Czytaj książkę: «Шестой ангел»
Глава 1
Море встретило Агату после долгой разлуки ласково. Устелило вход легким, пенным ковром, погладило по рыжим волосам, пощекотало рыбкой по запястью и камешком по пятке, побаюкало в своих мягких, ленивых волнах. Мысли текли так же лениво…
Белоснежный портик графской усадьбы, затерявшейся на вершине в соснах. Крутой склон, поросший густым кустарником. Прибрежный валун, походящий формой на дельфина.
Ничего не изменилось за эти двенадцать лет. Ничего, кроме нее самой.
Если взять левее и нырнуть, непременно попадешь на полянку ангелов – пять мраморных девочек, оплетенных бурыми водорослями, хороводятся на дне морском. И она нырнула на самое дно своих воспоминаний.
Двенадцать лет назад.
…Лучи солнца вспарывали толщу воды, очерчивали застывшие силуэты на дне. Четыре фигурки шептались, склонив головки друг к другу, пятая – в стороне, облокотилась о камень, подняла печальное личико к небу. Агате всегда нравилась эта, пятая. Изгой и одиночка, как и сама Агата.
– Да говорю же! – тыча пальцем в лазурные волны, истошно орала Галка, девчонка с тощими косичками. – Там утопленницы! Я рукой ее, а она твердая, склизкая! Фу!
– Картошкина, ты опять набрехала! Как с домовым, – насмешливо протянул Толик Платонов. – Галка-брехалка!
– Сам ты брехун! Видела я! Давай не возникай, Платонов. Сам-то нырни, а потом посмотрим, кто из нас брехун! Утащит тебя за ногу мертвячка, будешь знать!
Они убежали купаться во время тихого часа и в первый же день нарушили распорядок «Заключья» – лагеря для одаренных подростков, который расположился в бывшей усадьбе графа Захржевского. Агата увязалась за ними, ко всей этой компании она имела отдаленное отношение. Ну какие у нее способности? Так, посредственность. Тетке в медпункте помогает склянки ее расставлять да травки собирать для отваров. Только благодаря тете Тоне и взяли ее в этот супер-пупер лагерь, так сказать, на правах бедной родственницы.
И этой Галке она не понравилась сразу. С той самой минуты и не понравилась, как ее пригласил присоединиться к их тесной компании долговязый ботаник. Почему-то ему Агата не смогла отказать – полуденное солнце плясало в его курчавых волосах, отражалось в линзах очков. Он легко коснулся своими длинными пальцами ее всклокоченной шевелюры, и Агата резко отпрянула.
– На тебе стрекоза сидит. Перламутровая… Пойдешь с нами? На море? Я Матвей Шелестов.
Не надо было и соглашаться, слонялась бы себе и дальше по лагерю, а теперь приходилось слушать истории – про поломку автобуса, поиски дороги, путаницу с расселением, знакомство с вожатой Ирочкой – веселые, но совершенно непонятные ей истории. По пути к морю их взахлеб рассказывала Галка, словно нарочно намекая Агате, что та здесь совсем не к месту…
По поверхности пошли круги, Галка завопила снова. Вынырнул ботаник Матвей, без очков он походил на античного бога.
– Там статуи, представляете? Четыре штуки точно, плохо видно. Надо бы маску взять.
Толик присвистнул:
– Оба-на! – И рухнул в воду, окатив Галку фонтаном морской воды, за что тут же получил ответное «Придурок».
– Греческие? – тихо спросила Агата, в этом году она ходила на факультатив по истории, раздел про античность ее любимый. («Хренеческие», – вставила Галка, но ее замечание осталось безо всякого внимания.) Тут же путь «из варяг в греки» проходил, кажется.
– Не совсем здесь. Но неподалеку нашли древние амфоры и детали храмов с надписями на древнегреческом. А ты историей увлекаешься? – Матвей удивленно изогнул бровь.
– Я…
Галка высокомерно взглянула на Агату и перебила:
– И что аборигены говорят по этому поводу? А, аборигенша? Что тут у вас?
– Я… не знаю, я не местная…
Так уж вышло, что в свои семнадцать Агата оказалась на море впервые. «Так надо», – сказала мама и безо всяких объяснений отвезла ее в приморскую деревеньку к невесть откуда взявшейся двоюродной тетке.
