Страсти по Самайну – 2. Книга 3

На закате третьего дня он вернулся. И племя богини Дану радостно приветствовало своего короля. Вечером, когда уже стемнело, появилась его супруга. Усталая и грязная, она взглянула на Нуаду. Муж был задумчив и молчалив.

Она знала, что тяготит его, знала, как тяжело далось ему решение. Магия древних даёт много, но и забирает немало. Что будет дальше, она не знала. Но в одном была уверена. Как велико бескрайнее море, так велика была её любовь к нему.

Глава 13

Три дня Фир Болг пытались проникнуть в лес, но уж больно коротки были их руки, никак не могли они дотянуться до Туатха. Воины погибали, так ни разу и не вступив в бой.

Многие из Фир Болг были отравлены, но не знали об этом. Дурман сеял сомнения и путал мысли. Яд скопился в их телах, и живы они были только потому, что слишком медленно текла по их жилам кровь.

На рассвете четвёртого дня из туманного леса вышли Туатха, и вёл их сам Нуаду Аргет Лаам. Фир Болг выстроились перед ними. И стояла такая тишина, что казалось, стоит прислушаться, и услышишь, как бьются сердца воинов.

И тогда зазвучала песнь, до боли знакомая каждому Фир Болг. И песнь эту пела Тайльтиу прекрасная, их мёртвая королева. Ужас наполнил их сердца, словно каменные стояли они, не в силах отвести взгляд от нагой ведьмы, словно в насмешку, танцевавшую перед войском Туатха. Последней каплей для Эохайда стало появление Тайльтиу. Мак Эрк узнал её. Наконец-то понял он, что имела в виду Тайльтиу в тот вечер, и с криком бросился вперёд в надежде убить изменницу.

Так началась Великая битва. И войска вступили в сражение.

Едва стали Фир Болг теснить Туатха к лесу, как кружившая над схваткой Морриган издала ужасный вопль такой силы, что отозвался он во всех скалах, долинах и водопадах Эрина. И тотчас половина Фир Болг упали в землю мёртвыми.

Но и это не остановило Мак Эрка. Вместе с верным своим помощником Сренгом продвигались они вперёд. То здесь, то там, падали мёртвые воины. И много среди них было Туатха, но много больше было Фир Болг. Словно обезумевший, Эохайд бросился к предводителю северных богов, но преградил ему путь Брес, сын Элата, и тогда Сренг схватился с самим Нуаду…

Долго бился одурманенный Эохайд Мак Эрк, пока не почувствовал великую жажду. И тогда оставил он вместо себя Сренга, и с отрядом воинов отправился на поиски источника воды, а следом за ними бесшумной тенью, чёрной птицей скользнула Великая королева Морриган. Как ни искали, не могли Фир Болг найти даже небольшого родника. Морочья волшба была крепка и скрыла от их взора все ручьи и реки чудесного Эрина. Так бродили они по вересковой пустоши, пока жажда не замучила их до смерти.

И тогда Маха сняла долгожданную голову Мак Эрка. Тайльтиу была отомщена. Урожай Смерти был собран… Много крови пролилось в тот день.

Фир Болг продолжали биться до поздней ночи, пока не изнемогли совсем. К тому моменту на поле сражения их в живых осталось только триста воинов. Утратив надежду, падая от усталости, они отступили.

Туатха Де Данаан победили, но какой ценой… Многие из племени Дану погибли. Всю ночь они хоронили убитых, насыпая над могилами братьев холмы.

В честном бою Фир Болг Сренг нанёс королю Туатха мощный удар мечом и срубил треть щита Нуаду вместе с рукой. Лишённый правой руки Нуаду Аргет Лаам больше не мог править Туатха.

Теперь будущее племени было туманным, как и просторы вечнозелёного Эрина…

Эпилог

– Да, красивая легенда, – проскрипел старый дуб.

– И древняя, – устало вздохнула птица.

– Боги среди людей… Когда ж это было?

– Ой, давно. Очень давно. Подробности мало, кто помнит. Позднее эту битву героев назовут Первой в Долине камней.

Старая ворона задумалась. Казалось, что она задремала, но она вовсе не спала. В маленькой птичьей голове всплывали воспоминания, роились мысли.

