The Last station

Она остановилась, опираясь на правый костыль, и левой рукой стерла пот со лба.

– Давай завтра поговорим. Просто… я устала и хочу помыться и спать. Нога болит. От меня воняет. Ещё и ты бесишь. Просто отложим до утра?

Он готов был согласиться с любым её доводом, только бы она шла на контакт. Они оба слишком упёртые бараны, и такие стычки в будущем могут сыграть с ними злую шутку. Спать так спать.

– Конечно. Мы пришли? – они стояли у забора какой-то дачи. Неужели они и правда полезут в чужой дом?

– Да, пришли, – произнесла она тише, поглядывая из-под ресниц на тёмные зловещие окна. Это напрягало.

– И? Что дальше? – нетерпеливо спросил Паша, подходя ближе.

– А дальше, – она выдержала паузу и нажала на уличный звонок, который был накрыт вырезкой из-под бутылки. – Добро пожаловать ко мне домой.

Часть 28. Нормальная жизнь

В доме внезапно зажегся свет, зря Паша нарёк эту обитель заброшенной. Из-за ворот поползли тихие ругательства. Настроение Луизы заметно ухудшалось по мере приближения шагов.

Дверь с лязгом замка отворилась на полдюжины дюймов, и человек спросил:

– Кто? – проморгавшись, будто стирая последние капли сна, хозяин шире открыл глаза: – Машенька?

– Привет, – подтвердила девушка.

От радости этот Некто прямо на глазах Паши стал не ворчливым хозяином, а застигнутым в-приятный-расплох мужчиной старшего возраста. На нём была по-летнему свободная майка и домашние штаны. Замки задвигались в их пользу, и дверь полностью открылась.

– А как ты здесь? Ты же… лечишься.

– Выписали, – безэмоционально отозвалась девушка, и её тут же потянулись обнимать. Затем хозяин обратил и на Пашу внимание. Хорошо, что ранее утром они разжились футболкой на заправке, а та одежда, что со следами крови, осталась на мусорке. – Это Паша. Паша, это мой папа, Дмитрий Аркадьевич. Мы зайдём?

Они обменялись рукопожатиями, а Паша мысленно завис, повторяя про себя «Луиза Дмитриевна». Девушка также была задумчива и двигалась больше по инерции, проходя на территорию участка. По левую сторону расположились клумбы, по правую – самодельный пруд из булыжников и лебеди, вырезанные из автомобильных шин. Паше пришлось прибавить шагу, потому что за ним следовал не до конца пришедший в себя отец семейства.

– Это правда ты, – послышалось из-за спины.

Без ответа они прошли в дом, сняли обувь и попали в тёмную прихожую. На пороге встретила такая же обомлевшая женщина, и Паша верно догадался, когда Луиза поприветствовала её:

– Привет, мам.

Женщина расчувствовалась и притянула девушку для объятий, как безвольную куклу. Луиза лишь кивнул в знак поддержки.

– Ты насовсем вернулась, правда? Господи, наверное, голодные? Ну, проходите-проходите, не стойте в дверях, – зачастила женщина, сопровождая их вглубь дальней комнаты. – Людмила Олеговна.

Паша не сразу отреагировал, а как до него дошло, обернулся и ответил:

– Павел.

Как же неловко.

– Приятно познакомиться. Располагайтесь. Ночь на дворе уже, всё в порядке? Что с ногой? Что ж ты заранее не позвонила, мы бы хоть встретили. Вы пешком?

– На автобусе, – ответила на последний вопрос Луиза и без слов, освободив проход Паше, впустила его в свою комнату. – Ложитесь спать. Всё в порядке, просто устали. Я ему на полу постелю, – в завершение сказала она и закрыла за ними дверь.

Видимо, вступать в покои дочери никому не было дозволено, что крайне шокировало Пашу, и из-за двери послышалось:

– Спокойной ночи.

Вид Луизы и правда не подталкивал к душеизлияниям и плаксивым разговорам. Изменилось её состояние буквально за пару минут. Паша хотел бы что-то спросить, но по тому, как девушка закрыла глаза, глубоко дыша, он понял, что и правда не сейчас. Она отставила один костыль и, добравшись до дивана, тяжело села, выпрямляя ноги. Паша не знал, куда деть себя, и по заученному сценарию стал озираться вокруг, осматривая интерьер. Он оглядывался по сторонам, жадно впитывая обои с оранжереями, самодельный декор, отражающий здесь наличие латентного художника. Книжный шкаф, где взгляд задержался дольше. По собственной инициативе он потянулся рукой к полке и провёл пальцем. Чистая.

