ГЛАВА 13
В последней трети декабря вместо ожидаемого снега пошли дожди, промозглые, колючие, навевающие тоску. С обеда снова начал моросить мелкий, ледяной дождь. Мокрые ветви берез, как флаги, трепетали на ветру. Таня сидела у печи, смотрела на огонь. Ветер выл в трубе, пригоршнями бросая в окна звонкие капли. Шумели деревья под напором водяных струй.
В комнате тепло и уютно. Они с дедом только что пообедали. Ему снова нездоровилось. Он прилёг, а Таня подсела к огню. Сегодня снова не было писем, наверно: не стоит больше ждать. Сашка, вероятно, думает, что она скоро вернётся. А как оставить деда одного? Вот и сегодня пришлось звать медсестру. Хорошо, что тётя Галя живет рядом. Таня сильно испугалась. Дед начал задыхаться. Прямо босиком, в одном платье она выскочила на улицу и помчалась за помощью. Соседка сделала несколько уколов. Теперь ему легче, смог даже поесть. Таня настороженно прислушалась к его дыханию – кажется, заснул. Страх утих, но не прошёл. Немного рассеялся и заполз подальше в душу. Несколько раз подходила послушать. Дышит ли? Она стала ощущать деда, как родного близкого человека. Волновалась и переживала за него. Дед никогда не жаловался, не брюзжал, хотя иногда ему было очень плохо. Таня поинтересовалась у тети Гали:
– Чем болен дедушка?
Та ответила:
– Спроси что-нибудь проще. Причиной плохого самочувствия могут быть последствия от тяжелых ранений, не все осколки вытащили. Самый опасный кусочек металла остался возле сердца. Ещё неудачно срослись ребра. Он и раньше болел, но сейчас сильно сдал. Жаль ты не знаешь, какой дедушка раньше был?
– Когда я последний раз сюда приезжала, то больше играла в куклы с подружками. Или купалась в реке, не обращая внимания на дедушку с бабушкой.
– Этой весной на майские праздники они танцевали в клубе вальс. Всё село любовалось – красивая пара. Иван Данилович в военной форме. На груди ордена и медали, высокий, статный. Анастасия Павловна в светлом костюме, маленькая, изящная – любо дорого посмотреть. Сейчас деда Ивана не узнать, как переродился. По инерции живет. Он думал, умрёт первым. Бабушка твоя почти не болела, а вот как всё повернулось.
Таня слушала и удивлялась. Не могла представить деда весёлым, танцующим вальс. После ухода соседки открыла дверцу шкафа и вытащила военный китель. Задумчиво погладила ладонью, позвякивающие медали, строгие ордена. А он, оказывается, герой. Вон, сколько наград! За вечерним чаем рискнула расспросить.
– Я видела военную форму, но не поняла, какое у тебя звание? – полюбопытствовала Таня, подавая стеклянную вазочку с вареньем.
– Тебе точно интересно?
Он взял вазочку, положил в чай пару ложек варенья.
– Вышел в отставку в звании майора.
– Только сейчас я поняла, что тебе нет и шестидесяти, совсем нестарый. Это борода придаёт возраст патриарха. Может, сбреешь? – предложила Таня.
– Нет. Я хочу выглядеть как дед, к тому же мне так удобно.
Он не стал говорить, что это траур по его Насте. Зачем лишний раз расстраивать внучку.
Таня отхлебнула горячий чай, обожгла язык и смешно зашипела.
Дед Иван хмыкнул:
– Куда торопишься? Кипяток ведь.
Она подула в чашку и перевела взгляд на пожелтевшие фото в красивых резных рамках, висящие на стене. На одном снимке высокий молодой лейтенант обнимал совсем юную девушку, очень похожую на Танину мать.
–Дед, как ты попал на войну? Почему наша страна там воюет? – ей не хотелось признаваться, что она мало знает об Афганистане. Разговоры о выводе наших войск звучали по телевизору.
