Вторая скрипка

Анна долго не приезжала, даже на время, хотя Герман обещал не давить на неё и не заставлять остаться с ним. Первый визит жены состоялся спустя два месяца разлуки, она приехала на генеральный прогон и премьеру балета «Манон». Постановкой и музыкой она была очарована, всё что зависело от маэстро, прошло великолепно, да и постановка хореографии была выше всяких похвал. Анна с удовольствием находилась по другую сторону от сцены, скрипачка чётко осознавала, что теперь её место в зрительном зале и совсем нет желания брать в руки скрипочку и спускаться в оркестровую яму. После премьеры, сидя в рабочем кабинете мужа, она ощущала себя счастливой от осознания, что ей комфортно было оставаться зрителем, уютно расположившись в мягком кресле обычного посетителя. Смотреть балет, слушать оперу, концерт и возвращаться домой с отдыха, а не с работы. Теперь с музыкой и театром у неё новые отношения.

Вся концертная одежда мужа, костюмы, фраки, галстуки-бабочки находились в кабинете, в огромном старинном шкафу, в том числе и упаковки новых носков. Это было большим преимуществом; не нужно каждый раз таскать с собой чехлы с одеждой. После премьеры музыканты и артисты балета зашли поблагодарить маэстро. Герман ощущал себя очень уставшим, но бесконечно счастливым: у него всё получилось, всё прошло наилучшим образом. Он прошёл первое «боевое крещение», как пошутил директор театра. Ведь это был его первый балет, и Анна видела, что муж доволен собой. Одновременно пришло ощущение, что эмоциональная связь с Германом становится слабее. Раньше рядом с мужем Аня могла ощутить его эмоции, разделить их, она слышала внутри себя музыку, а сейчас та затихла внутри неё. Когда все ушли и супруги остались наедине, она решилась сказать Герману: «я перестала слышать твоё дыхание и чувствовать тебя, как раньше».

Герман посмотрел на нее долгим взглядом и произнес: «Я перестал дышать как прежде, у меня портится характер, я становлюсь другим. Даже не знаю, как к тебе относиться. У каждого сейчас своя жизнь, возможно – это испытание для нас, но я боюсь не пройти его. Боюсь себя, своих эмоций, мне не нравится возвращаться в пустую квартиру. Меня перестаёт вдохновлять музыка, как прежде. Сейчас, пока всё для меня внове, я на подъёме, а когда всё превратится в привычные будни, что будет? Твоё место рядом со мной, ты можешь не работать, заниматься своими делами, пиши, рисуй, читай, но ты должна быть рядом», – он продолжал внимательно смотреть на неё.

Анна отвела глаза. В его речи она слышала упрёк. Это было больно, но справедливо, накрывало чувство досады и вины. Она решила остаться ненадолго. Ходила в театр на репетиции, на спектакли, ждала мужа в квартире, даже пыталась что-то писать, но понимала, что находится не на своём месте. Она честно уговаривала себя съездить домой, собрать вещи и переехать к мужу. Хватило её на неделю. Всё это время преследовало ощущение, что её с корнем вырвали из земли, пересадили, а на новом месте она не прижилась. Домой вернулась с измученным сердцем и чувством вины перед мужем, но даже в этом состоянии искала причины, чтобы больше не ехать к нему. Близкие видели, что происходит, но не могли понять мотивов её поведения. Анне казалось, что все знакомые винят ее в разрыве отношений, в потере семьи, что они говорят за ее спиной, деланно улыбаясь при встрече. Порой ей казалось, что она сходит с ума. Сын тоже не понимал происходящего, уже перестал подшучивать над ней и серьезно просил почаще ездить к папе.

– Вы всегда были перелётными птицами, но сейчас разлетелись, как скворцы в разные концы, словно перестали греть друг друга, и каждый нашёл свой скворечник, – сказал сын.