– А что ты вообще знаешь? Откуда ты такая взялась? – напирала Галка.
– Из Москвы.
– Москвичка, значит, – выплюнула Галка. Ее легкая антипатия повысилась до уровня жгучей ненависти. – Слышь ты, москвичка…
– Девочки, брейк! Мы купаться пришли или что! – Толик принялся молотить по воде ногами.
– Платонов, ты дебил? Шуруй отсюда…
Наши дни.
Агата натянула плавательные очки и рыбкой ушла под воду, коснулась рукой каменистого дна – пусто. Ошибиться не могла: если развернуться лицом к берегу, статуи окажутся ровно напротив портика усадьбы. Она погружалась на морскую глубину сотни раз в прошлой жизни, нырять ее тоже научили тем летом. Еще погружение, снова и снова. Обессиленная, она выбралась на галечный берег.
– Эй, дамочка! Пляж-то частный! Секьюрити позвать?
Знакомый визгливый голос выдернул Агату из сладкой полудремы, отбросил на двенадцать лет назад. Агата нехотя приоткрыла глаза.
Галка Картошкина. Смоляной волос с прядями пепельного блонда, густые тени, алая помада, глубокое кружевное декольте и босоножки на высоченных каблуках – как на таких можно ковылять по булыжникам? Кошачьи солнцезащитные очки надежно скрывали Агату от настороженного взгляда – можно и не признаваться в старинном знакомстве. И все же она не утерпела.
– Галка, тебе моря жалко?
Галина Картошкина усиленно морщила хорошенький лобик – что-то отдаленно знакомое звучало в этом насмешливом низком голосе, что-то, возвращающее ее в то лето, лето несбывшихся надежд.
– А вы, собственно, кто будете? – Галкины неестественно длинные ресницы нервно подергивались, незнакомка начинала ее раздражать: легкий средиземноморский загар, точеная фигурка без единого изъяна, прицепиться не к чему – ни дряблого животика, ни жирка на бочках, – простой, но дорогущий купальник, уж в этом-то Галка знала толк.
Агата сняла очки и наслаждалась стремительной сменой настроений на лице давней знакомой – недоумение, узнавание, удивление и плохо скрытое раздражение.
– Липай? Агата? Ты?.. А ты чего здесь?
– Плаваю, как видишь, – Агата небрежно махнула рукой в сторону пляжа бывшего лагеря.
– Ты ж смотри, как… расцвела. Если б не рыжая грива, нипочём тебя не признала. А вообще? Чего в этой глуши забыла? – «Принесло тебя» отчетливо читалось в ее враждебном взгляде.
– Да вот наследство приехала посмотреть, дом на продажу готовлю.
– Теткин, – уточнила Галка, заметно расслабляясь. – А мы вот тут с Шелестовым усадьбой занимаемся. Слышала? Реставрация полным ходом, скоро открытие. Бабки шальные вбухивают, – доверительно сообщила Галка. – Строителей нагнали! Матюша мой – консультант по исторической части, а я – куратор от Минкультуры.
Она важно приосанилась. Вжих, ее каблук попал между камешками, и Галка покачнулась, потеряв на пару секунд равновесие.
Агата резко поднялась, стряхнула прилипший сор с полотенца, наскоро побросала вещи в пляжную сумку, накинула тунику.
– Вот черт! А не, цел каблук, не сломала… Он мне так и говорит: жена, во всем тебе доверяю. Ну а что? Мы с ним как иголка с ниточкой, куда иголка, туда и…
Агата нацепила очки и снова превратилась в незнакомку – что там у нее на уме?
– Причал вот забацают для водных прогулок, купание, рыбалка – все дела. Ой, что это я про себя да про себя! – Галина театрально всплеснула руками. – Сама-то замужем? Детки есть?
– Как-то не случилось, – сухо ответила Агата, поспешно надевая сланцы, ее мизинец запутался в ремешке.
– Ой ли? Понимаю, понимаю – работа! Столичный реставратор не хухры-мухры! Но от мужиков, поди, отбоя нет? – Вот уж не думала Агата, что ее жизнью так интересовались.
