Гобелен с пастушкой Катей. Книга 3. Критский бык

– Стой, Псишка, вот гнусная тварь! Простите, пожалуйста, она совсем сдвинулась, – это из лифта вышла рослая девушка в спортивном костюме и вежливо придержала собаку за ошейник, чтобы я могла пройти.

– Эти черные терьеры, они не совсем нормальные, – пожаловалась собаководительница, когда я сказала, что ничего, я почти не испугалась, а к стенке прислонилась от неожиданности. – Сейчас у Психеи течка началась, она рвется на свободу, а до людей ей дела нет.

Психея тем временем размотала поводок и почти вылезла на улицу, так что заботливая девица вынуждена была покинуть меня недоизвинившись. «Какая милая девушка, как хорошо воспитана!», – с неестественной восторженностью повторяла я, выйдя наконец из подъезда и убеждаясь, что ноги держат плоховато, норовят подогнуться в коленях и крупно подрагивают. Обитательницы квартиры № 71, внеплановая встреча с чёрною Психеей, общая моральная и физическая перегрузка – события достали меня напрочь все вместе и каждое по отдельности.

Вновь я опустила ватное тело на какую-то скамью и стала дожидаться, пока утерянные функции восстановятся. Безусловно, одни лишь двигательно-опорные, о том, чтобы осмыслить, кто, что и зачем наделал, речи никакой не шло. Эти завалы и выбросы придется долго и досконально раскапывать в целительном обществе старшего компаньона, а именно Отче Валентина. Как отдельный филиал фирмы я на данный момент не существовала, так, сборник разрозненных сведений плюс идиотский перечень в блокноте. Авось друг Валечка поможет раскодировать, старший компаньон не лишен искры Божьей, а меня прошу уволить. В соответствии с вышеуказанным, я на автомате разыскала платный телефон, бросила туда жетончик и доложила Вальке или автоответчику, а в принципе всё равно кому.

– Это я. Еду домой. Жду у себя. Целую, Катя, – было сказано тоже непонятно кем.

К собственному жилищу я подошла со двора, а не по переулку, пришлось свернуть с прямого пути, чтобы купить батон хлеба и пакет молока на самодельном рынке за углом. Увы, данное усилие исчерпало мыслительные способности окончательно. Оказавшись без хозяйственной сумки, я не догадалась приобрести пластиковый мешок и тащила продукты в руках. Представляю, сколь богатое зрелище явилось соседкам-бабушкам: я брела к подъезду, как лунатик, сумка болтается за спиной, в каждой руке по предмету питания. «Вот до чего доводит женщину холостая, несемейная жизнь!» – наверняка подумали они с полным удовлетворением.

Хлеб с молоком основательно затруднили вхождение в квартиру, пришлось зажать молочный пакет под локтем, но со второго захода дверь открылась. Однако, войдя в коридор, я поняла, что могла не мучиться с ключами. В квартире явно кто-то был, причем не один, из комнаты доносился разговор, вернее обмен репликами. Голоса были мужские.

Не покладая продуктов (от удивления, наверное), я вошла в комнату и застала печальную картину, коей всячески тщилась избежать. Посреди помещения в кресле развалился Валька и наблюдал, как Гарик собирает в спортивную сумку вещи, аккуратно сложенные по принадлежности, носки и майки отдельно, рубашки со свитерами следом. Дверцы обоих шкафов болтались открытыми, на журнальном столе стопками и россыпью лежали бумаги.

– Всем добрый вечер, – сказала я, держась за хлеб и молоко, хотя продукты стремились выпасть.

– А, Катюш, как хорошо, что ты успела, – очень дружелюбно вымолвил Гарик. – А я хотел просить Валентина, чтобы он передал. Знаешь, у меня так сложилось, сначала длинная командировка, потом страшно занудный договор об инвестициях, придется вкалывать, как рабу на галерах, так что я думаю перевезти бумаги к маме. И тебе мешать не буду, не возражаешь?

– Конечно нет, если тебе так удобней, – ответила я с запинкой.

Вежливый диалог с жестоким подтекстом давался трудно, я рисковала не потянуть, но в нужный момент вступил Валька.

