Ветер и Воля

Глава 1

Ливень только что кончился, и воды кругом хватало. После затяжных дождей дорогу развезло. Небольшой юркий внедорожник то и дело нырял в заполненные до краев глубокие ямы, но упрямо пробирался через колдобины вперед.

Путешественников было двое.

За рулем сидел худощавый парень лет двадцати пяти, по обличью швиден: короткие белесые волосы, светлые глаза, очень бледная кожа и россыпь неярких веснушек.  Почти бесцветные брови только добавляли его лицу мягкости. Время от времени он то чуть слышно напевал что-то, то насвистывал. Дорога требовала внимания, но водитель успевал и поглядывать по сторонам, и выбирать путь поровнее. При взгляде за окно на его лице появлялось искреннее, почти восторженное любопытство, а когда он смотрел на товарища, любопытство сменялось тревогой.

Его спутник пребывал в крайне подавленном настроении. Он развалился на сидении, рассеянно уставившись в никуда, и чем дальше, тем его лицо становилось все мрачнее и мрачнее. Крепкий, холеный, с усами, бородкой и копной длинных пепельных кудрей, он выглядел старше и представительнее товарища. Уже довольно долго он молчал, а если водитель пытался отвлечь его от тяжелых мыслей, цедил в ответ по пол слова сквозь зубы.

– Смотри мне, самоход не покалечь, – не удержался он после очередной рытвины. – На родине чинить его будет некому.

Водитель улыбнулся и ответил с заметным мягким выговором:

– Это не страшно. Ты же знаешь, я со всем справляюсь сам. И с машинами тоже… то есть, пардон… ох, в смысле не пардон, а прощения просим… в общем, с самоходами, – вконец запутавшись, водитель торопливо закончил. – Не беспокойтесь, светлый княжич, довезу вас в лучшем виде.

– И давно мы с тобой на вы? – удивился княжич.

– На родине, – водитель сделал особый упор на этом слове, – я всего лишь верный холоп своего господина. Веду себя сообразно.

– Калина, хватит издеваться, – сердито буркнул княжич и отвернулся.

Калина пожал плечами с самой невинной усмешкой. Но, взглянув на угрюмую гримасу своего спутника, нахмурился:

– Да не переживай ты так. Знаю я, как себя вести. Я зря, что ли, зубрил уклад? Я тебя не подведу.

– Надеюсь.

– Не надейся, Финист. Просто будь уверен.

Княжич прикрыл глаза, отвернулся, тяжело вздохнул и медленно выдохнул.

– Не волнуйся, – бодро проговорил Калина, бросив на товарища обеспокоенный взгляд. – Это я вроде как в гостях, а ты домой возвращаешься.

– Домой? Скажешь тоже… – княжич скривился и нервно покусал губы. – Домой…  Худо мне там было, Калина. Так худо, что не описать. И думаю, вряд ли там что-нибудь изменилось с тех пор.

Калина покачал головой:

– Ошибаешься. Много чего изменилось. Твой отец одряхлел. Твои братья выросли…

– И моя мать умерла… Да, я помню, – княжич Финист печально покачал головой. – Я понимаю, что отец не вечен, что рано или поздно пришлось бы вернуться. Так что я не волнуюсь. Но и радоваться тут нечему. Если бы ты со мной не поехал, совсем тошно было бы.

– Я ж не могу бросить своего друга, с которым полсвета вместе исколесили, – улыбнулся голубоглазый Калина. – Только видит бог, на той половине света дороги были получше…

– Согласен, – кивнул княжич. – У нас, знаешь ли, просто смотрят на эти вещи. Если тебе надо, доберешься и по такой дороге. Если же не хочешь, значит, не очень-то и надо. К тому же наши самоходы не такие хрупкие, как этот…

Он снова примолк на полуслове и рассеянно уставился в окно.

– Финист, а ты мог не возвращаться?

– Не мог, – буркнул тот.

– Почему?

– Потому что пришел посольский вызов. Отец за десять лет меня ни разу не позвал. А тут засуетилось посольство, значит все серьезно. Скорее всего, отец болен и уже ни на что не в силах повлиять. Как я могу не вернуться? От моего желания больше ничего не зависит. Я наследник. На мне теперь родовые земли.