– Мы с Матюшей – только между нами, девочками, – всегда хотели иметь большую семью, и вплотную этим занимаемся, – продолжала Галка.
За этими двумя на берегу пристально наблюдало существо из моря. И эти двое определенно существу нравились: вокруг них искрило яркими, вкусными эмоциями. Тварь облизнулась.
От одной, черненькой, исходила лютая ненависть – приторный вкус восточных сладостей – и зависть с бодрящим привкусом цедры.
От второй, рыжей, распространялся… страх? Нет, у страха привкус гнилости. Раздражение? Снова нет. Ноздря с серебряным кольцом жадно втянула воздух. Что-то терпкое, незнакомое и потому желанное. Лапа с короткими черными когтями в нетерпении царапнула камень. Подобраться бы поближе, наполнить чешуйчатое зеленоватое тельце в витиеватых узорах энергией. Присосаться призрачным раздвоенным язычком к ауре рыжей и пить, пить медленными глотками, растягивая удовольствие.
Вдруг рыжая резко встала, развернулась и ушла, за ней потянулась и другая. Придется снова довольствоваться привычным – малопитательным страхом глупых, мелких рыбешек, который лишь на короткое время притупляет жажду…
Глава 2
Под палящим зноем Агата брела по тропинке в гору. Там, наверху, можно спрятаться от пекла в прохладе старого тенистого парка. Крутоват подъем, это в семнадцать прыг-скок – и ты на вершине. В свои двадцать девять Агата ощущала себя не очень, голова кружилась, перед глазами проносились тучки мушек, сердце ухало в висках. Занятия в тренажерном зале лишними не станут, особенно при ее сидячей-то работе.
Или все дело в безжалостном полуденном солнце? Угораздило же забыть соломенную шляпку в доме. И бутылку с минералкой оставила внизу, на камнях. Нет, дело не в шляпке и не в скалистой тропе. Перед собой можно не юлить: встреча с Картошкиной ее взволновала, откинула назад во времени к прежней себе – неуверенному, сутулому подростку с наивными представлениями о счастье. Не надо было и признаваться, приняли бы ее за дачницу, похамили слегка и делов-то. «Так нет, – отчитывала себя Агата, –здравствуй, Галка».
Сбежать ей удалось при первой возможности, как только внутри красной сумочки давней знакомой зазвонил телефон.
– Опять! – с преувеличенным раздражением возмутилась Галка. – Ну ничего без меня не могут! Галина Ивановна, подпишите! Галина Ивановна, посмотрите! Ну что еще?
– Галина, добрый день! Это салон «Афродита», – глухо донесся из трубки женский голос, – у вас запись сегодня на пять. Шугаринг, ножки и бровки. Все верно? Тут такое дело, ваш мастер заболел, и мы…
Вот тут Агата сбежала. Из двух возможных путей – пляж с раскаленными камнями-углям или извилистая тропинка в скалах – она выбрала ближайший, второй. В спину ей доносились ругательства. Идея с переносом времени госпоже Шелестовой явно пришлась не по вкусу.
Внимание Агаты привлекли лязг металла и звук сварки, на вершине склона рабочие устанавливали ограждения для смотровой площадки. Размах реконструкции усадьбы и объемы денежных влияний говорили об одном – кто-то всерьез заинтересовался наследием графа Федора Захржевского. Вот и парковую аллею застелили новым асфальтом, облагородили ровненьким бордюрным камнем, украсили скамейками на витых чугунных ножках.
Где-то здесь стоял стенд с облупившейся синей краской и надписью «В нашем лагере «Заключье». В рассохшиеся деревянные карманчики вставлялись карточки: распорядок дня, дежурный отряд, киносеанс и дискотека. Неподалеку от стенда гипсовая девочка отдавала салют, рядом с ней бодро шагал однорукий гипсовый пионер с горном. Толик Платонов обожал страшилки и пугал ими мелких. Страшилочка была банальной, но пользовалась неизменным успехом в младших отрядах: в полнолуние пионер оживал, спрыгивал с постамента и бродил по лагерю в поисках жертвы. А уж если раздавался в ночи звук горна – берегись, на подмогу вызывал он гипсовых товарищей из соседних лагерей, щедро разбросанных по морскому побережью. Толик пытался раздобыть этот сигнальный инструмент для пущей убедительности, но в театральном реквизите нашелся только бубен, который малышню совсем не впечатлял. Вот и не подумаешь, что такой шалопай с неуемной энергией обладал выдающимися математическими способностями и с легкостью занимал призовые места на олимпиадах…
Сейчас на аллее разместили новую композицию. Пять мраморных скульптурок застыли полукругом. Пять девочек, неуловимо похожих друг на друга, с безмятежными улыбками. Их волосики и платья развевал ветерок. Агата провела пальцем по щеке давней знакомой, мрамор живой и теплый, как настоящее тело ребенка. Вот куда делись ангелы с морского дна.