– Прелестное дитятко Катя, позволь, я поспособствую, – предложил он, вставая с кресла. – Ты столько всего нанесла, что сейчас не удержишь, давай переправим на кухню.

Валентин забрал продукты и понёс из комнаты вон, я направилась следом, а Гарик остался собираться.

– Я как услышал твой вопль души в контору, так сразу прискакал, ты уж извини, если не ко времени, – Валька говорил, не переставая. – Хорошо, что Гарик мне открыл, а то дожидался бы под дверями. Никуда не денешься, это дельце надо было успеть еще вчера, так что мы сейчас молочка попьем и приступим, благословясь.

– Гарик, ты с нами молоко будешь пить? – крикнула я из кухни.

Я понадеялась, что вопрос прозвучал буднично, вроде бы голосом и интонацией я владела.

– Нет, спасибо, – сказал Гарик, появляясь в кухонном проёме. – Вы уж без меня, я дома поужинаю, удачной вам работы, а мне пора. Я дверь сам захлопну, не провожай.

– Счастливо тебе, привет маме! – вежливо попрощалась я и через секунду услышала, как дверь хлопнула и закрылась.

– Высший класс, дитятко Катя, – заверил Валька вслед за щёлканьем замка. – Что сейчас делать будем: рыдать или посуду бить? Имеешь полное право, только не затягивай, у нас работа. Но вот бежать за ним не советую, не догонишь!

– Нет, дорогой, ни то, ни другое, ни даже третье, – я выговорила с усилием. – Сейчас ты будешь материться, так изощренно, как сможешь, причём по своему адресу, а я буду слушать и соглашаться. Идёт?

– Вот это что-то новенькое в рамках женской психологии, но тебе и карты в руки, со специалистом не спорю, – объявил покладистый мой компаньон, поставил на стол взявшуюся неведомо откуда малую бутылку "Абсолюта", плеснул из нее в чашки, отпил из своей и высказался. – Аз многогрешный, стукнутый чем хочешь во все места своего уязвлённого организма, признаю чистосердечно и всеми печёнками-селезёнками, что зрелище, явленное здесь, порвало все важные части души и тела вдребезги и на мальчайшие части! (Надо ли говорить, что речь компаньона была мною слегка переработана, иначе не полезла бы ни в какие рамки!)

– Хотя, душа моя, не мерещится ли тебе тоже, – продолжил Валентин без малейшей заминки. – Как и мне, в бога, мать и душу плюнутому, что раздолбанное биллионы раз это самое дурного вкуса сценопредставление, каковому нас подвергли на пару, накрыло нас той самой частью тела отнюдь не в виде импровизации? Что это был офигительно простенький предлог, к давно задуманному мероприятию? Что твой замечательный юноша отбыл не потому, что меня многогрешного увидел, а дело ваше давно к этому двигалось. Или нет?

– Я просила каяться, а не анализировать, – сухо заметила я, прополоскав рот "Абсолютом", в горло он почему-то не пошёл.

– Вас понял, виноват, исправлюсь, – заверил Валентин. – Так, бишь, на чём я малоспособный чудак, остановился? На том, что пробитые и продолбанные, мои хреновые извилины пропустили, проглядели, недотумкали подробностей твоего домашнего хозяйства и деталей интимной жизни.

– Всё, Отче, заткни фонтан, я удовлетворена, – выговорила я, наконец протолкнув в глотку абсолютное лекарство от всех скорбей. – Ты сказал достаточно, выразился внятно. Спасибо, что подержал вовремя хлеб и молоко, а также изобретательно утешил. Мысль я поняла, вполне согласна, посуда теперь в относительной безопасности. Я выпью по очереди молока и водочки, водочки и молока, и вскоре присоединюсь к твоим деловым размышлениям.

– Может, чуть повременим, не так сразу, – предложил Валька.

– Да нет, в принципе можно начать полегоньку, а если я иногда буду вставлять запоздалые замечания по поводу своих бывших личных дел, ты не удивляйся, а мигом подстраивайся под шоковое состояние, – я внесла своё деловое предложение.

