– Чтобы получить то, чего желаешь, необходимо чем-то пожертвовать. Чего жаждешь ты и какую цену готова заплатить?
От его близости ее заполнил холодный ужас, но она произнесла то, о чем думала каждую бессонную ночь и каждый день, переодеваясь в раздевалке перед занятиями:
– Я хочу танцевать лучше всех в мире. – А затем добавила: – Бери мою душу. Бери все, что захочешь, но дай мне признание, дай мне талант танцевать так, чтобы те, кто видит мой танец, плакали от того, как он красив.
– Ты многого хочешь, – задумчиво покачал головой дьявол и уточнил странно изменившимся голосом, в котором ей почудилось что-то голодное. Плотоядное. – Отдашь мне то, что заставляет твою душу дышать, то, благодаря чему чувствуешь себя живой, то, что делает тебя тобой, то, что высвобождает измученное сердце?
Каро закусила губу. Она не знала, что он имеет в виду, но не сомневалась – что-то очень ценное. Но ведь самое важное для нее – танец. Так пусть забирает все остальное, ей больше ничего не нужно.
– Отдам, – твердо ответила она и повернулась к нему.
В кошачьих зрачках мелькнуло желание. Он прищурился, подобно лису на набалдашнике своей трости, и выдохнул в приоткрытые губы Каро:
– Договорились. – Оказавшаяся неожиданно теплой ладонь легла на обнаженную поясницу. – Закрепим сделку танцем?
Каро сжала пальцы на его плече, давая карт-бланш на танец с дьяволом. Он прижал ее к себе, и она ощутила, как в солнечном сплетении что-то дрогнуло, а после заискрилось тысячами оттенков. Он умело вел Каро, и она шла за ним, чувствуя, как огонь внутри разгорается сильнее.
– Что это? – вырвалось у нее.
– Талант. Некоторые называют его божьей искрой. Вот только подарил его тебе дьявол. Забавно, не правда ли?
Он закружил Каро, и она доверилась его рукам. Дыхание участилось, пламя пробежало по венам, в глазах потемнело. Мягкий бархат темного костюма ласкал голую кожу, и она покрылась мурашками – не от холода или от страха, а от удовольствия. Каро с восхищением следила за их с дьяволом отражением: одетый в черное мужчина и обнимающая его обнаженная женщина. Мерцающее серебро колец, манящий изгиб бедер.
В эту секунду она была невестой дьявола, его нареченной, и слепые музыканты играли специально для них. Ее душа горела в его руках, и Каро чувствовала себя абсолютной, всемогущей, равной богу. Она была идеальной здесь и сейчас, и ей хотелось лишь одного – чтобы это не кончалось.
Но мелодия затихла, скрипач отложил смычок, виолончелист отставил инструмент, пианист закрыл крышку фортепиано, и Каро не смогла сдержать разочарованного вздоха.
– Скоро рассвет. Тебе пора уходить. – Дьявол нежно провел пальцами по ее губам. – Но не переживай, Каро, мы встретимся вновь, и тогда я подарю тебе вечность в аду.
– Звучит пугающе, – негромко сказала она, но не отстранилась.
Дьявол приблизился к ней и коснулся ее губ своими, вырвав еле слышный стон:
– Тебе понравится.
***
Закончив танец, Мария Перес спустилась в зал и приняла букет роз от Хавьера. Она была уверена в победе, и когда ведущий объявил выступление Каролины Фернандес, повернулась к сцене со снисходительной улыбкой.
Одетая в простую белую майку, босая, ее конкурентка выглядела как и всегда, но что-то в ней неуловимо изменилось. Каро сделала глубокий вдох и скрестила руки, раскрыв предплечья параллельно полу. Линии ее тела приобрели поразительную четкость, словно вдоль позвоночника протянулась струна, позволяющая удерживать баланс при исполнении самых сложных фигур. Каро прыгнула, а затем резко опустилась на пол, вызвав у публики потрясенный вздох. Новый наклон и подъем – движения были попеременно нежными и острыми, расслабленными и продуманными. Каро танцевала ноты, вдыхала кислород и выдыхала музыку, сливалась с мелодией, становилась ее воплощением. Она была безупречна.