– Красивые, правда? Совершенны, как греческие статуи. Привет, Агата.
Бархатный голос пригвоздил к месту, заставил вздрогнуть, взбаламутил все давным-давно позабытое. Оборачиваться опасно. И к предателю стоять спиной тоже опасно. Она набрала побольше воздуха, как перед прыжком в морскую глубину, и медленно повернулась:
– Ну здравствуй, Матвей.
Из щуплого очкастого ботаника он превратился в импозантного широкоплечего мужчину. Удлиненная каскадная стрижка. Легкая небритость. Без очков. На подбородке, помнится, была ямочка. И на щеках, когда Матвей заразительно смеялся. И глаза такие же пронзительно серые. Агата глубоко вздохнула, она помнила многое из того, что хотела забыть.
– Ты… – Матвей Шелестов запнулся, – давно не виделись…
– Эти те самые? Из моря? – Агата разглядывала ангелочков, только бы не его.
– Да, они. Помнишь Толика Платонова? Вот он разбогател, заделался меценатом. И затеял всю эту реставрацию. Первым делом распорядился поднять их со дна и привести в порядок. У одной девочки кусок руки отбился, другая с основания упала, когда вытаскивали… Агата, почему ты тогда уехала? – внезапно спросил Матвей, крепко сжал ее плечо, развернул лицом к себе.
Серые глаза изучающе смотрели на нее, она пожала плечом и сбросила его руку, на всякий случай отступила на шаг назад.
– Мне про реставрацию уже твоя жена рассказала. Я в курсе.
– Какая жена?
Агата хмыкнула:
– А у тебя их несколько, как у султана? Тогда первая, Галка. Только что у моря встретились.
– Мы развелись несколько лет назад. – Он запустил руку в волнистые волосы, такой знакомый жест нетерпения.
Агата промолчала. Развелись так развелись. Дело житейское, к ней не имеющее никакого отношения.
– Соболезную. – Она осторожно обошла его и направилась по боковой аллее. Помнится, где-то здесь была калиточка, а от нее и до теткиного дома рукой подать, минут пятнадцать быстрым шагом по лесной тропинке.
Громкое, настойчивое «Подожди» всполошило птиц, запуталось в сосновых ветках.
– Спешу. Дела, – бросила она, не останавливаясь.
– Это не просто ангелы. Это дочки Федора Захржевского. Я нашел архивные записи: все его дочери умирали в раннем детстве. А потом он заказывал скульптуры у итальянского мастера по своим эскизам. – Шелестов знал, как задеть Агату за живое. Она, как рыба, захватила наживку с крючком и остановилась.
– Надгробия? – Матвей все-таки добился своего, она взглянула на него. – Почему они оказались в море? Не на кладбище?
– Когда усадьбу национализировали, так распорядился красный комиссар. Ослушаться его не посмели. Сначала вовсе хотел разбить, а потом передумал, приказал сбросить в море. Да, и из музеев только что привезли вещи, принадлежавшие семье. В том числе миниатюры Захржевского, – и небрежно добавил: – Взглянуть не хочешь?
Крючок прочно вошел в горло и поволок за собой. Уйти, не взглянув хоть одним глазком на сокровища, Агата уже не могла. Они направились к дому по центральной аллее, обрамленной по обеим сторонам живой изгородью шиповника. Шелестов прервал затянувшееся молчание:
– Парк обновляют. Заметила? И постройки старые, без исторической ценности снесли. Помнишь, сарай здесь был со всяким хламом?
…Помнишь? Как забыть, если среди колченогих стульев, поржавевших спинок железных кроватей, разбитых резных шкафов, помнивших своих последних хозяев, случился их поцелуй? Самый первый, самый нежный…
Двенадцать лет назад.