Из оркестра она уволилась, но никогда не отказывалась от подработок: по возможности играла на банкетах, торжественных мероприятиях, домашних квартирниках. Ей не хотелось, но это было необходимо. Конечно, Герман высылал ей деньги на жизнь, но она пыталась быть самостоятельной. «Во имя хлеба насущного» – успокаивала себя.

Сам Герман не приезжал домой из-за сильной занятости. В праздничные дни нового года и Рождества в театре велась практически круглосуточная работа. Супруги отдалялись друг от друга всё больше. Анина мама повторила слова Германа, – «Разве можно оставлять мужчину одного, когда он всегда был с тобой? Смотри, твоё место быстро займут». Дочь была согласна с матерью, но ничего не предпринимала. Подруги тоже не понимали, что происходит. Анна не могла им объяснить причины своего поведения и поступков. Германа считали идеальным мужем, и все говорили, что она заелась, тронулась, сошла с ума…

Когда Анна окончательно обустроилась дома, пришло понимание, что она счастлива: жила в полной тишине, читала, писала, спала, смотрела телевизор, никому не звонила, только отвечала на редкие звонки. Больше не видела себя в другом месте со скрипкой в руках. Ногти на пальцах рук отросли, чего не допускалось с ранних лет, мозоль на шее стала менее заметна. Во всём ей виделись только плюсы. Жизнь замедлилась и потекла плавно, можно было плыть вместе с потоком, без усилий, не боясь, что унесёт. Удалось навести идеальный порядок в доме, создать уют и получать удовольствие от жизни, и всё это неспеша. Планов Анна не строила, ну, может быть, кроме как написать что-то, исключительно для себя. Она продолжала вести дневник, привычка делать записи появилась в раннем детстве, тогда всё началось с песенника, как у многих девочек, заставших времена СССР. Маленькая Анечка записывала в него красивые цитаты, выражения, песенки с припевами, украшала яркими рисунками; цветочки, скрипичный ключ, ноты, свою скрипку. Все эти тетрадки Анна хранила и с улыбкой иногда перелистывала. Яркий детский рисунок на фоне стишка, вызывал улыбку:

Красивая роза, красивый букет!

Красивая Анечка, в свои десять лет!

Каждый день рождения добавлял в стишок год, но всё равно всё оставалось красивым: роза, букет и Анечка, они всегда были на своих местах. В подростковом возрасте песенник принял форму дневника-ежедневника, в нём девушка записывала свои переживания, страхи, увлечения, мечты, желания. Всю свою сознательную жизнь она держала в левой руке скрипку, а в правой смычок. Дневник был её собеседником, летописью жизни автора: взросление, печали, радости, волнения, влюблённость…

В подростковом возрасте у Анны был серьёзный кризис. Она устала от скрипки, стала ненавидеть её, хотела бросить и выйти из музыкальной среды. Но родители сказали: только после того, как получишь диплом, можешь идти на все четыре стороны. Это как раз случилось тогда, когда Аня из раза в раз искала и не находила нужных эмоций и звука, исполняя композиции на своей «студенческой» скрипке. В музыку её вернула случайная встреча со скрипкой Страдивари. Она открыла совсем другой звук, который Анна долго искала. А еще этому способствовали её мастерство и трудолюбие, умелые пальчики и поющая душа. Жизнь в музыке снова обрела смысл. Учителем Ани был друг заслуженного скрипача, которому дали в постоянное пользование скрипку Страдивари. И девушка вместе с учителем имели эксклюзивную возможность пару раз поиграть на старинном уникальном инструменте. Чтобы поддержать дочь, отец приобрёл Ане «скрипочку». Девушка с новыми силами отдалась музыке. Когда диплом об окончании музыкальной школы был в руках, Анна не задумываясь поступила в музыкальное училище. Появилось желание показать себя, оценить свои возможности, захотелось большего – победы на конкурсах! Желание играть и любовь к своей скрипке заставили Аню активно принимать участие в конкурсах. Именно скрипка Антонио Страдивари поставила перед ней новые цели и дала веру в себя. Словно сам Мастер пообещал ей триумф и предоставил шанс почувствовать себя легендой.

