
– И все по-разному… – вполголоса добавляет Анна.
– Ну, как же это по-разному, Анюта?
– Да вот так, очень просто. Обязанности у нас с тобой разные.
Своей улыбкой Нелли дает понять, что не согласна с подругой:
– Я думаю, что женщинам свойственно возлагать на себя слишком много обязанностей, и при этом забывать о самой главной своей обязанности – быть счастливой.
– Ой, как вы хорошо сказали, Нелли Васильевна, – соглашается старушка. – Вот правильно!
Анна болезненно усмехается. Она готова как обычно промолчать, но:
– А если невозможно стать счастливой?
Агата поднимает глаза на мать, та продолжает:
– Если живешь с нелюбимым мужем-алкоголиком, терпишь его только ради того, чтобы у ребенка был какой-никакой отец? Как тут стать счастливой? Есть у тебя варианты?
– Ну… – Нелли слегка теряется. – Ты слишком все омрачаешь, Анюта.
– Разве?
Михаил бросает на жену желчный взгляд и опрокидывает рюмку, даже не закусив:
– Ради ребенка она живет… Вырос давно твой ребенок! Можешь не мучиться, скатертью дорога… Агатушка, – Михаил вдруг меняется в лице, посмотрев на дочь. – Вон какая красавица выросла. Доченька. Ну, посмотри на отца-то, Агата!
– Из-за этой красавицы все мальчишки в школе передрались, – радуясь смене разговора, замечает Нелли.
– Мам, ну хватит об этом, – встревает Регина.
– Агатенок, ты почему ничего не кушаешь? Блины, пирожок рыбный?
– Не хочу, Нелли, спасибо.
– Что ты бледненькая такая, Агатонька? – старушка хватает ее за руку. – И вид такой усталый.
Агата вежливо улыбается, пытаясь вспомнить: кем ей приходится эта старушка? «Вроде тетка с папиной стороны, или?..»
Агата мало помнит из своего детства и уже давно перестала удивляться тому, что порой не может узнать старых знакомых или родственников. Она помнит, например, что Вадим, несмотря на большую разницу в возрасте, был для нее не просто старшим братом, а самым главным и близким человеком из всей семьи, но при этом совершенно не помнит как Вадима не стало на свете. То есть, Агата знает, конечно, что второго июля девяносто восьмого года, в возрасте двадцати трех лет, ее старший брат Вадим неожиданно для всех выбросился из окна вот этой самой комнаты, но не помнит ни единой подробности того дня, и уж тем более не имеет ни малейшего представления о том, что могло подтолкнуть Вадима к такому поступку.
Загадочная смерть грузом потянула за собой целую цепь событий, разбивших жизнь всей семьи. Словно злой рок повис над семейством Авериных: Михаил, никогда не злоупотребляющий алкоголем, ударился в пьянство; Анна, будучи не в состоянии оправиться после смерти горячо любимого сына (ни для кого не было секретом, что к Вадиму она была привязана гораздо больше, чем к Агате) ушла из школы, где преподавала много лет. Денег стало катастрофически не хватать. У Михаила долго не ладилось с работой, а после он и вовсе лишился заработка. Анна стала единственным кормильцем в семье, устроилась кассиром в продуктовом магазине недалеко от дома и однажды заявила Агате: «Если бы не ты, мне не пришлось бы так унижаться, устраиваться в этот паршивый магазин. Я просто наложила бы на себя руки или спокойно отправилась в психушку, где и должен находиться человек в моем состоянии. Я подниму тебя на ноги. Выращу. Выучу тебя. Но знай, чего мне это стоит. Помни, что ты значишь для меня…» Слова врезались в память Агате на всю жизнь, но она до сих продолжает убеждать себя в том, что мама, какой бы странной она ни казалась, любит ее, а не просто выполняет свой долг – кормит и одевает. У Агаты в запасе множество светлых воспоминаний, правда они словно перечеркнуты холодными взглядами и равнодушием матери. Вот и сейчас, все за столом обсуждают какой Агата выросла умницей и красавицей, все, кроме Анны, которой словно нет до этого дела. Женщина уткнулась в тарелку своим привычным, равнодушным взглядом (ведь даже ест она без удовольствия, словно еда лишена вкуса) и молчит.
