Девушка торопливо шагала по дороге, ругая себя за глупую прихоть и одновременно потешаясь над ситуацией. Не надо было никуда ехать! Да ещё с этим человеком! Она тихонько произносила свои мысли вслух, чтобы подбодрить себя хотя бы звуком собственного голоса и смеха. Было не так, чтобы очень поздно, восемь вечера – ещё не ночь. Но темень стояла, хоть глаз выколи, луна пряталась в легких облачках, звёзды тоже как-то потускнели. Снег звонко хрустел под ногами. Внезапно впереди мелькнула тень. Невысокая быстрая тень, она метнулась поперек дороги и пропала. «Показалось» – успокоила себя девушка, засунула поглубже в карманы пуховика вмиг похолодевшие руки и прибавила шаг. До деревни оставалось идти чуть меньше трёх километров, и минут десять всё вокруг было спокойно. Лёгкие тучи немного рассеялись, луна стала светить ярче, весело подмигивали звезды. Маша почти успокоилась, от быстрой ходьбы она согрелась, даже немного вспотела.
Тень снова замаячила впереди на обочине, и Маше даже показалось, что в лунном свете на секунду сверкнул отблеск светящихся зелёных глаз. «Да чего я испугалась, это лиса, наверно, у нас же лисы зимой вон прямо в деревню заходят. На людей они не нападают, если только не бешеные. А откуда у нас тут, в глуши, взяться бешеным, нету их тут у нас, – стараясь погасить панику, тихонько твердила она сквозь зубы. – Да не фига это не лиса, это вообще собака». В лунном свете она разглядела четкие очертания животного, которое было гораздо выше лисы: лапы были намного длиннее. Собака медленно трусила впереди по обочине, как бы сопровождая Машу, не сокращая расстояния, но и не убегая вперёд.
«Интересно, а чего это собака бродит одна в чистом поле? – Маше было очень тяжело побороть страх, но делать было нечего, прятаться негде, и она продолжала идти. – Может, это какие-нибудь горожане ехали и её из машины выбросили (такая жестокая практика процветала), и вот она теперь бегает тут одна, злая и голодная. А у меня даже ни крошки с собой нету, чтобы ей дать, если что». Маша знала, что ни в коем случае нельзя поддаваться панике, делать какие-то резкие движения, кричать. Если собака действительно брошенная, дикая, она могла среагировать на неправильные действия человека и напасть. Поэтому девушка, стараясь сохранять спокойствие, продолжала размеренно шагать по дороге, не сбавляя темпа, там более что её неожиданный спутник пока тоже никакого беспокойства, кажется, не проявлял, просто так же равномерно бежал впереди.
Через некоторое время обостренный страхом слух уловил вдалеке, вроде бы позади, гул какого-то мотора. Довольно быстро этот шум приближался, и Маша поняла, что её нагоняет трактор. Оставалось только надеяться, что её неприятный спутник испугается и убежит, а не нападёт. И правда, тень стала отдаляться, уходя вперёд. Маша хотела только одного, чтобы трактор поскорее до неё доехал. Наконец, сзади дорогу осветили тусклые фары. Маша обернулась, замахала руками, прося водителя остановиться. Тракторист нажал на тормоз, технику сильно занесло. Небольшой синий трактор замер поперёк дороги, а из кабины высунулся румяный, улыбающийся мужичок из деревни, дядька Иван. Он был не просто пьяный, а пьяный в стельку! Но Маше было всё равно, она, в принципе, сама могла его довезти на этом тракторе, если что. Дядька Иван, похоже, девушку не узнал, он смотрел на неё мутным взором и пытался что-то выговорить, но не мог.
– Дядь Вань, привет, это я, Маша, соседка твоя, подбрось до деревни! – закричала Мария, подбежала к тарахтящему трактору и взлетела на подножку.
– Ээээ, а ты… это… ты хто… лесная фея, что-ли? – с трудом прохрипел Иван и с громким храпом рухнул грудью на руль.
