Она давно научилась определять по одному только виду покупательницы не только размер одежды, но и платежеспособность, образование, наличие или отсутствие мужа, умение поскандалить и уломать на скидку или, наоборот, в забывчивости заплатить больше, не взять сдачу.

На городском вещевом рынке она чувствовала себя как рыба в воде. Поначалу устроилась на точку торговать ремнями, варежками-перчатками, кошельками, летом – солнечными очками. Хозяйка была женщиной доброй и терпеливой, она пожалела девчонку с младенцем на руках, внезапно ставшую вдовой. Ее, кстати, тоже звали Галина.

– Тетя Галя, я вас не подведу, возьмите меня, – умоляла Галя. – Я Матвея смогу пока маме оставлять, она во вторую смену перешла, так что до обеда могу работать.

И тетя Галя взяла, поначалу совершенно из благотворительных целей, ну а потом поняла, что не прогадала. Сначала их на рынке все называли Галинками: «Спросите у Галинок», «Галинки наторговали сегодня на месяц вперед», «Вечно у этих Галинок торговля прет, они приворотное зелье на свои перчатки мажут», ну и все в таком духе. А потом Галинки трансформировались в Инки.

– Бойкие бабы, эти Инки.

Потом Галю-младшую начали отдельно называть Инка. И, в конечном итоге, молва сделала из нее Инну, ну а тетя Галя так и осталась тетей Галей.

То, о чем мечтала девчонка со школы – поменять имя, свершилось само собой. Некоторые считали, что ее на самом деле зовут Инна. Она и сама при знакомстве с новыми людьми представлялась так: Инна Сергеенко. Кстати, фамилию мужа она не сменила, решила оставить на память.

И вот спустя четыре года Галя имела собственную точку, новое имя и жизненные перспективы. Зарабатывала очень неплохо, так что даже дефолт 98 года не особо подкосил бизнес. Матвей ходил в садик, тетя Галя осталась ее подругой и наставницей: девчонка не стала торговать тем же товаром, ей всегда нравилось нижнее белье, поэтому она занялась этими нежными тряпочками. Иногда зимой ее прилавок казался чем-то сказочным, вроде райской птицы, случайно затерявшейся в снегах средней полосы России. И даже одно касание к ее нездешнему оперению делало покупательниц слегка Шахерезадами.

Гале пришлось быстро повзрослеть, как, впрочем, и многим ее ровесницам: нужно было кормить и поднимать сына, помогать родителям, которые все так же работали на заводе и зарплату там все так же задерживали. Вся надежда в семье была на ее торговую удачу, способности и оборотистость, больше мать не попрекала, а с надеждой смотрела на дочь, о продолжении образования даже не вспоминали. В общем, Галя тянула семью, отец уступил ей место первенства, он, как положено, ходил на работу, приносил домой какие-то продукты, которые выдавали в заводском буфете в счет зарплаты, ездил на рыбалку и за грибами. Только теперь этот вклад в семейный бюджет был лишь небольшой частью, основную составлял заработок на рынке.

Спустя время Галя решила открыть еще одну точку и уговорила мать уволиться с завода, чтобы та торговала.

А вот с личной жизнью у молодой предпринимательницы пока не клеилось. Словно свекровь тогда, после похорон, от горя наложила на нее заклятье. Правда, она иногда брала внука к себе на пару-тройку часов, когда сильно скучала по сыну. Бабушка все время повторяла мальчику, что его папа – сейчас далеко-далеко, так сильно далеко, что никогда не сможет к ним приехать.

– Мам, а где мой папа? В садике у всех есть, – однажды вечером лежа в кровати, огорошил ее 4-летний сын, который на днях гостил у матери Кости.

Этот вопрос мальчонка задал впервые.

– Я же тебе показывала фотографии, сынок, – ответила Галя.

– Он что, только на фотографиях есть? Он картинка? – наивно спросил Матвей. – Баба говорит, что он просто далеко и не может приехать.

Гале не хотелось говорить, что отец умер и, тем более, что его убили. Как-то это было слишком мрачно. Но, видимо, все- таки это нужно было сделать.