С Германом Аня познакомилась на конкурсе молодых инструменталистов, она играла на своей «скрипочке», он – на рояле. Через пару конкурсных туров они уже общались, как близкие люди, словно давно знали друг друга. Герман всегда с улыбкой выходил на сцену, но как только садился за рояль, сосредотачивался, серьёзнел и погружался в произведение. Скрипачка удивлялась, как хорошо у него получается справляться с волнением и страхом перед выступлением. Она увидела, что он живёт музыкой. Под пальцами юноши рояль оживал и начинал петь. Аня искренне пыталась понять, как это возможно – ведь звук из рояля извлекается ударом молоточка по струне. Но когда за рояль садился Герман, законы механики и физики переставали действовать, время останавливалось, а сердце готово было разорваться от переполняющих эмоций. Герман не просто играл, он жил мелодией, творил чудеса, понимал и чувствовал музыку, словно был рождён для нее и был одним целым с инструментом.

Пианист был младше скрипачки на год, но разницы в возрасте они не ощущали. На выступлениях у юноши всегда присутствовала группа поддержки: друг Вася и бабушка. Василий тоже играл на рояле, иногда принимал участие в конкурсах, редко выходил во второй тур, но всегда приходил за компанию, чтобы поддержать товарища. После выступления бабушка говорила Герману, в каких местах можно было сыграть лучше. Аня решила, что бабушка профессиональная пианистка, но Герман сказал:

– Бабуля – профессиональная слушательница, у неё музыкальная «наслушанность», – он немного помялся, – это не объяснить. Видела в концертных залах или опере постоянных слушательниц? Нарядных, интеллигентных дам 70+? Вот одна из них – моя бабуля. – Он улыбнулся. – Она всегда среди них. Если их спросить «как концерт?», то они разложат всё по полочкам, скажут, в каких местах солист убежал или отстал от дирижёра, а вторая скрипка за третьим пультом проспала свою партию…

Было очевидно, что у бабушки своя музыкальная волна, но она видит во внуке потенциал и по праву им гордится.

Молодые люди стали часто общаться вне конкурсов. Созванивались, всегда приходили на выступления друг друга. Аня обязательно отменяла все свои планы, если Герман приглашал её. Девушка уже тогда поняла, что Герман очень талантливый музыкант. Он вдохновлял её и открывал перед ней новый мир музыки. Ребята много времени проводили втроём: Герман, Анна и Василий; готовились к конкурсам, разучивали партии, репетировали, играли друг другу. Всё это происходило у Германа дома. Родители юного пианиста поддерживали его увлечение музыкой и обеспечили максимальные удобства для занятий. В специальной шумоизолированной комнате стояло пианино. Это была самая большая комната в квартире, где родители позволяли Герману заниматься музыкой хоть 24 часа в сутки. Для музыкантов это был настоящий рай. Их дружба крепла, общие долгие занятия музыкой приносили свои плоды, они стали играть лучше, сами это замечали, а бабушка однажды сказала: – «Герман, в твоей игре появилась новая нота. Ты играешь знакомые произведения, словно переписал их в важный период своей жизни, появилось новое звучание, звук, оттенок…» Бабушка поняла: внук влюбился. Ей нравилась Анечка – талантливая скрипачка, хорошая девушка, они с Германом отлично дополняют друг друга. За короткий период знакомства Анна и Герман значительно выросли как музыканты. Ну, а про Васю бабушка говорила, что его голова умнее рук, ему надо не по клавишам стучать, а головой думать. В крайнем случае держать в руках авторучку. Василию хотелось быть хорошим пианистом, как Герман, но страх лишал его возможности чувствовать себя хозяином на сцене. Герман и Аня продолжали участвовать в конкурсах, это обрело для них новый смысл. Скрипачка хотела победы, и талантливый пианист давал мотивацию играть лучше. Они вместе подавали заявки на все конкурсы, куда могли поехать и не раз становились лауреатами. В конкурсах высокого уровня лауреатам иногда даже выплачивали гонорары.

