Снежная Королева

Выскочив на лестничную площадку, она замерла и прислушалась – по лестнице кто-то поднимался. Она хотела уже взбежать на верхний этаж и пересидеть там или попытаться уйти через чердак, но в это время снизу донесся глухой старческий голос:

– Одно меня беспокоит, Коля. Ты всегда покупаешь двадцатипроцентную сметану, а это вредно для твоих сосудов. Нужно покупать пятнадцатипроцентную.

Она перевела дыхание и медленно двинулась вниз, стараясь выглядеть и вести себя, как нормальный человек. Ниже этажом она разминулась с парой стариков, возвращавшихся из магазина. Как всякие долго прожившие вместе люди, они были удивительно похожи, и на мгновение где-то в глубине души она им позавидовала. Старики проводили ее удивленным и испуганным взглядом.

Она пришла в себя на Московском вокзале, очевидно, ноги сами принесли ее в то место, откуда ходят поезда домой, в родной город Владимир. Она сидела, скорчившись на полу возле памятника Петру Первому, рядом располагалась группа подростков с сумками и рюкзаками. Учительница истошно кричала, выговаривая какому-то Витю-кову ее голос проникал через капюшон прямо в мозг. Лера пошевелилась и застонала, потому что от неудобной позы затекло все тело. Ближайший мальчишка стрельнул в нее глазами и на всякий случай отодвинул свою сумку. По аналогии она хватилась своих вещей.

Сумки не было. Не было кошелька и даже перчаток. Она не удивилась бы, если бы не было и паспорта, но он лежал нетронутым в заднем кармане джинсов. Счастье, что она вложила стодолларовую купюру в паспорт!

Объявили посадку, и школьники двинулись на перрон, галдя и смеясь. Учительница орала так же истошно, делая перекличку.

– Ломает? – послышался рядом вкрадчивый голос.

Она открыла глаза и увидела, что рядом стоит гнусный тип в грязной куртке с длинными сальными волосами.

– Отвали! – прохрипела она и отвернулась.

– Если денег нету, могу так помочь, – не отставал тип.

– С чего такой добрый? – без любопытства спросила она.

– А ты не знаешь? – он вроде удивился. – Такса известная, трахнемся – вот тебе и доза!

– Трахнемся? – повторила она. – За дозу? Ну-ну… Обойдусь пока…

В карманах Риткиной куртки нашлась мелочь – ровно десять рублей, так что тетка в общественном туалете хоть и скорчила морду, но все же пустила. Лера умылась горячей водой с мылом, снова туго сколола волосы, потом тут же, на вокзале, обменяла свои сто долларов на рубли. Поела пиццы в привокзальном бистро, выпила две чашки черного кофе и закурила наконец нормальную сигарету.

– За дозу, – повторила она вслух, глядя, как дым от сигареты уплывает вверх, – за дозу…

Какой-то молодой человек за соседним столиком заинтересованно на нее взглянул и тут же отвел глаза.

Еще через две сигареты решение было принято. Твердое решение, приговор окончательный и обжалованию не подлежал. Раз они с ней так, то и у нее развязаны руки. Только за то, что она оказалась вчера ночью в неподходящем месте, судьба лишила ее всего – работы, квартиры, ближайшей подруги. Она едва не лишилась жизни и превратилась в жалкое, гонимое, всеми презираемое существо. Гнусный тип, отброс общества, подвалил к ней с предложением, даже тетка в платном туалете посмотрела волком и прошипела сквозь зубы что-то ругательное.

«Ну это мы еще посмотрим! – сказала она себе. – Мы еще поглядим, кто будет веселиться на чьей могиле! Пока что счет два – один! Двое черных против Ритки».

Она нащупала в кармане фарфоровую китайскую собачку, все, что осталось у нее от подруги, и дала себе слово отомстить за Ритку. Она обязательно отомстит неизвестному Аббасу Око за око, зуб за зуб. Жизнь за жизнь…

Тот перекресток на Киевском шоссе, где подсадил ее на рассвете старенький львовский автобус, она нашла быстро. Такая была у нее способность – раз увидит место, никогда его не забудет. И ориентировалась в незнакомых местах она всегда отлично, могла найти дорогу хоть ночью в полной темноте.