– О,кей, прелестное моё дитя, я на всё согласен, давай помаленьку двигаться в сторону трупа и так утешимся, – охотно согласился компаньон.

Я присоединила к деловому банкету свой блокнот, и мы принялись расшифровывать ребусы, понаделанные вдоль и поперек Веерной улицы. На десерт я предложила события в 71-ой квартире, не забыв упомянуть бородатую черную Психею.

– В принципе я удовлетворен, – заключил Валентин благосклонно. – Обход и мониторинг ты провела тщательно, отметила моменты, взывающие к вниманию, засветилась в нужном месте целиком и полностью. А, самое главное, приобрела информатора – вот это успех! Такое бывает не каждый день, поздравляю, ты уже не дилетант. Удрученная дама Мизинцева, вот оно главное достижение, и дурацкий визит к чёрной собаке более чем уместен, не терзайся. Доложи клиентке Мизинцевой по форме и держи с ней связь, можешь взять в оборот дочку, если она взаправду служит в галерее, не помешает. А что никто ничего не видел – не твоя печаль, всего лишь Божий промысел.

– А дальше что? Кроме Мизинцевых и чёрной собаки? – я спросила, чередуя "Абсолют" с молоком из одной чашки, напиток, между прочим, начал мне нравиться.

– Дальше – больше, – таинственно заявил Валька. – Первое испытание огнем ты прошла, я доволен, теперь займись легальными дамочками покойного Рыбалова. Если ничто не претит, естественно. Их две штуки. Первой пойдет Ирочка Корсакова с телевидения, официальная любовница. Вторая – орешек покрепче, подруга юности, голос совести и прочие ужасы в жизни покойного Кости Рыбалова. Зовут Нина Игоревна Уланская, примерно твоя ровесница, страшна, как смертный грех, не в меру обаятельна и, если верить слухам, незаурядно умна. Разведена, имеет большую дочь, муж женат на француженке, живет в Париже. Закончила историко-архивный институт, занимается деловой перепиской на французском языке, денег от Рыбалова не брала ни одной копейки. Надеюсь, ты врубилась, что с нею придется туго. Говорят, что Костя Рыбалов слушался её беспрекословно. Даже мечтал жениться, но она ни в какую. Вот такие мои сведения, дальше будешь смотреть сама.

– А на что смотреть? Чего нам от них надо? – спросила я.

– Не, дитя, я покорен и раздавлен, это о тебе так Паша говорит, – сообщил Валька. – Ты должна быть в шоке, сам видел театральное представление, а ты – почти как огурчик и задаешь правильные вопросы. Кстати о Паше, не желаешь ли теперь рассмотреть его неделовое предложение, это выход. А у девушек рыбаловских нужно выспросить обиняком, что именно заботило и волновало Костю в последнее время помимо деловых коллизий. Что лежало у него на душе, о чем он нечаянно проговаривался. Деловые моменты учтены, теперь хорошо бы сопоставить другие тревоги ушедшего от нас Рыбалова. Твой родич Паша, не тем будь помянут, велел прочесать дочиста вокруг и около, и вывод сделает самолично.

– Знаешь, Отче Валя, ты, пожалуйста, Пашу в мои личные дела не посвящай. Могу я надеяться, что сбережешь секрет? – чуть затоможенно попросила я.

– Апсольман, как скажешь, так и будет, – заверил Валентин. – Но учти, он-то исход твоих дел вычислил чуть ли не год тому назад.

– На то он и аналитик, – согласилась я. – А вот о девушках, ты мне подскажи чуток. Ключевой пункт имеется, или самой искать?

– Хорошо сечёшь, сходу. Раз сама догадалась, то скажу, – в свою очередь согласился друг Валя. – Попробуй уяснить, зачем покойник Костя рвался на отдых один, а если не один, то с кем, от кого секрет, или вообще не секрет. Очень мутный пунктик, вполне может оказаться пустышкой, иногда действительно хочется от всех отдохнуть и удалиться под сень струй половить рыбку. Костя наш был человеком цельным, с него сталось бы скрыться на неделю в девственные леса, жить в избушке и осмысливать мировые проблемы. Только не в избушку он намылился, а на море. Ладно, сама умная, разберёшься. А что друг Паша тебе проанализировал, совсем не интересует?