– Давай, давай, двигайся! – изо всех сил Маша спихивала его с водительского сиденья к окошку. Недовольно бурча во сне, Иван кое-как отодвинулся в сторону, и Маша уселась за руль. К счастью, в далёкой бурной молодости один бравый поклонник учил её ездить на тракторе, и она надеялась, что руки и ноги сами вспомнят порядок действий. Главное, чтобы этот старый заслуженный сельский трудяга ненароком не заглох, завести его самостоятельно Мария бы точно не смогла. Девушка захлопнула дверцу, выдохнула, с усилием выжала педаль сцепления и с хрустом воткнула первую передачу. Нехотя трактор сдвинулся с места и повёз своих пассажиров в сторону дома.
Маша немного расслабилась, даже пыталась петь песню «Прокати нас, Маруся, на тракторе…», но не знала слов, и песня не получилась. Тусклые фары освещали путь. Мария пригляделась, и поняла, что по обеим сторонам дороги быстро перемещаются длинные серые тени… две… четыре… семь. Она насчитала семерых, вот только кого? Лис? Собак? Ага, сейчас, семь собак тут вам стаей в поле ночью бегают! Вспыхивали яркие зелёные искры глаз. Пришло осознание, какой беды она чудом избежала, из глаз покатились слёзы облегчения. Оставалось только доехать до деревни, запереть дом на все замки, зарыться в тёплое одеяло и постараться убедить свою память, что ничего этого не было и быть не могло.
Задумавшись, Маша не заметила, что уже приблизилась деревня, приветливо горели фонари, жёлтым теплом светились окошки крайних домов. Преследователи отстали, в деревне их никогда не замечали, видимо, туда они и не совались. С трудом справившись с управлением трактором на крутом повороте, да ещё и в горочку, Маша с трясущимися от напряжения руками и ногами остановилась у соседского дома. Дядька Иван безмятежно храпел. Маша сначала хотела позвать его жену, чтобы она забирала любимого мужа спать домой, но потом передумала: незачем компрометировать ни себя, ни его, плодя глупые слухи. Заглушила трактор и стрелой полетела к своему дому, к маме, которая, как она надеялась, никогда не узнает об этом её безумном приключении.
Через несколько дней Гоня снова прислал свою традиционную СМС, в которой как ни в чём не бывало признавался в любви, скучал, хотел и просил вернуться. Несколько месяцев Маша его послания, уже не читая, удаляла. А потом сотовый оператор сделал услугу «чёрный список» бесплатной, и девушка с наслаждением отправила туда Гоню со всеми его звонками и безграмотной писаниной. Перед тем, как заблокировать, она всё-таки написала ему один-единственный ответ, который он, впрочем, вряд ли понял: «В ночь на второе января твою любовь сожрали волки».
***
– Ой, девочки, как же иногда поворачивается жизнь! Резко – раз! – и пойдёт в противоположную сторону.
– Да, а наши ошибки превращаются в наши победы.
– Ну, иногда и наоборот…
Глава 18. Счастливая случайность. 2016 год.
– Заводись, паразит! – мотор скутера чихал и глох. Ещё немного, и Надя опоздает на работу, Так и пришлось оставить верного друга дома да отправляться своим ходом. Вернее, мчаться резвой рысью. По дороге Надя названивала в сервис, своему знакомому механику Косте. Но там у ребят всё было расписано – придётся ждать несколько дней. Надя вздохнула, смирившись неизбежным. «Ничего, впереди ещё две вечерние смены, потом четыре утра, а там и выходные – буду пока ездить на развозке» – подумала Надежда, глядя в окно маршрутки, которая везла её в троллейбусный парк.
Последний рейс закончился у неё почти в двенадцать ночи. Развозка уже подъезжала к центру, и девушка решила выйти, прогуляться. Место, где она оказалась, было похоже на сказочный остров – сияли витрины и вывески магазинов, медленно раскачивались разноцветные фонарики, подвешенные попрёк между домами высоко над головой. Надежда медленно брела по одной из центральных улочек, выложенной тротуарной плиткой, на которой было запрещено движение автотранспорта. Вечернюю душноватую тишину нарушали тихий смех и голоса праздношатающейся молодежи, отдалённый шум моторов проезжающих машин да пение вездесущих уличных музыкантов. Вокруг – умиротворение и покой, даже не верится, что идёшь по самому центру областного города.