«Ты – не Вадим, – говорит холодный взгляд Анны, – не мой ненаглядный мальчик, и ради тебя я способна лишь на такую жертву – быть живым трупом».
От духоты и головной боли у Агаты все плывет перед глазами. Вместо поминального застолья ей представляется собственная свадьба: благородные и изысканные Лазаревы рядом с ее раскрасневшимся, пьяным отцом и матерью, которая, забившись в самый дальний угол, нетерпеливо дожидается, когда все закончится и можно будет сбежать.
Агата тоже не отказалась бы сейчас сбежать из-за стола, и вдруг на ее счастье появляется повод – раздается звонок в дверь. Она тут же подскакивает и, с твердым намерением больше за стол не возвращаться, идет в прихожую, чтобы открыть.
На пороге стоит незнакомая светловолосая женщина лет тридцати с цветами в руках. Дорогое платье-футляр, босоножки на высоком каблуке…
– Вам кого?
– Здравствуй, Агата.
– Здравствуйте…
– Ты выросла с тех пор, как мы виделись.
– Мы разве знакомы?
– Да. Я хорошо знала твоего брата, – незнакомка говорит с легким акцентом. Агате даже кажется, что она припоминает ее:
– Может войдете?
– Нет, не нужно беспокоиться. Я зашла на минутку и буду признательна, если ты передашь цветы Анне Сергеевне, – незнакомка протягивает букет и вдруг застывает, ошеломленно уставившись на что-то поверх головы Агаты. Та даже оглядывается, не понимая, что происходит:
– Что-то не так?
– Т-ты постригла волосы… – чуть слышно шепчет женщина. – Зачем?..
Агата пожимает плечами:
– Почему, собственно, вас это волнует?
Незнакомка находится в ступоре пару секунд, затем, словно очнувшись, быстро направляется вниз по лестнице. Агата в полном недоумении закрывает дверь.
– От кого цветы? – спрашивает Анна, выходя из комнаты.
– Понятия не имею… – Агата идет на кухню, чтобы выглянуть из окна. Машина, к которой поспешными шагами направляется незнакомка, стоит во дворе, возле подъезда.
– На кого ты там смотришь? – спрашивает Анна, заходя следом.
– Мам, иди скорей сюда. Знаешь эту женщину?
Анна подходит и выглядывает из окна:
– Ну-ка…
– Это она принесла букет, – Агата кивает на цветы. – Сказала: это тебе. Упомянула Вадима. Она кто?
– Невеста Вадички, – Анна печально вглядывается в блондинку.
– Да ладно!
– Марина… Давно я ее не видела. Что ж она меня не позвала и ушла так быстро?
– Да она вообще какая-то странная. И почему я впервые слышу о ней?
– Просто не помнишь. Маленькая ты еще была.
– Не такая уж и маленькая, мам. Мне было семь, когда погиб Вадим. Кроме того, эта Марина, похоже, неплохо меня знает. Отметила, что я выросла, а потом так покосилась на мои волосы… – в отдаленных уголках памяти Агаты мельтешат мутные картинки: «Марина. Марина. Что-то очень знакомое и даже ее легкий акцент… Стоп…» Агата застывает, случайно переведя взгляд на мужчину, сидящего на водительском месте, и не верит своим глазам:
– А это еще кто?
Анна пожимает плечами:
– Может, ее муж? Хотя, мне казалось, что Мариночка никогда не сможет забыть Вадима. Как же они любили друг друга… Ладно. Пойду цветы в вазу поставлю.
– Потрясающе… – Агата провожает взглядом отъезжающую машину. – «Человек без возраста» и бывшая невеста моего брата приезжают к нам вместе???
Размышляя о том, что произошло, Агата направляется в свою комнату, где застает Регину. Та прихорашивается перед зеркалом:
– От матери влетело?
– За что? – рассеянно уточняет Агата, перекладывая подушки с дивана.
– За твою дурацкую стрижку! С детства волосы отращивала. Была коса до пояса, а стало что?