– Дался тебе друг Паша! Хотя опять же работодатель, надо уважить, валяй, излагай его фатальный анализ, – вновь согласилась я.

– Паша бросил небрежно, как юношу твоего пару разков узрел, что видит ситуацию печально. Молодой человек, резюмировал Паша, причём с южной кровью, достиг возраста, природа требует своего, а жениться не с руки, не промахнуться бы, не продешевить. Девушки в данном случае представляют опасность, могут быть неприятности, особенно, если менять их часто. А наша милая Катрин, заметил Паша, бесконечно благородна, никогда ничего не потребует, что очень удобно. Но вот, как придёт время парню устроиться, то у Катрин сразу обнаружатся недостатки, она не сможет или не захочет быстро исправиться, тогда юноша заплачет и уйдет. Такие вот анализы предсказал Паша больше года назад. Нет, дитя, ты перепутала, это юноша должен плакать, а ты пей водку с молоком. Мы с Пашей тебя очень любим, ты замечательный человек и работаешь хорошо. Хотя и бесконечная раззява, тут Паша прав.

– Я больше не плачу, слёзы полились только от возмущения, – заверила я друга Валю. – Неужели ты думаешь, что я пойду к Паше в подружки, если он меня насквозь видит! Это ж вивисекция без наркоза, забудь навсегда. Давай лучше угодим ударным трудом, раскопаем тайны усопшего Рыбалова. Заодно, глядишь, подзаработаем, тоже съездим на море.

– Вот об этом чуть после, хотя и очень скоро, – предложил Валька. – Пока держи полные досье на двух женщин, поизучай. Свидания с ними назначу сам, действовать будешь просто и наивно, от лица нашего "Аргуса". Чтобы в течение трех дней была готова к разговору с каждой из указанных дамочек. Уговорились?

– Хорошо, дяденька Валя, Мухтар постарается, ему больше всё равно делать нечего, – ответила я излюбленным присловием Вальки о кинособаке указанного имени.

– Дитя, можно один нестандартный вопрос, и я сваливаю?

– Хоть два, только скорей. Адская смесь ударила в голову, спирт с молоком сошлись весьма круто.

– Скажи мне, на каких условиях ты сможешь взять юного идиота взад, что он должен сделать?

– Хороший вопрос. Я пока не начала думать, но полагаю, что после сценопредставления всё глухо, как в танке.

– Понял, – сообщил Валька, откланялся и тут же отбыл.

Глава вторая

1

Последующие три дня, выданные для раскачки, прошли быстро, хотя в полубредовом состоянии, промелькнули, оставив в памяти всплески бессознательной тревоги и следы такой же деятельности. Свои личные переживания я закрыла на крепкий замок, а ключ бросила в колодец, точнее, дала подержать подруге Верочке. Веруню я оповестила по телефону краткой фразой, начисто лишенной элегантности.

– Гарик накрылся медным тазом. На эту тему – больше ни звука, пока сама не разрешу, – сообщила я.

– Как скажешь, – грустно согласилась подруга Вера, хотя информация её сразила.

– Потом она чуток подумала и предложила привезти баночку малосольных огурцов в ближайшее время. Я согласилась принять её с огурцами через три дня. Далее в первую удобную минуту я отзвонила Людмиле Мизинцевой и дала отчет о проделанной работе. С нею мы договорились, что я скоро заеду, дополучу гонорар, оформлю бумагу и сообщу подробности с рекомендациями. Дополнительно я попросила Людмилу устроить встречу таким образом, чтобы дочка Света оказалась дома. Ну и конечно, напомнила Людмиле, чтобы она смотрела в оба. Клиентка не только пообещала, но заверила, что уже смотрит.

– Досье по рыбаловским девушкам я изучала вперемежку, поскольку сведения оказались в двух формах: бумаги и компьютерные дискеты, Валечка постарался на совесть. Естественно, я поочерёдно читала бумаги или смотрела тексты на мониторе, вследствие чего женщины Рыбалова слегка смешались в голове. Приходилось делать над собой усилия, чтобы их разделить, помогало фото хорошенькой Ирочки Корсаковой, в трудные моменты я держала её перед глазами, чтобы не спутаться.