– Давно тебя тут не было? – спросил он, особо не надеясь на диалог.

– Три месяца.

Девушка растеклась по сложенному дивану, в момент становясь спокойнее, расслабленнее и готовясь вот-вот отключиться.

– Давай помогу постелить, – кивнул Паша.

– Угу. В шкафу постельное белье, – она указала Паше за спину, он обернулся, тут же открывая дверцу. – Вон то сверху. А в ящике есть длинная футболка и шорты.

Паша потянулся и туда. Не успел он внутренне подготовиться к тому, что ему придется спать в женских вещах, как нашёл огромную унисекс-футболку и спортивные баскетбольные шорты. Луиза превентивно ответила:

– Они свободные. В них удобно. И дай мне тоже, пойду в ванной переоденусь.

Паше оставалось только следовать её командам.

Девушка покинула свою обитель, держа в одной руке костыль, в другой вещи, и оставила Пашу одного заниматься всем, что ему наказано. С первого раза раздвинуть диван не получалось, но рассмотрев заевший механизм, Паша справился. Брезгливости он не чувствовал, как это бывало, когда оказываешься в чужом доме. Как и чего-то непристойного. Это хорошо, заключил он, хозяйничая по комнате, как по номеру отеля. Лучше бы не анализировать раньше времени и дождаться прихода девушки, подумал он, однако мыслительный процесс шёл семимильными шагами впереди него.

Кажется, семья Луизы опровергала многие теории доктора Крашника и всего психологического сообщества о том, что главные травмы наносят нам наши родители. Паша мог судить по своим предкам, там он видел прямую взаимосвязь. А мельком познакомившись с родителями Луизы (Машеньки), парень засомневался вообще во всём.

Они такие… нормальные. Не холодные. Искренне были счастливы видеть своего ребёнка спустя три тяжелых месяца в разлуке. Классические родители, как из хороших сказок. Что тогда могло пойти не так в жизни их ребёнка, что в возрасте двадцати трёх лет она уже находилась на лечении в психиатрическом стационаре круглосуточного пребывания с букетом диагнозов и расстройств.

Какой-то даже профессиональный интерес не отпускал его до того момента, как он закончил с делами. Луизы до сих пор не было, он сидел на полу, на найденном на антресолях матрасе, застеленном простыней. Стоило начать переживать, или он опять накрутил себе с три короба?

Долго об этом думать и правда не было сил, и он взял себя в руки. Покидая опасливо комнату, Паша ничего не увидел, так как свет не горел. Только из-за угла кухни прослеживался свет лампы на полу. Оттуда же доносились и тихие разговоры. Не было видно, кто сидит за столом, но по звукам можно догадаться.

Туда он точно не пойдет. Нужно тогда хоть до туалета дойти, а то он нервничал, потому что, вероятно, позже этой возможности может не представиться.

Типовое расположение комнат подсказало Паше, что две смежные двери и выключатель между ними, скрывали за собой раздельные ванную комнату и туалет.

На кухне всё ещё велись разговоры, когда он закончил со своими делами и возвращался в комнату девушки. Свет всё так же горел. Кипел чайник.

Как же неловко. Скорее бы день закончился, наконец, но при этом хотелось, чтобы и следующий пока не наступал. Им всем нужна передышка.

***

Луиза вернулась в комнату через четверть часа. Паша уже лежал на жестком матрасе, повернувшись набок. Несмотря на половое предлежание, его спина буквально ликовала от правильного ортопедического положения, и Паша чувствовал, как его мышцы постепенно расслаблялись.

– Почему ты… – начала Луиза, но потом осеклась. Закрыла за собой дверь и проковыляла до расстеленной кровати. – Спасибо.

– Всё нормально? – произнёс он.

– Пока да. Ночник включить? – задала она важный, по её мнению, вопрос.

– Нет.