– Но я так и не понял, куда делись оставшиеся Фир Болг. Неужели им дали уйти?

– Они сами не захотели. Эрин был их домом многие годы, дольше них там жили, разве что, фоморы. На пятый день Фир Болг созвали собрание, их решение биться до конца было окончательным и единодушным. И повёл их Сренг. Триста героев, потерявших всё, кроме чести и помнящих о своём долге. Туатха понимали это, а потому вновь предложили мир и соседство в Эрине. Фир Болг согласились и заключили мир, выбрав своим домом Коннахт, что на западе Эрина.

– Конечно, теперь их было немного, и они не представляли опасности, – с пренебрежением отозвалось дерево.

– Племя богини Дану пришло в Эрин, чтобы жить и созидать, а не убивать, – возмутилась ворона, угрожающе захлопав крыльями.

– Ну, ладно-ладно. А что было дальше с Нуаду?

– Много будешь знать, скоро состаришься. Хватит на сегодня историй, – подытожила собеседница.

– Услышу ли я продолжение? – Засуетился дуб. Ветви его загремели так, что последние листья соскользнули на землю. – Узнаю ли я, что случилось с северными богами? И куда исчезла Великая королева?

– Судьба благоволит тебе, старый пень. Я вернусь… – Казалось, что она смеётся. – А теперь прощай. Зовут, нужно спешить. Меня ждут в Таре…

И впорхнув с ветки, чёрная птица скрылась в тумане. Эрин по-прежнему был её королевством, кто бы ни правил.

Люся Быковская
@lusia_bykovskaya

ДОЛИНА КОСТРОВ

Пролог

«Зима будет суровой, и ты узнаешь, что такое смерть», – черноволосый мальчик смотрел в глаза, так пронзительно, что она почувствовала, как лёд сковал горло. Девушка хотела спросить, но смогла только беззвучно открыть рот. Мальчик подошёл ближе, и она разглядела белые крапинки на радужке его и без того светлых серых глаз. Мальчик был ниже ее ростом, но она его боялась. И когда он своей рукой прикрыл ей глаза, она подчинилась. От ладоней на лице стало мокро. Мгновение спустя, стало ясно, что это дождь. Взмокшая, она нетерпеливо мотнула головой, разметав по плечам отяжелевшие от воды волосы. И почувствовала, что черноволосого мальчика рядом нет. Открыла глаза.

Она стояла посреди некогда зеленой долины. Но под проливным дождем краски смешались, и виднелись только размытые грязно – серые очертания холмов. Девушка привычным движением похлопала себя по бокам в поисках сумки. Не нашла. Удивилась.

Уже промокла до нитки. Но в теле ритмично билось сердце, разгоняя кровь горячей волной. Она физически ощущала эти приливы до кончиков пальцев. Или это нечто другое? Стоило об этом подумать, как воспоминания тонкой ниточкой начали раскручиваться как из клубка. Вот она – маленькая девочка с нечёсанными, чёрными как смоль волосами. Бежит босиком по зеленому лугу. Что – то держит в руках. Родное и тёплое. Важное. Добежала до толстого дуба. Время победило это старое дерево, и оно уже много лет торчало сухой громадной корягой, не принося плоды, не откликаясь на времена года.

Девушка наблюдала за собой со стороны, как будто смотрела немое кино. Звуки разом прекратились. Она оказалась в бесшумном вакууме. Это пугало. Постепенно из самых глубин ее естества, медленно и липко внутри зарождалась тревога. Девушка видела, как девчонка ловко забралась на дерево, как оставила в темном дупле ТО самое, что – то родное и важное. Стало страшно даже дышать. Она с силой зажмурилась, когда вдруг снова ощутила на лице капли дождя. Оглянулась. Та же мрачная долина, поливаемая дождём, и ее одинокая фигура в низине. Невдалеке она увидела маленький дом, в котором горел свет. Что – то знакомое показалось в этих красных ставенках на окнах.

Старая каменная кладка напрасно скрывалась за свежей белой известкой, маленькие окошки, черепичная крыша и подкопченная труба – в детстве не обращаешь внимания на детали, сейчас же она видела каким был этот дом. Он старый. Но не изношенный. Он древний, он мудрый, он хранит много тайн. Дверь распахнута настежь, и изнутри сочится тёплый желтый свет. Что – то трещит. Кто – то поёт.

