Любвеобильные Бонапарты

Тут начинается история, истинной сути которой до сих пор никто так и не выяснил. Надо сказать, что Бенкендорф, весьма отважный воин (его портрет находится в Эрмитаже в галерее героев войны 1812 года) и преданный слуга своего императора, был чрезвычайно охоч до особ женского пола. В его весьма подробных мемуарах, наряду с описаниями перипетий его необычайно бурной жизни, время от времени упоминаются то горячая сибирячка, жена станционного смотрителя, то страстная отдыхающая на курорте кавказских Минвод, то красивая армянка в Астрахани, то жена неаполитанского консула в Константинополе, то французская шпионка Лекюйер на греческом острове Корфу, – одним словом, он сполна отдал дань галантным приключениям. Намного позже, уже будучи в возрасте, он имел по нескольку любовниц одновременно и разделял походы императора Николая I за театральные кулисы к балеринам, которые дали обоим характерное прозвище «генералы-шалуны».

Немедленно по прибытии в Париж Бенкендорф начал осаждать мадмуазель Жорж, которая некоторое время не желала даже знакомиться с ним. Справедливости ради следует упомянуть, что полковник ухаживал заодно за любовницей начальника Генерального штаба Бертье, княгиней Висконти, и женой дивизионного генерала Савари^[8], будущего посла в Санкт-Петербурге. Дабы завоевать сердце красавицы, он наделал долгов, – а ведь Бенкендорф не был богат. В конце концов, Александр Христофорович сломил сопротивление мадмуазель Жорж и стал ее любовником, пообещав даже жениться на ней. Нам известно, что та совершенно не была заинтересована в замужестве.

Французские источники уверяют, что актриса тогда была агентом Талейрана, который, как известно, в ту пору уже помышлял о том, чтобы переметнуться от Наполеона к его противникам. Возможно, Бенкендорфу льстило, что он смог стать, в некотором роде, соперником Бонапарта, но целью всей этой операции было вывезти мадмуазель Жорж в Россию. С одной стороны, велись тайные переговоры и давались обещания ей золотых гор, с другой стороны, об этом прекрасно знал министр полиции, всеведущий Фуше, но никак этой затее не препятствовал. Историки разделяются во мнениях: одни считают, что все это было устроено с ведома Наполеона, считавшего, что актриса будет оказывать влияние на Александра I, с другой – что Бенкендорф действовал по указанию его покровительницы^[9], вдовствующей императрицы Марии Федоровны, желавшей вырвать сына из-под влияния его любовницы Марии Антоновны Нарышкиной.

В конце концов, актриса уехала в Россию, где прожила пять лет, с большим успехом выступая на сценах обеих столиц. Вслед за ней уехал и Бенкендорф, по слухам, парижские долги за него заплатила Мария Федоровна. Весной 1808 года он и актриса несколько месяцев открыто проживали вместе в очень дорогой квартире дома Косиковского на углу Мойки и Невского проспекта, но затем мадмуазель Жорж переключилась на других поклонников и уехала на родину только с началом войны 1812 года.

Придворные романы

Наполеон прекрасно знал, что соглядатаи Жозефины неотлучно следят за каждым его шагом, и это неимоверно раздражало его. Он заявил, что презирает ее ревность и будет поступать так, как захочет.

– Я не такой, как все прочие люди, и обычные правила нравственности и порядочности ко мне не применимы. – Он попросил мадам де Ремюза убедить Жозефину в этом.

– Мадам консульша волнуется более, чем оно того стоит. Она боится, что я серьезно влюблюсь… Что есть любовь? Страсть, которая ставит на одну чашу весов весь мир, а на другую – возлюбленную. Не в моем характере поддаваться такому всепоглощающему чувству. Почему она беспокоится о сих прихотях, в которые не вовлечены мои чувства?

Мадам де Ремюза писала в своих воспоминаниях: «Как только Бонапарт обзаводился новой любовницей, он становился жестоким, резким, безжалостным по отношению к своей жене. Наполеон без малейших колебаний рассказывал ей о своей интрижке, не стесняясь давать оценку физиологическим достоинствам женщины и проявлял почти варварское удивление, что она выражает неодобрение подобным разглагольствованиям».