– Изображения второй дамы, страшной, как смертный грех, мне не досталось, может, оно было к лучшему, и так образ составлялся тяжкий для общения и разработки. Скажу кратко: в этой самой Нине Уланской не проглядывалось ничего ординарного, ни единая банальная черточка не утепляла пронзительного впечатления.

– Два штриха в её биографии меня сразили и, прямо скажем, утомили. Первое, что означенная Нина, тогда Торопова, в отрочестве и ранней юности посещала подростковый семинар у одного тогдашнего литератора, слыла подругой и соперницей ныне известной поэтессы Елены Славиной. Был отмечен и зафиксирован момент, когда юная, заносчивая Леночка Славина единожды вымолвила: «Мать, да ты пишешь лучше меня!» Практически сразу после указанного заявления Нина Торопова писать бросила и вышла из семинара при неясных обстоятельствах. Это раз.

– Во-вторых, бывший муж, Володя Уланский, оставивший Нину ради немолодой французской ювелирши, неоднократно просился назад из Парижа, вернее, обещал развестись с француженкой и звал к себе Нину с дочкой, несколько раз посылал официальные вызовы, и бессрочный, и гостевой. Нина просто не соблаговолила ответить, а валюту, высылаемую для дочери, неизменно отправляла обратно. Ужас… На таком мрачном фоне весёлая, красивая, обаятельная Ирочка Корсакова действительно смотрелась, как отдохновение для души, Рыбалова можно было понять. И не один, а много раз.

– Будь я на его месте, то заодно приискала бы третью, желательно дамочку корыстную и стервозную, чтобы зреть в натуре всю гамму женских прелестей и наслаждаться контрастами. Такую, например, как мизинцевская Наталья С., она бы отлично дополнила собирательный женский портрет. В особенности, если присовокупить маму и дочку в качестве фона, получилась бы тройка граций.

– Если признать честно, то дамская троица, проживающая в 71-ой квартире, не желала уходить из головы, они прицепились и дергали локальную болевую точку, как открывшийся нерв в зубе – привет Людмиле Мизинцевой и ее рабочему креслу! Несколько раз я проигрывала в памяти неудачный визит, тщилась понять, что меня там держит, грешила на нечаянную встречу с чёрной псиной Психеей, пытаясь извлечь из нее символический смысл, но никак… Дамы из 71-ой квартиры не оставляли и продолжали нудно беспокоить, как если бы я нечто важное упустила и просмотрела, недотумкала, по Валькиному выражению.

– Благо, что опыт имелся, на второй день к вечеру я напросилась в гости к соседке в четвертый подъезд. Люба Разумовская работала штатным психологом в больнице и, бывало, помогала вскрывать моменты, вызывавшие тревогу и смущение. Пару раз в утешительской практике приходилось работать с женщинами, чьи проблемы не давались в руки. Тогда я советовалась с Любой, она смотрела клиентку и, как правило, вздыхала: «Это уже не твоё, это клиника».

– На сей раз смутное ощущение клиники касалось меня непосредственно. Никак не удавалось вывести на сознательный уровень причину бескокойства, понять, отчего тройка женщин, пускай, не первой степени приятности, так тревожит. Ведь не из сочувствия к Людмиле Мизинцевой, и, надеюсь, не как реакция на свои личные потери.

– Однако, чтобы не тратить сил понапрасну, я купила баночку чая «Earl Grey» с ароматом бергамота и прочно уселась у Любы на кухне, вытеснив двух мальчишек и бойкого пса из сферы мамашиного внимания. От их шума и гама мог сдвинуться даже штатный психолог, оба мужа у Любы оказались слабы духом и поочерёдно испарились.

– За неоднократной чашкой чая я пересказала в подробностях свой визит к трем грациям разных возрастов, описала странное беспокойство, гнетущее не сильно, но постоянно. Также по просьбе Любы точно припомнила: кто, что и как сказал, буквально по словам и интонациям. Более того, кто к кому подошел и когда именно, детально описала мизансцену.