Их дружба не сразу превратилась в любовь. Вместе с занятиями музыкой и временем, проведённом на конкурсах, росла привязанность ребят друг к другу. Осознание влюблённости пришло вместе с первой победой. Когда Ане вручили диплом победителя, она со сцены посмотрела на Германа, поймала его взгляд и поняла, что он стал для неё больше, чем музыкант-конкурсант-приятель-коллега-друг… В тот вечер она доверила свои чувства дневнику. Написала, что влюбилась, что Герман самый умный, самый красивый, самый лучший музыкант на свете! Она с трепетом ждала от него звонков, радовалась встречам и надеялась, что любовь взаимна. Внутри порхали бабочки, за спиной выросли крылья, душа жила и пела! Не зная наверняка и живя только надеждой, Аня не смела открывать своих чувств, ждала, когда Герман сам раскроет ей своё сердце.

Однажды Герман сказал:

– Мне важно с тобой первой делиться своими новостями, исключительно – хорошими. – И взял её за руку.

Аня, смущаясь, ответила: «очень рада такому желанию и хорошим новостям».

Через год после знакомства, когда она училась на последнем курсе училища, Аня перебралась жить к Герману. Они могли бы жить и у Ани, но Герман заметил: «легче принести твою «скрипочку», чем моё пианино». Родители Германа хорошо приняли девушку, уже давно старшим было понятно, что эти двое созданы друг для друга. Юноша был единственным ребёнком в семье, папа с мамой работали на заводе «ЗИЛ». Отец – инженером в автосборочном цехе, мама – в отделе сбыта. Сами родители музыкой никогда не увлекались, в их семье было два музыканта – Герман и бабушка. Именно она привела мальчика в музыкальную школу и посадила за рояль. Несмотря на то, что бабушка жила отдельно, она регулярно приходила к ним в квартиру, проверяла уроки, ставила оценки внуку, и вообще вела себя как профессор консерватории и домоуправ. И никто никогда ей не возражал.

Во время учёбы Анна с Германом играли в симфоническом оркестре Академии, их связывала музыка, они уже не представляли жизни друг без друга. Герман увлекался изучением биографий исполнителей и композиторов, его очень интересовали личности великих музыкантов. Музыка в его жизни была идеалом, стремлением, целью; перед ним никогда не вставал вопрос «кем быть?» Несмотря на Анину любовь к музыке, её увлечённость была менее глубокой. Но это не помешало ей принять решение сделать музыку своей профессией. Впереди была долгая жизнь и стоило озаботится дальнейшей карьерой профессионального музыканта, войти в состав оркестра.

Неоспоримый факт, что «без бумажки ты – букашка, а с бумажкой – человек!» в музыкальной среде работает как в любой другой, и диплом лауреата международного конкурса значительно облегчает открытие дверей в профессиональное музыкальное будущее… Такую пользу конкурсов Анна оценила гораздо позже. В то время для девушки участие в конкурсах было мотивацией к росту, к большой работе над собой. Ни один концерт не давал такого стимула. Только потом пришло понимание, что все работодатели заглядывали в начало резюме, где указано место обучения, и в конец резюме, где указаны как раз победы в конкурсах. Два лауреатства в поздних сольных конкурсах и несколько ранних, давали преимущество на место в оркестре.