Сейчас был тусклый осенний день. Без дождя, но на небе собирались подозрительные серые тучи, похоже, бабьему лету пришел конец.

Она пошла, широко и свободно шагая по грунтовке, ее обогнал сначала разболтанный грузовик, потом – пустой похоронный автобус.

«Не к добру», – подумала она, но тут же отогнала глупую мысль – какое уж тут добро. Теперь в ее жизни мало будет хорошего, нужно привыкать.

По проселку так мало ездили, что она нашла следы своих каблуков на дороге. Было тихо, но ее не обманывала эта тишина, она знала, что за каждым кустом могла притаиться опасность.

Вот сейчас покажется сарай, где вчера ночью она оставила машину. Она перепрыгнула неширокую канаву и стала красться, прячась в высокой траве. Если люди Аббаса нашли машину, им тут больше нечего делать, а ее они ищут, чтобы уничтожить нежелательного свидетеля. Если же машину нашел случайный человек, то тут вполне может ошиваться милиция. Хотя это вряд ли. Скорей разденут машину, разберут по винтику и убегут. Кому охота с милицией разбираться? Затаскают потом…

Вот и знакомые клены, легкий ветерок нехотя перебирал листья на деревьях. Ворота сарая были закрыты, никаких подозрительных следов вокруг. Она решилась и, пригнувшись, перебежала поляну.

«Опель» был в сарае, никуда не делся. Она увидела следы засохшей крови на сиденье, свой длинный светлый волос. От воспоминаний и запаха накатила тошнота, так что она поскорее вытащила чемоданчик с героином, мимоходом заглянув в бумагу, что лежала сверху. Это был чертеж, нарисованный карандашом неверной рукой – в одном месте карандаш сломался, в другом пришлось обводить линии несколько раз. Волнистая линия, наверное, дорога, какие-то кружки – камни, что ли, потом домик не домик, отчего-то с пушкой. Надписи и вовсе не разобрать. Она удивилась, что тратит время на ерунду. Но вспомнила, как водитель «Опеля» настоятельно просил, чтобы она взяла бумагу себе. Лист был плотный, желтоватый, на обратной стороне какой-то разлинованный бланк и лиловый штамп «Оредежская областная больница». Еще лист был явно разорван пополам, прямо по чертежу. Она пожала плечами, осторожно, по прежним сгибам, сложила и спрятала бумагу в карман.

В бардачке она нашла документы на машину, владельцем значился Затворов Виктор Михайлович, вот, значит, как его звали. В багажнике лежали брезентовая сумка с инструментами и запасная канистра с бензином, вот и славно. Она выбросила инструменты и запихнула в сумку чемоданчик, чтобы не бросался в глаза, затем аккуратно, чтобы не запачкаться, облила бензином салон и полила сверху.

Черная глядь пруда покрылась рябью – пошел тягучий осенний дождик. Она постояла немного, глядя на быстрые пузыри, думая о том, кто лежит сейчас на дне пруда. Это он втянул ее в этот кошмар. Но с другой стороны, он ее спас, когда выкинул из машины там, на шоссе. В общем, уже абсолютно неважно, кто кого и куда втянул, пытаясь быть справедливой, рассудила она, тем более что он – там, в холодной воде, а она – здесь, на земле, и еще живая. Он указал это место, только просил помочь какой-то Аньке. Анна Сенько, Тополевая, десять, квартира шесть. Она точно запомнила адрес, но этим займется позже.

Докурив сигарету и в последний раз оглянувшись по сторонам, она бросила ее в темную глубину сарая. Взрыв настиг ее уже на проселочной дороге.

Рейсовый автобус был заполнен немолодыми садоводами с тяжелыми сумками, ото всех пахло землей и усталостью, на нее никто не обратил внимания.