– Углубляясь в детали и воспроизводя реплики, я подумала, что Люба проводит со мной обычный сеанс терапии, заставляет повторять, чтобы я отделалась от назойливого впечатления. Сама иногда пользуюсь таким приемом, но вскоре выяснилось, что нет. Прослушав третью, дополненную версию визита в квартиру № 71, Люба закурила сигарету и уверенно произнесла вердикт.

– Правильно пришла. Опять не твоё, скорее всего, клиника.

– Надеюсь, что не я? И не бедная Людмила М.?

– Пока нет, – успокоила меня Люба. – А вот девочка…

– Какая? Кристина? – удивилась я. – Так она скорее на мамашу указывает. – Имя, претензии, в курсе семейных дел и полная безнаказанность, итого – избалованное дитя агрессивной матери. Пошла по стопам, мне кажется.

– Не совсем так, – сказала Люба. – У тебя уже чутье формируется. Поначалу это мучительно, что-то свербит, а понять не можешь, у всех так. Почище любого детектива, между прочим. Вот ты и пришла к специалисту, совершенно правильно, называется консилиум. Конечно, пока я твоей девочки не видела, ничего конкретного сказать не могу. Но как дефектолог сразу определяю характерные детали поведения. Ребенок неконтактный, расторможенный, реагирует на неодобрение неадекватно и агрессивно, производит тяжёлое впечатление. А что там конкретно: трудные роды, бытовая запущенность или реальная патология – только время покажет. Но это проблемы для родителей. Кстати, они тоже реагируют стандартно. Мать устранилась, а бабка бросается на защиту, ищет объяснений и оправданий. Они ещё хлебнут. То, что девчонка мамин секрет выдала, не моргнув глазом – это цветочки. Кстати, глазки какие?

– Голубые, холодные, недружелюбные, – отрапортовала я, припомнив девочку Кристину. – Пристальные.

– Всё правильно, напряженный взгляд, – заметила Люба. – Ты, Катюша, себя не вини, что воспользовалась детской непосредственностью. Это известная патологическая черта – ставить окружающих в неприятное положение, характерный симптом. В присутствии «патологента» сразу становится неловко и пропадает естественность.

– Мне стало легче, спасибо вам, доктор Люба, теперь ясно, что это не мои проблемы, – обрадовалась я. – А то всю дорогу волновалась, что наваляла дурака, какого – не знаю.

– Всегда пожалуйста, – ответила доктор Люба. – На то нас учили, а если ты к ним ещё раз пойдешь, то спроси, как девочка относится к животным.

– Я вряд ли к ним пойду, но если выпадет случай, то непременно спрошу, – я очень заинтриговалась. – А что?

– Ничего особенного, спроси и скажи мне, просто любопытно, – заверила Люба.

– Настаивать я не решилась, всё же она доктор, а – я дилетант, хотя и с чутьём. Далее мы с Любой потолковали о разном, но я быстро засобиралась, поскольку во время беседы всплыла идея, как обернуть врачебные наблюдения в помощь Людмиле Мизинцевой. Возникла отличная схемка, отчасти рискованная, но радикальная. Схему следовало обкатать и представить на одобрение Людмилы. Но, если план сработает то Людмила Мизинцева – моя должница и вечный добровольный информатор. Богатая явилась идейка, ничего не скажешь, только Людмиле придется сыграть роль. Будет ли она в состоянии, вот в чем вопрос?

Избавившись от ненужных беспокойств (спасибо Любе!), я раскинула мысли во всех направлениях и просидела до поздней ночи на кухне. Пересматривала досье на обеих рыбаловских девушек и сочиняла разные планы с участием множества персонажей.

Если бы знала, чем обернётся мне следующий день, то, пожалуй, не торопилась домой совсем, а пила чаи у Любы часов до двух. Она позволяла, поскольку к режиму относилась на диво спокойно, не делала из него культа.

Неожиданные звонки пошли серией как раз во втором часу ночи, вернее утра. Надо было отключить телефон, но не догадалась.

– Катенька-змейка, будь ангелом, подежурь за меня завтра, – первая взмолилась кузина Ирочка. – Если можешь, то пожалуйста.