Уже тогда Аня знала, что девушек на работу в оркестры брать не любят. Работодатель видел в глазах Анны исключительно желание выйти замуж и немедленно уйти в декрет. Объяснять, доказывать и обещать что-то бесполезно. Понятно одно, чтобы получить место, даже самое распоследнее в оркестре, нужно было играть в разы лучше любого музыканта мужского пола. Она не один раз слышала, как бы здорово девушка ни играла, отдадут предпочтение мужчине, даже если он играет несколько хуже. Проходя собеседования одно за другим, раз за разом Аня слышала: «Вы великолепно играете, но мы не можем себе позволить взять Вас в оркестр. Не расстраивайтесь, Вы очень молоды, у Вас вся жизнь впереди, семья, дети…» Анна упорно ждала, когда же ей повезёт. И действительно, везение пришло в ее жизнь, вместе с той самой «скрипочкой». С ней Аня могла не опасаться услышать отказ.

Непосвящённым кажется, что участие в конкурсе – это просто. Взяла скрипку, вышла на сцену, поиграла, победила! Но одно большое мероприятие осталось в памяти чем-то вроде ночного кошмара. Конечно, Анна вспоминала с огромной благодарностью людей, которые вложили в процесс подготовки своё время и силы; педагоги, профессора, концертмейстеры, родственники, друзья… Подготовка была очень серьезной и началась за полгода до конкурса.

Программа международного конкурса скрипачей была объёмной, он проходил в четыре тура, против обычных трёх, как это было на всех предыдущих испытаниях, в которых Анна принимала участие. Выйти на сцену в течение недели четыре раза – серьёзное испытание на физическую и психологическую выносливость. Мало кто из не-музыкантов мог это понять. Аня мгновенно вскипала, когда слышала от знакомых, не имеющих отношения к миру музыки: «Хорошая у тебя работа, сидишь себе, ничего не делаешь, играешь на скрипке!»

Невозможно было объяснить, что даже просто держать инструмент по четыре-шесть, а то и десять часов в день – трудно. «Попробуйте вывернуть левую руку, как это делают скрипачи, да постойте так хотя бы пятнадцать минут, а потом поговорим!» – Так и хотелось крикнуть каждый раз. А несимметричные нагрузки на мышцы спины приводят к неизменному искривлению позвоночника.

Также не объяснить и силу психологического напряжения, которое музыкант испытывает, играя концерт. Анна читала когда-то, что психологи приравнивают страх публичного выступления к страху смерти. Она научилась принимать как должное свое состояние перед выходом на сцену. Пульс учащается, давление подскакивает, сердце выпрыгивает из груди, адреналин зашкаливает, руки леденеют, ноги трясутся. Анна даже стала считать, что такое состояние помогает сосредоточиться. Ведь на сцене нужно следить за несколькими вещами одновременно; за текстом, если играешь наизусть, за нотами, если играешь по нотам, за руками дирижёра, если играешь с оркестром. И постоянный слуховой контроль: как у тебя звучит, какая у тебя вибрация, насколько летит звук в зал, совпадаешь ли ты с оркестром и своими коллегами по оркестру или ансамблю, какой динамический баланс, не нужно ли играть громче или тише. Когда Аня училась, на это уходили все ресурсы организма. Потом научилась все это делать в автоматическом режиме, сосредотачивалась на главном – на музыке. Ведь именно любовь к музыке каждый раз заставляла преодолевать все эти страхи, переступать через панику и выходить на освещённую яркими софитами сцену, чтобы рассказать при помощи музыки слушателям о том, что невозможно передать словами, чтобы ощутить, как под влиянием неведомых сил пространство вокруг исполнителей начинает изменяться, и всех причастных к таинству выбрасывает в другую реальность… Познав это чувство однажды, остановиться уже невозможно. Это было словно наркотик, серьёзный допинг, с мгновенным привыканием, регулярно требующий новой дозы.

