Блуждание. Сага «Исповедь». Книга шестая

ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 6

Когда примчался Реми с доктором, младенец, уже грудь причмокивая, дремал. Опустился перед ними на колени, дрожащей рукой сыночка коснулся, тот глаза и открыл, мутные, непонятного цвета. Ручки малюсенькие, пальчики цепкие, ищут за что ухватиться, поймали отцовский палец и замерли. У Реми от счастья слёзы текут. А позади брат стоит со своей женой, смотрит.

– Мальчик?

– Да, – Жюзьен кивнула, у самой слёзы в глазах стоят, больше ничего вымолвить и не может.

– Родная! – нежные губы коснулись её лица. А ей так хотелось услышать другое слово… но Реми его так же тщательно скрывал, как сама она имя отца Эдуарда.

– Раз уж я такой путь преодолел, позвольте роженицу и младенца осмотреть.

– Давайте все выйдем! – подал голос Ронан, он только что пришёл. – Не будем толпиться и мешать.

Пока все выходили, аптекарь рассказал доктору о большой кровопотере у неё при родах.

– Как удалось остановить?

– Да, Бог его знает, – честно признался Ренне, всё ещё потрясённый случившимся.

– Разрешите? – врач показал на покрывало.

Жюзьен согласно кивнула. Откинул он его и ахнул. Как кровь не вытирали, сколько простыней подложили, все пропитались.

– Как ты жива ещё, девонька?!

Промолчала Жюзьен, отвернулась, смахнула слезу. Слова ведьмака из головы не выходят, страхом опутали…

Достал он инструменты для осмотра, всё кропотливо проверил.

– Никогда ещё такого не видел, столько разрывов, а все будто склеились, и шить нечего. Ты видно, в счастливой рубашке родилась! Малыша твоего осмотреть?

– Да.

Взял мальчонку от мамы, он тут же и заплакал, да так неистово, взахлёб, словно режут его, а не на руки берут.

Первый раз Жюзьен голос сына своего услышала, сердце материнское воспламенело любовью: счастье и беда уместились в нём.

– Недоношенный недель шесть, но всё же крепкий. Основные инстинкты присутствуют, вот только глаза… Нет реакции зрачка на изменение света, – он несколько раз подносил и уносил лампу, – но он ещё такой крохотный, может мне показалось…

Жюзьен и без доктора знала ответ.

– Я навещу вас, когда буду в этих краях. А сейчас отдыхайте, набирайтесь сил, Вам нужно полежать хотя бы несколько дней и хорошо питаться: печень, рыба, капуста, мёд, орехи, яблоки, свекла… Теперь вы не только себя питаете, а ещё и малыша, – врач собрал чемодан, посмотрел с сочувствием на роженицу, попрощался и вышел. Там, во дворе, успокоил родных, дал советы по уходу за матерью, и даже денег, почему-то, не взял, хотя ночь уже на дворе и путь обратно неблизкий…

Реми не терпелось жену обнять, он был счастлив и не догадывался ни о чём, что здесь произошло в его отсутствие. Все вокруг словно воды в рот набрали, про колдуна никто и не вспомнил. Повитуха прибралась и спать пошла, а за нею аптекарь, прихватив с собой дочку, нерадивую, и зятя, чтобы дали покоя новорожденному и его родителям в эту ночь. Ронан сразу спать лёг, чтоб никому не мешать, да и усталость на него смертельная накатила. А Реми жену омыл, на руках до кровати отнёс, заботился обо всём, устали не зная. Блаженный в своём неведении, хороший такой, что любая женщина мечтала бы с ним рядом быть…

ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 7

Младенец хорошо питался и крепко спал, хлопот с ним было мало, плакал редко и по делу, а всё остальное время пребывал в блаженстве, особенно, на руках у своей матери. Улыбка не сходила с румяного личика, и Жюзьен не могла налюбоваться сыном. Назвали его Дариен. Вскоре близкие начали замечать, что с глазами у мальчика что-то не так, а потом и вовсе поняли, что не видит он ничего, но это не мешало ему быть счастливым, ведь он не знал, что такое видеть. Как ни старалась Жюзьен сыночку помочь, все её усилия были тут напрасны.