Иван Данилович поставил опустевшую чашку на стол, вздохнул и нехотя произнёс:
– Война – всегда политика. Решили ввести войска в семьдесят девятом и ввели. А я военный, приказы не обсуждаются. Вот и пошёл воевать в чужую страну, – дед горько усмехнулся. – Пусть выводят армию поскорее. Пора эту авантюру прекращать. Все афганцы воины. Им привычнее убивать, чем растить хлеб. Ни британцы не смогли их сломить, ни мы, только людей положили зря.
– Тетя Галя говорит, что тебя несколько раз ранили?
Голос Тани дрогнул.
Дед Иван покачал головой.
– Ох уж, эта тетя Галя. Болтушка.
Таня попросила:
– Расскажи, пожалуйста.
– Прежде всего, ты должна знать правду. Наша страна влезла в чужой конфликт по приглашению действующего президента Амина5. Дальше всё сложно и ненужно тебе знать. Спецподразделение «Вымпел» уничтожило президента Амина и всех, кто находился во дворце. Новым лидером Афганистана был назначен Бабрак Кармаль6 ставленник нашей страны. Первое ранение я получил в Машхадском7 ущелье, у кишлака Шаеста. Там попал в засаду мой 783-й отдельный разведывательный батальон. Сорок восемь цинковых гробов увезли на родину «чёрные тюльпаны». Сорок девять тяжелораненых попали в госпитали, и я в том числе. Тебе хочется ещё что-то узнать? – спокойно спросил он внучку, но желваки на скулах выдали его волнение.
– Извини, дедушка. Тебе тяжело вспоминать и нельзя расстраиваться, – огорчилась она.
Иван Данилович усмехнулся:
– Да твои вопросы ни при чём. Война в меня вросла. Прошло девять лет, а мне кажется вечность. Второй раз я получил ранение в провинции Фарах. В том бою погиб мой хороший знакомый генерал-майор Хахалов8, – дед замолчал, задумавшись. Потом продолжил: – После ранения приехал домой, а моя Настенька как тростинка стала. Все пули, что я получил, попали ей в самое сердце. Вот оно и не выдержало. Через полгода меня комиссовали. Вернулся в Степановку навсегда. Только шесть лет спокойной жизни без переездов было у твоей бабушки. До этого исколесили всю страну. Она со мной по всем гарнизонам ездила. А её всегда тянуло на родину, сюда, к березам, в родительский дом.
– Получается, когда вы переехали в село, мне уже исполнилось одиннадцать лет, – подсчитала Таня.
– Ну да. Вы приезжали в Степановку, когда здесь ещё жили родители Насти, а я находился в отпуске, мы приехали повидаться и с ними, и с вами. Уже тогда ты казалась обстоятельной, маленькой старушкой. Настя решила, что внешне ты наша, а характер Васильевых – такой же спокойный, как у Антона. – Дед посмотрел на часы. – Совсем заболтала. Уже поздно, а тебе завтра в школу. Всё, давай спать.
Таня нахмурилась:
– Странная штука память. Я сейчас с трудом вспоминаю седую старушку в белом платочке и дедушку в валенках и фуфайке. Получается, это были бабушкины родители?
Иван Данилович кивнул.
Таня растерянно пробормотала:
– Я их плохо помню. А вот рыжего кота, которого таскала на руках, помню хорошо. И петуха не забыла. Огромный цветной петух вечно гонялся за мной по двору, я его до ужаса боялась. Он мне долго потом в кошмарах снился. А ещё помню большущие пыльные листья лопухов, я заблудилась в их зарослях и от ужаса заорала так, что все прибежали меня спасать.
Дед поднялся из-за стола.
– Воспоминания детства странная штука, как в выпуклом стекле, что-то увеличили, что-то уменьшили. Надеюсь, сегодня ты будешь спать без кошмаров.
Таня собрала посуду со стола.
– Дедушка, ты иди ложись. Я быстренько сполосну чашки и тоже отправлюсь в кровать.