Домой, думала она, трясясь на задней площадке разбитой колымаги, теперь домой. Там она разберется со всем. И хоть никто ее дома не ждет, но она выросла в этом городе, знает каждый закоулок. Конечно, люди Аббаса наверняка узнали у Ритки, что она родом из Владимира. Но пускай попробуют ее там поймать, там она – на своей территории. Пускай только сунутся, и мы посмотрим, кто будет смеяться последним!

На вокзале она направилась было к кассе, но вовремя остановилась. Если ее ищут – а ее наверняка ищут, как только ее паспорт попадет в руки кассирши, можно считать, что поиски завершены. Паспортные данные попадут в компьютерную базу, а дальше уже – дело техники. Если ее не перехватят на вокзале перед поездом, то будут встречать во Владимире.

Значит, касса отпадает.

Но это не страшно.

Проводница, невыспавшаяся тетка с огненно-рыжими волосами, поверила в ее жалостливую историю про украденный паспорт (или сделала вид, что поверила) и за тысячу рублей пустила на верхнюю полку жарко натопленного плацкартного вагона. Только вытянувшись на этой полке и подложив под голову заветный чемодан, Лера поняла, как она устала.

Однако сон не шел. Было жарко, голову сдавило, как обручем, из-за недостатка свежего воздуха. Здесь, в относительно спокойном месте, можно было подумать, что, собственно, с ней случилось. А случилось с ней столько всего, что не то что одному человеку, а и троим хватит для того, чтобы умом рехнуться. Еще вчера она была нормальным человеком, только сутки понадобились, чтобы превратить ее в преступницу. Начать с того, что она скрыла труп Затвора и сожгла машину, то есть уничтожила доказательства преступления. А потом убила тех двоих в квартире у Лешки. Лера прислушалась к себе и поняла, что ни капельки об этом не жалеет. Она боролась за себя, и она ни в чем не виновата. Если уж судьбе угодно было отобрать у нее нормальную жизнь и втянуть в этот кошмар, то она будет бороться до конца.

Нормальная жизнь… Она усмехнулась в темноте. Да была ли у нее когда-нибудь нормальная жизнь? Свой дом, друзья, любимый человек, наконец…

Можно ли считать домом ту жалкую запущенную квартирку, которую они с Риткой снимали на двоих, где из кранов вечно капала вода, а ручку духовки можно было повернуть только пассатижами? Еще регулярно лопались то труба, то сифон, и сосед снизу приходил скандалить, а выжига-хозяйка, толстущая базарная тетка, норовила повесить ущерб на них, да еще грозилась согнать с квартиры! Лера представила себе лицо мерзкой бабы, когда она найдет квартиру с трупом впридачу, еще и от ментов не отвяжется!

Жалко Ритку, хоть они и ругались иногда, все же ближе нее у Леры никого не было. Насчет любимого человека – это, конечно, не про Лешку, от него, в общем, она никогда ничего особенного не ожидала. Однако один раз она все же сумела наступить на эти грабли.

Снова она усмехнулась – время ли сейчас копаться в собственной жизни? Но воспоминания лезли сами собой, непрошенные, она никак не могла от них отвязаться.

Она приехала в Петербург, а не в Москву, потому что у мамы тут жила старая подруга. Лера тогда еще удивилась, потому что мама никогда про нее не рассказывала. Однако когда Лера твердо настроилась уезжать из родного города, мама, порывшись в старых письмах, нашла адрес и написала подруге письмо. Конверт был заклеен, и мама взяла с Леры честное слово, что она не станет его вскрывать. Лера тогда только плечами пожала – мысли ее были уже далеко, в большом городе, где всегда чистые светлые улицы, по которым ездят на дорогих машинах хорошо одетые люди с умными значительными лицами. Она хотела уехать сразу после школы, но мама все тянула и упрашивала еще немного подождать. Год Лера прокантовалась на оптовой торговой базе в непонятной должности. Денег платили мало, работа была тупая и однообразная. И вот наконец наступил тот день, когда она села в поезд, с нетерпением ожидая, когда же скроется за окнами холм с Успенским собором, потянутся приземистые складские помещения и поезд, набирая ход, повезет ее в новую жизнь.