– Недавно вернувшись с маленьким сыном из Соединенных Штатов (её муж Борис пока остался там, устраивался на должность международного чиновника или что-то в этом духе), Ирина пошла работать редактором на ночное радио. С раннего утра их станция выходила в эфир по-английски на два часа для московской аудитории. Для исполнения данного проекта, Ирка являлась поздним вечером, в течение ночи снимала с телетайпов материал, готовила информационные блоки и дремала на кресле в перерывах. К шести часам приходили дикторы, англичане и американцы, читали в эфир, что им Ирка понаписала, а она сидела в аппаратной за пультом и управляла процессом. Чередовала информацию с рекламой и музыкой, иногда включала в передачу телефонное интервью с коммментаторами англоязычных газет. Платили весьма неплохо, но работёнка была адова. Я познала предмет на собственной шкуре, Ирина иногда просила её подменять, а я малодушно соглашалась. Ко всем прочим прелестям ночной службы, в английской редакции «Навигатора» имелся шеф, сумасшедший юноша по имени Иннокентий.

– Я-то могу, а вот Кеша твой, – дипломатично намекнула я.

Потому что в душе очень желала отбояриться. Только ночного радио мне не хватало для полного счастья!

– Кеша уехал за город, – радостно сообщила Ирина. – Я тоже хочу, мальчишку уже неделю не видела. Пропуск оставлю у дежурных внизу, читать будут Пенелопа с Бастьеном, так что нет проблем. Пенелопа тебе заплатит, она как раз мне должна, так что все путём. Спасибо тебе, змейка-ящеричка, ты меня просто спасла!

– Ладно, езжай на дачу, поцелуй Славика, привет предкам! – ответила я.

Далее тяжко вздохнула и приняла собственную добродетель в качестве награды, ну разве что в дополнение к будущей небольшой сумме в твёрдой валюте от доверенной Пенелопы.

Кузина Ирочка звонко чмокнула в трубку и отключилась, мне только и осталось, что проклинать свою вечную бесхарактерность. И деньги маленькие, и голова потом деревянная целый день, а попробуй – откажись! Иришка скучает по мелкому ребенку, а у меня никто по лавкам не плачет. (В октябре Кеша за мной на машине приехал, Ирку родители просто не пустили, день был как раз тот самый, везде по Москве стреляли, а в проходной стояли ребята в бронежилетах и с автоматами. Да уж…)

Однако, не успела я осмыслить перспективу ночного дежурства и раннего эфира, как телефон зазвонил вновь.

– Котик-Катя, вот удача, ты ведь не спишь? – по изощрённому подходу и богатым модуляциям я сразу признала старинную приятельницу Владочку Ким. – Могу я упасть тебе в ноги и одновременно припасть к стопам?

– Валяй, припадай, – я сразу- развеселилась, с Владкой не заскучаешь, но ухо следует держать востро.

– Ты мне завтра нужна просто не знаю как, форменная катастрофа, я в ступоре, никто, кроме тебя, – мелодично ныла Владлена. – Страшное дело, а я компенсирую. Модным парфюмом, у меня летняя сессия хорошо кончилась.

– Твоим парфюмом я уже торговать могу, – последовал мой бессердечный ответ. – А катастрофа наверняка мнимая. Может статься, я тебя прямо сейчас проконсультирую, не пойдет такой вариант? Завтра у меня завал.

– Нет, Котик-Катя, ты мне нужна завтра и во плоти, – грустно, но настойчиво заявила Владлена. – Примерно с семи, часика на два. Может, выкроишь, я тебе в ножки поклонюсь. Бог с ним с парфюмом, отдам всё, вплоть до папиных собраний сочинений.

– (Владкин отец писал замечательные шпионские романы, чем и был известен.)

– Ты бы хоть пунктирно обозначила, на что я тебе сдалась, тогда посмотрю, найдется у меня время или не очень, – я осторожно вступила в торг.

– Хитрая какая, сестричка-лисичка! – вознегодовала Владка. – Я поведаю печаль, изолью душу, а ты возьмёшь и заявишь, что пустяки и суета. Знаю я тебя, девушка, уже не первый год. Всегда была пошлой пуританкой.