Калина неопределенно скривился:

– Грустно. Вот так разом со свободой распрощаться… Я бы не смог.

– У меня нет выбора, – спокойно ответил княжич Финист.

– А ты не преувеличиваешь? Что такого страшного произойдет с родовыми землями, если не ты, а какой-нибудь другой родич унаследует их?

Финист покачал головой:

– Еще чего! Если я отрекусь, родня перегрызется. Только кровавой смуты и внутриродовой розни мне не хватало.

– Так уж сразу и рознь? – недоверчиво рассмеялся Калина.

Княжич стал еще серьезнее и назидательно, с расстановкой проговорил:

– Неопределенность в наследных делах, Калина, чревата страшными последствиями. И не только для княжеской семьи. Все в княжестве должны твердо знать, что есть хозяин, который в нужное время придет, всех рассудит и все расставит по местам. Иначе люди теряют почву под ногами, и до беды недалеко.

– Не согласен! – твердо заявил Калина. – Кто бы ни приходил рассуживать, расставлять все по местам надо сразу, самим, а не по чьей-то указке.

Княжич хмыкнул:

– Мы с тобой, должно быть, о разном говорим. Лично я – о народе Невской Славии.

– Люди везде одинаковы, Финист.

– Люди? Отдельные люди пожалуй. А вот стаи человеческие сильно различаются. Особенно те, что по разные стороны Большой Стены, – отрезал княжич.

У Калины явно было особое мнение по этому вопросу, но продолжать спор он не стал, только усмехнулся:

– Поживем – увидим. Но что мне в тебе нравится, Финист, так это ясность мысли и твердость духа… Слушай, а как же теперь наши задумки? Мы ж осенью собирались в горы. А у тебя на уме только государственные дела.

– Горы, горы… – мечтательно вздохнул Финист. – Ты прости меня, Калина, о горах придется забыть. Я славно прижился в Юропии, но я не хочу, чтобы княжество разодрали на части из-за того, что альпийские отели мне нравятся больше, чем отцовское поместье…

– Хоп! – воскликнул Калина и протянул руку. – С вас штрафной, княжич!

– За что это?

– За отели!

– Ну, гостиницы, – раздраженно поправился Финист.

– Не "ну", а гони талер!

– Я ж с тебя за "машину" не взял!

– Мне простительно. Я швиден-полукровка, вырос на чужбине, свой второй родной язык знаю неважно. А тебе, чистокровному славичу, стыдно на родимой земле чужеземными словами бросаться, – выкрутился Калина и на всякий случай еще раз протянул руку. – Давай, давай, раскошеливайся.

– Как же, разбежался. Ты мне еще за "пардон" должен. Так что квиты, – отрезал Финист.

– О-кей, – Калина разочарованно надул щеки.

Финист хмыкнул и протянул ладонь.

Калина обиженно застонал, но княжич, не говоря ни слова, звонко прищелкнул пальцами. Калина запустил руку в нагрудный карман кожаной куртки, вынул монету и положил на ладонь Финиста. Тот, не глядя, убрал монету к себе и примирительно сказал:

– Ну-ну, не дуйся. Не будешь же ты отрицать, что счет в мою пользу. Даже с поправкой на твое нелегкое детство на чужбине.

Калина промолчал и словно в отместку направил самоход в глубокую колдобину. Финист едва успел схватиться за поручень над боковым стеклом и замысловато выругался.

– Повтори-ка, – угрюмо произнес Калина.

– Что повторить?

– Вот то самое, что только что сказал.

– Зачем? – удивился Финист.

– Для обогащения моего словарного запаса.

Финист весело рассмеялся, но вдруг замолчал и положил ладонь на локоть Калины:

– Остановись.

– Что случилось?

– Дорожный дозор.

– Ну вот, не хватало еще… – тоскливо пробормотал Калина. – Опять самострелами в затылок тыкать будут…

– Не будут, – возразил Финист.

Калина недоверчиво поджал губы:

– Да? С чего бы вдруг им этого не делать? Думаешь, этим дармоедам получить на лапу не хочется? Так сколько можно?! У меня уже талеры на исходе!

– Мы больше ничего никому давать не будем, – покачал головой Финист. – Это имело смысл только вблизи Большой Стены и в пограничных волостях. Мы уже почти в столице, и больше нет смысла таиться.