– Мам? – потеребил за плечо ребенок.

– Сынок, завтра у меня выходной, и мы с тобой к нему сходим.

– А он что, в нашем городе?

– Мы с тобой пойдем к нему в специальный город, где у людей маленькие каменные домики, выйти из них они уже не могут, потому что привязаны к земле. А мы принесем к порогу папиного домика цветы и конфеты, – пообещала мать.

– А я его увижу?

– Нет, мы только рядом с его домиком постоим, подумаем о нем, он и поймет, что мы рядом.

– Жалко, что не увидим, – зевнул мальчик, – я бы всем рассказал, какой у меня папа. А то мальчики хвастаются. Знаешь, у Пети папа может за один удар в машине вмятину сделать, прямо бах – и крыша погнулась. А мой что может?

– А твой может тебе помогать, пока ты не видишь. Вот, например, будет тебе тяжело или обидно, ты тихонько скажи или подумай: «Папа, помоги!», и сразу все как по маслу пойдет, – предложила Галя.

– И даже шнурки завязывать? – Матвей привстал на локте.

– И даже шнурки. – Галя встала, поправила одеяло и вышла из комнаты. – Спи!

Ей было тяжко без сильного плеча рядом. Так хотелось уложить сына в постель, а потом почаевничать с добрым и красивым мужчиной. Подпереть голову кулаком и слушать, как он будет рассказывать всякую ерунду, примерно, как маленький Матвейка, только ерунда эта будет мужская: что бывают исчезающие номера у машин, которые прячутся, когда подъезжаешь к гаишникам, что Петрович поймал за одну рыбалку мешок карасей и к нему подошел Рыбнадзор. А он был хитрый, мешок закопал, над ним развел костер, Рыбнадзор ничего и не заметил, зато рыба потом стухла. Что они летом все вместе поедут на море в Адлер, и будут купаться на пляже, и у них над головами будут стучать поезда, потому что в южных городах всегда так: вокзал и море рядом. А потом он ей скажет… Тут у Гали случалась небольшая заминка в мечтах.

Ей хотелось, чтобы он сказал: «Идем-ка, Инночка, ложиться. Поздно уже, завтра рано вставать, а нам еще нужно заняться взрослыми делами». Но она понимала, что это как-то неправильно, что любимый мужчина будет называть ее другим именем.

– Ладно, разберемся, – прошептала Галя, стоя в ванной перед зеркалом. Ей оставалось спать четыре часа, а потом нужно было выдвигаться в путь – ехать в Москву за товаром, автобус отходил в 5 утра.

По большому счету, на рынке была куча возможностей познакомиться с кем-нибудь, народу-то там очень много. Но точка у Гали была специфическая – женская, мужчины к ней не подходят, а если и останавливаются, то выбирают подарок своим дама сердца, то есть они несвободны, это раз. Выбора среди продавцов тоже было не так много, мужчины были старше, в основном те, кто ушел с завода и занялся челночным бизнесом, многим было за тридцать, а Гале всего 23, и это два.

Но она не отчаивалась, сейчас девчонка была гораздо более уверена в себе, не то что раньше. Она даже перестала сверять свои внутренние часы с бывшей подругой Леной, которая затерялась где-то в большом городе, да Гале теперь было и неинтересно, как там у нее дела, потому что у нее самой дел было выше крыши. Бизнес захватил целиком, Галя даже не ожидала. Были у нее и завистники – те, кто ничего не делал для того, чтобы вырваться из вмиг сломавшегося круга советского человека, которому раньше гарантировались крыша над головой и небольшой заработок, а теперь никаких гарантий не было. Эти люди продолжали цепляться за прошлое, боясь бросить работу, за которую не платили денег. Вот они и говорили, что таким, как Галя, нужны только барыши, что она торговка, готовая обмануть каждого, лишь бы «срубить бабок». Но Галя на них не обижалась, она-то знала, что деньги – это, конечно, хорошо и даже просто отлично, но самое главное в ее деле – это азарт, игра, борьба с конкурентами и красота, которую она дарила своим покупательницам.