Из подворотни вышмыгнула полосатая кошка, бросилась чуть ли не под ноги, задумавшаяся Надежда вздрогнула от неожиданности. Внезапно вдалеке послышался какой-то непонятный шум – звон, крики, странные завывания. Наде показалось, что на неё надвигается толпа цыган, но потом она разглядела – это были так называемые кришнаиты: человек тридцать бритоголовых мужчин и женщин, завёрнутых в яркие жёлтые, оранжевые, розовые ткани, изображающие сари. Все они были очень оживлены, видимо, справляли какой-то свой ночной праздник. Возглавляли процессию несколько человек с барабанами и небольшими звенящими музыкальными инструментами, один из них тащил за собой за ручку портативную колонку на колёсиках, для усиления звука. Сектанты весело приплясывали, пели, подвывали, хлопали в ладоши. Надежда перешла на другую строну улицы, но кришнаиты окружили её, не давая пройти, их глаза светились лёгким безумием, пение стало громче. Девушка знала, что эти люди считаются безобидными, но сейчас испытала тревогу. Они кружили и кружили вокруг, некоторые хватали её за руки, теребили одежду.
Надя уже разволновалась всерьёз, но внезапно почувствовала, как вспотевшая от страха рука оказалась в чьей-то твёрдой, прохладной, немного шершавой ладони, которая настойчиво тянет её прочь из этой обезумевшей толпы. Девушка обернулась и увидела симпатичного парня с голубыми глазами, с длинными светлыми вьющимися волосами. Нечаянный спаситель был одет в джинсы и футболку – явно не из этой компании – и у Надежды отлегло от сердца. Он быстро вытащил её из толпы фанатов Кришны, и молодые люди, держась за руки, побежали в противоположную от их движения сторону.
Тяжело дыша, скорее от испуга, чем от быстрого бега, Надя привалилась к стене дома, парень рядом облокотился на кованые перила крылечка.
– Ну, и как мне называть мою прекрасную принцессу? – подмигнув, спросил он.
– Надежда. А тебя? – улыбнулась она.
– Оу, мои родители были очень добры ко мне. Меня зовут Северин, – засмеялся парень.
– Как? – закричала Надя. – Северин? Вот это крутяк!
– Представляю, как ты будешь восхищена моей фамилией, – ухмыльнулся Северин.
– Говори скорее, ты меня жутко заинтриговал! – Надя забыла все страхи, её глаза искрились любопытством. Но самое главное, парень ужасно ей понравился. Впечатляло всё: симпатичное лицо, причёска, лёгкая небритость, крепкая спортивная фигура, приятный бархатистый голос. Даже простые потёртые джинсы и футболка с забавной рожей какого-то мультяшного монстра привели её в восторг.
– Ну, готова? – загадочно спросил Северин, доставая паспорт из заднего кармана джинсов. – Это на случай, если ты мне не поверишь.
– Говори скорее, меня сейчас разорвёт от любопытства! – Надя в порыве чувств схватила парня за крепкие плечи и потрясла.
– Сама смотри, – он протянул ей раскрытый паспорт. Надежда быстро заглянула в него и захохотала:
– Ой, мамочки, вот повезло так повезло! Небаба! – девушка вытирала выступившие слёзы, и вдруг её пронзила мысль: а чего она так потешается над незнакомым практически человеком? Ну фамилия и фамилия, очень даже звучная и интересная. И он ведь действительно, мужик, а не баба! Да ещё какой мужик!
– Извини, – пробормотала она. – Сама не знаю, чего я так ржу. Нормальная фамилия, зато не как у всех.
– Да ладно, я же сам тебя рассмешил, – было видно, что Северину её извинения пришлись по душе. Желая разрядить обстановку, Надя сказала:
– Я уж боюсь и спрашивать, какое у тебя отчество. Не разглядела в паспорте.
– Петрович, – хихикнул он. – Папа Пётр, мама – Татьяна. Вот такие они у меня юмористы были, царствие им небесное.