Мамину подругу звали Татьяна Ивановна, она оказалась немолодой, но очень ухоженной женщиной. Лера притащилась к ней прямо с вокзала, с запыленным чемоданом и слегка оробела уже в подъезде, увидев цветы на подоконниках и лифт с зеркалом. Потом она поняла, что при виде ее рослой фигуры и длинных белых волос на консьержку, очевидно, нашло небольшое умственное затмение, раз пропустила ее в квартиру.

На звонок открыла простоволосая тетка в ситцевом халате и с шваброй в руках.

– Зина, я же просила вас не открывать никому, не спрашивая… – с этими словами в прихожую вышла хозяйка.

Увидев Леру, она застыла на пороге, только округлившимися от удивления глазами осматривала ее всю. От хозяйки пахло какими-то сложными духами, волосы была тщательно уложены. Лера невольно поежилась – стало стыдно потертого чемодана и своей неновой одежды. Она протянула мамино письмо. Все так же молча Татьяна Ивановна прочла его прямо тут, в прихожей, подумала немного и велела Лере обождать.

Зина принесла в прихожую простую табуретку и, недовольно ворча, обтерла тряпкой чемодан. Слышно было, как хозяйка в глубине квартиры говорит по телефону. Лера не стала садиться и уже подумывала о том, чтобы уйти, раз ей оказали такой нелюбезный прием, но тут появилась Татьяна Ивановна, одетая по-уличному, и кивком велела следовать за собой.

У подъезда дожидалось такси, они долго ехали по незнакомым улицам, один раз остановились возле какого-то дома, и Лерина спутница вышла ненадолго. Вернулась она, на ходу убирая в сумочку ключ. Всю дорогу они молчали, Татьяна Ивановна ни разу не спросила Леру о маме, а также о ее планах на будущее. Лера вертела головой, пытаясь рассмотреть город, но очень скоро машина повернула на улицу, вдоль которой стояли обычные серые пятиэтажки. Такого и во Владимире было предостаточно, смотреть не хотелось.

На третьем этаже Татьяна Ивановна открыла дверь небольшой однокомнатной квартиры и сказала, что это все, что она может для Леры сделать. Квартира оплачена за три месяца вперед, за это время Лера устроит свои дела. И поглядела сухо, давая понять, чтобы на большее Лера не рассчитывала. И еще что-то промелькнуло в ее взгляде, похожее на страх, так что Лера остро пожалела о том, что послушалась маму и не прочитала письмо.

Но вскоре она выбросила из головы и письмо, и саму Татьяну Ивановну. Нужно было искать работу и устраивать свою жизнь. Разумеется, прежде всего она сунулась в модельные агентства. Тут и сомнений быть не могло: при ее внешних данных – рост сто восемьдесят, ноги, что называется от плеч – там ей самое место. Она ожидала, что не все пойдет гладко, потому что жизнь уже кое-чему ее научила. Никто никому ничего не дает даром, это она знала твердо. Но надеялась, что ей повезет хоть немножко.

В первом агентстве ее не пустили дальше порога – сейчас нам никто не нужен, сказали ей. В следующем девица за стойкой окинула высокомерным скучающим взглядом и велела позвонить не раньше чем через месяц. Еще в одном дама с сигаретой за ухом, бросив на Леру неприязненный взгляд, крикнула, чтобы не являлась, не похудев минимум на десять килограммов. Лера обиделась и пала духом, но все же решилась идти еще в одно место.

Она уже знала, что для начала ей нужен альбом с фотографиями, называемый портфолио. Загвоздка была в том, что хорошие фотографы брали дорого, у нее не было таких денег. Оставалась призрачная надежда, что какой-нибудь специалист сумеет разглядеть в ней что-то, что его заинтересует.

Все получилось, как в кино: на пороге она столкнулась с Ним. Но сердце не екнуло и не ухнуло вниз, душа не затрепетала, он торопился, она прикидывала про себя, что сказать в приемной.