Проснувшись ранним утром и отправляясь в Москву за товаром, сквозь предрассветную дымку и собственную зевоту, Галя представляла, как спустя 15 часов окунется в шумный мир Черкизона и начнет свою охоту за самым лучшим товаром. И тут ошибиться было нельзя, на кону стояла не просто торговля, а благополучие ее семьи – мамы, папы и Матвейки.

В этот раз автобус был заполнен не под завязку. Можно было расположиться даже на двух сиденьях и вздремнуть еще пару часов. Галя положила под голову куртку, свернув ее рулоном, вытянула ноги на соседнее сиденье. В проходе торчали ее маленькие ступни, она попыталась подтянуть их к себе, но так было неудобно.

Она проснулась от того, что кто-то задел ее в проходе. Галя недовольно приоткрыла один глаз. Автобус стоял на остановке, в него зашло еще несколько пассажиров из соседнего, еще более мелкого городка.

– Извините, – пробормотал мужчина, задевший спящую бизнесвумен. – Не могли бы вы сесть, мест в автобусе больше нет.

Галя потерла глаза, поправила волосы и подтянула к себе ноги:

– Да пожалуйста.

Мужчина протиснулся на сиденье.

– Какой город? – хрипло спросонья спросила Галя.

– Октябрьский, – ответил с соседнего кресла новый пассажир.

Она кивнула головой и прислонилась к стеклу. Спать теперь не хотелось, осеннее солнце радостно золотило посадки вдоль дороги.

– Который час?

– Половина восьмого, – услужливо вскинулся попутчик.

Она потерла глаза, зевнула. Автобус тронулся.

– Двенадцать часов еще вместе ехать. Тебя как зовут? – не унимался сосед.

– Инна, – ответила Галя.

– А меня Борис, можно Боря.

Молодая женщина подумала и ответила:

– А меня можно Галя.

– Интересно. Как это так?

– Да вот так. Сама не знаю, как получилось, меня по паспорту Галина зовут, но в последние пару лет приклеилось новое имя – Инна. Оно мне больше нравится.

– А мне больше нравится Галя. У меня во дворе так девочку звали.

Тут сосед спохватился и смешно завозился. У него под сиденьем стояла небольшая спортивная сумка. Скрючившись и пытаясь достать из нее что-то не вставая с места, Борис забавно загримасничал. Наконец, он извлек из-под себя термос.

– Вот! – выдохнул он. – Мама передала, попробуй, мне очень нравится.

– Что это?

– Свекольный квас. Только не пугайся, он вкусный.

Борис уже откручивал тугую пробку термоса и наливал в крышку напиток.

– У меня тоже мама такой делает, я не люблю, – призналась Галя.

Сосед расстроился и еще секунду автоматически протягивал ей квас. А потом, не зная, куда его девать, залпом выпил.

Гале стало жалко Бориса.

На вид ему было меньше тридцати. Правильные черты лица, гладкая кожа, которая бывает только у мужчин от природы не склонных к волосатости, румянец, слега вьющиеся волосы. От него приятно пахло глаженым хлопком.

– Чем торгуешь? – слегка виновато спросила Галя.

– Дубленками.

– А я женским бельем.

– Как торговля?

– Нормально, на жизнь хватает, – ответила девушка.

– А я вот думаю в город побольше перебираться. У нас в Октябрьском каши много не наваришь.

Галя пожала плечами. Любого в этом автобусе она воспринимала как конкурента. Это заставляло быть начеку, то есть не болтать лишнего.

– Может, ты и прав, – она зевнула.

Борис замолчал, хотя ему хотелось говорить с этой милой растрепанной продавщицей нижнего белья. Она ему сразу понравилась, а как только он узнал, что девушку зовут Галина, так же, как и его первую любовь, да еще и торгует она тем, что подстегивает воображение, Борис окончательно подпал под обаяние соседки.

Они проехали еще два часа не проронив ни слова. Наконец автобус затормозил.

– Стоянка 30 минут, – крикнул водитель и открыл двери.