– Ой, извини ещё раз, я не хотела… – Надя не знала, что теперь говорить и замолчала. Пусть сам выпутывается из этого разговора. Северин хлопнул руками по коленям:
– Короче! Я тебя спас, я тебя и кофием поить буду! Согласна в гости? – он, прищурившись, посмотрел на Надежду. И девушке вдруг так сильно захотелось к нему в гости! Она, не долго думая, радостно закивала:
– А кофий натуральный? – уточнила на всякий случай.
– Самый, что ни на есть! – Северин шутливо согнул правую руку крендельком, подхватил Надю под локоток, и они быстро зашагали по улице.
Парень снимал комнату в полуподвальчике старой-престарой коммуналки в самом центре города, почти что на задворках помпезных сталинских зданий, где располагались областная Дума и Правительство области. Надя даже слегка растерялась, когда они свернули с ярко освещенной центральной улицы и нырнули в подворотню. Всего несколько метров вглубь путаницы дворов – и они словно переместились в другое измерение или глубоко в прошлое. Снаружи высокие, давящие своей мощью, залитые огнями дома, сияющие чистотой улицы и широкие тротуары, аккуратно подстриженные газоны и пышные клумбы. Внутри – обшарпанные, с выпадающими кирпичами стены, кучи мусора, полное отсутствие асфальта, покосившиеся деревянные заборы и полуразбитые мусорные контейнеры. Всюду по двору шныряют тощие, наверно, бездомные, кошки и пара облезлых собак устрашающего вида. Северин, увлекая за собой Надежду, уверенно пересёк двор и гостеприимно распахнул скрипучую перекошенную дверь подъезда. Быстро провёл её узким извилистым коридором, несколько раз спускаясь по ступеньками и стараясь не задевать выпирающие углы старых шкафов, тазики и велосипеды.
Войдя в его жилище, Надя обомлела. Она даже не представляла, что такое бывает. Небольшое тёмное помещение с низким закопчённым потолком было сплошь увешано коврами, которые переселились туда из середины ХХ века – те самые яркие пёстрые синтетические прямоугольники, предмет гордости и объект вожделения, который правдами и неправдами «доставали» в молодости наши родители. Обладатель такого ковра, а лучше нескольких, сразу становился уважаемым человеком и заправским модником в советском стиле. Особенно если у него был весь комплект: стенка «Хельга», а в ней набор хрустальных рюмок и бокалов; и да, ещё обязательная громоздкая люстра со стеклянными «сосульками».
Так вот, здесь этими разномастными потёртыми коврами были закрыты полностью все стены, а поверх них располагалось безумное количество вырезок из старых журналов разного размера и степени выцветания. На вырезках были запечатлены известные актёры и музыканты всех времен и народов, красивые пейзажи гор, морей, закатов и множество изображений дорогих автомобилей. Справа от входной двери было наколочено несколько полок с разномастной кухонной утварью и гундел малюсенький обшарпанный холодильник. Слева что-то скрывала пёстрая ситцевая занавеска. Как потом выяснилось – это был самодельный санузел, где даже можно было, изловчившись, окатить себя из некоего подобия душа.
Поскольку комната была полуподвальной, окна в ней располагались почти под потолком и были настолько узкие и грязные, что даже днём, наверно, пропускали очень мало света. Вдоль одной из стен притулился облезлый кожаный диван с валиками, дедушка или, скорее, прадедушка своих «сожителей» – синтетических ковров; вдоль другой – двое таких же древних его собратьев, плюшевых кресел. Между креслами – небольшой журнальный столик из восьмидесятых, годящийся мягкой мебели во внуки (если уж продолжать такие семейные сравнения). А вот на столике стояла небольшая современная кофе-машина, среди этого интерьера казавшаяся летающей тарелкой. Но самое большое впечатление на Надежду произвела железная печка-«буржуйка», труба от которой проходила по стене и исчезала в потолке. На печке умостилась большая эмалированная кастрюля.
– Ну, проходи, не стесняйся, – усмехнулся хозяин. – В первый раз все обалдевают, а потом ничего, привыкают.