Дом Адриану к тому времени уже подняли, молодые своим хозяйством зажили, да ещё и со слугами, иначе б такую жену никто долго не вытерпел. Единственное, что умела Кристель, так это мужа ублажать, но и тут меру знать надо. Вот и сбегал, время от времени, куда подальше от своей неистовой супруги, а потом и вовсе в армию подался.

Ронан, после строительства сыновнего дома, надорвался и сильно сдал. Всё, что мог теперь, – это за скотиной приглядывать да по хозяйству подсобить. Реми один семью кормил. Потому часто и по долгу отсутствовал. Жюзьен старалась везде поспевать: и дома, и в аптеке с травами, и с сынишкой слепым…

Шёл ему уже третий годок, когда на пороге появился гость нежданный, откуда взялся чёртов колдун, никто и не понял, только собаки залаяли как-то по-особенному свирепо. Сердце материнское ёкнуло в груди. Заслонив собою мальчугана, Жюзьен собрала все силы, чтобы противостоять окаянному.

– Я пришёл забрать своё, – старикашка оскалился, словно старый потрёпанный волк.

– Не бывать этому! И не мечтай!.. – процедила она сквозь зубы.

– Если б ты училась, возможно, смогла бы защититься. На одной природе – далеко не уедешь. Мне нужен преемник, устал я уже по этой земле ходить. Дариен – славный сосуд. Его третий глаз обоих других будет стоить. Не противься, девчонка, не то хуже будет!

– А ты попробуй! – Жюзьен собралась и, закатив глаза, разбудила в себе древнюю силу, что так тщательно скрывала и прятала все эти годы. Удар был таким, что задрожали каменные стены в доме, но старик и не пошатнулся.

Он направил против строптивой ведьмы свою мощь так, что колодезная вода в ведре закипела. В ушах стоял гул, глаза наполнились кровью, но Жюзьен выдержала, только на защиту сил ушло много больше, чем на нападение.

– Отдай пацана и будешь жить счастливо.

– Без него мне жизнь не нужна!

– Ну, как знаешь, только и я не отступлю! Троих похоронишь за год, а потом сама приползёшь!.. А ведь можно было по-хорошему!

– Вот тебе, а не Дариен! – она плюнула ему в лицо. Слюна, зашипев, испарилась. Если бы в дом кто-то зашёл в тот момент – живьём сварился б. А этим хоть бы хны, и малой туда же, притаился за мамкиной юбкой, чуть дышит, не шевелится, словно, знает всё наперёд и не хуже зрячего видит.

– Я тебя предупредил, – прохрипел изверг и, стукнув дверью, удалился.

Подбежала Жюзьен к окну – а там никого. Только собаки беснуются. «Господи, что же будет?! Отец, помоги!»

«Что поделаешь против тёмной силы? Одно знаю, Жюзьен, злом зло не победить. Тут другая сила нужна. Сейчас ты по его правилам играешь, тем, что ему знакомо и подвластно. Хочешь родных спасти, начинай Богу молиться! Только Он тебе и может помочь.»

ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 8

И отправилась Жюзьен в паломничество по святым местам Бретани вместе с сынишкой. За два месяца в дороге семь святых храмов посетила, семи христианским мученикам поклонилась, каждого молила о помощи и защите Дариену. Дошла до Ренна, там дух отца Эдуарда сказал ей найти Бернарда Жозефа Дюбуа. Поспрашивала в Кафедральном Соборе, и отвели её в резиденцию епископа. Удивилась Жюзьен, увидев преподобного отца в облачении с малиновым поясом и шапочкой. Он принял её сразу, как только услышал заветное имя – Эдуард Боссе.

– Какой же ты выросла красавицей! – епископ обнял ту, которую помнил маленькой рыжеволосой сироткой из приюта, пламенно отстаивающей честь дорогого для них обоих человека на разбирательстве пасквилей толстого борова, имени которого он уже и не помнил.

С грацией стареющего барса, как всегда подтянутый и элегантный, Бернард своим добрым отеческим взглядом смутил молодую женщину. Его тёмные волосы покрылись за эти годы благородной платиной, теперь он сам был епископом, и в его подчинении находился целый регион. Время для Церкви было непростое, шла полным ходом реформация системы обучения. Отныне право открытия учебных заведений предоставлялось только лицам с высшим светским образованием, школы, содержащиеся духовенством, подлежали закрытию, кроме того, шла речь о том, чтобы запретить преподавание Закона Божия на бретонском языке. И пока политики решали судьбу народа, клирики отчаянно боролись за подопечные школы и сиротские приюты.