(Понятно. Значит, у Владочки очередные любовно-романные затруднения, её нужно вызволять. На моей памяти, а это далеко не все собрания сочинений, апофеозом Владкиных жестоких романсов стал эпизод, когда машинист московского метрополитена душил подругу в её прихожей. Не кому-нибудь, а мне пришлось мчаться по паническому звонку и отговарвать парня от криминального поступка. Удалось с большим трудом.)

– Однако ты меня заинтриговала, – неискренне протянула я.

– Котик, пообещай, что приедешь, тогда я всё скажу. А то мы всю ночь проторгуемся, – заметила Владлена.

– Говори, я слушаю, а потом приму решение, – пообещала я.

– Ну вот слушай. Начинается сказка с присказки, Ангелов уехал в радиактив, – по обыкновению начала Владлена.

(Владкин муж, болгарин Пламен Ангелов служил в Обнинске при ядерном заведении и всю дорогу катался туда-сюда.)

– Поэтому завтра я жду гостей, – продолжала Влада. – По делу и не очень, совершенно обалденныё мужик с кафедры социологии. Не подумай плохого, он профессор, со мной бывает и такое. Квартиру прибрала, маникюр сделала, собиралась сочинять салат, как вдруг – извольте радоваться! Завтра в то же время мне сваливается на пару дней старинная подруга из города N. Отменить никого не получится, совместить невозможно! Профессора зовут Сеня Плискин, а девушка Таня давно спятила, ищет заговоры национальных и религиозных меньшинств. Преимущественно еврейских, ей так больше нравится думать. И вот она заявила по телефону, что наконец обнаружила, причем в планетарном масштабе…

– Да, тебе не позавидуешь, – обронила я бесстрастно.

– Не надо завидовать, ты лучше приезжай. Сначала изобразишь, как "гости съезжались на дачу", никому не будет обидно, после возьмёшь Таньку под локоток и отведёшь в кабинет толковать про еврейский заговор. Она польстится на свежую слушательницу, и моя честь будет спасена, – наконец Владлена изложила просьбу.

– При двух условиях. Салаты изволь изготовить на совесть, а я уеду ровно в десять, почти, как Золушка, – я опять согласилась, ну если нет характера, то откуда взять?

– Котик-Катя, ты самая любимая! – воскликнула Владка.

Спать я направилась в глубокой задумчивости, поскольку никак не могла охватить мыслью всех дел, которые наметила к исполнению назавтра, вернее, наутро. На сон грядущий, запирая окно, я вроде бы уловила мелкие шелестящие капли в воздухе, или подумала о них, точно не помню.

2

Наутро и слишком скоро в сонные грёзы вонзился звон будильника и позвал вершить великие дела. Верный друг, обиженный Морфей нехотя отлетел от подушки, а свободное место занял быстроногий Гермес, покровитель информации, деятельности и плутовства. Сквозь уходящий сон я почти воочию видела, как беленькие крылышки на его волшебных сандалиях нетерпеливо подрагивают. И мы с ним приступили.

Хорошо, что дождь закончился накануне, иначе по первому пункту программы мне пришлось бы несладко. Поле деятельности по части информации и плутовства имело место на свежем воздухе. Даже ассистенту Гермесу пришлось бы поломать голову над таймингом, поэтому я пришлазаблаговременно, вернее, прибежала от метро, как заправский бегун, и продолжала круговое движение подле нужного подъезда, пока замысел не увенчался успехом.

Бородатую подружку Психею я никогда бы не опознала в ряду чёрных сородичей, но подъезд и привязанная к Псише девушка подсказали, что объект вышел на прогулку. Я последовала за ними быстрым шагом, и вскоре мы оказались на заросшем травой стадиончике, в каком-то заброшенном филиале динамовского большого брата.

Обе наблюдаемые барышни сделали несколько кругов по полю в хорошем ритме, затем Психею отпустили в свободный поиск и для исполнения естественных надобностей. Псишина девушка отошла в сторонку и хотела заняться утренней гимнастикой, даже частично разоблачилась, но я ее настигла: вынырнула рядом и вынула из кармана шорт аргусовское удостоверение с карточкой.