Показательно увлечение Наполеона итальянкой Карлоттой (на французский манер Шарлоттой) Газзани, дочери рядовой танцовщицы из Генуи. Наполеон встретил ее во время одной из своих поездок в Италию, был потрясен ее красотой и пригласил вместе с мужем в Париж, пообещав дать им место. Он потребовал от Жозефины, чтобы та приняла ее на должность чтицы, хотя Шарлотта плохо владела французским языком, а мужа назначил на доходное место сборщика налогов. По воспоминаниям современницы, «черты ее были настолько восхитительны, что в ее облике ничего не хотелось изменить. У нее были самые красивые глаза, какие я когда-либо видела, в коих тотчас же отражалось все, что она говорила и слышала. Знание света заменяло ей ум, в ее разговоре не было блеска, но она нравилась, потому что имела приятный голос и тщательно подбирала выражения, которые произносили ее очаровательные губы».

Мадам Газзани немало натерпелась от придворных дам Жозефины, знатных аристократок, возмущенных необходимостью сосуществовать с женщиной столь низкого происхождения – император потребовал, чтобы она получила право присутствовать в так называемой «почетной» гостиной супруги. Связь императора с лектрисой началась в 1807 году и продолжалась до 1809 года, но Шарлотта совершила ошибку, которой не прощал у своих возлюбленных император: она захотела стать официальной любовницей. Наполеон немедленно порвал с ней и потребовал от Жозефины:

«– Прогоните госпожу Газзани. Пусть она возвращается в Италию.

– Нет, государь, я оставлю ее при себе; не следует ввергать в отчаяние молодую женщину, которую вы оторвали от всех ее прежних обязанностей. К тому же я скоро, должно быть, стану такой же несчастной, как она (уже поговаривали о разводе). Мы будем плакать вместе, и она сможет понять мое горе. Поэтому я хочу оставить ее, что, конечно, не позволит вашему величеству впоследствии встречаться с ней.

– Ну что ж, как пожелаете, но я не хочу больше ее видеть».

Госпожа Газзани сохранила верность императрице после развода и, как утверждала Жозефина, «она сочла за счастье иметь в ужасный момент жестокой разлуки рядом с собой кого-то, кто с удовольствием слушал, как она с радостью и болью говорила об императоре, и питал к нему те же чувства».

Пока же Жозефина утешалась тем, что безраздельно царила в поездках и церемониалах, ибо это добавляло к популярности Первого консула. Она сопровождала его в поездке по северо-восточной Франции, Бельгии (ставшей французским департаментом) и Голландии, «Батавской республике», французском протекторате. Для этой поездки Бонапарт передал ей драгоценности французской короны и заявил:

– Ты должна ослеплять своими украшениями и туалетами.

Жозефина прекрасно справлялась со своими обязанностями, ее умение держаться, незаурядный дар проявлять теплоту и интерес к людям, с которыми она разговаривала, запоминались надолго. Мадам де Ремюза писала: «Когда я посетила эти регионы пятнадцать лет спустя, я обнаружила, что ее любезность и доброта все еще были свежи в памяти людей».

В Париже, а, возможно, и в Европе, не было женщины, одевавшейся роскошнее ее, чему в немалой степени способствовала хорошо сохранившаяся гибкая фигура Жозефины. Более того, некоторые ее туалеты граничили с чем-то сказочным. К их числу относилось платье из розового крепа, на которое были нашиты сотни тысяч лепестков натуральной розы, естественно, сидеть в таком платье было невозможно. Бонапарты как-то нанесли визит Жозефу в его имение Мортфонтен, когда Жозефина нарядилась в платье из перьев тукана, причем каждое перо было украшено жемчужиной. Правда, даже поклонники замечали, что зачастую ее туалеты в нежных пастельных тонах скорее подошли бы молоденькой девушке, нежели супруге Первого консула. После коронования Наполеона и с целью поддержания отечественной промышленности, производившей товары класса люкс, придворным дамам было приказано носить бархатные и парчовые платья, расшитые золотом и серебром, с длинными шлейфами. Оплакивая утрату обожаемого ею муслина, Жозефина компенсировала его легкими шелковыми платьями на атласном чехле со шлейфами из тюля и лебяжьего пуха. К концу ее жизни в гардеробе императрицы насчитывалось более 900 платьев и 500 кружевных накидок.