– Это ты всё сам так сделал? – выдохнула ошарашенная гостья.
– Да ну, что ты! – Северин взял девушку за руку и усадил на диван. Диван жалобно застонал. – Этот шикарный вневременной дизайн достался мне от прошлых владельцев, я же эту комнату всего лишь снимаю. А между прочим, забавно. Когда мне не спится, я рассматриваю эти психоделические узоры на коврах, и они действуют просто гипнотически.
Молодые люди рассмеялись.
– Ой, а кофей-то! – спохватился парень. – Сейчас, пять сек!
Пока Северин засыпал зёрна в машину и намывал чашки, он рассказал, что уже давно переехал в нашу страну из Казахстана, где его русские родители много лет трудились учителями, а сейчас они на пенсии. Живет здесь уже несколько месяцев, а до этого работал в Москве и многих других городах. У Нади аж сердце забилось быстрее от восхищения, когда она услышала, чем он занимается. Романтика профессии просто зашкаливала: Северин был промышленным альпинистом, а это значит, что он поднимался на самые высокие здания в разных городах и проводил там различные работы, в зависимости от того, что требует заказчик. Вот заработок с такой романтичной профессией был, к сожалению, не стабильным – с заказами то густо, то пусто. Она представила его в полном снаряжении, в ярко-синем рабочем комбинезоне на голое тело, вспотевшего от жаркого солнца, висящим на ненадежном канате на высоте, скажем, сотого этажа и монтирующего рекламный щит, или моющего окно с какой-нибудь ароматной пеной…
Девушка потрясла головой, прогоняя видения. А тут как раз и кофе подоспел, Северин подал ей исходящую волшебным ароматом кружку, подсел поближе. Они разговаривали и разговаривали, хохотали, целовались. Из странного жилища счастливая Надя выпорхнула ранним утром, переполненная ощущением лёгкой влюблённости и чудесным арабским кофе.
Он не оставил ей номера телефона. А когда взволнованная Надежда через три дня примчалась в старый двор и постучала в дверь его комнаты, оттуда выглянул добродушный с виду, низенький узкоглазый старичок и на ломаном русском проскрипел:
– Тут нет и не было никакого Северина! Ай-яй-яй, что ты дверь мне ломаешь? Тута я живу.
– Давно? – растеряно спросила она.
– Давно. Три дня, – отрезал старикашка и захлопнул дверь.
После своих вечерних смен грустная Надя несколько ночей бродила по центру, разыскивая своего мимолётного друга. Но так и не нашла. А через месяц выяснилось, что он оставил ей «подарочек» от себя, видимо, на долгую память. Пока задержка была несколько дней, то у девушки ещё теплилась надежда, что всё обойдётся. Но чуда не произошло, три сделанные подряд теста подтвердили подозрения. Она случайно и совершенно незапланированно «залетела», и надо было с этим что-то решать.
Погода испортилась, зарядили дожди. Летние, тёплые, наверно, грибные, но от этого не менее противные. Промокшая, поникшая Надежда возвращалась от врача и её мозг просто кипел от нехороших мыслей. «Комната не моя в общаге, дали её от работы. Рожу, работать не смогу, значит, лишусь и жилья, – размышляла она. – Куда пойти? Возвращаться к маме? У неё и так теснотища, да ещё только-только начала жить с новым мужчиной. Зачем им, как снег на голову, ещё и я, да с ребёнком? К отцу проситься? Это вообще не вариант! Мы почти не общаемся с самого моего детства, да и проблемы у него, и с алкоголем, и со здоровьем. Снимать квартиру или хоть комнату на пособие матери-одиночки? Нелепее мысли не придумаешь. Господи, что же делать?» Девушка понимала, что ребёнка оставлять нельзя, да и не так сильно она его хотела. Надя постановила для себя, что решит свою проблему сама, не обращаясь за поддержкой к подругам, и тем более не собиралась посвящать в это дело маму. Теперь надо было только решиться.