Тройной поворот, двойной пируэт, безошибочно выполненная связка, элемент, на который не решался сам Хавьер.
– Как?! – потрясенно пробормотала Мария, но ответом ей было царившее в зале молчание.
Каждый, кто наблюдал за танцем Каро, вдруг вспомнил, что значит быть живым, и различил в истории, которую она танцевала, свой смысл: школьную любовь, последний день лета, шум моря, запах цветущих яблонь, объятия матери, весенний дождь, первый поцелуй.
Мария почувствовала, как помимо воли слезы собираются в уголках ее собственных глаз, и отвернулась в сторону. Она увидела Хавьера – не отрывающего завороженный взгляд от танцующей Каро, забывшего о той, кому принес цветы. Она увидела Хавьера – и поняла, что проиграла.
***
Солнце светило сквозь веки, но Каро не спешила просыпаться. Она медленно потянулась в постели, ощутив на груди приятную тяжесть мужской руки. Зевнув, посмотрела на часы, и зарылась пальцами в кудрявые волосы Хавьера. Он улыбнулся ей:
– Доброе утро, чемпионка!
Каро застыла. Что-то было не так.
– Все в порядке?
В голосе Хавьера мелькнуло беспокойство, но она его не услышала. Каро не слышала вообще ничего. Ее мир внезапно стал невыносимо тихим, будто кто-то забил реальность ватой, и она перестала пропускать звуки.
– Каро, что с тобой?
«Отдашь мне то, что заставляет твою душу дышать, то, благодаря чему чувствуешь себя живой, то, что делает тебя тобой, то, что высвобождает измученное сердце?»
Она закричала, и полный отчаяния вопль погряз в тишине, отозвавшись в груди легкой вибрацией.
Он забрал способность слышать и слушать. Он дал ей танец, но забрал музыку. Каро билась в руках ничего не понимающего Хавьера, задыхалась в рыданиях и судорожных всхлипах. Оттолкнув мужчину, о котором еще недавно мечтала, она бросилась в ванную и закрылась, обессиленно облокотившись об эмалированный ободок раковины.
Каро смотрела на свое отражение, а Хавьер стучал в дверь, но в окутавшем ее вакууме это не имело никакого значения. Ничего больше не имело значения. Зачем ей быть лучшей, если она не может слышать музыку? Она получила признание, которого так жаждала, но какой в этом смысл, если ее танец не продолжает музыку, если ее танец – глухой?!
Она разглядывала себя в зеркале и не узнавала, рыдала, открыв рот в немом крике. Пульс участился, и в голове всплыли слова дьявола: «Мы встретимся вновь, и тогда я подарю тебе вечность в аду».
Обещание перестало казаться ей зловещим. Сейчас оно дарило надежду. Там, в объятиях дьявола, она танцевала, и слепые музыканты играли для них. Все, что ей нужно – вернуться к нему. Вернуться туда, где все началось. И тогда она опять услышит, а танцевать она уже умеет – красивее всех, ведь он разжег в ней пламя…
Каро включила горячую воду и потянулась к бритвенному станку. Больно будет всего несколько секунд, а после все наладится. Все будет хорошо. В последний момент она нерешительно замерла, но знакомый голос мягко и слегка насмешливо повторил: «Тебе понравится».
И она поверила ему.
________________________
Примечание:
В аргентинском фольклоре есть легенда о Саламанке – месте, где исполняются желания. Кто знает, вдруг это правда, и главное – разрешить себе в это поверить?
Барби
– Пей! Пей! Пей!