История повторилась: узнав, что нет фотографий, девица в приемной резко поскучнела и раскрыла рот для решительного отказа. И тут выскочил в приемную какой-то тип с неровными желтыми зубами, представился Валерой и сказал, что готов помочь тезке, невзирая даже на такой серьезный недостаток, как отсутствие капусты, у него студия за углом. Лера колебалась, потому что на Валере было просто написано, что плату он потребует натурой.

Вдруг что-то случилось, время смешалось с пространством, остановилось и пошло вспять, потому что дверь отворилась и снова вошел Он. Оказалось, Он просто забыл мобильный телефон, оттого и вернулся. Но успел увидеть Леру под другим ракурсом и остановился, как громом пораженный. Мигом выяснил суть проблемы и сказал: «Из вас, разумеется, может что-то получиться, только нужно много работать!» Она была согласна на все.

Он покорил ее тем, что для этого человека, казалось, не существует нерешенных проблем. Машины расступались перед ним, давая его «Мерседесу» зеленую улицу, гаишники заискивающе улыбались, официанты летели к нему через весь зал, продавщицы в дорогих бутиках бросались навстречу, едва завидев его на пороге.

Конечно, первый же совместно проведенный день закончился в постели. То есть, собственно, вовсе не в постели, а в огромной ванне-джакузи, в бурлящей ароматной воде, пахнущей южным морем и горной лавандой.

Прежние Лерины дружки были торопливы, эгоистичны и неумелы, от них пахло потом и наглой юношеской самоуверенностью. Они спешили получить свое, и ощущения партнерши стояли при этом на двадцатом месте, то есть они этими ощущениями нисколько не интересовались.

Олег – а именно так звали Его – был их полной противоположностью. Он совершенно не спешил, как будто в его распоряжении была целая жизнь. Наоборот, он делал все удивительно медленно, с какой-то волнующей, головокружительной неторопливостью. И он чувствовал каждое Лерино желание до того, как она сама успевала его осознать. Он был внимателен, ласков и неутомим.

Когда ей казалось, что все уже закончилось и она просто не в состоянии перенести еще что-то подобное – Олег находил в ней еще какую-то нетронутую струну и извлекал из нее что-то новое, что-то совершенно неизведанное. Она превратилась в его опытных руках в послушный и отзывчивый музыкальный инструмент, и это невероятно нравилось ей. Ей хотелось быть его инструментом, его вещью, его собственностью. Это было какое-то нескончаемое безумие. Казалось, он знает ее тело и ее душу гораздо лучше, чем она сама. Да, наверное, так оно и было.

После всего она лежала в теплой воде совершенно без сил, и по ее щекам безостановочно текли счастливые слезы, слезы с запахом моря и лаванды.

Лере казалось, что для нее наступила новая, прекрасная, настоящая жизнь, что все, что было прежде, – это только репетиция жизни, подготовка к ней, а вот теперь начнется все самое главное, самое замечательное. И она была совершенно уверена, что достойна этой жизни, что она заслужила ее годами своей нищей провинциальной юности… а какой человек не считает, что заслужил случайно выпавшую ему удачу?

Олег водил ее по дорогим магазинам, сам выбирал для нее вещи. Видно было, как ему нравится одевать ее – почти так же, как раздевать. Они обедали в хороших ресторанах, Лера быстро привыкла к изысканной кухне и дорогим французским винам.

Человек привыкает ко всему, а к хорошему – особенно быстро. Привыкает и принимает это как должное. Только через неделю Лера вспомнила, что он обещал помочь ей устроиться в модельное агентство. В общем, теперь это не слишком интересовало ее, ей казалось, что жизнь всегда будет такой, и не хотелось думать о работе, даже самой интересной и привлекательной. Однако она напомнила ему, и Олег в тот же день познакомил ее с хозяйкой крупного агентства Нелли Петровной. Нелли внимательно осмотрела Леру и велела прийти в следующий вторник, чтобы провести фотосессию.