Проснулась она до звонка будильника от странного звука. За окном хрустело и с тяжелым звуком падало вниз. Таня быстро оделась. Открыла дверь и ахнула. Ночью, видимо, ударил мороз, а дождь моросил не переставая. Ледяной панцирь рос на деревьях, проводах, крышах домов, траве, сохранившейся во дворе. Ветви деревьев не выдерживали огромной тяжести и ломались. Хруст и треск слышался отовсюду. Тополя стояли с уродливо обломанными макушками. Стволы яблонь, будто гигантским топором, рассекло пополам, их сердцевина белела оголившейся костью. Таня вышла в сад. Под ногами хрустели и рассыпались льдинки. Деревья, колыхая ветвями, позванивали словно стеклянные. Израненный сад выглядел необычайно красиво. Сказочно прекрасные деревья, покрытые сверкающим льдом, казались хрустальными. Особенно великолепен был абрикос. Его ровным слоем заковал лёд. Издали он походил на бесценный сверкающий камень, прожилками в котором чернели ветви. Таня подняла яблоко, наверно, оно висело на самой макушке дерева, вот и не заметили его, снимая урожай поздних сортов. Из-за необычно теплой погоды, установившейся в этом году, ещё цвели розы, хризантемы, дубки и календула. У яблока сквозь корку льда краснели гладкие, яркие, сочные бока. Оно напоминало изделие из прозрачного стекла. Возле дома Таня заметила не сломанные, сохранившиеся кусты роз. Подошла ближе, ничего подобного в своей жизни она не видела. Такое чудо, такая необъяснимая, несравнимая ни с чем красота. Полураспустившиеся розы и бутоны находились внутри ледяных шаров, сияющих на солнце алыми, желтыми и розовыми оттенками. Эти прозрачные шары, постукивая, покачивались на ледяных стеблях. Как только солнечный луч попадал на лёд, он начинал искриться, делаясь невидимым. Солнце поднялось чуть выше, осветило сад, и он засиял так, будто деревья усыпали россыпью драгоценных камней. Возле самой калитки росли игольчатые темно-бордовые хризантемы, сейчас представляющие собой высочайшее произведение ювелирного искусства – кристаллы вишневого граната.
На занятия Таня добиралась через сказочный замерзший лес. Всю дорогу любовалась им, не замечая израненных ветвей и стволов. В классе только и говорили о странном капризе природы. К обеду солнце прогрело воздух. Лёд начал таять. С деревьев сползла ледяная кора. Они предстали перед глазами людей без прежнего великолепия.
Вернувшись из школы, Таня осмотрела сад. Теперь он был печален и тих. Оголённые деревья сбросили тяжкую ношу. Руки-ветви на изгибах белели свежими ранами. Головы-верхушки лежали у корней в лужах талой воды. Нерастаявшие льдинки усыпали землю толстым слоем. Ей казалось: деревья плачут от боли, качая обезображенными ветвями. Почерневший сад страдал как человек, он замер в немом крике, протягивая к солнцу обезглавленные кроны.
«Какая жестокая плата за былую красоту!» – подумала потрясённая Таня.
В доме никого не было. В печи, потрескивая, догорали поленья. На столе стоял обед, накрытый белым полотенцем. Мерно отстукивали ходики. Всё говорило о том, что дед только что вышел.
В последнее время он редко выбирался из дому. Всё больше лежал, слушая любимые песни, или читал, приподнявшись на локте. Таня недоумевала: куда он делся? Вышла во двор. Осмотрела пристройки. Зашла в мастерскую, на верстаке что-то поблёскивало. Подошла ближе и похолодела от ужаса. Рядышком прислоненные к стене стояли две металлические таблички, на них красивой вязью выгравированы имена и фамилии деда и бабушки. Только на табличке деда нет даты смерти. Таня попятилась к выходу, ног под собой не ощущала. Сердце гулко стучало в груди. Перепугавшись до смерти, побежала к соседке.