Ритмичные крики на английском смешивались с воплями на испанском, и Барбара пила, чувствуя, как ром сначала обжигает, а после оставляет на языке сливочно-кремовый привкус. К черту Роберта, к черту надоевшую работу, к черту опостылевший Бостон, здесь и сейчас, в Гаване, она наконец свободна!
– Молодец, Барби! – закричала Моника, сделав последний глоток и стукнув опустевшим бокалом о столешницу одновременно с подругой. – Давай, крошка, разреши себе оторваться, ты это заслужила!
Взмахнув светлыми кудрями, и впрямь делающими ее похожей на куклу, Барбара встала на барную стойку и потянулась за протянутым Моникой новым стаканом рома. Один из наблюдавших за ней мужчин рвано выдохнул: сюда нечасто заходили американки, тем более, такие – непохожие на загорелых кубинок с их роскошными формами, стройные, с белой, словно светящейся кожей, яркими голубыми глазами. Другие.
Барбара ощущала на себе заинтересованные взгляды и это доставляло ей странное удовольствие. Четыре года Роберт убеждал ее в том, что он – единственный, кому она нужна. Четыре года унижал ее, запрещал встречаться с подругами, называя их корыстными шлюхами, четыре года не позволял сменить работу под предлогом того, что Барбара станет уделять ему меньше внимания.
Точка невозврата оказалась пройдена, когда она обнаружила, что Роберт выкидывает противозачаточные таблетки, игнорируя ее нежелание иметь детей в ближайшие несколько лет. В тот день Барбара забрала паспорт и кредитки, закинула необходимые вещи в одну небольшую сумку, и сбежала к Монике, с которой подружилась еще в колледже. Тогда же она уволилась из ресторана, где работала администратором за смешные восемь долларов в час, и согласилась на сумасшедшую идею улететь в Гавану на выходные.
И вот теперь Барбара запивала дайкири холодным ромом на Острове свободы, празднуя собственное освобождение. На Кубе это было несложно – здесь жили в радостном ритме сальсы, не беспокоясь о проблемах и о будущем. Здесь играли сальсу на гитарах и маракасах, танцевали сальсу, соблазнительно двигая бедрами, готовили сальсу4 из томатов, чеснока и перца. Музыка звучала из цветных раритетных автомобилей, на которых рассекали город симпатичные латиноамериканцы, возвещала торжество веселой гавайской ночи. Музыка приглашала забыть обо всем до рассвета, и Барбара без раздумий согласилась на это.
Жизнь – намного проще, чем она привыкла думать. Жизнь – выпитая до середины бутылка кубинского рома, зажигательная мелодия, горячие ладони смуглых мускулистых красавцев на талии. Барбара танцевала, и окружающий мир сливался для нее в череду смазанных огней, прекрасный и безумный калейдоскоп, в центре которого была она сама – по-настоящему легкая и счастливая. Идеальная.
– Моника, пойдем купаться! – Она звонко расхохоталась, слезая с барной стойки и утягивая подругу к выходу.
– Сумасшедшая! – Засмеялась в ответ Моника. – Мы же не взяли купальники!
– Кому они нужны в такие теплые ночи! – Закусила губу Барбара.
Они вышли на набережную, с которой было хорошо видно многочисленные ресторанчики и видневшиеся между современными зданиями шпили католических соборов, и обнаружили увязавшегося за Моникой симпатичного парня. Он весь вечер не сводил с нее глаз, и та выпила достаточно, чтобы с готовностью ответить на его внезапный поцелуй и крикнуть подруге:
– Взгляни на этого мачо, Барби! Его зовут Мигель. Он говорит, что у него есть не менее обаятельный друг. Хочешь, я попрошу, и Мигель позовет его? Крошка, тебе необходим курортный роман…
Очередной поцелуй превратил ее тираду в кокетливое хихиканье, и Барбара лишь коротко хмыкнула, не оборачиваясь к Монике. Ей не хотелось заводить ни к чему не обязывающие интрижки – спустя столько лет с Робертом она наслаждалась одиночеством.