– Входи, Кона, я уж заждалась.

– Бабушка?

– А кого ты ожидала увидеть? – старушка наигранно удивилась, всплеснув руками.

Бабушка Ханна. На Кону нахлынули воспоминания. Даже больше ощущения. Сухие, словно пергамент, но такие горячие бабушкины руки. Запах хлеба. Танцующие угли в камине и тёплый кисель. Тихие песни. Золотой гребень и длинная ночная рубашка. Холщовый мешочек под подушкой. А там сокровища. Нырнёшь в него рукой в темноте и перебираешь – медное колечко, розовое стёклышко, уголёк, кончик веревки с шеи повешенного, маленькая деревяшка с нацарапанной руной.

– Тебя слишком долго не было, – пробормотала старая Ханна. – Ты забыла кто ты есть, – бабушка медленно приближалась к Коне. Ее голос теперь был похож на шипение, – мы ждем тебя.

Старуха окинула взглядом комнату и торжествующе остановила его на Коне. Глаза, стальные, холодные смотрели внимательно. Кона каждым кончиком своих чёрных волос, почувствовала как вокруг них смыкается кольцо.

Полулюди-полутени тянули к ней свои руки. Дряхлый старик и молодая дева в длинном платье. Высокий мужчина с иссиня-чёрными волосами и почти белыми глазами. Мальчик, обещавший суровую зиму. Тут их рты скривились, и все разом закричали: «Мы ждём тебя!»

Кона изо всех сил закрыла уши руками, зажмурила глаза. Неожиданно раздался пронзительный звон. Все фигуры разом исчезли. Исчез старый домик Ханны, дуб, дождь. Звон же не прекращался.

Кона открыла глаза и узнала люстру своей комнаты.

«Какой странный сон», – подумала она, как снова услышала звон. В прихожей настойчиво гремел телефон.

– Кона? Доброе утро! То есть, не то чтобы доброе, – на том конце провода смутились, – это тетя Меретте, соседка твоей бабушки.

– Здравствуйте.

– Твоя бабушка Ханна. Она умерла сегодня ночью, – Меретте всхлипнула.

– Я приеду.

– Поторопись. Тебе нужно успеть до Самайна. Мы ждём тебя. – и в трубке послышались короткие гудки.

* * *

К тому моменту, как электричка ворвалась в пригородный пейзаж, рассвело. Краски неба, словно на мягкой акварельной бумаге, смешались, а над самым лесом сверкнул бледно-желтый диск. Яркое, но уже холодное октябрьское солнце.

Кона сидела у окна, завороженно провожая темные макушки сосен. Она похлопала ладонью по сумке. Рука нырнула внутрь, пальцы привычно нащупали мелки. Девушка высыпала горсть на стол – разноцветные огрызки пастели хаотично наследили на белой поверхности.

Девушка начала рисовать. Резкими движениями Кона наносила слой за слоем розовый, голубой и чернильно-синий. Подушечками тонких пальцев тут же размазывала границы цветов, растягивала и закручивала в спираль бархатистую пастель. Мазала по бумаге и по щекам. Желтым очертила круг и спешно его закрасила. Потом закрыла глаза.

Мужчина с густой рыжей бородой и старушка сидели напротив и наблюдали, боясь обнаружить своё присутствие. Облако мелковой пыли к тому моменту достигло носа пожилой леди, и она нарушила тишину, громко чихнув.

Девушка встрепенулась, и словно впервые уставилась на попутчиков.

– Доброе утро, – натянули улыбки рыжий и старушка.

– Привет.

– Вы испачкали нос, – женщина достала из сумочки большой хлопковый платок и протянула Коне.

Кона задумчиво уставилась на кусок материи. Не поднимая глаз, она вытерла нос рукавом куртки, а ладони об юбку. Взгляд рыжего был красноречив.

Но любопытство взяло верх:

– Я Уильям, – сосед протянул руку.

– Я Кона, – ответила она на рукопожатие.

– Кона?

– Да. Родители ждали сына, – она впервые улыбнулась и пожала плечами.