– Тетя Галя! Тетя Галя! – закричала она с порога.
– Господи. Что случилось? Ты чего так орёшь? – встревоженная женщина выскочила на крыльцо в одном халате, не накинув тёплой одежды.
– Где дедушка? Что с ним? – Таню трясло так, словно она заболела лихорадкой.
– Ничего. Я его только что видела, направился к фотографу. Спросила, как себя чувствует? Сказал, что значительно лучше. Идет на поправку. Ты можешь толком объяснить, чего всполошилась?
– Я пришла из школы, а его нет дома. Вот и перепугалась. – Про таблички говорить не стала, что-то удержало.
Вечером поинтересовалась у деда:
– Сегодня я искала тебя и зашла в мастерскую. Нечаянно увидела там… – Она в упор посмотрела на него, ожидая объяснений.
Иван Данилович стряхнул пепел в поддувало, открытое настежь, повернулся к внучке.
– Видела? Ну и как? Красиво? Я сам всё сделал, смотри, – он показал на стену.
На ней висели разные чеканки по металлу: большие и маленькие, грустные и веселые, цветные и однотонные.
– Понимаешь, внучка, мне самому захотелось на памятник таблички сделать. Наши мастера всем одинаково клепают. К тому же безобразно. А я хочу, чтобы у нас с бабушкой одинаковые и красивые были.
– Дедушка, ты что умирать собрался?
Голос Тани задрожал. В нём явственно чувствовались слезы.
Дед Иван улыбнулся:
– Нет, солнышко, не пугайся. Пока поживу. Раньше умные люди и домовину сами делали. Я заказал фото Насти. Когда будет готово, закреплю на табличку, а моё потом сами… Танечка, ты сейчас не поймешь меня. Просто поверь, смерти нет – есть окончание боли. Я столько повидал всего в жизни, и странного в том числе. Знаю точно, ничего не исчезает бесследно. А душа и вовсе бессмертна… – Он обеспокоенно вгляделся в расстроенное лицо внучки. И очень пожалел, что она увидела эти таблички. Для неё боль и смерть – огромная травма.
Таня молча водила пальцем по рисунку на клеёнке, накрывавшей обеденный стол. Потом решилась:
– Дедушка, поехали к нам в поселок. Вместе веселее будет, поехали.
Ветер прогудел в печи, словно соглашался с ней.
Иван Данилович поднялся с табуретки и приблизился к внучке.
– Я не могу. Мне не прижиться на новом месте. А ты поезжай, теперь сам справлюсь. Тебе нужно возвращаться домой. – Он ласково обнял её за плечи и чмокнул в макушку.
– Ну почему ты не хочешь ехать? – расстроилась Таня.
– Почему? Ты вот табличек испугалась, а я боюсь умереть, когда-нибудь, – быстро исправился дед, увидев снова заблестевшие глаза внучки, – у вас на Кубани. Не хочу лежать среди чужих людей. Здесь рядом с бабушкой похороните. Тебе, и, правда, пора возвращаться домой, что тут со стариком делать.
Он присел за стол и задумался.
Притихла и Таня. Каждый думал о своём.
Иван Данилович о том, что дни его текут, как вода сквозь песок. Смерть он уже чувствовал, знал недолго осталось. Она и так оставила его зачем-то, видно не всё сделал в жизни – не выполнил предназначенное. Смерти он не боялся – это молодые боятся. Старики и солдаты, глядевшие костлявой в лицо, устав от ран и болезней, спокойно ждут своего часа. Для чего отсрочено его время, не дано понять. Может ради этой тихой и грустной девочки, которую он не знал раньше. Для последних не сделанных дел?
Таня же размышляла о том, что ей очень хочется домой. Снова увидеть Сашку. Только как оставить деда одного? Вдруг он снова заболеет? Никого не окажется рядом в трудный час. Никто не подаст воду и лекарство. Вот окрепнет дед, перестанет думать о смерти и поедет к ним жить. Или отец с матерью, что-нибудь придумают.