Однако в пятницу они с Олегом улетели на Канары, и там все было еще прекраснее. Они любили друг друга днем на шелковых простынях дорогого номера, ночью в соленой пене морского прибоя или на освещенном лунным светом пляже. Шампанское пенилось в бокалах, устрицы томились на льду, ветер шумел над океаном, и жизнь казалась волшебной сказкой, безумством, которое будет продолжаться вечно.

Они были удивительно красивой парой, и все головы поворачивались им вслед, когда они шли к бассейну или к столику ресторана.

Неделя на Канарах пролетела, как одна минута.

По возвращении в Петербург Олег сказал, что должен на несколько дней уехать по делам.

Она мужественно улыбнулась и обещала не скучать.

Она действительно не скучала – она просто не находила себе места, лезла на стенку, сходила с ума. За короткое время она слишком привыкла к его сильным ласковым рукам, к его властному взгляду. Привыкла быть его вещью.

Прошло несколько дней, но он не появился.

Она звонила на его мобильный, но безразличный механический голос отвечал, что абонент временно неактивен.

Чтобы как-то убить время, чем-то занять себя, она отправилась в модельное агентство. Но Нелли Петровна взглянула на нее с высокомерным удивлением, не сразу узнала, а когда узнала, проговорила, поджав и без того узкие губы:

– Я же велела вам прийти в прошлый вторник. Что же вы, девушка, думаете, такими предложениями бросаются? Больше вакансий у меня нет!

А на следующий день, от безделья слоняясь по центру города, она случайно увидела, как Олег вышел из дорогого бутика с какой-то кривоногой шатенкой. Та висела на нем, радостно щебеча, и высокомерно поглядывала по сторонам.

Только теперь пелена спала с ее глаз, и Лера поняла, как мало значила она в жизни Олега и сколько таких глупых девушек было у него до нее и будет после.

Она ничем не показала того, что происходило внутри.

В этом помогла ее холодная, сдержанная натура. Недаром ее звали в юности, в другой жизни, Снежной Королевой. Она пошла прочь по улице, высоко вскинув голову и машинально отмечая, сколько мужских голов поворачивается вслед.

Она постаралась остаться на плаву. Даже сделала еще несколько попыток пристроиться в модельный бизнес. Прекратила она эти попытки после того, как в одном из агентств на нее внимательно посмотрел лысый потный толстяк в костюме от «Армани» – общение с Олегом не прошло для нее зря – и проговорил с нескрываемым интересом:

– Из вас, разумеется, может что-то получиться, только нужно много работать!

Жизнь словно сделала круг, только на этот раз все повторялось в виде гнусной пародии. Лере стало противно до тошноты, она мгновенно представила, как сложится жизнь дальше. Лысые толстяки будут меняться в ее постели, словно разноцветные слайды в калейдоскопе, может, и удастся пристроиться в какое-нибудь третьесортное агентство, но без спонсора все равно она не сможет получить приличный контракт. А потом она просто пойдет по рукам, опускаясь все ниже и ниже…

Лера поглядела на толстяка сверху вниз и сказала, глядя в упор ледяными глазами:

– А пошел ты!..

Повернулась, взмахнув волосами, пересекла приемную в два широких шага и под остолбенелое молчание присутствующих захлопнула за собой дверь в модельный бизнес.

В газете, где предлагали работу, Лера не нашла для себя ничего подходящего, ведь она ничего не умела делать. То есть умела-то она многое – готовить, убирать, вскопать огород, побелить потолок, покрасить стены, сшить за один вечер юбку или летнее платьишко, но большому городу требовались бухгалтеры с опытом работы, водители класса «А», штукатуры, механики, программисты. Лера все же попыталась устроиться секретаршей или продавщицей. Либо предлагали очень мало денег, либо обещали позвонить позже. Она продала кое-какие тряпки, что купил ей Олег, продала без всякого сожаления, потому что выбросила этого человека из своих воспоминаний решительно и бесповоротно. Деньги все равно быстро кончились. И в довершение всего как-то вечером раздался звонок в дверь, и здоровенный бугай, которому тесно было в крошечной прихожей, грубо заявил, чтобы Лера немедленно съезжала с квартиры. В ответ на ее заверения, что у нее договор с хозяйкой и что все оплачено, бугай сказал, что он и есть хозяин, что оплатили ему квартиру за месяц, а сейчас уже второй на исходе и что если Лера сейчас немедленно не свалит, он выдворит ее силой.