Уставшие от долгого сидения пассажиры с удовольствием стали подниматься со своих мест, от души потягивать спины, заламывать руки, трясти ногами. Через пять минут в салоне никого не было: курильщики курили, голодные – ели, купив у бабулек у дороги пироги, остальные ринулись в туалет, который находился на отшибе стоянки. Туда выстроилась очередь, куда пристроилась и Галя. Бориса девчонка из виду потеряла.

Если честно, то все эти два часа, что они проехали в молчании, она украдкой наблюдала за парнем. Он читал какой-то американский детектив, время от времени шурша страницами. Кстати, Галя читать не любила, но те, кто увлекался книжками, вызывали в ней смешанные чувства уважения и какой-то непонятной снисходительности, дескать, жизни не нюхали, все только из книжек узнают. Сама-то она надела наушники и слушала музыку в плейере. Он был ее гордостью. Синий «Панасоник» с кассетами, наушники были тоже синие. Ей нравилось переворачивать кассету, вставлять ее обратно, слушать этот приятный механический звук, ощущать упругость японского механизма, плавность кнопок. Гале казалось, что в наушниках и с плейером она выглядит как иностранка. А слушала девчонка популярную на тот момент непритязательную российскую попсу: Татьяну Буланову, группу «Блестящие».

Когда автобус остановился, Борис быстро вышел, Галя даже наушники снять не успела.

В туалетной очереди она оказалась рядом с товаркой, с которой они вместе стояли на рынке.

– Чего, Инка, призадумалась? – хохотнула та. Было видно, что на передних сидениях была своя атмосфера, там уже начали расслабляться, хотя время только близилось к обеду. – Что за красавчик с тобой рядом едет?

– Ой, Маринка, прекрати! – отмахнулась Галя.

– Да ладно! – растягивая слова, прогромыхала Маринка. – Давно уже было пора тебе личной жизнью заняться.

Галя обернулась по сторонам, ей не хотелось, чтобы Борис увидел ее в компании подогретой алкоголем знакомой.

Наконец та зашла в деревянную зловонную будку.

Кто-то потрогал Галю за плечо. Она обернулась. Это был сосед, он, улыбаясь, протягивал ей промасленную бумагу, в которую были завернуты чебуреки. Это были самые лучшие чебуреки на всей трассе, каждый местный путешественник об этом знал.

– На вот, купил тебе на обед.

Тут хлопнула дверь толчка, и подошла очередь Гали.

«Неудобно как!» – подумала она.

«Дурак! Зачем я к ней в очереди к туалету подошел, надо было подождать», – спохватился он.

Но вслух они сказали другие слова.

– Чебуреки я люблю. Подожди, сейчас вернусь.

– Я буду у киоска, жду.

В будке воняло так, что даже за несколько минут, проведенных в ней, волосы пропитывались специфическим амбре. Галя попыталась понюхать кончики, подходить к Борису с такими «духами» ей не хотелось.

Она стянула шапку, взрыхлила свою шевелюру и подставила осеннему ветру волосы. Постояв под этим природным феном минуты три, пошла к киоску.

– На, держи, ешь быстрее, а то совсем остыли, – он протянул ей чебурек.

Уже через пять минут строгий водитель прокричал, что пора отправляться.

Дальнейший путь был гораздо более интересным.

Выяснилось, что Борис окончил институт и даже год отработал инженером на какой-то сибирской лесозаготовке в глуши. Деньги обещали хорошие, он рассчитывал заработать, а потом уехать, но в итоге зарплату платить перестали очень быстро. Предприятие приватизировал его директор, скупив ваучеры у работников. Они избавлялись от ненужных, как им казалось, бумажек, а полученные деньги просто пропивали. Там, кстати, Борис познакомился с китайцами, у которых и купил свои первые дубленки. В Москву за товаром он ехал впервые, решил, что нужно расширять ассортимент. В моде были кожаные мужские пиджаки, он хотел купить на пробу одну партию.