Тугие чёрные кудри копной. Острые скулы, тонкие губы, глаза цвета мутной воды, и все ещё перепачканный, словно в саже, нос. Хрупкая девушка, в которой чувствовалась уверенная сила. Таких раньше сжигали на кострах.

– Вы рисуете? – спросила старушка, с любопытством заглядывая в альбом.

Кона развернула рисунок. Сложно было разглядеть там лес и небо. Жирные, густые, хаотичные мазки. Рисунок производил мрачное впечатление, и даже круг солнца, не менял эффекта.

– А куда едете, милочка? – старушка хотела узнать, как долго им ещё соседствовать с этой сумасшедшей.

– Я еду в Лаи.

– В долину костров? В этом суеверном краю же никто не живет. Одни ведьмы, – бородатый понял, что сказал лишнее, когда поймал взгляд старушки.

– Вы правы. Соскучилась я по своим.

Желания продолжать разговор больше ни у кого не было.

* * *

– Мама сказала, что я узнаю тебя, – молодой человек взял из её рук чемодан, – я тогда подумал «как это может быть?», но, забери меня калех, ты копия Ханны!

Широкими шагами ее друг детства направлялся к машине, а она семенила за ним. Хотя лет 15 назад было наоборот. Кона не понимала, откуда взялся этот большой и красивый Тревор?

Все еще смущённая, она села в машину, и они покатили по проселочной дороге. Из окна открывался чудесный вид – мягкие очертания холмов, тронутые желтой лапой осени. С одной стороны вдалеке стояли багряные липы, с другой манили морем отвесные скалы. На мили вокруг расстилались безлюдные дали. На горизонте виднелось что-то похожее на деревню: от ярких черепиц тонкой струйкой тянулся дым. Кона приоткрыла окно и с удовольствием вдохнула свежий воздух. Мгновение спустя запах солёного моря сменился тяжелым духом догорающих костров, влажной земли и тухлой рыбы. Кона поспешила закрыть окно и вопросительно уставилась на Тревора.

– Что здесь было раньше?

– Лет пятьсот назад, – Тревор прищурился, – здесь было поселение рыбаков. Но однажды этой дорогой шёл фогд с подручными инквизиторами. С севера страны обозом в клетках они везли пойманных ведьм и колдунов. Чёрт их дёрнул устроить именно в этом месте массовую казнь калех. Языки костров доходили до неба. Когда последняя ведьма была сожжена, и в воздухе ещё висел ее душераздирающий крик, пламя костра перекинулось на ближайший дом. Он вспыхнул как спичка. Огонь за считанные минуты сожрал деревню и обитателей. Инквизиторы тоже не смогли спастись. Много лет люди обходили это место стороной, а руины деревни со временем превратились в пепел и разлетелись по побережью. Сейчас от этого страшного места не осталось и следа. Но до сих пор никто не отважился строить тут дом.

– Но откуда ты это знаешь?

– Это наша история, Кона. И твоя, – Тревор внимательно посмотрел на неё. – Мы, кстати, приехали!

Кона не заметила, как автомобиль уже въехал в живописную деревеньку. Небольшие овальные домики белого и желтого цветов, с яркими ставнями, и дымоходной трубой посередине черепичной крыши. На Кону нахлынули тёплые воспоминания – все здесь было знакомо. Навстречу молодым людям уже бежала маленькая женщина в платье и белоснежном переднике.

– Кона, милая! Какой красавицей ты стала!

«Тетя Меретте», – догадалась Кона, и раскрыла навстречу объятия.

* * *

Кона ощущала тревогу. Как будто вдалеке звенел колокольчик. Меретте была учтива и мила, но каждое ее слово внутри девушки отзывалось волнительным «динь».

Если бы Кона могла сейчас достать альбом, то ее рисунок был бы темно-синего цвета. Таким виделось внутреннее убранство дома, несмотря на розовые занавески и белоснежные скатерти. Кона осталась на обед. Ей хотелось послушать о жизни деревни Лаи. Сама она мало что помнила. Только яркие вспышки из беззаботного детства – как бегала по полю босиком, как спасала соседскую кошку из реки. Стояла на самом краю обрыва, а волосы развевались по ветру. Воспоминания о Ханне теплом разливались по телу. Она стягивала длинные чёрные волосы в тугой пучок, а ее платье всегда было в муке. Кона помнила, как они вдвоём ходили на весенний луг собирать травы – ночную тень, ангельскую траву, васильки и мандрагору. И прекрасней воспоминаний не было в ее жизни. «Ханна была колдуньей» – говорила Меретте. «Она любила меня больше всех на свете» – вторило сердце Коны.