Через несколько дней солнце разогнало все тучи, вернуло лето и в город, и в души горожан. Радостные, свеженькие, энергичные, ярким солнечным утром спешили они по своим делам: кто-то на работу, кто-то гулять, кто-то по магазинам. И у всех, у всех вокруг всё было нормально в жизни! Им не надо было идти в больницу, раздеваться и ложиться под яркую лампу на операционный стол. Ну, наверно, нормально было. Может, у кого-то из них были проблемы и пострашнее, нежели некое недлинное вмешательство в недра организма под общим наркозом, но Наде здесь и сейчас было безумно страшно. Только сила воли подгоняла её вперед, все ближе и ближе к больнице. Она даже почти не думала о каком-то там микроскопическом комочке жизни внутри неё, который через несколько часов навсегда прекратит своё существование. Она ругала себя за то, что она такая глупая, беззаботная и безответственная, раз вообще допустила, чтобы это случилось! Вот Машка, а уж тем более Светка ничего подобного бы не сотворили! А она? Ничего себе, поразвлекалась с красавчиком несколько часов – и в наказание такие мучения! Не столько физические – она вообще никаких изменений в себе не ощущала – сколько моральные. И как же страшно, плохо быть одной, без поддержки, без ободрения, без смеха-колокольчика и эмоций Маши, без обдуманных, правильных рассуждений Светы!
Вот и больница, тяжелая дверь, пост охраны, турникет. Ещё не поздно развернуться и уйти. Уйти – и что дальше? Неизбежная нищета, ненужный орущий младенец, гора грязных памперсов? Нет уж, спасибо. Надо немного потерпеть, пересилить себя всего лишь до вечера, а вечером всё уже будет хорошо. Последние метры до двери кабинета врача. В полубмороке вошла, отдала документы.
– Идите в пятую палату, ложитесь на свободную койку, медсестра за вами придёт, – усталый, холодный, жёсткий голос доктора словно ударами молотка отдаётся в голове.
– Ах, да, не ела утром? – вопрос настигает, когда Надя перешагивает порог кабинета. Медленно, как в трансе, она отрицательно мотает головой. Сразу подкатывает тошнота.
Девушка идёт по коридору, испуганно разглядывая номера на дверях палат. Вот и номер пять. В палате восемь кроватей, занято две. На одной – молоденькая девчушка с громадными испуганными глазами, на второй – женщина средних лет, мечется, что-то бормочет не то во сне, не то в бреду. Надежда растерянно стоит посредине помещения, смотрит на женщину.
– Она уже всё, от наркоза отходит, – шепчет глазастая девчушка. – А ты тоже сюда за этим, да?
– Сюда вроде все за этим, – пожимает плечами Надя и садится на ближайшую кровать.
– Ой, я так боюсь, и не хочу, но меня мой парень заставил, говорит, рано нам ещё, надо для себя пожить, – девчонка тараторит не переставая, нервно всё что-то рассказывает, но Надя не воспринимает её речь, она словно застыла.
– Галкина, готова? Пойдёмте! – в дверь заглядывает медсестра. Трепещущая девчушка лихорадочно снимает одежду, заворачивается в простыню и выскальзывает из палаты, испуганно оглянувшись на Надю. «Блин, как в газовую камеру повели! Голую, – констатирует мозг. Она уговаривает саму себя. – Ничего, ничего, всех раздевают, потому что операционная и стерильно. Ты просто уснёшь и проснёшься, а потом всё кончится».
Проходит минут двадцать или тридцать, но кажется, что несколько часов, пять, шесть. В палату завозят каталку, на ней – молодая женщина, словно мёртвая. Длинные вьющиеся каштановые волосы свешиваются почти до пола. Две медсестры подхватывают простыню, на которой она лежит, и ловко сгружают-сбрасывают неподвижное обнажённое тело на кровать. Словно и не человека, а деревянную куклу. Небрежно накрывают простынёй, кладут на живот розовый резиновый пузырь со льдом. Одна приподнимает веки, проверяет зрачки, вторая щупает пульс. Волосы женщины стелются по растрескавшемуся линолеуму. Медсестры о чём-то тихо переговариваются, бросают взгляд на вторую женщину, которая уже почти очнулась и притихла, потом, ничего больше не сказав, уходят.