Но и плата за это удовольствие была высокой: на восстановление сил требовалось время. Минимум двое суток, этого было достаточно, чтобы лишь слегка прийти в себя и вновь обрести способность вложить часть души в музыку, которую играешь. Для полного восстановления душевных и физических сил Анне требовалась неделя. А на конкурсе приходилось играть через день, а второй и третий туры и вовсе проходили ежедневно. Требовалась огромная выдержка и умение дозировать эмоциональное напряжение, чтобы исполнение не было мертвым, безжизненным, ведь и это учитывалось жюри, помимо технического совершенства. Именно эту выдержку Анна тренировала, обыгрываясь перед конкурсами по многу раз. Несколько концертов, где нужно было сыграть непременно всю программу целиком.

Анна быстро поняла, что у музыкантов, как у спортсменов: занятия, занятия и снова занятия. Каждый день, много часов подряд. Тщательно следить за своим физическим состоянием – хорошее питание, сон и гимнастика для спины – необходимость.

Эмоциональное напряжение конкурса и обычного концерта нельзя было даже сравнивать. Выходя на сцену на концерте, Анна видела перед собой людей, которые пришли в зал пережить вместе с ней эмоциональный подъем, или же расслабиться после трудового дня, окунуться в другой мир, который дарит музыка. На конкурсе же перед ней сидели члены жюри, задача которых оценить ее, сравнить с другими конкурсантами, поставить оценку. А в это время в артистической, да и просто в каждом свободном уголке разыгрывались конкуренты, и казалось – все играют лучше неё. А ещё от каждого исходит волнение, страх и адреналин. Этот коктейль густым невидимым туманом пропитывал воздух, ощущался буквально кожей, застилал разум и тисками сжимал грудь. Сделать вдох удавалось не с первой попытки.

Вдобавок к этому, Аня умудрилась простудиться прямо перед финалом. Насморк остановить было невозможно, уши закладывало в самый неподходящий момент. Способность соображать быстро стремилась к нулю, а бессонная ночь накануне выступления довершила свое дело. Аня всерьез подумала: «Ну куда я лезу… вокруг такие серьёзные скрипачи, с лёгкостью играют свои концерты, не то, что я!» Однако вспомнились месяцы занятий, десятки звонков и сообщений от знакомых, друзей, педагогов со словами поддержки… и Аня заставила себя собраться с духом.

Финал состоял из двух этапов. Сначала нужно было сыграть один из скрипичных концертов Моцарта с камерным оркестром. После прослушивания всех участников с концертами был запланирован часовой перерыв, после чего нужно было сыграть романтический концерт с большим симфоническим оркестром.

Моцарта вначале тура удалось сыграть легко и даже с удовольствием, насколько это было возможно. Самочувствие было удовлетворительным: действовали таблетки. Потом играли остальные конкурсанты\конкуренты, потом был перерыв… и свой концерт Бартока Аня играла спустя несколько часов томительного ожидания. Ждать в состоянии стресса – нет ничего хуже, подумала скрипачка. Выходя на сцену, здороваясь с дирижёром и концертмейстером, она внезапно поняла: «У меня нет даже сил для того, чтобы сдаться. Вся моя жизнь последних месяцев была организована ради этого конкурса, именно ради этого момента. Никогда ещё, ни в одном предыдущем конкурсе, я не доходила до финала, и вот оно, случилось… Интересно, а когда объявят результат? Пора начинать, мое вступление. Ой, а я, кажется, утюг не выключила… или выключила?! Не может быть, вроде и шнур смотала… да, точно, я его даже на пол поставила, подальше от розетки. А где в это время был Герман? Не забыть потом хлеба купить. Господи, о чем я думаю? Так, побочная партия, сосредоточились, делаем красивый звук… фаготы молодцы, на репетиции им не удавалось так ритмично сыграть. Ой, вот и финал. Тут у нас что? Да, весёлый праздник. Мамочки, как же страшно, не забыть бы текст на последней странице. Упс, не попала на ноту, столько учила и не попала. Как кореянка это сделала, не понимаю, это невозможно, надо ж было так написать… так, последняя страница, сосредоточились! Оркестр играет, последний проигрыш, я могу отдохнуть. Десятый такт, одиннадцатый, тут размер меняется… пора!»