Матвей слишком близком. Уперся руками в столешницу, взял Агату в кольцо своих рук. Коснулся своим лбом ее лба. И замер. Агата слушала перестук их сердец, боялась сделать какую-нибудь глупость и все испортить. Матвей слегка отстранился, снял очки, и она почти угадала «Можно?» в его тихом вздохе. Она кивнула и закрыла глаза…
Наши дни.
– Стопроцентной информации о внешнем виде дома и интерьере у нас нет, к сожалению. Но по уцелевшим фотографиям и мемуарам современников кое-что удалось выяснить. Работы по внутренней отделке завершают, да ты сама все сейчас увидишь.
Она подошли к зданию. Усадьба преобразилась и готовилась к приему посетителей: фасад выкрасили в солнечно-желтый, треугольные фронтончики окон слепили белизной.
– Навес над крыльцом не сохранился. Сгнил, когда мы еще тут… когда лагерь тут был. Видишь, следы крепления заметны? А вот здесь выветривание известкового раствора. Высолы на стене говорят о систематическом намокании… Аккуратнее, не споткнись. – Матвей придержал перед ней массивную дверь с кованой ручкой.
Огромный светлый холл с мозаикой на полу. Мраморная лестница на второй этаж. Колонны, обвитые цветочными завитками-лепниной. Где-то сбоку загудел перфоратор и тут же смолк. Туда-сюда сновали люди в рабочей одежде, и Агата почувствовала себя гостем муравейника. В центре стояло несколько коробок с логотипами известных музеев, Агата бросилась к ним.
– Почему посторонние в помещении? – сердитый окрик эхом прокатился по гулкому залу, заметался по настенным барельефам, задребезжал хрусталинками на потолочной люстре.
Рядом стояла элегантная дама – брючный костюм безупречно сидел на ее худощавой фигуре, очки в толстой бирюзовой оправе удачно маскировали зрелый возраст. Коротко стриженные осветленные волосы завершали деловой облик.
– Это не посторонние, это Агата Липай, известный столичный реставратор. Спасительница полотен Шишкина и Айвазовского. Знакомьтесь, Жанна Львовна.
Приветствие застыло на Агатиных губах, откуда он знал? Не только она шпионила за ним все эти годы. Вчитывалась в анонсы выставок и конференций, избегала тех мероприятий, где могла столкнуться нос к носу с известным профессором истории Шелестовым. Что еще ему известно об Агате?
– Реставратор – это хорошо, реставратор – это прекрасно, – заметно подобрела Жанна Львовна. – Ермолин побросал все и исчез без объяснений. А у нас планы, у нас сроки. – Негодующе потрясла она папочкой перед Агатиным носом и, нахмурившись, спросила: – А Анатолий Евгеньевич в курсе? По поводу замены специалиста?
– Платонов возражать не станет, тем более ситуация безвыходная, сами знаете, – заверил ее Матвей.
Как быстро он определил ее судьбу, не спросив у самой Агаты. Ей хотелось быть принципиальной. И немножко, самую малость, вредной. И из мастерской она выбралась расслабиться и побездельничать на свежем воздухе. Про отпуск сама проболталась по дороге в усадьбу, чтобы чем-то заполнить затянувшуюся паузу, чтобы только уйти от ответов на неудобные вопросы… Из открытой коробки Матвей вытянул детскую погремушку, покрутил между пальцами, потряс. Раздался характерный звук. Агата передумала возражать, ей хотелось одного – побыстрее к сокровищам.
– Под вашу ответственность, Матвей. А документы у вас, Агата, имеются…
– Вай, вай! Так дэла нэ дэлаются! Мнэ нужэн хорощий мука! Ваграм нэ халтурщик, Ваграм дэлает все как надо, как учитель учил! – В зале появился мужчина в белом переднике и поварском колпаке. Его темные глаза метали молнии. – Хорощий, качественный мука!
– Ваграм Тигранович, что вы опять разбушевались? Что опять не так? – спросила Жанна Львовна, едва сдерживая свое раздражение и прикрываясь папкой, словно щитом.