– Стаценко, готова? Пойдёмте! – ещё через двадцать или тридцать минут раздаётся громовой, отдающийся эхом в ушах приказ. Надя медленно встаёт, раздевается, туго оборачивается в простыню и спешит по коридору за медсестрой. Навстречу по коридору быстро катят каталку, на ней – девчонка Галкина, обнажённая и неподвижная. Тоже похожа на мёртвую куклу, кое-как прикрытую простынёй, разукрашенной страшными коричневыми пятнами от стерилизации. «У них тут конвейер, – устало отмечает мозг. – Одна за другой, и в штабеля укладываются». Бедный мозг ещё способен шутить в такую минуту?
Белоснежная операционная, вся в жутком ледяном кафеле. По стенам – столы с инструментами, накрытые белым. Посредине – устрашающего вида кресло, со всех сторон увешанное стальными приспособлениями, сверху – яркие лампы. Врач сидит за столом, медсестра разбирает инструменты. Вторая медсестра заполняет бумаги.
– Забирайся, – кивая на кресло, мягко говорит врач. – Кушала с утра?
Надя отрицательно мотает головой. Кресло очень высокое, надо подняться на две ступеньки. Надя не решается сделать шаг.
– Ну чего ты, не боись, залезай давай! – подбадривает медсестра. Сейчас анестезиолог придёт, сделает тебе укольчик и всё. Остальное наше дело.
– Первый раз? – строго спрашивает врач.
– Угу, – во рту пересохло, горло сжимается, Надя, с трудом сглотнув, едва может выдавить из себя звук.
– Ну, всё когда-то бывает в первый раз, – философски замечает гинеколог и встаёт. Давай, я пока тебя посмотрю. Ложись.
Осмотр причиняет боль и неприятен до омерзения. Движения доктора резкие, инструменты ледяные.
– Так-так, я вижу, что всё прекрасно. Живот мягкий, органы в порядке, – врач всё бубнит и бубнит себе под нос, комментируя свои действия. Одна медсестра с тихим звоном перебирает инструменты, вторая со скрипом быстро-быстро водит ручкой по бумаге. Открывается дверь, входит анестезиолог, медсестра подаёт ему наполненный шприц. Анестезиолог подходит к Наде, проверяет пульс.
– Всё нормально. Лена, жгут, – говорит он. И ласково обращается к Наде. – Сейчас надо расслабиться, мы сделаем наркоз. Смотрите глазками в потолок.
Надежда резко соскочила с кресла, дёрнула простыню, на которой лежала и завернулась в неё. Оттолкнув удивлённую медсестру, пробормотала:
– Извините, простите меня, я не могу. Не надо ничего, простите. Я не могу этого сделать!
Со слезами на глазах Надя выбежала из операционной и помчалась по коридору в свою палату, ничего не замечая вокруг. Не заметила она, конечно же, и того, как врач с анестезиологом переглянулись, улыбнулись друг другу, и врач спокойно заметила:
– Минус один! Леночка, веди пошустрее следующую, а то скоро обед.
Ваньке уже скоро шесть лет. Он очень способный, жизнерадостный, дружелюбный пацан с большими голубыми глазами, солнечно-рыжий, как и его мама.
***
– Маш, а когда ты ушла от Митяя, как ты выжила тогда?
– И я ещё уехала, ты совсем одна осталась.
– Девочки, вы же знаете – когда уже некуда дальше падать, отталкиваешься от дна и потихоньку всплываешь вверх.
Глава 19. Тараканья коммуналка. 2017 год.
Заканчивался апрель, когда родственники Митяя выгнали Машу из его квартиры.
– Ты, Маш, это самое, давай освобождай хату, – теребя в руках квитанции об оплате коммуналки, проворчал его старший брат Олег, приехавший вместе со своей женой, собрать кой-какие вещи младшенького. За день до этого полуживого, обессиленного от бесконечных запоев Митяя забрали к себе родители.