Наконец, Тревор предложил Коне прогуляться, и она с облегчением покинула темно-синий дом.

В окнах начал зажигаться свет. Ещё немного, и стемнеет настолько, что не будет видно вытянутой руки. Становилось холодно, пошёл дождь. Тревор накинул на неё свою куртку и потуже завязал шарф. Впереди маячил яркой вывеской какой-то дом. Они поспешили туда.

Паб в Лаи ничем не отличался от сотен других. За длинной стойкой сидели завсегдатаи, которые были так увлечены трансляцией футбола, что даже не повернулись.

– У ирландцев есть только одно средство от непогоды.

– Плед из овечьей шерсти? – улыбнулась Кона.

– Виски!

Кона сделала глоток. Алкоголь мягким одеялом накрыл ее тело. Тепло разошлось по замёрзшим ногам. Кона посмотрела на своего спутника с улыбкой – он был так хорош собой.

А потом они бежали по пустоши навстречу морю. От сильного ветра по земле стлалась трава. Вереск в ночи потемнел. Небо спрятало звезды за облаками. Море клокотало и бурлило. А Кона стояла у самого обрыва, раскинув руки и смеясь, как в детстве. У нее посинели щеки и уши. Ветер продувал до костей. Тревор насилу увёл ее домой.

Когда Кона перешагнула порог дома Ханны, то почувствовала, что даже стены в этом доме плачут.

* * *

Ханну хоронили по старинному обычаю. Она была одета в длинное чёрное платье, на пальцы нанизаны разномастные перстни. Распущенные волосы, едва тронутые срединой, доходили до пояса и походили на крылья ворона. Умершая ведьма лежала в гробу, головой на восток, щедро посыпанная березовой корой. Кона знала, что береза у местных означала переход от зимы к весне, от смерти к воскрешению. В ногах Ханны покоилась отрубленная голова козла, а по правую руку лежал свёрток с двумя глиняными чашками. Верхом на козле колдунья появится в темных чертогах Богини Домны, чтобы испить с ней чай.

Конечно, священник тут молитв не читал и на общем кладбище ведьму не хоронили. Такие как она, а точнее весь род Ханны Бирн покоились за холмом, в окружении елей. Здесь, за церковной оградой, кельтские кресты с замысловатыми завитками соседствовали со скромными старыми надгробными плитами с поистершимися символами.

Гроб с телом Ханны опустили в каменистую яму. Каждый из присутствующих, подходя к могиле, бросал в темную пропасть цветок, и уходил, не оглядываясь. Земляная пасть с жадностью глотала яркие краски.

Когда Кона осталась одна, она достала альбом. В голове было столько впечатлений и эмоций – от всхлипа до смеха, что только бумага терпела этот поток. Зелёный, фиолетовый, чёрный. Кона закрыла глаза.

Она то размахивала руками, то наоборот – возила мелком на одном месте.

Вдалеке кричали чайки. Наверное, недавний шторм принёс к берегу много рыбы. Их крики все время отвлекли и не давали сосредоточиться. Казалось, она упускает что-то главное. Кона посмотрела на рисунок. Широкие линии фоном, а посередине чёрным цветом нарисована морда. У морды имелись уши, нос и высунутый язык. Собака.

Тут Кона прислушалась к тому, что она приняла за крик чаек, и четко различила скулёж. Совсем рядом. Она пошла к источнику звука, подчиняясь больше интуиции, нежели слуху – лай собаки был еле различим. Кона набрела на старый колодец. Его крышку будто нарочно засыпали листьями и камнями. Тяжелую заслонку Коне удалось сдвинуть лишь наполовину. Но этого хватило, чтобы разглядеть чёрного щенка.

Кона подняла его на поверхность. Он был страшно худой, и ослаб от голода. На тонкой шее болталась веревка, а одно ухо было в крови. «Кто же это сделал с тобой?» – Кона спрятала щенка в куртку и пошла домой.