Когда же она дрожащей рукой набрала номер Татьяны Ивановны, домработница ответила, что хозяйка в санатории и вернется нескоро, а насчет Леры ей никаких распоряжений не оставили.

Возле большого магазина, набиравшего сотрудниц, они познакомились с Риткой. Обе не прошли собеседование, но Ритка не унывала. Она уже полтора года жила в большом городе и знала, что удача – очень капризная особа. Они быстро подружились и сняли общую квартиру. Лера нашла работу в магазине, потом перешла в другой. Ритка устроилась барменшей в маленьком кафе недалеко от дома. И вот с таким трудом налаженная жизнь разлетелась позапрошлой ночью на мелкие кусочки, которые не собрать, не склеить…

На длинном перегоне поезд разогнался. Была глубокая ночь. Вагон спал. Лера впала в короткое тяжелое забытье, из которого ее внезапно выбросило, как летчика из падающего самолета.

В первый момент она не поняла, что ее разбудило. Вагон был полон обычных ночных звуков – сонного дыхания, скрипа рассохшихся полок, гудения неисправного трансформатора и постоянного, ровного перестука колес. Пассажир на боковой полке, толстый лысый мужик в желтой майке, громко всхрапнул и повернулся на бок.

Лера лежала, не шевелясь, и прислушивалась.

И вдруг она не услышала, но почувствовала легкое, едва ощутимое движение. Кто-то пытался вытащить чемоданчик из-под ее головы.

Она резко повернулась, выбросила руку в проход и схватила кого-то за руку. Рука была неожиданно тонкой и холодной. Свесившись с полки, увидела девчонку лет восемнадцати в приличной джинсовой куртке, которая молча, остервенело пыталась вырвать руку. Глаза воровки были полны ненависти и еще какого-то труднообъяснимого чувства. Самым странным во всей этой сцене было то, что она не издавала ни звука, только выкручивала руку. Вдруг она сунула вторую руку за пазуху и вытащила оттуда опасную бритву.

– Отпусти, сучка! – прошипела воровка, выбросив лезвие. – Отпусти, а то всю рожу располосую!

Лера, не раздумывая, разжала руку, но другой сделала заметное движение, словно доставала что-то из-под одеяла.

Воровка увидела это движение, скрипнула зубами и попятилась, не спуская с нее ненавидящего взгляда.

– Чтоб ты сдохла! – бросила она сквозь зубы.

– Ты же еще на меня катишь? – удивленно прошептала Лера. Ей отчего-то страшно было нарушать неустойчивую вагонную тишину. – Я что, сама тебе должна была чемодан отдать?

– А ты когда-нибудь ломку чувствовала? – отозвалась девчонка, медленно отступая по проходу.

Только теперь Лера разглядела ее сузившиеся в точку зрачки, бисеринки пота на висках, и поняла то странное выражение, которое удивило ее в глазах воровки.

Толстый мужик с боковой полки снова всхрапнул. Лера покосилась на него, а когда снова подняла взгляд – воровки уже и след простыл.

Лера думала, что больше не заснет, но усталость взяла свое, и она почти сразу провалилась в душный, тяжелый сон без сновидений, одной рукой продолжая сжимать ручку чемоданчика.

Проснулась она, когда было уже совсем светло.

Пассажиры с нижней полки пили чай, толстый мужик, все в той же несвежей желтой майке, ел холодную курицу, с хрустом отламывая огромные куски.

– Сколько времени? – спросила Лера проводницу, скользившую по проходу с несколькими стаканами чая в руках.

– Двенадцатый час, скоро уже твой Владимир! Чаю хочешь?