Галя слушала его истории про лесопилку, вокруг которой иногда бродили медведи, про зэков, работавших в бригаде Бориса, и понимала, что он не такой простачок с книжкой в руках, как ей показалось поначалу, не совсем рыночный торговец, к которым она привыкла на своем базаре. Это был крепкий и сообразительный парень, в обиду такой не даст. Теперь она понимала, откуда у него такие сильные руки, широкие плечи.

Он рассказал, что почти все деньги, что заработал «на Северах», пустил в челночное дело, закупил товар у китайцев.

Галя, сама не понимая, как, тоже рассказала ему о своей жизни. И про раннее замужество, и про ребенка, и про подругу, которой всегда завидовала. Про то, как собирала каждую копейку, заработанную у тети Гали, чтобы открыть свою точку. Как иногда целыми днями питалась только семечками, тогда она могла принести домой деньги на хозяйство и что-то отложить.

Борис сочувственно кивал головой. Было видно, что он очень ее понимает.

– Так пить хочется, – призналась Галя. – Чебуреки дают о себе знать.

Она забыла бутылку с водой в сумке, которую положила в багажное отделение автобуса.

– Ну как хочешь, у меня только свекольный квас.

– Ладно, давай его сюда.

И он опять полез под сиденье, опять достал мамин термос, опять налил рубиновую жидкость.

Когда Галя начала пить, Борис не отрываясь смотрел на ее лицо и шею, будто ждал вердикта, который она вынесет напитку, словно заправский сомелье.

– Ну как?

– А между прочим, неплохо. Спасибо.

Он облегченно вздохнул. Ни Борис, ни Галя в тот момент не подозревали, что вкус этого кваса станет вкусом их любви.

Елена

За окном прогремел салют, до Нового 2015 года оставалось минут десять, но самые нетерпеливые уже вышли на улицу с салютами, даже не дождавшись речи президента.

«Вот люди дают». – Лена сидела перед телевизором в небольшой двухкомнатной квартирке на последнем, 15 этаже, и ждала традиционного выступления главы государства. На столе перед ней стоял один бокал, наполненный шампанским, и второй, к которому была прислонена фотография.

– Давай дождемся как положено, а потом уж встретим Новый год, – обратилась она к фото. С него улыбался Данил, ее любимый муж. Камуфляжный костюм, огромная рыбина в руке, на заднем фоне – капот машины. В ней он и погиб, «не выбрал безопасную скорость движения», было написано в полицейском отчете.

Зато когда-то он выбрал безопасную скорость, спас ее от ужасного Маркова, от ее бедовой жизни, увез далеко-далеко. Только детей они не смогли родить, у Лены не получалось, давали о себе знать спайки после абортов.

– Сегодня у меня был суматошный день, сам знаешь, надо было сдавать последние отчеты, Крупицын наседал. Вот не сидится человеку: 31 декабря, а у него будто семьи нет.

Крупицын был ее начальник в конторе по геодезической разведке, куда она устроилась помощником руководителя. И он прекрасно знал, что у Лены семьи нет, три года назад она потеряла мужа, и можно заставить ее поработать, а еще получить от нее больше, чем вежливые улыбки. Даже в свои 45 лет, будучи вдовой, она оставалась очень красивой женщиной, с какой-то внутренней тенью, загадкой. Крупицын, словно мальчик, всегда хотел сломать ее, как игрушку, чтобы посмотреть, что внутри. И когда она осталась вдовой, запретные желания женатого начальника стали приобретать конкретные очертания, выражавшиеся в куче дополнительной работы в неурочное время и сальных шуточек в пустынном вечернем офисе. Да только птицей он был мелкой, таких Лена Шарафеева ела на завтрак даже без соли, аккуратно выплевывая их чахлые перышки на тарелку.

Они прожили с Данилом 19 лет, переехали в этот провинциальный город Поволжья, скрываясь от гончих Маркова, а спустя лет пять узнали, что тот отбыл в мир иной, куда был отправлен конкурентами, и прятаться смысла уже не было. Но муж и жена прикипели к этим местам с яркими морозными зимами, горами и лыжами, к жаркому ягодному лету, к широкой реке, вплотную подступавшей к жилым массивам, к железной дороге, уютно стучавшей и гудевшей под боком города.