***
В комнатах сумрачно, задымлено. Дым лезет во все щели. Таня протёрла глаза. Встала с кровати, прошла на кухню и приоткрыла дверь на улицу. Ворвался узкий луч света. Стали видны мелкие пылинки. Они взлетали и кружились в этом луче. Таня помахала руками, разгоняя пылинки, заплясавшие вокруг её пальцев. За полосой света они незаметны. Открыла дверь шире, луч раздвинулся. Тело окутали пылинки, освещённые солнцем. Надо же, сколько в воздухе пыли или дыма? А откуда дым? Осмотрела печь. Нет, всё в порядке. На припечке9 заметила большую тарелку с пригоревшими блинами. Значит, дед с утра пёк блины. А она в своей спальне ничего не слышала. Зябко поёжилась, переступая босыми ногами по полу. В раскрытую дверь заполз холод. Дым выветрился.
Поглядывая в окно, с аппетитом поела блины. День обещал быть солнечным. Вышла во двор. В сарайчике постукивал молоток. Дед работает, снова взялся за чеканки. Стояла тишина и так тепло, будто не двадцатое декабря, а начало марта. Небо пусть и неяркой синьки, но чистое, высокое, ни облачка. Полетела кружевная паутинка. Таня с удивлением проводила её взглядом. Откуда это чудо после гололеда, дождя, хруста покрытых льдом деревьев. Подошла к израненному саду ближе. На ветвях, зацепившись, висела еле заметная сеточка паутины. Одна длинная сеть, освещённая солнцем, с каплями росы летела вверх. Таня подпрыгнула и поймала её. Она тянулась и тянулась липкая, нежная, скатываясь в более толстую нить. Таня отпустила её, с трудом отлепив от пальцев. К большому удивлению она всё равно полетела. Пряди паутины были везде: на деревьях, заборах, кустах, крыше. Аномалия какая-то, но на душе отчего-то посветлело. Иван Данилович из мастерской наблюдал за внучкой
«Малышка даже не подозревает, как она хороша: ладная, стройная, летящая, и такая похожая на его Настеньку. – У него потеплело на душе. Живая частичка Насти сейчас с восторгом ловила паутинки. – Нет, не зря мы жили на этой земле. Вот хотя бы эта девочка осталась после нас, а там, если повезёт, и внучок появится». Дед Иван не обратил внимания, что подумал о себе в прошедшем времени. Он гордился внучкой.
ГЛАВА 14
Таня совсем немного проучилась в новом классе, но ей нравились одноклассники. Из Степановки в русской школе, кроме неё, учились ещё трое учеников: двое парней и соседка Олеся. Иногда они ходили на занятия пешком через лес, иногда ездили на автобусе. Раньше она избегала всякого общения, но познакомившись с одноклассниками ближе, стала возвращаться домой вместе с ребятами.
Олеся из той породы девушек, которых юноши держат за друзей долгое время, не осознавая, что рядом такая же девушка, как и другие. Она обладала спокойным, уравновешенным, чуть грубоватым характером. Легко понимала парней и говорила на их языке. Училась средне, но в житейской хватке и рассудительности опережала витающих в облаках ровесниц.
Вячеслава в классе называли по-детски Славиком. Крупный, рыхлый, неряшливо одетый парень обычно отмалчивался. Если вступал в разговор, то через слово вставлял мат. Таня попросила его говорить на нормальном языке. Дала понять: терпеть эту грязь невозможно. Вячеслав обещал не ругаться, но затаил обиду. Он редко отвечал у доски, домашние задания предпочитал списывать у других учеников. На уроках обычно дремал или что-то рисовал в толстой тетради. Как Таня поняла: его за уши тянули из класса в класс, относясь к ленивому, неаккуратному парню с брезгливостью. Одноклассницы не любили Славу за пристрастие к грязным анекдотам и сальным шуточкам. Таня слышала, что мать и отец Вячеслава увлекаются спиртным. Ей было немного жаль парня.