Последняя страница была сражением. Действие противовирусных закончилось, и Аня чувствовала, как температура поднимается откуда-то снизу, ползет к голове, застилает глаза, закладывает уши. Оркестр звучал как из-под воды, мозг постепенно делался ватным, но руки автоматически что-то играли. Как назло, самое сложное – именно на этой странице. Аня взметнулась в финальном пассаже, с изумлением обнаружив, что даже попала на последнюю ноту. Боже, неужели все?? Не может быть…

Дальнейшие события скрипачка потом не могла восстановить в памяти, как ни старалась. Помнила нестерпимое желание чихать и как слезились глаза, ломоту во всем теле тоже помнила. Как объявляли результаты – нет. Домой они ехали, кажется, на такси, и уже знала, что ей дали третью премию – значит, результаты объявили сразу после тура. А той кореянке – первую, ну что ж, заслуженно… Через день был концерт лауреатов, его тоже не удавалось вспомнить. Помнила только, что простуда оказалась гораздо более серьезным заболеванием, которое пришлось лечить почти месяц.

Радость победы пришла спустя… месяц. Аня внезапно осознала, что сбылась ее мечта – стать лауреатом крупного международного конкурса. Конечно, мечтала-то о первом месте. Но позже узнала, что в тот год были необычайно сильные участники конкурса. И ее третья премия была буквально выгрызена непосильным трудом, и даже в какой-то мере чудом, учитывая все обстоятельства.

Международный конкурс скрипачей в Беларуси дался гораздо проще. Подготовка шла по накатанной колее: занятия, обыгрывания. Три тура, всего один концерт в финале, и тот Аня уже играла. Самым ярким моментам остался первый тур в девять часов утра, ей «повезло» вытащить на жеребьёвке первый номер. Обычно в это время суток она с трудом могла жить, а тут пришлось играть каприс Паганини. И почему она не выбрала что-то попроще?! А ещё внезапная аллергия на дезодорант – причем проявилась она аккурат за час до выхода на сцену в финале. Платье было с открытыми плечами, и багровые подмышки даже нечем было прикрыть. Никогда в жизни не было никакой аллергии, а тут… Списав все на нервы, Аня вместо спокойного разыгрывания побежала в душ, а потом пулей в аптеку. Фармацевт предложила антигистаминные и нейтральный дезодорант в форме солевого кристалла, и к моменту выхода на сцену Анна была уже в полном порядке. Только разыгрываться пришлось в процессе игры. А первая премия запомнилась толстенной пачкой наличных в белорусских рублях. Минск сдался без боя и серьёзных потрясений. Поезд домой был через несколько часов, и нужно было успеть поменять «белорусскую котлету» на российские рубли, но в воскресенье утром ни один обменник не работал. Поменять все же удалось, и сидя в поезде, Аня подумала, – «надо же, а ведь это точно та сумма, которая нам с Германом сейчас необходима…» Но особая гордость была за то, что это был первый конкурс в жизни скрипачки, к которому она готовилась полностью самостоятельно, без помощи педагогов. Анна поняла в тот момент, что выросла, приобрела профессиональную самостоятельность. А Герман для неё стал надёжной опорой в музыке и в жизни.

Анна была уверена, что с мужем они навсегда, как и «скрипочка» будет с ней до глубокой старости, но её музыкальные пристрастия ушли со сцены в зрительный зал, а мужа не было рядом. Складывалось впечатление, что муж с музыкой договорились покинуть её после того, как Анна утратила желание играть. Связь была нарушена.