Самоход затормозил рядом с двумя дозорными в мышино-серых мундирах и легких байковых шлемах.

– Какие чудные шапчонки-то! – усмехнулся Калина, разглядывая служивых. – И кто только им такие пошил?

– А ты не скалься, – строго сказал Финист. – Нечего смеяться над представителями княжеской власти.

Один из дозорных шагнул к водительской двери.

Калина опустил стекло.

Вороненое дуло самострела уперлось в висок Калины в следующее же мгновение.

– Руки на руль! Второй – а ну, вылезай!

Финист, не спеша, выбрался из самохода. Там его уже ждал другой дозорный.

– Лицом к самоходу, руки на крышу!

Финист коротко вздохнул и повиновался.

Первый дозорный со всяческими предосторожностями тем временем извлекал наружу Калину. Скоро Калина и Финист уже смотрели друг на друга, упираясь ладонями в крышу самохода.

– Представители княжеской власти не очень изобретательны в своих приемах, – улыбнулся Калина другу и тут же болезненно поморщился, получив тычок в спину дулом самострела.

Финист с досадой поджал губы. Покосившись на знаки различия дозорных, он обратился к тому, который занимался Калиной:

– Десятник, а вы бумаги наши проверить не хотите?  А то мало ли что…

Тычок дулом в поясницу достался уже княжичу.

Однако, повинуясь кивку начальника, второй дозорный принялся охлопывать Финиста в поисках карманов.

Наконец, на свет было извлечено удостоверение в прозрачном оболочнике и передано в руки старшему дозора. Тот с презрительной миной вчитался, но тут же побледнел и хватанул воздух.

– Отставить!.. – просипел он напарнику. – Отставить!.. Опусти оружие, болван!

Ничего не понимающий дозорный послушно отступил назад. По растерянному выражению его лица было ясно: подобное поведение десятнику несвойственно.

– Ну и? – прогибаясь и потирая поясницу, осведомился Финист. – И какого же, позвольте узнать, рожна надо размахивать оружием, даже не удосужившись проверить, кого остановили?

– Виноват! – пролепетал десятник, возвращая Финисту удостоверение. Из-под байкового шлема по вискам дозорного заструился пот.

– Имя? Личный номер? – рявкнул Финист.

Перепуганный дозорный сделал несколько судорожных вдохов, прежде чем вскинул руку в воинском приветствии и выпалил:

– Десятник Радим, светлый князь! Личный номер пятьсот восемь, Ижорский дорожный караульный полк.

– Угу, – невесело кивнул Финист. – Ну, во-первых, я еще не князь. А во-вторых… Это что ж, вас целых пятьсот восемь наглецов…

– Семьсот четыре, … светлый княжич! – отчеканил десятник Радим.

– И все семьсот четыре вот так, не разбираясь, в нарушение устава дорожной службы… – угрожающе начал Финист.

Десятник, однако, уже взял себя в руки и посмел даже перебить княжича:

– Виноват! Чрезвычайный режим, господин! Усиление бдительности! Есть распоряжение действовать предельно жестко… Особенно, если самоход чужеземный.

– И в чем же причина такой прыти?

– Не могу знать, господин! – отчеканил Радим, но потом сверкнул глазами в сторону своего напарника и, понизив голос, сообщил. – Позавчера было совершено покушение на кого-то из княжеской семьи…

– Вот как? – нахмурился Финист. – Что значит "на кого-то"?

– Нам не сообщали. Слухи, господин. Но приказ был: чужеземцев досматривать с пристрастьем.

– Там хоть все живы-то? – подал голос Калина.

Десятник бросил на Калину суровый взгляд и процедил:

– Нам не сообщали.

– Ладно, – вздохнул Финист. – Там разберемся. Калина, садись справа. Ты не знаешь улиц Усть-Ижорска. Я сам поведу.

Глава 2

– Есть хочется… – тоскливо сказал самый маленький из детей, худенький рыжеволосый мальчуган.

– А ты спать вон ложись, – со злостью буркнул паренек лет пятнадцати. – Глядишь, каша приснится. Может даже с маслом.

Никто не засмеялся. А рыжий мальчик сжался и тихо заплакал.