А вот на Юрия Дорохова, второго юношу из их компании, она обратила внимания. Он казался старше одноклассников лет на пять. Не возрастом или внешностью, а опытом и ещё чем-то трудно уловимым. В его глазах, поведении, фигуре была надежность и основательность, какая бывает только в уверенных в себе людях. Загорелый парень с жесткой линией рта улыбался редко. Но если улыбка появлялась на губах, его лицо преображалось: яркие зелёные глаза освещались мягким внутренним светом. Она заметила: в школе его уважают не только ученики, но и преподаватели. Никто, ни разу не обозвал Юрия даже в шутку.
Учеба давалась ему легко, но многие уроки он делал на переменах, словно дома на это не находилось времени. Отвечал домашнее задание всегда коротко, чётко. Оценки получал ровные. Особенно Тане понравилось отношение Дорохова к девочкам, уважительное, даже ласковое, как к маленьким. Про таких людей говорят: за ним, как за каменной стеной. Незаметно для себя она стала обращаться к Юрию чаще, чем к другим. Спрашивала его мнение по разным вопросам. Он оказался не болтливым. Если говорил, то всегда только то, что обдумал, в чём уверен. Этот серьёзный парень казался очень взрослым. Они бы стали хорошими друзьями, но Таня быстро поняла: нравится ему не просто, как человек, а как девушка. Ей не хотелось причинять ему боль и поэтому начала избегать Юры. Общение с ним представлялось ей изменою Сашке. Как бы она не симпатизировала Дорохову, она не чувствовала и сотой доли того, что чувствовала к Лукьянову. Даже воспоминания о Сашке делали её счастливой. Тоска не утихала. Таня училась, спала, смеялась, ощущая эту тоску, как саднящую рану. Продолжала ждать письма, вечерами бегая к почтовому ящику. Много раз писала сама и рвала на клочки. Каждая строчка звала, молила о любви. А о ней они не говорили. Вообще о чувствах не говорили. Все их поцелуи она бережно хранила в памяти, как величайшую драгоценность. Когда находилась рядом с Сашкой, ей не требовались слова. Теперь же сомнения мучили. Нужна ли она ему? Не было ли это игрой? Не обманывали ли чувства? Она снова и снова разрывала исписанные бумажные листки. Потом решила отправить письмо Женьке. Спросила подругу о классе, школе, вскользь упомянула Лукьянова. Надеясь, через Болотину хоть что-нибудь узнать о Сашке.
Наконец-то пошел снег. Утром Таня проснулась от необычной тишины за окном. Крупные хлопья, как клочки пушистой ваты, сыпались с неба, укрывая израненные деревья, пряча почерневшие изгороди, украшая постройки, дома белоснежными шапками. Шли дни. Дед Иван окреп настолько, что ходил к знакомым на край села сражаться в шахматы. Утром работал в мастерской. Потом готовил обед. Иван Данилович видел: внучку гложет какая-то печаль. Странная девочка, то тихая, то порывистая, живущая на каком-то душевном надрыве. Всё гадал, что с ней происходит? За завтраком сообщил:
– Я здоров. Моей дочери, а твоей маме скоро понадобится помощь. Так что отправляйся домой.
Таня подняла голову от тарелки. Внимательно посмотрела на него: «Почему дед заговорил об отъезде?»
– Маме ещё рано помогать. Подожду немного, и вместе поедем. Должен же ты увидеть, кто родился? – Таня бросила взгляд в сторону шкафа, где хранилось приданое малыша.
– По этому поводу грех не поехать, – заулыбался дед.
Он был доволен: не из-за него печалится внучка, не он причина. Сразу отлегло от души. Видно сердце занято кем-то. Скучает девочка. А не Юрка ли, тому причина? Однажды он видел, как тот смотрел на неё, передавая сумку. Нёс до дома, а ведь парнишка живет на другом конце села. Иван Данилович хитро, как ему казалось, задал наводящий вопрос:
– Юра теперь на работу ходит сразу после школы? Я видел его в нашей стороне. – Иван Данилович знал: парень трудится в мебельном цеху недалеко от их дома.