И, безусловно, никто не мог сравняться с ней по количеству драгоценностей. В этой области она перещеголяла даже казненную королеву Марию-Антуанетту, чьим шкафчиком пользовалась вначале, но потом он оказался слишком мал. В ту пору богатым женщинам полагалось иметь так называемые парюры, т. е. гарнитур из камней одинакового рода и работы. Гарнитур самых богатых дам включал в себя диадему, которую надевали, надвинув низко на лоб, гребень, украшавший шиньон, колье, серьги, пояс, парные браслеты, броши, булавки, а особо высокопоставленные особы имели еще и небольшую корону. Жозефина обладала такими парюрами из бриллиантов и рубинов, бриллиантов и опалов (включая уникальный опал «Пожар Трои»), бриллиантов и бирюзы, бриллиантов и изумрудов, бриллиантов и редкостных цейлонских сапфиров^[10], жемчуга и античных камей.

Камеи пользовались поистине бешеной популярностью, и Наполеон, который всегда старался дать заработок отечественным мастерам, намеревался открыть в Париже школу гравировки на полудрагоценных камнях^[11], дабы достойно конкурировать с итальянцами. 16 марта 1805 года в «Газете дам и мод» констатировали: «Модная женщина носит камеи на поясе, камеи в колье, камеи на каждом браслете, камею на диадеме…». Это поветрие продержалось до 1880 годов. Дабы ее драгоценности всегда имели как можно более выигрышный и современный вид, Жозефина постоянно отдавала их ювелирам на переделку оправы. Во время торжественных церемоний ей приходилось надевать императорскую корону, весившую три фунта и причинявшую, невзирая на толстую бархатную подкладку, приступы мучительной мигрени.

Несколько позже была завоевана часть Германии, представлявшая собой несколько десятков княжеств, готовых стать вассалами великого человека. Жозефина с равным успехом была принята и в них, что дало повод Наполеону заявить:

– Я выигрываю битвы, но Жозефина покоряет сердца.

Его потрясала находчивость жены, которая никогда не путала представленных ей людей и ловко находила выход из любой ситуации. При посещении могилы Карла Великого ей преподнесли кость, по легенде являвшуюся частью его руки. Другая невольно смутилась бы от такого подарка, но Жозефина вежливо отказалась принять реликвию, заявив:

– Меня уже поддерживает рука, столь же сильная, как десница Карла Великого.

К этому времени обнаружилось, что Наполеон дарил своим вниманием не только актрис, но и женщин из свиты Жозефины. Она всегда предпочитала окружать себя привлекательными особами, как будто и не опасаясь конкуренции. В июле 1804 года в штат ее фрейлин была принята Элизабет-Антуанетта де Водей (1773–1833). Она происходила из захудалых дворян, хотя отец ее и дослужился до генеральского чина. В семнадцать лет девушка вышла замуж за офицера де Водея, но уже через год он эмигрировал и больше в ее жизни не присутствовал.

Элизабет была красивой блондинкой, с великолепными зубками^[12], прелестными ручками и ножками. Помимо чисто физических достоинств она была хорошо образована, остроумна, отличная музыкантша и обладательница красивого голоса. Правда, некоторые современники отмечали ее опасную склонность к интригам. Вскоре после поступления в штат супруги Первого консула Элизабет отправилась вслед за своей повелительницей на курорт в Экс-ла-Шапель, ибо Жозефина все еще надеялась забеременеть. Там она со свойственной ей откровенностью рассказала фрейлине о неверности мужа, следствии того, что он называл своим «периодом течки» и его жестокости по отношению к ней в это время.

– Любовь – необычная страсть, превращающая людей в животных, – как-то сказал он. – Меня одолевает течка, как у суки.

Элизабет была невысокого мнения о Жозефине. В своих мемуарах она писала: «Боюсь, что потребность императрицы излить свое сердце, повторить все, что происходит между ней и императором, лишило ее большей части доверия Наполеона… Жозефина была подобна десятилетнему дитяти в ее щедрости, ее легкомыслии и быстрой смене чувств, в течение нескольких минут она могла зарыдать и утешиться… Невежественная, подобно многим креолкам, она выучилась почти исключительно слушанием других; но проведя большую часть своей жизни в наилучших кругах, приобрела грациозные манеры и тот жаргон, который, в модном обществе, часто занимает место ума…»

Когда Наполеон внезапно объявил, что навестит Жозефину со свитой в Эксе и сопроводит их во время официальной поездки вниз по Рейну, та от радости расплакалась. Как выяснилось во время плавания, соскучился-то он по Элизабет де Водей, и признаком этого нового увлечения стали гонения, которым он подверг жену. Когда одним вечером Жозефина заявила, что слишком больна, чтобы появиться на балу в Майнце, консул буквальным образом стащил ее за руку с кровати и заставил немедленно одеться для торжественного события.