– Май, не трави младших! – строго сказал старый учитель.

– А что он ноет? – огрызнулся парнишка.

– Ох, наказать бы тебя!..

Паренек встал, пожал плечами:

– Как скажете, учитель. Могу наносить воды…

– Сядь, Май, – вздохнул учитель. – Что такое с тобой сегодня? Ты просто несносен. Ты ведь моя правая рука, а ведешь себя недостойно…

– Накажите меня. Я могу наносить воды. Прямо сейчас, – упрямо повторил паренек.

– Что ты привязался к воде? Не нужна нам вода. Ее и так вдоволь. Просто успокой Пчёлку.

Май надул щеки и шумно выдохнул. Скорчив брезгливую гримасу, он опустился на свое место, пододвинулся к рыжему мальчугану, положил руку на его дрожащее плечо. Малыш сразу же подобрался, торопливо зашмыгал носом, стараясь взять себя в руки. Май несколько секунд смотрел на его отчаянные попытки успокоиться, потом порывисто обнял и прижал к себе, зашептал что-то ему на ухо. Пчёлка горько заревел, обхватив Мая ручонками, но удивительно быстро унялся.

Учитель с облегчением перевел дух. Он очень страдал, когда в их общем доме дети не ладили друг с другом. Май был парень с норовом, ему ничего не стоило сказать какую-нибудь резкость или обидно съязвить. Правда, за время, пока Май жил в приюте, он хотя бы научился просить прощения у товарищей. Но сам он носил в сердце какую-то горькую обиду. Похоже, он никого не собирался прощать. И не хотел никому ни о чем рассказывать. Даже Пчёлке, который ни на шаг не отходил от своего нового старшего друга.

Старый учитель не лукавил: Май действительно стал его правой рукой. Мальчик был уже почти взрослый, смышленый и старательный. Уже несколько месяцев Май один справлялся со всей мужской работой по хозяйству. Носил воду с родника, пилил и колол дрова, латал дырявую крышу. Поначалу ему приходилось тяжело: к такой работе Май был не приучен. Да и ни к какой другой тоже. По всему было видно: вырос в богатом доме, не зная простых земных забот. Но у старого учителя на этот случай был в запасе проверенный воспитательный прием. Он разом взвалил на юношу все то, с чем давно уже не мог справиться сам. К чести Мая, он хоть и глотал украдкой слезы, ни разу не пожаловался, и постепенно у него стало получаться все, за что он брался.

Дети сидели голодными уже третий день. Учитель, как мог, растягивал запасы в надежде, что попечители приюта вспомнят о сиротах. Но, как видно, в столице происходило что-то из ряда вон выходящее. Учитель пытался на днях попасть на прием к чиновнику, поставленному во главе попечительского совета. Хотел попросить наладить должное снабжение приюта. Но куда там, на порог не пустили. Сказали, всё записано, всё учтено, когда руки у начальства дойдут, всё решат, всё доставят, не бегайте и не путайтесь под ногами со всякой своей ерундой…

Старик с грустью вспоминал совсем недавнее прошлое, когда заботами усть-ижорского приюта ведала княгиня Роса. Не по должности, не по обязательству, просто от сердца доброго эта женщина одна делала для детей столько, сколько теперь не мог сделать целый попечительский совет из дюжины ленивых дармоедов. Раньше и запасы в приюте не переводились, одежда на детях не успевала изнашиваться, книг было в достатке. Но умерла княгиня несколько лет назад, и приютские дети, считай, ещё раз осиротели.

Зарядили дожди, и крыша старого приюта протекла сразу в нескольких местах. Голодный Май целый день провел на крыше под проливным дождём, перекрывая дыры. Теперь на детей хотя бы не лилась вода. Перебравшись в самую сухую комнату, воспитанники вместе с учителем собирались уже вторую ночь провести, лежа на сдвинутых вместе кроватях и согревая друг друга.

Старик взял кривую кочергу и принялся шуровать в печке.

– Ну вот, все и прогорело, – сообщил он. – Садитесь поближе друг к дружке. Сейчас станет холоднее.