Скучала Анна и по музыкантам оркестра, но не по репетициям и концертам. Порой закрывала глаза и представляла как оркестр в полном составе ждёт взмаха руки Германа. И как только он опустил руки – дал долю первого такта – мелодия полилась и соединилась в одном звуке на разных тонах. Музыканты оркестра имели тонкую связь между собой – это делало их отношения особенными. Они могли дружить годами, но также, сидя за одним пультом, годами не разговаривать. На фоне чувства вины перед Германом, стал преследовать один и тот же страшный сон: она плохо играет соло: пальцы не слушаются, все смотрят на неё, давая понять: ты что творишь? Аня понимает, что испортила концерт, но ничего сделать не может. После вся струнная группа – скрипачи, альтисты, виолончелисты, контрабасисты – игнорируют её.

Аня хорошо понимала, что-то сломалось не в руках, а в голове, играла так же превосходно, но ей казалось, что в звучании нет вкуса жизни, нет душевности… Решила, что надо собрать себя в кучу, навести порядок в мыслях и сердце. Стала писать, писательство захватывало, отвлекало от всех событий и обязательств.

В собственности супругов был загородный дом, который они купили лет пятнадцать назад, но прожили в нём максимум три года, остальное время прошло в постоянных турне. Участком так и не занялись, посадили только парочку яблонь и летом косили небольшой участок лужайки перед домом для парковки машин. Не обзавелись животными, хотя иногда думали о том, чтоб завести кошку или собаку, но… Гастроли, фестивали… животных не бросишь. Дом был приличного размера, имел большой зал-гостиную, впечатляющего размера кухню, несколько спален и пару ванных комнат. В зале стоял чёрный лакированный рояль. Будучи дома, Герман много времени проводил сидя за роскошным инструментом, изучал различные произведения. Играл в удовольствие – оттачивал сюиты, симфонии, а когда стал дирижёром, изучал партитуры. В связи с его длительным отъездом рояль замолчал: инструмент тоже расстроился, как и семейная жизнь. Нельзя сказать, что Анна упала духом, нет, с духом было всё в порядке. Она обустроилась на первом этаже в светлой комнате для гостей, организовала комфортные условия для своего проживания: письменный стол, удобный стул, диван и телевизор. На второй этаж поднималась редко, всё время проводила в одной комнате за письменным столом с ноутбуком. Изредка выходила во двор подышать свежим воздухом, в магазин выезжала только тогда, когда холодильник приходил в состояние «шаром покати». Писательство стало её новым смыслом.

За это время она дважды навестила мужа, и второй визит оказался последним: они даже не встретились. Перед второй поездкой Герман вёл себя необычно, в несвойственной для него манере: сам практически не звонил, мог не отвечать на звонки жены, а когда Аня в редком случае дозванивалась, общался с ней неохотно, говорил коротко общими фразами и старался побыстрее закончить разговор. Не зная, что именно случилось, Анна понимала, что такие изменения с человеком не происходят без причины. Решила сыграть субито и прилетела внезапно, без предупреждения. Где-то в глубине души маленький червячок подозрения уже начинал подсказывать возможную причину, но увиденное по приезду всё же оказалось неприятным сюрпризом. Муж, как в скабрезных анекдотах про командировочных, оказался не один. Но если анекдоты бывают смешными, то реальность приносит только боль. Открыв дверь служебной квартиры мужа своим ключом и очутившись в прихожей, Анна сразу поняла: у него появилась молодая женщина. Возможно, сам бы не признался, но женский шарфик, висевший на вешалке, элегантные дамские тапочки с меховыми помпонами, стоявшие на полочке для обуви, дали понять, что в квартире живёт хозяйка этих вещей. Анна резко выдохнула и прислонилась к стене. Судя по всему, дома не было никого. Женщина немного постояла, приходя в себя, потом вышла из квартиры. Это был первый случай, когда Анне пришлось потянуться за «ритуальной» пачкой сигарет. Она не могла вспомнить, когда последний раз закуривала, но пачка всегда лежала в сумочке. Непривычный дым заставлял кружиться голову. Или это всё нервы? Сделав всего пару затяжек, она выкинула сигарету в урну. Пора было принять действительность. В конце концов, чего она ожидала? Достав телефон, она позвонила мужу.