В конце октября Жозефина застала мужа и свою фрейлину в небольшой комнате, располагавшейся над кабинетом консула. Судя по беспорядку, в котором пребывала их одежда, догадаться о цели этого свидания было нетрудно. Жозефина устроила мужу сцену, на которую тот отреагировал весьма грубо, но мадам де Водей через три дня была вынуждена подать в отставку, ибо ее обвинили в мотовстве, накоплении долгов и постоянном выпрашивании денег у казны. В дальнейшем она опускалась все ниже и ниже и закончила жизнь в доме призрения для бедняков.

Но Наполеон отправил мадам де Водей в отставку отнюдь не потому, что ее невзлюбила Жозефина или ее беспорядочные финансовые дела пятнали честь фрейлины супруги Первого консула. Просто у него возникло новое увлечение, и предмет этого увлечения не собирался играть роль игрушки властителя Франции, которой можно потешиться и за ненадобностью выбросить.

Мари Антуанетта Адель Папен родилась в 1782 году в семье уважаемых людей, адвокатов и чиновников средней руки, мать ее происходила из купеческих кругов, т. е. с точки зрения происхождения она не могла претендовать на место фрейлины. Однако, ее отец активно участвовал в политической жизни, он являл собой типичный образец личности, которым революция открыла путь в высшие эшелоны власти. В 1797 году Папен был избран в Совет старейшин, в 1799 году в качестве депутата от департамента Ланды стал членом Законодательного корпуса. Адели не исполнилось и двадцати лет, когда ее выдали замуж за Шарля-Жака Дюшателя, мелкопоместного нормандского дворянина, на 30 лет старше нее. Он был депутатом от департамента Жиронда в Совете пятисот, а после переворота 18 брюмера по рекомендации консула Роже Дюко был назначен Бонапартом государственным советником.

По отзывам современников, Адель была очень красивой женщиной, брюнеткой с синими глазами, жемчужными зубами, которые охотно демонстрировала, невзирая на некоторую худощавость, она отличалась величественной осанкой. Герцогиня д’Абрантес в своих мемуарах отмечала взгляд ее синих глаз с поволокой, «против поистине чародейного воздействия которого нельзя было устоять, общее впечатление было таково, что он сначала притягивал, а затем околдовывал». Мадам де Ремюза добавляла к этой характеристике, что «ее глаза выражали все чувства, которые она хотела внушить вам, кроме искренности, поскольку черты характера склоняли ее к скрытности».

Сопровождая своего пожилого мужа, она попалась на глаза Бонапарту, который заметил ее. К концу периода Консульства Наполеон стал приглашать эту пару в Мальмезон и склонять Жозефину к тому, чтобы та приняла мадам Дюшатель в штат фрейлин. Похоже, поначалу Жозефина благосклонно отнеслась к ней, по слухам, не в последнюю очередь потому, что ее сын Евгений Богарне стал проявлять к этой даме повышенное внимание.

Историкам не удалось установить, когда началась связь Бонапарта с Аделью. 5 августа 1804 года мадам Дюшатель родила своего второго сына (первый появился на свет в феврале 1803 года). Дитя нарекли Наполеон Жозеф Леон, по случаю его рождения Бонапарт прислал матери свой портрет в рамке, инкрустированной бриллиантами. Молодая мать оставила у себя портрет, а рамку вернула, продемонстрировав тем самым свою полную бескорыстность. Супруги Бонапарт согласились быть крестными родителями младенца, что моментально породило слухи об истинном отцовстве ребенка, так что некоторые исследователи по сию пору включают его в перечень биологических детей Бонапарта.

Если верить герцогине д’Абрантес, в ноябре 1804 года, незадолго перед коронацией, Жозефина по поведению мужа на празднестве, устроенном маршалом Бертье, поняла, что «сие была любовь, а не предпочтение, скорее оскорбительное, нежели почетное… Сие была именно любовь, как в молодые годы; и голос Наполеона, его взгляд, все в нем выказывало сие в течение всего вечера».

По воспоминаниям камердинера Констана, император каждый вечер дожидался, когда все в замке отойдут ко сну и, дабы не поднимать шума, перемещался в комнату Адели в ночном белье, без башмаков или домашних туфель. Как-то под утро, когда уже начал заниматься день, согласно приказу, отданному камердинеру императором, он отправился предупредить горничную мадам Дюшатель, чтобы та известила свою хозяйку, который час на дворе. Через пять минут Наполеон вернулся в большом возбуждении, ибо по пути наткнулся на служанку императрицы, караулившую его за углом коридора. После нескольких проклятий по поводу женского любопытства, он послал камердинера к этой осведомительнице с угрозой хранить молчание, если она не хочет быть уволенной и начинать жизнь с нуля. По сообщению камердинера, у служанки хватило ума держать язык за зубами.