И вот сейчас Данила, ее спасителя, не стало.

– Скажи, зачем мне это место без тебя? – спросила она, глядя на фотографию.

– Вот и я не знаю, зачем, – сказала она, как будто услышала его ответ.

Лена все чаще задумывалась над тем, чтобы вернуться в свой родной город, к родителям. После того как преследования Маркова прекратились, она дала о себе знать родителям, и старики простили дочь за несколько лет молчания, простили за то, что уже похоронили в мыслях свою красавицу, и обрадовались, когда она нарисовалась на пороге их, словно замершей в советской эпохе, квартиры. Они полюбили и Данила, приняли как сына, а потом убивались, узнав, что зять погиб.

– Мама говорит, что у них там тоже неплохо. Что можно купить хорошую трешку, если продать нашу с тобой квартиру, – продолжала Лена разговаривать с фотографией.

На экране телевизора появился президент, он по-отечески произнес: «Дорогие россияне!», и Лена многозначительно приподняла бокал. Потом начали бить куранты, и она осушила бокал.

– Пора спать! – сказала вслух вдова и выключила телевизор.

Она больше не позволяла себе плакать. Но тут ей стало так тоскливо, что слезы сами собой покатились из глаз. За окном бушевал Новый год, а Лена тихо лежала в одиночестве, в маленькой квартирке на последнем этаже и даже не представляла, как жить дальше.

Они часто мечтали с Данилом: то о том, что переедут навсегда жить к морю, то о том, что построят дом, и еще о том, что возьмут на воспитание мальчика из детского дома. Ничего из этого они сделать не успели.

– Одна я не потяну, – прошептала Лена под одеялом и вытерла слезы.

На улице опять бахнуло. Потом начал попискивать телефон. Это посыпались в вотсап поздравления с Новым годом: открытки, пожелания.

– Да что это такое! – Лена села на кровати и взяла в руки светящийся экран. Начала листать мессенджер и среди кучи картинок наткнулась на сообщение от Галины Сергеенко, давно забытой школьной подруги.

«Дорогая Лена! От души поздравляю тебя с Новым годом! Пусть все у тебя будет хорошо! Сто лет с тобой не виделись, а тут на днях столкнулась с твоей мамой, она дала твой телефон. Не собираешься ли ты к ней на зимних выходных? Очень хотелось бы с тобой повидаться».

У Лены от неожиданности даже высохли слезы.

«С Новым годом, Галина! Спасибо, что написала. К родителям собиралась на пару дней заглянуть. Обязательно надо увидеться», – застучала по буквам Лена и замерла в надежде на быстрый ответ. Но, видно, ее сообщение затерялось в точно такой же свалке поздравлений, которые были и у Гали, поэтому ответ пришел только утром.

«Напиши, как приедешь, буду ждать».

За эти годы Лена привыкла к закрытой жизни, кардинально отличавшейся от той, что она вела в молодости. Постоянный страх заставлял подозревать каждого нового человека в окружении. Поэтому Данил стал ей и мужем, и подругой. Им хватало общества друг друга, так что пара не стремилась заводить с кем-то близких отношений. Правда, в последние годы муж пристрастился к рыбалке, у него появился свой круг общения. От него-то он и погиб, считала Лена, – не поедь он в тот декабрьский день на рыбалку, ничего бы не случилось.

Когда Данил умер, Лена поняла, насколько одинока, в 45 лет очень трудно начать жить по-новому, выйти в люди. Поэтому она так обрадовалась сообщению Гали.

Лена помнила, что у нее должен быть совсем взрослый сын, которого подруга родила в 18 лет. Больше ничего о ее личной жизни известно не было. А ей хотелось приехать к семейству Гали с подарками и, как всегда, поразить щедростью и оригинальностью, поймать на себе восхищенный взгляд Гали. Лена долго продумывала, что бы такое купить.