Когда Кона проходила мимо, из темно-синего дома за ней следила пара недобрых глаз.

* * *

«Всё будет хорошо, Коль, – щенок был чёрен как уголь, и сложно было дать ему более подходящее имя, – мы с тобой не пропадём».

От этого «мы» пахнуло надеждой, и Кона воспряла духом. Она принесла и поставила поближе к камину таз с тёплой водой. Коль немного посопротивлялся, но потом доверился нежным рукам девушки. После водной неги его укутали махровым облаком, принесли миску с тёплым молоком. Кона не переставала гладить измученное тело, пока пёс не закрыл глаза. «Тебе нужна подстилка», – девушка огляделась.

Весь первый этаж бабушкиного дома можно было окинуть одним взглядом. Здесь и небольшая кухня, и гостиная с камином. Темно, но уютно. Вдоль лестницы на второй этаж растянулась вереница фотографий. Вот Ханна невеста, здесь Ханна – мать. На старой фотографии стоял крепкий молодой мужчина, дед Коны, которого она никогда не видела. Он обнимал Ханну, а она на руках держала малышку Улу – маму Коны. Дальше – карточка, где Уле лет 15. Она у дома с красными ставенками смотрит вдаль. Интересно, как скоро после этого снимка она сбежала из дома?

Кона поднялась на второй этаж. Здесь располагалась спальня Ханны. Дверь в ее комнату была заперта, в замочной скважине торчал массивный ключ. Но Кона не решалась пока туда заходить. Рядом была ее комната. Здесь все осталось так, как во времена детства. Кона с удовольствием вспомнила, как часто она с разбега прыгала в свою мягкую кровать. Как бабушка в шутку журила за босые ноги и спутанные волосы. Как расчёсывала ее золотым гребнем у зеркала, напевая что-то на сказочном языке. Ханна легко переплетала в своей речи разные диалекты, знала множество песен и сказок из старого ирландского фольклора, часто бормотала себе под нос непонятные слова. Коне иногда удавалось что-то разобрать, но ей нравилось думать, что бабушка умеет говорить на сказочном языке. Ей нравилось ощущать и себя частью волшебной сказки.

На втором этаже была ещё одна маленькая комната. Она никогда не запиралась, но маленькой Коне запрещалось туда заходить. Однажды она все же заглянула, но кроме стеллажа с книгами ничего не увидела. Интерес к тайному месту быстро пропал. Сейчас же Кона решила поискать там старое одеяло на подстилку Колю. Дверь на старых массивных петлях медленно скрипнула.

Вдоль всей стены стоял шкаф. Одна его половина заполнена книгами – здесь были повыцветшие корешки старинных изданий и современные романы. Содержимое второй половины скрывалось под несколькими дверцами. Напротив стояло большое кожаное кресло с небрежно брошенным пледом. Несколько гобеленов на стенах со сценами каких-то баталий. Сверху свисала тонкая цепочка потолочного выключателя и лампа. Холодно. Кона накинула на плечи плед, включила свет и открыла дверцу шкафа. Банки и баночки, бутылки и пузырьки стояли на полках. На каждой этикетке от руки написано о начинке: «выжимка из Ночной тени», «эссенция майского лука». Кона поежилась.

На стеллажах лежали засушенные цветы, камни и комья глины. Кона открыла ещё – за оставшимися дверцами скрывался аналогичный натюрморт. «Значит, бабку ведьмой звали не потому, что она в 70 лет молодо выглядела», – усмехнулась Кона. «А что с книгами?» – девушка взяла самую толстую. На корешке и обложке не было ни букв, ни символов. Удивление возросло, когда Кона увидела, что книга рукописная, а рисунки рисовались тоже от руки.

Поначалу она не могла прочесть ни слова. Но откуда-то в голове воспоминанием промелькнул голос Ханны и ее сказочный язык, и Кона понемногу разобрала заглавие: «История фомора-изгнанника, прародителя рода Бирн». На уголках страницы был изображён ирландский медальон. А под заглавием, выведенным золотыми буквами, нарисована стрелка, приглашающая перевернуть страницу. И Кона перевернула.