– Это твой сын?

Дариен привычно держал маму за руку, находясь чуть позади неё, сразу и не подумаешь, что мальчик слепой. Он живо реагировал на звук и поворачивал голову к говорящему, но глаза его мутно-карего цвета оставались всегда неподвижными.

– Да, это Дариен – мой единственный сын.

– Подойди ко мне, малыш, не бойся!

Жюзьен подвела его за руку.

– Он не боится, просто слепой от рождения.

– Мне жаль, очень жаль, – он взял мальчика на руки и заглянул в его безмятежное личико.

Детская ладошка боязливо прикоснулась к его гладко выбритому лицу.

– Это из любопытства, простите его, святой отец!

– Что ты, какие извинения тут могут быть?! Мне даже приятно, что ребёнок проявил интерес.

– Он испачкает Ваше облачение грязной обувью.

– Не беда. А ты, я вижу, совсем устала с дороги и еле стоишь на ногах. Я дам распоряжение, чтобы вам приготовили апартаменты. И когда вы как следует отдохнёте, мы спокойно обсудим то, что привело тебя ко мне.

Жюзьен благодарно поклонилась. Больше всего на свете ей сейчас хотелось смыть с себя дорожную пыль и, хоть на протяжении всего путешествия Бог посылал ей добрых и гостеприимных людей, не у всех из них была возможность помыться.

– Меня привёл к Вам отец Эдуард.

Жозеф вздрогнул, в его красивых глазах притаилась тоска.

– Это интересно. Ты видишь его во сне?

– Нет, я его слышу, вот точно так, как сейчас Вас, монсеньор. Он сказал мне, что Вы можете помочь в том непростом деле, из-за которого я прошла сотни миль.

– Вижу, дело серьёзное, и сделаю всё, что в моих силах. А сейчас как следует поешьте и отдохните! – Он осторожно опустил мальчика на ноги, словно он хрустальный, и передал его маме.

– Спасибо, что приняли нас, святой отец!

– Какой же я святой, Жюзьен, не смейся надо мною. Единственный, кого я мог бы так назвать, давно покинул наши просторы, и то, его смерть бросила большую тень на дорогое нам имя.

– Он пошёл на это осознанно и не хочет, чтобы его считали каким-то особенным…

– Но ты ведь знаешь, что это так!

– Я знаю. И впервые сегодня произнесла его имя. Оно для меня священно, чтобы там ни говорили…

– Мы понимаем друг друга, – Бернард тяжело вздохнул. – Что ж, девочка, собирайся с силами! А мне пора, дела ждут. Завтра я тебя вызову. Выспись хорошенько!

В гостевом крыле им выделили несколько комнат, хотя хватило бы вполне и одной. Но, что больше всего удивило Жюзьен, это электрический свет, а ещё – настоящая ванна с водопроводом и горячей водой. Это была сказка! Первым искупав Дариена, она уложила его в постель, но тут принесли ужин, от которого не было сил отказаться. Аромат овощного рагу с нежной отбивной из телятины манил изголодавшихся путников. А налитое в бокал красное вино вообще превзошло все мечтания. После деревенской нехитрой жизни, паломнических мытарств и дороги всё, что с ней происходило сейчас – казалось неправдоподобным, фантастическим, волшебным.

«Вот бы Реми был с нами и увидел всё это собственными глазами!» – подумала она и тихонечко вздохнула, ведь ушла даже не попрощавшись, когда муж был на заработках, написала ему на листочке лишь пару слов, что отправляется по святым местам искать для Дариена защиту и Божье благословение. Наверняка, он места себе не находит, переживает за них… А если с ним что-то случится? Сможет ли Жюзьен простить себя, что её не было рядом?! Отгоняя от себя тяжёлые мысли, она сняла потрёпанную одежду и опустилась в тёплую, как парное молоко, воду. Большего блаженства и представить себе невозможно.

ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 9

Каково же было удивление Жюзьен, когда она, очнувшись, обнаружила возле своей постели красивое, совсем новое, платье и одежду для сына. Чудеса не прекращались, сказка продолжалась, и она ощущала себя Золушкой, впервые попавшей на бал. Пришла горничная и помогла ей одеться, а так же передала записку, написанную изумительно красивым ровным почерком:

«Примите скромные дары, от всего сердца вам преподнесённые. Надеюсь, с размерами угадал. Жду вас к обеду. Бернард.»

Платье было изумрудного цвета, скромного пошива, без излишеств, но Жюзьен никогда в жизни не видела ничего прекраснее этого фасона. Привыкшая к деревенским обычаям, лишённая даже самого порой необходимого, она никогда не жаловалась и не искала лучшего, довольствуясь тем, что имеет. И эти подарки казались ей поистине королевскими. Дариен в детском костюмчике славного покроя выглядел маленьким принцем. Жюзьен покружилась у большого зеркала и пришла в полный восторг. Жаль, что сынишка не видел, какая она красивая, но чувствовал её восторг и тоже радовался, ощупывая необычную одежду на себе, такую мягкую и дивно пахнущую.

И вдруг, восторг сменился унынием. «Зачем всё это мне? Бедной девушке из деревни, все эти радости будут вспоминаться потом печалью. И нужно бы отказаться, но вот беда, верхняя одежда куда-то пропала, видимо её забрали постирать, а в нижнем белье никак не отправишься на приём к его святейшеству. И как просто, как душевно он написал: «Бернард», словно простой смертный, а не епископ. Жюзьен вздохнула и ещё раз оглядела себя в зеркале. Оттуда не неё смотрела незнакомка со струящимися после хорошего мыла ярко-алыми волосами, кудрявыми от рождения; в больших грустных глазах не осталось и тени вчерашней усталости, молодой упругий стан, тонкая талия; после родов она стала совсем женщиной, получила приятную округлость бёдер. Сирота из приюта, которую приняла крестьянская семья, и её маленький слепой ребёнок неожиданно оказались в гостях у сильного мира сего. Это было невероятно!

– Позволите, я помогу Вам уложить волосы, – горничная взяла расчёску и, не дожидаясь ответа, начала аккуратно расчёсывать непослушные пряди.

– Мой чепец тоже забрали?

– Всё отнесли прачкам, чтобы привести в порядок. Мой Вам совет, не одевайте его здесь.

– Я как-то привыкла, – смутилась Жюзьен и пожала плечами.

Без куафа она ощущала себя словно голой, совсем на показ. Кроме её мужа, мало кто видел до сих пор её густую огненную шевелюру.

Взглянув на часы, стоящие у камина, Жюзьен невольно вздрогнула, она проспала почти до обеда, надо же, это так не похоже на неё. Такое себе могла позволить только Кристель, и то лишь потому, что вечно бездельничала.

«Как они там? – вновь защемило сердце даже по ленивой невестке. – А вдруг, пока её нет, ведьмак уже исполнил свои угрозы? Нужно торопиться, нужно что-то делать, а для этого она готова пойти на всё, и, раз уж отец Эдуард направил её сюда, нужно идти до конца.»

Когда их привели в покои монсеньора, Жюзьен ахнула. Она ещё никогда не видела подобной роскоши и красоты. До сих пор пределом всех её мечтаний оставалась скромная квартирка отца Эдуарда, которую она вспоминала как самое лучшее из того, что ей пришлось повидать. Дом аптекаря, хоть и был больше других в деревне, не отличался ни вкусом, ни изяществом. Но здесь на стенах висели настоящие старинные гобелены, картины в золочёных рамах, серебряные канделябры, которые уже почти не использовались, стояли для красоты, начищенные до блеска; хрустальные лампы на высоких потолках, мраморная отделка, живописные ковры, зеркала и мебель из светлого дерева с резными узорами, – всё составляло одну общую картину богатства и роскоши.

Когда появился Бернард, она даже не поняла. Не услышала его шагов по мягким коврам, он стоял позади неё и наблюдал, не подавая признаков присутствия. Встретившись с ним восхищённым взглядом, Жюзьен сконфузилась, и её щёки запылали.

– Как в музее, да?! – Бернард по-доброму засмеялся. – Это всё мне не принадлежит. После меня в эти хоромы войдет другой епископ, чтобы потом уступить это место следующему. Когда я впервые вошёл сюда, тоже был поражён не меньше вас… Твой малыш всегда такой молчаливый?