– Мама и не заметит этих перемен… – Агата ложится, прикрывает глаза, и кладет на них ладони, которые очень кстати оказываются холодными.
– И потом, кто перед самым экзаменом стрижется? – продолжает Регина. – Додумалась!
– А что здесь такого?
– Как это «что»? Остригаешь волосы – лишаешься внутренних сил и энергии, балда! – Регина любуется своим отражением, поворачиваясь то в профиль, то в фас. – Ну, как все прошло в институте?
– Прекрасно все прошло в институте, несмотря на то, что я – балда, – Агата залезает под плед и зябко кутается в него. – Только… голова разболелась страшно. Думала, умру где-нибудь по дороге.
– Ну какой черт дернул тебя так постричься? – Регина не может успокоиться. – Это вообще не твой стиль!
– Не знала, что у меня есть свой стиль.
– В том-то и дело, что ты его пока не нашла и косишь под других, – Регина роется в сумочке и выкладывает на трельяж продолговатый тюбик:
– Вот. Спрей-фиксатор тебе для волос. С такой стрижкой нужно постоянно делать укладку.
– Спасибо.
– И как ты это будешь делать, ума не приложу? Ты ведь совершенно не умеешь заниматься собой, Аверина. Макияж тебя, видите ли, раздражает; гардероб месяцами не обновляется…
– К твоему сведению, я была в парикмахерской первый раз в жизни.
– Вот-вот, и я о том… Дремучая!
– А гардероб обновлять… Да на какие шиши? Хотя, наверное, дело не в этом – просто не интересно.
– И ведь додумалась стричься, наверняка, в какой-нибудь задрипанной парикмахерской со вздутым линолеумом и криворукими мастерами. Могла бы попросить: Региш, так и так, мол. Отвела бы тебя к крутому стилисту, привели бы тебя в порядок по-человечески! Надеюсь, ты не оставила волосы в парикмахерской? – Регина вдруг настораживается.
– А что надо было сделать? Попросить их в пакетик завернуть?
– Ну конечно! Ты в курсе, что с этим не шутят? Вот потому, дорогуша, голова у тебя и болит. Да-да! Что-то не замечала, чтобы ты раньше жаловалась.
– Региш, ну хотя бы сегодня не надо этого, извини меня, бреда…
– Бреда? Приметы и суеверия – вовсе не бред! И, помнится, раньше ты думала иначе.
– Мало ли что было раньше.
– Но ведь это ты научила меня смотреть на вещи подобным образом – не глазами, а чувствами, а потом сама же и отреклась от своего видения.
– С возрастом все меняется, и видение жизни в том числе, – Агата растирает виски. – У меня был сумасшедший день, ты просто не представляешь. И завтра тоже экзамен… Почему же таблетка не действует?
– А кто там в дверь звонил? С кем ты разговаривала? По-моему, и так вся компания в сборе.
– Ты не поверишь, если скажу… Помнишь чудика, который ходил за мной повсюду?
– Только не говори, что это он звонил в дверь…
– Нет. Приходила бывшая невеста Вадима.
– Какая еще невеста?
– Это со слов моей мамы. Ее зовут Марина. Она принесла цветы, а потом вдруг уставилась на меня, испугалась чего-то и унеслась опрометью.
– Ничего себе. А ты?
– Я выглянула в окно – хотела получше ее разглядеть. Смотрю, а за рулем сидит тот самый чудик. Представляешь? Это он привозил к нам Марину.
Регина округляет глаза, демонстрируя полное недоумение:
– Как думаешь, почему он ходит за тобой столько лет?
– Да откуда я знаю.
– Погоди, не соображу что-то, – Регина снова поворачивается к зеркалу. – Выходит, тип, который преследует тебя, знаком с бывшей невестой твоего брата?
– Не знаю. Может знаком, а может он просто водитель такси. Может, то, что они были вместе – это элементарное совпадение?
– Довольно странное совпадение, – задумчиво произносит Регина, хлопая расческой по ладони. – Аверина, почему ты вечно попадаешь в какие-нибудь авантюры? Где ты их находишь?
– Задаю себе тот же вопрос целых семнадцать лет.