Там был изображён то ли демон, то ли чудовище. Великан с телом голубого цвета не был похож на классического фомора, каким детей пугали в легендах. Он не был одноруким или одноглазым. Но все же половина его тела торчала из под земли, а голову венчали оленьи рога. Его стройное тело можно было бы назвать совершенным – широкие плечи, узкие бёдра, большие ладони. В одной руке он сжимал топор, другой придерживал развевающийся на ветру плащ. Чёрные как смола волосы, узкие щели стальных глаз. Его тонкий рот напоминал скорее трещину у основания земли, подбородок – неотесанные морские скалы. Это был демонический воин, обитатель скрытого тонкого мира. У художника была богатая фантазия или несколько жизней. Ведь увидевшему фомора суждено умереть от его топора. Однако, надпись снизу гласила: «Погасли факелы, умолкли голоса. Кихул пришёл на берег Лаи».

* * *

Двор давно освещала бледная луна, когда Кона закрыла книгу. Какое богатство держала она в руках – свою родословную! Главу за главой Кона проглатывала истории и судьбы большой и удивительной семьи.

Девушка обняла бесценный фолиант. Она больше не одинока. У неё есть Коль и могучие предки за спиной. Но всей этой цепочке из легенд о фоморе недоставало прочности, сцепки. И Кона знала, где ее найти.

От молниеносного решения она вскочила с кресла и ударилась головой об открытую дверцу шкафа. Тот едва пошатнулся, сбросив с верхней полки несколько бутыльков. Густая жидкость растеклась, пол заблестел мелкими стекляшками, а комната наполнилась запахом мёда и полыни. «Остановись, Кона, не торопись», – уговаривала девушка себя, собирая осколки, но ненасытное любопытство гнало ее на улицу.

Дождь настойчиво долбил по крыше. Кона вернулась в реальность. Тук-тук-тук. Стучали уже в дверь. Откликнулся слабым лаем Коль, и Кона уже летела навстречу.

– Милая, куда ты запропастилась? – на пороге стояла тетушка Меретте. С ее дождевика ручьём лилась вода, но она улыбалась.

– Ой, входите скорее. – Кона впустила соседку в дом, – Эти похороны так тяжело мне дались, понимаете. Мне нужно было побыть одной.

– Понимаю, – Меретте по-свойски прошла на кухню. На вытянутых руках она несла круглую форму, от которой тонкой струйкой шёл ароматный пар. Коль, почуяв запах пирога, увязался за женщиной, но потом вдруг зарычал и, пятясь, вернулся к камину.

– Яблочный пирог, – продолжала соседка, – ты же не решила умереть от голода? – и понизила голос, – Тревор ждал тебя весь вечер. Отправил меня на разведку.

– Спасибо, я вам очень благодарна, – Кона улыбалась в ответ. Но колокольчиком опять звенела тревога. – Эээ, мне пора идти, я зайду к вам завтра.

Кона взяла тётушку под локоть и вывела на улицу. За воротами они мило распрощались и пошли каждый своей дорогой. Кона, перепрыгивая лужи, мчалась к маленькому домику старого библиотекаря Бена О» Мили. Ведь кто как не он, знает историю Лаи от самого его основания? А Меретте, постояв немного, вернулась в незапертый дом ведьмы Ханны. Все с той же улыбкой она пнула спящего пса, и под скрип половиц поднялась на второй этаж. Ведь кто как не она знала, какие сокровища таит в себе маленькая комната с большим шкафом?

* * *

«Низвергнутая первосила, провинившиеся боги. Они надолго поселились у берегов Лаи в мутном, словно кисель, море. Наши праотцы были хорошими рыбаками, и почтительными людьми. Фоморы давали людям пользоваться дарами моря, ведь люди тоже любили эту стихию. Первый улов всегда отдавался в угоду «нижним демонам», и сеть закидывалась ровно столько раз, сколько было членов семьи у рыбака.

Фоморы ведали магией и разбирались в плодородии. Когда вера людей в них закрепилась в поколениях, демоны стали выходить на берег и помогать людям при неурожае. Деревня Лаи прослыла удивительным местом, где сверхъестественное переплеталось с реальностью. Но племена богини Дану разгневались. Давнее соперничество переросло в страшную битву в море. Клан Богов, в конце концов победил, и остатки фоморов были изгнаны навсегда. В той бойне один полудемон, волоча за собой кровавый топор, выбрался на берег, и упал без чувств. Кихул. Тело цвета морской волны так пылало жаром, что капли дождя на коже с шипением испарялись. Его спрятали в одном неприметном доме. Лечили. В него истово верили, и однажды Кихул открыл глаза. Он плакал 90 дней и ночей, и все это время лил дождь. Он считал себя трусом и предателем, а люди видели в нем бога.