Дети, как стайка цыплят, сбились плотнее, младшие прижались к старшим. Старик тревожно и строго обвел взглядом своих подопечных, сокрушенно покачав головой, побрел к двери и поплотнее прикрыл ее, потом отошел к окну и провел ладонью вдоль рамы. Дует… Давно надо было щели законопатить, да попробуй допросись пакли. Не мхом же затыкать. Не тот век на дворе… Хотя, конечно, на худой конец и мхом можно. Только вот его заранее заготовить надо бы, собрать, высушить. А где соберешь-то? Не в березовой же роще. В дальний лес идти надо…

Усть-Ижорский приют располагался в благодатном месте, на окраине города, в отдалении от оживленных улиц, гари, выхлопов и, самое главное, ненужных соблазнов. Березовая роща начиналась от самой Невы и выходила к большой проезжей дороге. Когда-то давным-давно в роще был построен городской приют для сирот. В разные времена в огромном бревенчатом тереме жили до сотни ребятишек, а при них постоянно находились несколько взрослых воспитателей. В приют попадали только круглые сироты, о которых совершенно некому было позаботиться. А таких среди славичанских детей всегда было немного: большие семьи, много родни, близкой и дальней, всегда найдется добрая душа, возьмет ребенка к себе… Но случалось, что исчезал род, исчезал под корень по причинам, которые обсуждать было не принято. Поэтому у приютских воспитателей всегда была работа. Правда, в последние годы учитель в приюте был один. Этого вполне хватало, чтобы справиться с тремя десятками ребятишек от восьми до четырнадцати лет.

Обычно воспитанников в приют направлял княжеский попечительский совет, но иногда дети сами приходили и просили убежища. О причинах они врали напропалую, сочиняли самые диковинные небылицы, но учитель никого не совестил, никого попусту не пытал и никому не отказывал. Он считал, если ребенок пускался в бега и бросал родной дом, значит, у него есть на это причина. Чаще всего, освоившись, дети рассказывали о своих бедах. Май был одним из таких беглецов, но было непохоже, чтобы, даже освоившись, он кому-нибудь доверил свои тайны.

Дети грустно примолкли, только изредка кто-то сопел и вздыхал.

– Учитель, расскажите что-нибудь, – нарушил Пчёлка тоскливую тишину.

– Расскажите!.. Ой, правда, расскажите… – послышалось со всех сторон.

Старик развел руками:

– Да я уже все сказки вам по сто раз пересказал. Новых нет.

– Все равно, учитель, расскажите… – проговорил Май.

– О чем же вы хотите услышать?

– О Горыне… – несмело попросил маленький Пчёлка, шмыгнув носом.

Учитель нахмурился:

– Пчёлка, и ты туда же? Придет же тебе в голову… Накличем себе неприятности. Я – за то, что рассказываю, вы – за то, что слушаете.

– Тогда, – проговорил Пчёлка. – Расскажите что-нибудь из былого.

– Из былого? – удивился учитель. – Пчёлка, ты ж не любишь былое.

– Да он никакие уроки не любит, – усмехнулся Май.

– Неправда! Я счисление люблю! – воскликнул рыжий Пчёлка.

– Я в это поверю, когда ты, наконец, выучишь умножение на восемь, – вздохнул учитель.

Дети рассмеялись, и Пчёлка вместе со всеми.

– Учитель, расскажите из былого, – попросил и Май. – Только не из предписанного, а просто так, занятное что-нибудь. О Ветре и Воле…

Старик не удивился просьбе Мая. Былое оказалось единственным предметом, по которому в образовании Мая обнаруживался явный пробел.  Когда Май появился в приюте, он безропотно исполнял заведенный учителем порядок и сидел на всех уроках. Сразу стало ясно, что в том богатом доме, откуда спасался бегством юный Май, ему пытались дать хорошее образование. Ни в счислении, ни в природоведении, ни в языкознании учитель не мог дать Маю ничего нового. Но на уроках былого Май сидел, открыв рот, и задавал вопросы один за другим. Предания о Ветре и Воле, двух древних родах славичанской земли, были излюбленной темой Мая.

– Занятное о Ветре и Воле… – задумчиво повторил учитель. – Веками не было на этой земле ничего более занятного. Кровавое противостояние двух древних родов, славных и проклятых… Ну-ка, кто помнит, чем таким замечательным отличалось рождение Невской Славии?

– Оно было мирным, – отозвался Май. – Объединение двух земель в одно княжество было добровольным, мирным, без крови.