– Митька с предками пока поживёт, а квартиру мы сдавать будем, – немного смущённо пояснил заботливый родственник. – Мы уже и квартирантов нашли. Ты до послезавтра съедешь?
После такой новости Маша сильно разозлилась и очень обиделась на Олега. Как он мог выставить беззащитную девушку на улицу, да ещё в такой короткий срок? Девушку, которая, хоть и не была женой, посвятила его брату шесть лет своей жизни, оплачивала его счета и бесконечные долги! И только спустя некоторое время Мария поняла, что Олег оказал ей огромную услугу, дав ей этот «волшебный пендель». Она освободилась от бесперспективных токсичных отношений и смогла начать новую, собственную жизнь.
Лихорадочно собирая свои немудрёные вещи, Маша просчитывала варианты – куда идти. Она уже позвонила нескольким знакомым по поводу съёма комнаты, но никто пока ничем помочь не мог. Этот закон подлости был уже давно известен подругам: пока ищешь жильё – ни у кого, как нарочно, ничего подходящего нет. Но стоит только переехать, порой абы куда, лишь бы не ночевать на вокзале – через некоторое время знакомые непременно засыплют тебя прекрасными, выгодными предложениями. Чудесным образом освобождаются уютные и недорогие квартиры, но они уже не нужны: заплачено за месяц вперед, и перевезены вещи, и отмыта до блеска снятая второпях халупа.
Впереди были длинные майские выходные, Мария рассчитывала отсидеться у мамы в деревне и тем временем подумать, как быть дальше. Совсем недавно она взяла ипотеку и купила себе квартиру в новостройке. Правда, у дома был сделан пока только фундамент и начат первый этаж, но в агентстве недвижимости клятвенно заверили, что к концу года будущие жильцы обязательно справят новоселье. Живя у Митяя, Маша с большим трудом, но всё-таки сводила свои дебет с кредитом. Оставшись же один на один с ипотечным кредитом и предстоящим съёмом жилья на неопределенный срок, она загрустила. По всем расчётам выходило, что придётся снимать комнату в общежитии или коммуналке, на большее её скромный бюджет был неспособен. И тут её осенило – у Митяя же есть дача, на которой она спокойно может прожить целое лето! Она самолично вложила в этот древний покосившийся домик столько сил и души, что оттуда её никакие родственники выгнать просто не посмеют! А Митяй всё равно туда ездил только под принуждением, и ничего там не делал, только пил и спал. А что, прекрасная мысль! Электричество там есть, а ещё плитка, холодильник, телевизор. Старенькие, но в рабочем состоянии, Мария сама всё это собирала, привозила, обихаживала. Жаль, воды нет, но умываться и пить можно из колодца, помыться можно будет напроситься к знакомым, а в жару – вообще купаться в реке.
Как говорится, отчаянные времена требуют отчаянных мер. Маша решительно упаковала с собой большущий толстый меховой плед, пока его не успел забрать Олег – в конце апреля ещё холодно спать в дачном домике без отопления. Потом вызвала такси, бросила на диван ключи и, почти без сожалений, захлопнула входную дверь.
Дачный посёлок погружён в тишину и темноту. Очень холодно даже под ватным одеялом и пушистым пледом, Маша никак не может заставить себя перестать дрожать. А может, ей просто страшно? Вокруг – ни души, только скучающие без хозяев разномастные домики, замершие в ожидании сезона грядки и просыпающиеся яблони. Где-то далеко-далеко шумит окружная дорога, а рядом вскрикивают ночные птицы да насекомые тихонько шуршат под старыми обоями.
– Алло, ну как дела? – жизнерадостный голос Светы в трубке заставляет улыбаться и Машу.
– Нормально, – отвечает она. – Ты-то сама как?
– У меня всё как всегда, работы невпроворот, и ещё я всё время пою! Вот на конкурс областной пригласили, готовлюсь. Домой только ночевать прихожу, – радостно докладывает подруга. Почти уже год, как Светлана вернулась в родной посёлок, там для неё освободилось хорошее место – специалистом в местной администрации. Но самое главное, девушка без памяти влюбилась, и у них с любимым всё было очень серьёзно.