Зарабатывала она нормально, ей хватало. Тот капитал, что когда-то удалось выручить за драгоценности и валюту и вывезти из осиного гнезда Маркова, был потрачен на эту самую квартиру в новостройке, ремонт, покупку машины и житье в первый год, пока оба искали себя на новом месте. Так что теперь Лена вела абсолютно среднестатистическую жизнь служащей в коммерческой фирме, с зарплатой повыше, чем в бюджете, но пониже, чем на топовых должностях.

Уже 2 января она бродила по местным торговым центрам в поисках подарков родителям и Гале.

Своим старикам она давно присмотрела соляную лампу, отец страдал легкими, ему было полезно подышать целебным воздухом. А что делать с Галей?

Лена внимательно рассмотрела ее фото на аватарке в вотсапе. С него смотрела уверенная в себе женщина с модной стрижкой и цепким взглядом.

«Простушкой теперь тебя сложно назвать», – подумала подруга. Она решила зайти в один магазинчик, где продавали парфюмерию, это были нишевые дорогие ароматы, которые не завозили в обычные торговые сети.

Еще с юности, когда у Лены были совсем другие возможности, она увлеклась духами, у нее даже была коллекция редких ароматов. Теперь, конечно, тратить деньги на роскошную ароматеку она позволить себе не могла, но продолжала раскошеливаться на одну классическую французскую туалетную воду. Лена решила купить флакон своего любимого аромата и подруге детства.

Ей хотелось поразить Галю, как когда-то в детстве. Лене припомнилось, как та выбирала всегда то, что предпочитала она. Покупали мороженое – Галя всегда ждала, что выберет подруга, и покупала шоколадное, хотя больше любила фруктовый лед. Появились экзамены по выбору, и Галя выбирала географию, хотя терпеть ее не могла. Лена понимала, что одноклассница просто хочет быть рядом, вместе готовиться и трястись перед дверью кабинета, вместе переживать за оценки и возможные ошибки.

В детстве Шарафеева не задумывалась над этими мелочами, а сейчас они одна за другой всплывали в памяти.

«Ее сыну покупать ничего не буду. Сколько ему сейчас? Ого, уже 27 лет. Наверное, он не живет с матерью. А интересно, есть ли у нее муж?» – рассуждала Лена, пока бродила по магазинам.

Почему-то она не могла написать подруге и прямо спросить об этом. Казалось, что та начнет выспрашивать в ответ, а писать походя в вотсап о том, что Данил погиб, ей не хотелось. Память о муже требовала более бережного отношения.

В каком-то из магазинов она обратила внимание на витрину, где были выставлены странные предметы: какие-то деревянные коряги, сплетенные в пучки веточки на кожаных шнурках, темные деревянные фигурки животных, почему-то захотелось купить.

– Что это у вас? – спросила она у розововолосой девчонки с татуировкой странного эльфа на внутренней стороне запястья.

– Это обереги, – охотно ответила та.

– Какой-то особенный шаманский культ? – Лена, как дипломированный филолог, неплохо разбиралась в таких вот фольклорных мелочах.

– Древняя мордва поклонялась деревьям.

– Можно мне оберег?

Девушка бегло оглядела покупательницу от макушки до пояса, дальше мешал прилавок.

После паузы под нос прошептала:

– Сорванный цветок, вдова, одиночество.

Она покопалась по ящикам и извлекла браслет из почти черных деревянных бусин, одна из них оказалась в форме женской фигурки без головы.

– Это сбережет вас от ошибок в любви, – девушка помедлила секунду, прежде чем передать покупательнице оберег. – Есть теория, которая утверждает, что наши места когда-то давно заселили выходцы из древней Индии, а наши реки называются словами из санскрита, например, Кама – на этом языке означает «желание», его же мы можем встретить в названии знаменитой «Кама-сутры». Бойтесь своих желаний.

У Лены даже в теплой шубе пробежал холодок по спине.

– Спасибо, – выдавила она.

– Наденьте сейчас, – вроде как посоветовала продавщица, а на самом деле как будто даже приказала.

«Никаких у меня желаний нет. Какая еще Кама-сутра», – Лена сидела в машине и разглядывала браслет.

А 3 января она уже вновь была за рулем и ехала в родной город.