Лера поставила чемодан на платформу и огляделась. Хотя она не так давно уехала из родного города, ей показалось, что за время ее отсутствия все здесь выцвело и уменьшилось. По перрону торопливо проходили немногочисленные пассажиры, пожилая цыганка разметала пыль пестрой юбкой, сверкала золотыми зубами, зорко поглядывала по сторонам – где что плохо лежит. Поравнявшись с Лерой, проговорила низким гундосым голосом:

– Позолоти ручку, молодая-красивая, все тебе расскажу, что было с тобой и что будет!

– Проваливай, тетка! – огрызнулась Лера, быстро нагнулась и на всякий случай покрепче прихватила чемодан.

– Зря не хочешь, – зашипела цыганка. – Сама себе навредить можешь! Большие неприятности на свою голову накличешь! Плохие люди на тебя зуб имеют…

– А ну, проваливай! – Лера сжала зубы и замахнулась. Про плохих людей она все и так знает.

Цыганка презрительно сплюнула, подобрала юбки и величественно удалилась, что-то бормоча под нос.

– Девушка, такси не надо? – тут же подкатился потертый дядька в кожаной кепке. – Такси недорого…

Сначала она хотела и его отфутболить, но потом представила трясущийся допотопный троллейбус, который еле ползет от вокзала через весь город, вспомнила плечи и локти его раздраженных пассажиров, набивающихся на каждой остановке, как сельди в бочку, и со вздохом спросила:

– Недорого – это сколько?

Дядька назвал цену, действительно смешную по сравнению с Москвой и Питером, и, хотя денег у нее оставалось совсем мало, она согласилась. Таксист потянулся за чемоданом, но она помотала головой и прижала его к груди.

– Как скажешь… хотел же помочь…

Через пять минут они ехали по ее родному, до боли знакомому городу, только Лере казалось, что здания как-то уменьшились, улицы сузились, даже самый воздух изменился, став каким-то плотным и пыльным. Мимо окон машины пролетели старые церкви, Дмитриевский собор, Золотые ворота, потом потянулись уютные двухэтажные домики, такие же, как сто лет назад: первый этаж оштукатурен и выкрашен зеленой или голубой краской, второй – бревенчатый или обшитый вагонкой, яркие ставни, резные наличники, веселые ситцевые занавески на окнах, герань и бальзамин. Между домами аккуратные дощатые заборы, крытые ворота, на которых восседает непременный кот, намывает мордочку, свысока поглядывая на прохожих и проезжих.

Затем машина проехала мимо мрачного бетонного корпуса химического комбината, вдалеке показалось здание бывшего обкома, которое в городе называли «Кубик Бобика» – за кубическую форму и по имени бывшего городского начальника Бобовикова. Миновали унылую громаду знаменитого Владимирского централа, проехали несколько кривых переулков и остановились перед покосившимся, давно не крашенным забором, за которым виднелся ее родной дом.

Лера расплатилась с таксистом, подхватила чемодан и толкнула калитку. Косматый пес рванулся к ней, натянул ржавую цепь, хрипло, недовольно залаял.

– Ты что, Султан, не узнал меня? – спросила она, шагнув навстречу. Султан еще раз для порядка гавкнул и затих, виновато замотал хвостом – извини, мол, не признал сразу, долго же тебя не было!

Она потрепала пса по мохнатому загривку, оглянулась на окна дома, но пошла сперва не туда, а к дровяному сараю. Прошла в дальний угол, разобрала поленья, засунула в глубину свой чемодан, заложила его, посмотрела со стороны – незаметно, и только тогда прошла к дому, поднялась по крыльцу и, не стучась, вошла в сени.

Отчим сидел на кухне, возле топящейся дровяной плиты, в застиранной серой майке и трикотажных тренировочных штанах, перед ним на сальной газете стояла ополовиненная бутылка водки, граненый стакан, жирная селедка и миска с солеными огурцами. За время, что она его не видела, он не то чтобы постарел, а еще больше обрюзг, оплыл, в лице еще заметнее проступили скупость и подозрительность.