– Так принято говорить, – кивнул учитель. – Но есть одна загвоздка. О ней не написано ни в одном учебнике. Да, Май, объединение было мирным и бескровным. Но оно не было добровольным.

Паренек пожал плечами и разочарованно проворчал:

– Да я слышал эту байку. Будто Град Ветер проиграл свои земли Свету Воле. Вы думаете, это правда?

– Так говорят, – усмехнулся учитель.

– Говорят!.. – запальчиво воскликнул Май. – А вы сами что думаете? Вы тоже считаете, что Ветер просто-напросто проиграл свои владения?

– Мальчик мой, считать каждый из нас может так, как ему нравится. Но с былым это может не иметь ничего общего. Те из нас, чьи предки века тому назад сражались под знаменами Ветра, приписывают князьям Воля самые отвратительные преступления. Те же, для кого семья Воли стала родовой колыбелью, легко поверят в то, что князь Ветер потерял честь и совесть… Поэтому многие верят, что после трудной и славной победы над швиденами князья праздновали, гуляли, кутили да играли в кости, а молодой Град Ветер настолько расслабился, что потерял голову и стал играть на свои родовые земли. Ну а проиграв, потерял все, и ему не оставалось ничего, кроме как склонить голову перед своим недавним союзником и признать его своим господином…

Май насупился:

– Выходит, байку, придуманную Волей, я знаю. А что думают потомки Ветра?

– Они думают, будто не было никакой игры в кости… Была тайная договоренность. Когда швидены захватили Надневские земли Ветра, они разорили его родовое городище, убили старого князя и младших княжичей, захватили юных княжон. Молодой князь Град, став главой рода, делал все, чтобы собрать силы и дать отпор врагам. Но его войско было обескровлено, земли разорены, и надежды на успех у него было немного. И тогда он решился просить помощи у Света Воли, у давнего соседа и извечного врага. Свет Воля согласился выдвинуть своих ратников и выбить швиденских захватчиков из Надневья. Но взамен он потребовал, чтобы Град Ветер оплатил ему жизнь и свободу своих сестер, а в оплату он потребовал земли Надневья в вечное владение. Два войска сражались вместе, швидены были изгнаны. Одну из княжон швидены замучили, а вторую удалось вернуть брату. Град Ветер выполнил договоренность со своим союзником, признал за соседом право собственности на свои родовые земли и стал воеводой князя Воли. Так появилась Невская Славия, государство сильное, мощное, уважаемое соседями…

Остальные воспитанники уже слышали этот рассказ, а Маю он явно был в новинку. Когда учитель закончил, паренек нетерпеливо воскликнул:

– Думаете, это правда?!

– Ах, Май, Май… Что, эта правда нравится тебе больше, чем та правда?

Май покачал головой:

– Я не знаю… А почему нет? Почему это не должно мне нравиться?

– А ты не хочешь поразмышлять? Посмотреть на события с разных сторон? Конечно, то, что Ветер сдержал слово, делает ему честь. Но имел ли право Град Ветер обещать такую цену за жизнь сестер? Он ведь не просто свой удел отдал. Там жили люди, которые были верны своей матери-земле, а он передал их жизни и судьбы под вечную власть князей Воля. А власть эта в те времена была жестокой и безжалостной…

Учитель хотел было заметить, что и в нынешние времена власть князей Воля далека от образца человечности, ну да о том лучше судить лет через полсотни.

Май, выслушав учителя, потупился, помолчал немного, но, когда он поднял голову, учитель понял, что его слова не достигли цели. Над оборотной стороной воссоединения двух княжеств мальчик задумываться не собирался. Он понял только то, что хотела понять его измученная душа, и ничто больше его не занимало.

За окном послышался рык двигателей. Те, кто сидел ближе к окнам, бросились выглянуть наружу. Пчёлка забрался коленями на широкий подоконник и заверещал:

– Самоходы!.. Самоходы! Ратники выходят!

Караульные дозоры и раньше навещали приют, особенно когда в столице происходили какие-нибудь чрезвычайные события. В последние месяцы дозорные что-то особенно зачастили. Приедут, бегло осмотрят дом, спросят, не приходил ли кто-нибудь странный или подозрительный, на детишек поглядят со стороны, да и уезжают. Правда, раньше они всегда приезжали днем. Их замечали еще на дороге, ведущей к приюту, прежде чем даже слышали звук двигателей.