Он встретил ее как обычно – хмуро. Сначала на въезде потянулись мрачные корпуса завода, припорошенные серым снегом. В морозное небо уходили столбы белого дыма. Люди, стоявшие на остановке рядом с проходной, казались мелкими черными букашками на фоне гигантских заводских зданий. Вдоль дороги тянулись билборды с рекламой: какие-то улыбающиеся дети, корзины с фруктами, радостные домохозяева на фоне бань. Они подчеркивали тревожность пейзажа. Особенно бросалась в глаза реклама магазина нижнего белья «Гипюр». Томная полуголая красавица в красном пеньюаре как-то не вязалась с мёрзнувшими на остановке людьми. Лицо девушки показалось Лене каким-то знакомым.

«Как будто здесь все друг другу родственники. Мистика». – Ее мысли все еще были настроены на волну, которая начала разгоняться вчера в странном магазине мордовских оберегов.

Из транса ее вывел резкий сигнал: она задумалась и замешкалась на светофоре, местные водители такого ротозейства не потерпели. До родительского дома она ехала притихшая и даже испуганная.

Это ощущение вроде как притупилось, когда Лена вошла в квартиру. Родители встретили ее как обычно: радостно и суетливо. Мама притворно покрикивала на папу за его нерасторопность, папа подхватывал игру и с еще большим усердием помогал дочери снять шубу, освободиться от сумок. В комнате уже ждал накрытый стол. Как же приятно в родительском доме видеть знакомую с детства посуду, чувствовать запах маминого Нового года, ее фирменной утки и торта «Наполеон», дожидающегося своего часа на балконе. Лена словно открыла собственное законсервированное детство.

– Хорошо у вас, – искренне выдохнула она и, подсчитав на столе приборы, спросила:

– А кто еще будет?

– Тетя Света с дядей Пашей. Ну и все. Узким кругом, – ответила мама. – А ты как планировала? С нами посидеть, а потом пойти куда-то?

– Меня Галя к себе в гости звала. Помнишь мою одноклассницу?

– Кто ж ее не помнит, ее в городе многие знают. Они с мужем бизнес держат: магазин шуб «Инна» и магазин нижнего белья «Гипюр». А ты куда, к ним в коттедж собралась?

– Да я и не знаю. – Лена была растеряна. – Мы пока не договаривались. А они в коттедже, значит, живут?

И тут ей резко расхотелось дарить Гале духи и вообще идти в гости.

– Видела рекламу этого магазина у заводов, нелепо, конечно, – как-то мстительно сказала Лена.

– Ага-ага, – мама мелко закивала головой. – Там еще ее дочка. Красавица просто!

– То-то, я думаю, напоминает мне кого-то, видно, на Галю похожа, – опять не сдержала яда Лена.

Но мама ничего не заметила.

– Наследница империи, – даже как-то с гордостью сказала она.

– Тоже мне империя, – усмехнулась Лена. – У нее же сын был? Он тоже наследник?

– Говорят, в Москву уехал, у него там свой бизнес, – многозначительно по-старушечьи подняла палец вверх мать.

В комнату вошел отец, и разговор закрутился в другую сторону.

То, что у дочери не было детей, больно ранило родителей Лены. Они не обсуждали это ни с ней, ни со знакомыми, но между собой, в минуты особой близости, горько вздыхали, а иногда даже пеняли небесам: за что им такая старость без нормальных забот нормальных бабушки и дедушки?

Когда же разговоры случайно заходили о чужих детях и внуках, мама Лены как-то преувеличенно рассказывала об их достоинствах, будь то внешность или способности в учебе.

Вот и сейчас, за праздничным столом, при гостях, когда они уже украдкой расслабили ремни, чтобы новогодние угощения получше уложились в животах, мама вдруг спросила:

– Так ты к Галине-то идешь?

– Не сегодня, мама.

– Лена у нас дружит со школы с Галей Сергеенко, – с гордостью сообщила мать. – Не разлей вода девочки были. Галина уже тогда была хваткая. Я всегда говорила: далеко пойдет.