– Он умеет говорить, но чаще молчит, потому что прислушивается к окружающему, он воспринимает мир другим, не так как я или Вы…

– Может быть, нам будет проще перейти на «ты»?

– Я не смогу… – она ещё больше покраснела, – я глубоко уважаю Вас.

– Ладно, называй меня, как тебе удобно, только давай безо всех этих «святейшеств» – ЭТО мне приходится ежедневно терпеть от своих подчинённых. Присаживайтесь, мои дорогие! – он указал на удобные бархатные кресла возле бронзового журнального столика. – Обед подадут в двенадцать, а пока мы можем спокойно поговорить…

– Простите, я забыла поблагодарить Вас…

– Не стоит благодарности, любой уважающий себя человек предложил бы вам кров и всё необходимое.

Жюзьен осторожно присела на краешек кресла и расправила складочки на пышной юбке своего нового платья. Бернард невольно залюбовался ею. Столь яркой женщины он уже давно не встречал и старался избегать подобных соблазнов, но эта гостья была особенной, она вызывала в нём те душещипательные воспоминания, от которых его сердце оживало и начинало волноваться всякий раз, когда он вспоминал того необыкновенного человека, с которым несколько раз свела его судьба, и кто открыл ему глаза на истинную веру и предназначение священника… Последнее время он часто думал о нём, и всякий раз душа наполнялось непонятным, загадочным светом, теплом, что излучал когда-то отец Эдуард. Не знал Бернард, что душа усопшего навещала его в минуты тоски и отчаяния, чтобы поддержать молитвой и надеждой.

– Рассказывай, Жюзьен, не томи!

– Я не знаю с чего начать… Мне необходимо исповедоваться, прежде чем мы начнём разговор.

– Ты хочешь сделать это прямо сейчас, здесь? Или мы спустимся в храм?

– Там могут услышать… Моя исповедь не простая, отец.

– Что же ты думаешь, я мало слышал грехов и тебе есть чем меня удивить? – лёгкая улыбка коснулась его губ, и от этого лицо просветлело. На мгновение Жюзьен показалось, что напротив неё сидит отец Эдуард. Та же доброта и спокойствие, смешанные с непобедимой печалью, исходили от него.

Жюзьен неожиданно для себя самой опустилась перед ним на колени и заплакала.

– Подожди! – Бернард заставил её подняться на ноги. – Ни к чему ребёнку слышать нас! – он позвонил в колокольчик, пришёл слуга. – Отведите мальчика в летний сад и побудьте с ним. Я сообщу, когда подать обед.

Камердинер поклонился и хотел взять Дариена за руку, но тот воспротивился.

– Не бойся, сынок, я скоро приду за тобой, ты совсем недолго побудешь с этим добрым человеком, – прошептала Жюзьен, малыш послушался и безропотно последовал за мужчиной.

– Теперь мы одни, можем начать, – епископ перекрестился и осенил крестным знамением Жюзьен. Она последовала его примеру.

– Последний раз я исповедовалась ещё в детстве, когда был жив Эдуард Боссе. С тех пор я премного согрешила…

ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 10

Подобной исповеди Бернард ещё не слышал. Он, мягко говоря, не верил во все эти тёмные дела и приписывал их невежеству и суевериям, представить, что эта плачущая перед ним молодая женщина – колдунья, тоже не мог. Но её душу переполняло раскаяние, а его – сострадание, и они оба искали спасения в Боге, единственном, Кому ведомы все наши тайны и деяния.

Когда речь пошла про угрозы старика, епископ и вовсе растерялся, можно было списать всё сказанное Жюзьен на фантазию, но уж слишком сильны были её переживания. Даже если предположить, что всё обстоит именно так, как говорит кающаяся, чем может помочь он, человек не сведущий в этих вопросах? Максимум того, о чём знал Дюбуа, это то, что есть люди одержимые, и есть священники, которые могут им помочь. Но тут речь шла о другом. Чёрная магия, ни в чём неповинный ребёнок, его владеющая некой силой молодая мать и угрожающий членам её семьи безумный старик. Что делать? Времена святой инквизиции давно прошли, и никого больше не сжигают за сделки с дьяволом, в моде нынче гильотина, но светский суд сочтёт их обоих сумасшедшими за такие обвинения. Теперь, когда разделение Церкви и государства всё болезненнее разобщает народ, когда неверие властвует над умами и само существование религии ставится под вопрос, что может он, хоть и обладающий некой властью в определённых кругах?.. Впервые Бернард не знал, что сказать.