– Тихо! Тихо все! Не галдите! Ничего особенного не произошло!.. – попытался учитель успокоить воспитанников.

Дети неохотно отошли от окон.

Май неожиданно метнулся к двери и выбежал из комнаты. Учитель бросился за ним. Май уже подбегал к выходу, но с той стороны раздался настойчивый громкий стук, и Май рванулся назад.

Учитель недавно приметил, что как только показывались на дороге самоходы, Май исчезал. Забирался в подпол или на чердак, делал вид, что занят какой-то неотложной работой. Так как дозорные не приказывали детям строиться и не устраивали перекличек, Маю удавалось до сих пор не попадаться им на глаза.

– Май, что с тобой?

– Не впускайте их, пожалуйста! – паренек был в панике.

– Не впустить их я не могу. Не имею права.

Май развернулся и бросился в столовую, а учитель пошел на настойчивый стук.

Открыв дверь, он увидел совсем рядом с крыльцом два больших войсковых самохода и несколько ратников, расположившихся рядом.

У двери стоял мужчина в мундире княжеского приказного, а сопровождал его вооруженный самострелом ратник.

– Вечер добрый, – сухо поздоровался приказный. – Мне необходимо осмотреть дом.

– Что случилось?

– Я не обязан ничего объяснять. Дайте мне осмотреть дом, и мы уедем. Все воспитанники сейчас на месте?

– Да, конечно, – кивнул учитель и отступил в сторону. – Только я умоляю вас: не пугайте детей.

Приказный раздраженно прищурился и процедил:

– Я постараюсь никого не напугать. Если вы, конечно, не вздумаете мне мешать. Соберите всех вместе.

– Мы и так все вместе. Вот сюда проходите, – учитель указал на дверь единственной протопленной спальни.

– Ну-ка, посмотри в других комнатах, – кивнул приказный ратнику, а сам пошел за учителем.

Первым делом приказный зажег свет, окинул взглядом щербатый пол, в цели которого могла свободно пролезть упитанная мышь, обратил внимание на влажный от протечки угол и составленные вместе кровати. Потом приказный уставился на притихших детей. Он просто внимательно осматривал их, и как показалось учителю, младшие ему были без надобности. Его занимали подростки.

– Вот еще один! – раздался голос ратника, и он ввел в спальню Мая.

Приказный, увидев Мая, удовлетворенно усмехнулся:

– Очень хорошо. Прекрасно. Спасибо…

Май дернулся, пытаясь вырваться из рук ратника.

– Спокойно! – буркнул приказный и обернулся к учителю. – Убери всех из комнаты. А вот с этим… – он мотнул головой в сторону Мая, – … я поговорю.

Никто не пошевелился.

– Не заставляй меня повторять дважды, – с угрозой в голосе проговорил приказный и махнул рукой ратнику. – Ганя, проследи!

Под угрюмым взглядом ратника старик принялся выталкивать малышей в коридор. Они не сопротивлялись, но беспорядочно толкались и мешали друг другу. Приказный молча ждал, только нетерпеливо морщился.

Учитель оглянулся: Май стоял у стены, низко опустив голову и сунув руку в карман.

– Давайте, давайте, быстрее…  – заторопился старик, поймав холодный взгляд приказного. – Пчёлка, давай, выходи!

Позади раздался странный свистящий звук, затем еще один, а потом тишину разрезал полный ужаса крик Пчёлки:

– Май!!!

Старик обернулся. Паренек медленно сползал на пол, прижимаясь спиной к стене. В глазах его металась боль. Правой рукой он неловко обхватил рукоятку ножа, вонзившегося в живот. Сквозь пальцы хлестала алая кровь.

– Мерзавцы… – выдохнул старик и бросился к своему воспитаннику. – Детей не жалеете…

– Дети, говоришь… – злобно рявкнул приказный и натужно крякнул, выдергивая из бедра глубоко засевшее в мышце лезвие. – Не я первый метнул. Ты здесь не детей растишь, учитель, а волчат…

Приказный с отвращением осмотрел кривой самодельный нож Мая, скривился, выбросил его и зажал рану на бедре.