Тем не менее, бдительная Жозефина все-таки сумела выследить любовников. Как-то вечером она находилась в гостиной дворца Сен-Клу в довольно многочисленном обществе и заметила, что мадам Дюшатель незаметно выскользнула из помещения. Жозефина, не привлекая к себе особого внимания, также покинула гостиную и направилась в кабинет мужа. Не обнаружив его там, она поднялась в уже знакомую ей комнатку, где и застала обоих в том виде, который не оставлял никаких сомнений в истинной цели этого уединения. Разразился скандал, причем Наполеон пинал и крушил мебель, приказывая супруге покинуть дворец Сен-Клу, ибо он хочет жениться на женщине, способной дать ему дитя. В результате мадам Дюшатель была изгнана от двора, но не из сердца Бонапарта. Очень скоро к покровительству этого увлечения подключились члены клана Бонапартов. Не секрет, что они питали лютую ненависть к «старухе» Жозефине, но той удалось ловко, по ее мнению, переиграть их.

Известно, что 30 ноября 1804 года Наполеон короновался императором Франции. По этому поводу в Париж прибыл папа римский Пий VII. Времена революционного безбожия канули в прошлое, народ (т. е. новая знать и часть уцелевшей старой) ломился в приемную святого отца всех католиков во дворце Тюильри с целью поцеловать перстень папы и получить благословение. Воинственное богоборчество французов настолько укоренилось в сознании слуг Святого престола, что папа привез с собой лишь небольшое количество образков, вручаемых осчастливленным визитерам, а производство молитвенных четок революционным указом было прекращено еще давно. В ход пошли самые прозаические предметы вроде часов, ножниц, чернильниц, очков и тому подобное, которые подносили под благословение папы даже столь одиозные фигуры как доктор Гильотен, художник Давид, бывшие царицы бесстыдной моды времен Директории Фортюне Амлен и Тереза Кабаррюс, не стеснявшиеся некогда прилюдно прогуливаться полуобнаженными.

Жозефина также упала к ногам Пия VII и призналась, что живет с будущим императором во грехе. Папа заявил, что в таком случае он не считает возможным совершать обряд помазания на царство и твердо настаивал на своем решении. Бонапарт не стал делать из этого трагедии, в ночь на 30 ноября кардинал Феш, его дядя, в кабинете императора перед походным алтарем обвенчал Наполеона и Жозефину в отсутствие как свидетелей, так и приходского священника. Таким образом, эта церемония, так же, как и заключенный несколько лет назад гражданский брак, не имели никакой законной силы. Жозефина, со свойственной ей легкомысленностью, о таких мелочах не подумала, полагая, что выданное по ее просьбе свидетельство о браке является гарантией от развода.

Что же касается Наполеона, то он либо осознавал незаконность этой церемонии, либо действительно действовал так, как он потом объяснил на Св. Елене:

– Когда я постановил, что Жозефина также должна быть коронована, я уже решил развестись с ней, избрав для сего подходящее мне время. Коронация была тут не при чем.

После воцарения на троне Наполеон с упоением занялся созданием собственного двора, который, по его замыслу, должен был стать самым блестящим в Европе. Эмблему династии Бурбонов, белоснежные лилии, сменили пчелы, символ трудолюбия и прозорливости. Был разработан сложный церемониал императорского двора (книга состояла из 396 страниц), на основные должности назначены аристократы «из бывших». Как известно, сам император признавал только одну манеру поведения, а именно, отдавать безапелляционные приказы. Таким же образом он вел себя и с женщинами, допущенными ко двору.

– Мы уже видели вас в этом платье несколько раз! – выбранил Наполеон некую даму. – Пора надеть новое.

Как-то император заявил канцлеру сената, графу де Лапласу, что его жена одета недостаточно нарядно. Графиня заказала восхитительное платье, настолько великолепное, что оно привлекло внимание Наполеона, и император заявил ей в присутствии пары сотен гостей:

– Как вы одеты, госпожа де Лаплас! Ведь вы уже старуха! Такие платья годятся для молоденьких женщин; в вашем возрасте они уже невозможны.