Каре-зелёные лучистые глаза, утопающие в слезах, смотрели на него с последней надеждой и ждали чуда.

– Я отпускаю тебе все твои грехи, дитя, властью данной мне свыше, in nomine Patris et Filii, et Spiritus Sancti, – он перекрестил Жюзьен, и она, взяв его руку в свои ладони, прикоснулась к ней губами. Тонкая раскалённая игла пронзила сердце, епископу стало тяжело дышать, кровь ударила в голову, он даже не понял, что с ним произошло. Высвободив шею от колоратки*, с трудом поднялся, словно не сорокавосьмилетний мужчина, а почти старик.

Жюзьен отёрла слёзы и поднялась с колен. Поведение Бернарда показалось ей странным.

– Вам плохо?

– Тяжело дышать…

– Позвольте, помогу, я умею, – расстегнув на сутане несколько верхних пуговиц, она просунула ладонь к его груди.

«Ведь можно было этого и не делать!» – сказал внутренний голос, но она отогнала эти мысли прочь, жест был непроизвольный, теперь уже было поздно что-либо менять.

Соприкосновение с кожей мужчины, посвятившего себя служению Богу, взволновало её. Чистый хрусталь его души объяло пламенем.

Большое сердце почувствовать нетрудно, оно тяжёлое и сильное. Бережно держа его, она пыталась облегчить боль, вбирая в себя весь груз многолетней тоски и одиночества этого человека, его бесконечных попыток обрести Бога или хотя бы приблизиться к пониманию Его воли. Сомнения, мытарства, разочарования, искушения, борьба с самим собой, – всего этого не увидеть обычными глазами у холёного и собранного, благополучного князя Церкви.

– Мы все уязвимы. У каждого – своя боль…

Впервые Бернард чувствовал себя столь беззащитным, она держала его сердце в ладони и оно пылало огнём, в этом пламени сгорало всё, что скопилось мёртвым ненужным грузом. Он чувствовал, как освобождается, как заново начинает жить, как чудесна сама возможность отдать себя кому-то, хотя бы на краткое мгновение, будь оно даже последним. И если эта женщина сожмёт ладонь и раздавит ему сердце, он не станет сопротивляться, он вздохнёт с облегчением, потому что смертельно устал от себя самого. Теперь Дюбуа понял, что есть сила, неподвластная ему, дар Богов или проклятье, но Жюзьен – другая, не такая как все…

– Что ты делаешь со мною?

– Спасаю.

– Пришла за помощью, а сама овладела мной.

– Я не причиню вреда, Вы мне слишком дороги! И жизнь Вам предстоит долгая, в ней будет много доброго. Даже когда ночь и мрак сгустятся над вашей головой, есть луч, над которым не властны силы зла! Очень скоро Вы подниметесь на ещё одну важную ступень. Я вижу это. Ещё одно посвящение, и Вы у самого трона, совсем рядом с тем, кого считают наместником Христа! – она замолчала и резко убрала руку, словно сама обожглась.

– Что это было? Колдовство?

– Нет, я ничего не делала специально… Как Вы себя чувствуете?

– Легко. Словно мне снова двадцать.

– Слава Богу! – она улыбнулась.

Бернард поправил воротничок и застегнул пуговицы. «Откуда ты взялась на мою голову, и как теперь не думать о тебе? Седина на висках, а я влюбился, как гимназист, и не сказать никому и не оправдаться…»

– Пойдём за твоим сыном.

– Его зовут Дариен.

– Хорошее имя.

Но в летнем саду малыша не оказалось, а вот слугу нашли, он лежал бездыханно на каменном полу с посиневшими губами, как после удушья.

– Дариен! – закричала Жюзьен, что было сил, но никто ей не ответил.

* от фр. collerette – «воротничок»; итал. collare; оба от лат. collum – «шея» или римский воротник (фр. col romain, англ. Roman Collar) – элемент облачения клириков и иных священнослужителей в западных Церквях и церковных общинах, представляющий собой жёсткий белый воротничок с подшитой к нему манишкой. (из Википедии)