– На какую работу? – Таня не поняла о чём речь.
Дед досадливо поморщился: «Промашка вышла. Если бы Юра волновал, внучка бы знала, чем он занят».
– Работает после школы, во вторую смену в местном мебельном цеху.
– Зачем ему это нужно? – удивилась Таня.
«Совсем старый стал. Пальцем в небо. Не нужен ей Юрий, а жаль: хороший парень».
– Матери помогает с седьмого класса, как только стал до станка дотягиваться. Руки у него золотые. Дерево чувствует. Настоящим мастером стал. На заказ разные изделия делает, ну и мебель конечно тоже.
– В их в семье, что-то произошло? Поэтому он начал так рано работать?
«Внучка не интересовалась парнишкой раньше, не он на уме у девочки», – рассудил Иван Данилович, а вслух сказал:
– Тетя Юры умерла в роддоме, родив близнецов. Через месяц отец этих малышей на машине разбился. Мать Юры – Ольга забрала племянников себе. Не отдала в детдом, а у неё своих двое, Алена и Юра. С тех пор прошло четыре года. Сначала всё было хорошо. Но потом старший Дорохов стал настаивать: приемышей нужно оформить в детдом. Мол, трудно. Не прокормить. От маленьких детей покоя нет. Поставил условие: или он, или дети. Ольга выбрала детей. Куда уехал Федор, отец Юры, никто не знает. Стержень у мужика из пластилина оказался. Вот и пришлось мальчишке с тринадцати лет к станку вставать. Благо папаша научил, хоть одно хорошее дело сделал. У Фёдора тоже дерево петь могло. А парнишка – молодец. Учебу не бросил, и зарабатывает больше, чем иной мужик.
Таня подпёрла голову рукой и задумалась.
А за окном зима усердно пеленала, притихшую землю в белые покрывала. Снег сыпался и сыпался. Спешил приготовить наряд к новому году. Дед Иван не представлял, как он будет жить один, когда внучка уедет. Он боялся тяжёлых дум, приходящих глухими ночами. Ему снились однополчане и Афганистан, казалось бы, выброшенный из головы. Во сне опять рвались гранаты. Падали сражённые автоматными очередями боевые друзья. Кричали душманы. Зной раскалённых песков обжигал кожу на лице. Утром наступало облегчение. Слава богу, это только сон!
Таня не подозревала, что стала для деда живительным родником, жизненной силой. Она заставила его жить дальше, на время забыть о смерти. Смягчила боль от потери жены. Утрата дорогого ему человека подкосила Ивана Даниловича. Он обижался на судьбу, забравшую жену. Без Насти ему одиноко и пусто в мире. Первые дни он никого не замечал, отгородившись глухой стеной от всех. Почти не ел, находясь в полусне. Его пробудил чей-то печальный взгляд, тревожащий душу. Дед Иван очнулся: перед ним стояла внучка. Она смотрела на него такими отчаянными, жалостливыми глазами, будто была ему матерью, а он больным беспомощным ребенком. Тогда впервые заметил чистую выглаженную рубашку, висящую на спинке стула. В доме пахло вкусной едой, комнаты прибраны. Иван Данилович выкупался, с удовольствием надел чистую одежду и с интересом посмотрел на девочку. Что за существо вынудило его забыть тягостные думы? Так уж получилось, что он не нянчил внучку. Дочь не баловала приездами. Только теперь под закат жизнь подарила ему общение с Таней, как последний драгоценный дар.
Дед Иван прежде не испытывал этого нежного, щемящего чувства, которое знают все дедушки и бабушки, часто видящие своих внуков. Оказалось: оно всегда жило в нём, ожидая приезда этой грустной девочки. В глубине души он боялся остаться один.