Бедная женщина действительно была уже не первой молодости и чувствовала себя совершенно уничтоженной, тем более, что ее муж, как истинный лизоблюд тут же заявил жене:

– Что за нелепая мысль, сударыня, вырядиться подобно молоденькой девушке! Император прав!

Но после коронации вопрос о наследнике новой династии стал еще более острым. Супруги Мюрат, Каролина и Иоахим, решили доказать Наполеону, что отсутствие у него детей является виной исключительно Жозефины, и принялись всячески способствовать роману императора с мадам Дюшатель. Они предоставили в распоряжение влюбленных свое поместье Вильер, где те продолжали тайно видеться. Со стороны это выглядело так, будто любовником Адели является сам Мюрат, для прикрытия публично ухаживавший за ней. Тайные свидания чуть не окончились печально, ибо во время одного из таких посещений поместья, когда караул нес генерал Дюрок, Наполеону показалось, что его узнал какой-то прохожий, он метнулся к высокой стене, огораживавшей павильон, влез на нее и спрыгнул в сад с большим риском для жизни.

Свидания продолжались в небольшом домике, который был снят Наполеоном на имя камердинера на улице со странным названием Аллея вдов (ныне авеню Монтень). Мадам Дюшатель казалась искренне влюбленной и совершенно бескорыстной женщиной. Как подозревают историки, она умело скрывала под личиной нежного создания не от мира сего незаурядную волю интриганки, поставившей себе задачей любой ценой добиться своей цели. Еще в конце февраля 1805 года Наполеон непринужденно прогуливался с ней в парке Мальмезона, в то время как Жозефина томилась в своей комнате, сгорая от ревности. Летом 1805 года перед отъездом в Германию и Австрию Наполеон решил порвать эту связь. Впоследствии он оправдывал это тем, что почувствовал в Адели стремление стать официальной фавориткой.

– Она хотела поставить себя на одни уровень со мной, – осудил ее император.

Его взгляды в этом отношении были хорошо известны:

– Я никоим образом не желаю при своем дворе царства женщин. Они причинили вред Генриху IV и Людовику ХIV; моя задача более важна, чем у этих властителей. Французы стали слишком серьезными, чтобы простить своему монарху выставляемые напоказ связи и официальных любовниц.

По-видимому, все-таки вести себя в своей обычной резкой манере по отношению к этой деликатной женщине Наполеон не хотел и обратился к Жозефине с просьбой помочь ему покончить с этой связью. Через генерала Дюрока он потребовал у Адели возвратить его любовные письма. Та без малейшего сопротивления вернула их и отказалась принять в подарок бриллиантовое колье. Она, впрочем, изъявила согласие встречаться со своим царственным любовником, если тот пожелает возобновить их связь.

Жозефина осознавала, что разрыв не должен произвести никакого шума в обществе, и заверила мужа, что, поскольку он собирается изменить свое отношение к мадам Дюшатель, она, со своей стороны, изменит свое и приложит все силы к тому, чтобы поддержать отринутую женщину и возместить тот ущерб, который мог бы быть нанесен ей светскими пересудами.

Мадам Дюшатель проявила великое умение владеть собой на глазах двора, который с любопытством наблюдал за ее малейшим движением. Она сохранила полное хладнокровие и выдержку, которые «подтверждали, что сердце ее не было особо заинтересовано в любовной связи, которая только что прервалась». Она осталась в штате Жозефины и, безусловно, была в курсе всех последующих увлечений Наполеона.

Но император щедро вознаградил мужа Адели. Помимо получения крупных денежных сумм, он стал сенатором от Алансона, в 1808 году ему был пожалован титул графа, в 1811 стал кавалером ордена Почетного Легиона. Не в накладе остался и ее отец Папен. Примечательно, что в апреле 1808 года он принимал в своем доме в Байонне сначала Наполеона, а затем Жозефину, которая ужинала с отцом и дочерью. Ему также был пожалован графский титул, а когда он скончался в 1809 году в возрасте всего 53 лет, то был похоронен в Пантеоне.

В 1815 году после разгрома при Ватерлоо и отречения Бонапарта мадам Дюшатель была одной из немногих, кто навестил низложенного императора, проявив истинную верность ему. После этого она занималась образованием своих детей, а потом приведением в порядок живописного средневекового замка Мирамбо, купленного ее мужем в 1813 году у потомков старинного дворянского рода. Там в 1844 году в возрасте 93 лет скончался граф Дюшатель, а его супруге было суждено надолго пережить его.