Кихул остался жить в Лаи, и женился на Тронде, которая его выходила. У них родилась сероглазая дочь с волосами цвета вороньего крыла. Фомор одарил знаниями всех женщин своего рода, а его дочь стала матерью друидов.

Женщины-друиды защищали деревню от врагов, берегли урожай, властвовали над погодой. Многое приписывали нашим ведьмам. Кое-что я и сам видел», – старый Бен о’Мили подмигнул.

– Значит, – Кона растерянно смотрела в выцветшие глаза старика. Бен пододвинул ей кружку с вишневым вином. Горло обожгло от глотка, – Мама тоже была друидом?

– И твоя мама тоже. Но она не хотела вызывать дождь в угоду огурцам, она мечтала уехать отсюда и забыть о своих снах.

– И я? Но ведь я ничего не умею.

– Наверняка ты чувствуешь в себе силу? – Кона неопределенно кивнула, и старик усмехнулся, – доживем до завтра.

– А что будет завтра?

– Самайн. Праздник ни прошлого, ни будущего. Старый год умирает, уступая место новому. Так и ты. Словно змея, сбросишь свою шкурку, и возродишься. Но это будет завтра. А сейчас иди поспи.

Кона спешила домой, когда на пустынной площади заметила брёвна, уложенные под наклоном к центру. Внутри такого шалаша проглядывалась солома и ветки. Окружали брёвна камни.

Лаи готовился к высоким кострам.

* * *

С дерева упало последнее яблоко. Кона сидела на ступеньках дома, прижимая к себе собаку. Она не чувствовала себя здесь на месте. Ей было тепло дома, у очага в окружении вещей Ханны. Но в деревне гудел ветер вдоль домов, гудели люди, шептались, оглядывались. Женщины и мужчины отводили глаза, когда встречались с ней, а дети убегали на другую сторону улицы. Несколько раз они бросали ей под ноги камни и убегали. Вот только это не походило на детскую шалость. Чумазые, пропахшие рыбой дети селян бежали от неё быстрее ветра. В школе она тоже получала камнем в спину. А вчера камень прилетел в дом. Пока Кона слушала историю Кихула у старика Бена, кто-то очень меткий бросил булыжник в окно маленькой комнатки на втором этаже. Множество разноцветных бутылочек узором разлетелись по полу. Судя по этикеткам, темная лужа состояла из вересковой кашицы, плакун-травы, эссенции омелы и вербены. Дыхание остановилось, когда Кона обнаружила пропажу рукописной книги. Она всю ночь убирала осколки, смывала с пола вязкую жижу, и не переставала искать. Под утро, вымотавшись, Кона выла вместе с Колем. Он на луну, а она от боли.

Утро выдалось ясным. И даже на тронутых инеем деревянных ступенях было приятно сидеть. Низкие каменные заборы не скрывали людскую возню вокруг подготовки к празднику Самайна. Репы и яблоки горкой лежали в больших корзинах. Тыквы с дырками вместо глаз теснились по подоконникам, а из держателя у входной двери торчали чёрные головки просмоленных факелов. Кое-где было слышно недовольное блеяние овец – их тщательно вычёсывали.

Душа девушки томилась предчувствием. Ведьма? Друид? В Дублине Кона бы отмахнулась от этой мысли, но в сакральном Лаи она сложила ее в пазл. Ведь если не знаешь какая ты, это не изменит твоей сущности. Пора пойти на встречу с собой и познакомиться. Но куда идти, когда ты в потёмках? Единственным доступным включателем были рисунки. Рисовала девушка по наитию, и откровенно говоря, даже ей было сложно распутать клубок из цвета, формы, эмоций и предсказаний. Вот и сейчас руки сами потянулись в сумку с мелками. Синий, красный, оранжевый. Кона закрыла глаза, и руки словно птичьи лапы пошлепали по бумаге, оставляя цветные следы.