Учитель подхватил на руки бьющееся тело Мая, накрыл своей рукой окровавленную ладонь мальчика. И боль, и жизнь в его глазах стремительно таяли. Судороги становились все слабее, глаза стекленели… Пчёлка закричал.

– Уйми его, – сурово бросил приказный учителю.

Пчёлка от горя позабыл об осторожности и в ярости кинулся на приказного, норовя вцепиться ему в глаза. Тот сбросил ребенка на пол одним движением и повторил, обращаясь к старику:

– Уйми его! Или придушу!

Учитель оставил умирающего и потянулся к Пчёлке:

– Тише, малыш, тише…

Он прижал к себе воющего мальчика и с ужасом смотрел, как приказный, чуть прихрамывая, подходит к Маю.

Неловко подогнув раненую ногу, приказный с коротким глухим стоном бухнулся на колени рядом с пареньком. Одним резким движением он разорвал рубаху Мая, с трудом разжал его окровавленные пальцы и вырвал из раны свой нож.

– Да что ж вы делаете?! – ужаснулся учитель. – Умереть и то не даете!

Приказный взглянул на старика, недобро усмехнулся, деловито обтер нож о холщевые штаны Мая и сунул в ножны на боку. Потом положил руку на окровавленный живот паренька. Его ладонь погрузилась в кровь, а потом резко сжалась в кулак. Тело Мая изогнулось в судороге.

– Не мучайте его! – взмолился учитель.

– Пошли вон все! – злобно бросил приказный и нашел взглядом своего товарища. – Ганя, убери всех отсюда!

Ратник схватил учителя за плечо и пихнул к двери. Пчёлка вырвался и бросился туда, где приказный жестоко трепал умирающего. Не оборачиваясь, приказный выставил свободную руку, поймал мальчика и с силой отбросил от себя. Ратник подхватил его и выволок в коридор, а затем на крыльцо. Мальчик выл, пытался пинать и царапать ратника, и тот, рассвирепев, столкнул Пчёлку со ступеней. Мальчик упал вниз лицом и утих, а ратник лениво побрел к стоящим невдалеке самоходам.

Учитель, неловко ковыляя, спустился с крыльца и поспешил на помощь Пчёлке. Дети уже окружили малыша, подняли его на ноги. Пчёлка, размазывая по лицу пыль с кровью, плакал навзрыд:

– Где Май? Что с ним?

– Май?.. – рассеянно пробормотал учитель, – Май умирает, Пчёлка…

– Ты ошибаешься, – раздался голос приказного.

Учитель обернулся.

Приказный спустился с крыльца, окунул окровавленные руки в бочку с дождевой водой и ополоснул их. Потом зачерпнул воды, плеснул себе в лицо, потряс руками, стряхивая капли, и внимательно посмотрел на учителя. Его серьезные темные глаза пристально оглядели стайку детишек, сбившихся вокруг учителя. Приказный угрюмо повторил:

– Ты ошибся. Рана вовсе не смертельна. А если ты, учитель, не хочешь, чтобы сюда однажды с недоброй целью прибыл целый взвод ратников, держи своих сироток на коротком поводке и объясни им доходчиво, что можно, а чего нельзя.

Он сделал шаг к учителю и, понизив голос, произнес:

– Тебе лучше избавиться от него, старик. Когда встанет на ноги – скажи, пусть уходит.

– Он больше не поднимет ни на кого руку! Я обещаю!

– Дело не в этом, – покачал головой приказный. – А не хочешь прогонять его, спрячь его получше. Если я его узнал, узнают и другие.

– Узнают? – опешил учитель. – Кого узнают?

– Не держи меня за дурака, – фыркнул приказный и, сильно прихрамывая, пошел к самоходам.

Учитель бросился в дом.

Май лежал все там же, у стены, в растерзанной рубашке и испачканных кровью штанах. Его рана немного кровоточила, но… учитель готов был поклясться, это была уже совсем другая рана, просто царапина в сравнении с тем, что было всего несколько минут назад. Судороги уже не сотрясали измученное тело. Май был бледен, но губы вернули краску. Учитель опустился рядом и приподнял голову паренька. Май открыл глаза, его взгляд постепенно стал осмысленным.