– Все нэ так! Я вчера заказал, все написал, да? А что привезли? Как из этого готовить? Какой пэльмэн из этого будэт? Как гостэй дорогых угощать?
Хлопнула входная дверь, в зал процокала Галка и с удивлением уставилась на Агату.
– Галинэ! – Ваграм смиренно приложился к ее ручке. – Порядка нэт – работа нэт. Мука нэ та, я сто раз говорил. – Он тыкнул в сторону Жанны Львовны, и та задрала нос. – Продукт хорощий – еда вкусный, пальчики оближешь. Экономить нэльзя. Ни в коем случае нэльзя!
– Да-да, Ваграм, разберемся. – В этот момент Галку куда больше занимал другой вопрос: а эта что здесь делает, около Шелестова? – Агата, а ты вроде домой к себе пошла…
– Агата работает в проекте, – спокойно ответил за нее Матвей.
– Давно ли? – злобно прищурилась Галка. – У меня таких сведений нет. Все это надо согласовать.
– Уже пятнадцать минут как работает. Считай, сейчас и согласовали, – сухо отозвался Шелестов. – К Ермолину кто все время цеплялся? Вот и нет у нас больше реставратора.
– Он поддавал! На рабочем месте! У него белая горячка началась! Девочки в зеркалах ему мерещились!
– Может быть, но работу свою делал. У нас открытие через три недели, если ты забыла.
– Не забыла, – прошипела Галка, недовольно косясь в сторону Агаты.
Агата едва ли обращала внимание на их перепалку, сейчас ее занимало совсем другое. Она листала пожелтевший альбом, перед ее глазами проносилась жизнь семьи Захржевских, застывшая на постановочных фотографиях.
Галка выглянула из-за ее плеча и фыркнула:
– Че у тебя там? Какие-то они странные.
– Это постмортем, – ответила Агата.
– Да ты что? – Матвей мгновенно придвинулся к Агате, схватил альбом, случайно коснувшись ее руки. Она резко отодвинулась, и бесценные снимки едва не рассыпались по мраморном полу.
– Кто-нибудь объяснит…– Галка начала закипать, быть не при делах она не любила.
– Посмертная фотография. Фотокарточка недавно умерших людей, точнее, умерших девочек.
– Мертвых? – Вытаращила глаза Галка и ткнула пальцем с яркой бабочкой на ногте в фото. – Вот она что, мертвая?!
– Похоже. – Жанна Львовна извлекла откуда-то лупу и рассматривала выцветшее изображение. – Девочка неживая. Точно постмортем.
– Жуть какая. Захржевские что, извращенцы были? – Галка брезгливо отдернула руку от изображения.
– Нет, это мода. Наследие поздневикторианской эпохи и изобретение дагерротипа. Такие снимки – единственный портрет ребенка, оставшийся семье на память. – Матвей внимательно просматривал фотоальбом. – Дорогое удовольствие, не каждый мог себе позволить.
– Ни фига се, удовольствие! И эта тоже?!
– Да, видишь опору сзади? У девочки платьице коротенькое – видно, кронштейн для поддержки тела плохо прикрыли. Фотограф поверх закрытых глаз на снимке пририсовывал открытые…
– Шелестов, остановись, меня сейчас вырвет. Ваграм, пойдем разберемся, что там с накладными и мукой. – Галка деловито застучала каблучками по мраморной плитке.
– И маслом, Галинэ, сливочный масло должен быть мягкий…– Ваграм бросился следом.
– Пять ангелов на аллее – пять фотографий постмортем. – Агата захлопнула альбом и бережно достала из коробки миниатюру с рыжеволосой девочкой.
Вспомнились дурацкие страшилки на ночь в лагере. Граф – Дракула, граф – чокнутый гений, писавший кровью маленьких детей свои картины. Фонтанировал идеями, естественно, Толик. Каким он сейчас стал?
– Платонов скоро приедет? – Она повернулась к Шелестову.
В его взгляде и улыбке читалось такое безудержное торжество, что она опешила. Ей показалось, что причина этого торжества вовсе не редкостная находка семейного альбома. О прочих причинах она запретила себе думать.
Только сейчас Агата поняла, что денежный вопрос с ней никто не обсуждал. Да она бы и так согласилась, только бы прикоснуться к миниатюрам графа.