Они обменялись странными взглядами. Как будто и сами только сейчас осознали, что с ними и где они. Паше необходимо было разрядить обстановку:

– Если буду храпеть или лунатить во сне, ты это… Подушку мне на лицо и… Ну, ты знаешь.

– Обязательно, – понимающе кивнула она. – Ладно, спокойной ночи?

– Спокойной.

***

Спал он неспокойно – без таблеток было не то, – и пару раз просыпался от того, что начинал дергаться во сне. Кошмаров как таковых не было, но что-то неоформленное всё же отнимало сил во сне больше, чем давало. Гришино лицо. Инвалидная коляска. Луиза. Шашлык с рынка. Паша плохо понимал механизмы снов и отчасти жалел, что с доктор Крашником они не подняли этот вопрос раньше.

Утро прошло впопыхах. Он отсиживался у Луизы в комнате, куда она принесла ему завтрак, подолгу пропадая в дебрях дома. Паше не понятна была атмосфера, царившая в стенах этой семьи, а как потактичнее выведать это, он не знал.

На помощь пришла Луиза, которая после полудня и долгих рассеянных расшаркиваний, предложила посидеть на заднем дворе.

– Где твои родители? – следом интересовался Паша, зная, что не сможет сидеть с ними друг напротив друга и отвечать на формальные вопросы о том, кто он и откуда. А тем более рассказывать, что они славно познакомились в психушке, откуда не менее успешно сбежали, тем более. Может, Луиза и успела об этом сама поведать, но расспросов он бы сейчас от незнакомцев не вынес.

– Они поехали в магазин и по делам. Не парься, сейчас дом пустой.

И они пошли на задний двор. Там раскинулась удобная зона отдыха с четырьмя шезлонгами под козырьком крыши. Можно было бы поставить рядом стол или разжечь мангал. Или просто костёр. Было, где разгуляться фантазии, но такая минималистичность тоже была ему по вкусу. Паша вытянул из-под навеса два шезлонга.

Он уже прилёг, а девушка, игриво задумавшись, вернулась внутрь и притащила бутылку шампанского. Точнее, «игристого белого вина». Инициативу он поддержал, и они даже немного поговорили о винных напитках и причинах, почему запатентованным названием «Шампанское» можно называть только те напитки, которые делались в провинции Шампань во Франции, а всё остальное – малодушное игристое вино.

Задавать вопросы по поводу того, уверена ли она, или с опаской заглядывать ей в глаза, когда она делала глоток, он не станет. Если она по какой-то причине захотела выпить и расслабиться, он не будет виться над ней вороном и говорить, что она пожалеет. Они здесь не за этим.

Разговоры от незначительных сменялись глобальными, и тут Паша чувствовал себя как рыба в воде. Охлажденный алкоголь не влиял, но приветливо успокаивал в своих объятиях их обоих.

– А что если дураками в итоге окажутся атеисты? – начала Луиза, рассматривая пузырьки сквозь запотевшее стекло. – Миллионы лет эволюции – очередная ошибка в записях. Мир существует с того момента, как был задуман. И нет, это начинается не с истории Адама и Евы, а что-то более языческое. Паранормальные связи во вселенной, загробная жизнь. Существование высшего разума во многих из его оболочек.

Паша мог понять её, а мог начать переубеждать, но слишком ярко реагировать не хотел, чтобы не спугнуть момент.

– Я об этом тоже думал, – признался он. Луиза сделала ещё глоток игристого и передала ему бутылку.

– Такие мысли приходят, когда в очередной раз натыкаюсь на «чудо» или «случайность»… Иногда хочется верить хоть во что-то.

– Какое чудо? – спросил Паша, заинтересованный в более спокойном разговоре. Ему нравилась атмосфера, безветрие и тёплое солнышко.

– Сам вспомни. Ведь, наверняка, кто-то рассказывал, что да, был у меня один знакомый, который верил во всё это, развивал свою интуицию, да и вообще с помощью занятий йогой и медитациями научился видеть прошлые жизни… Ну или что-то подобное.

– Это было бы слишком, – признался Павел. – Ты в это веришь?

– В это – нет. Но что-то всё равно терзает. Например, почему рука зачесалась именно незадолго до того, как пришли деньги на счёт? Как можно чувствовать погоду больными коленями? Как среди многих вариантов карт, в руки при гадании выпадали именно «те самые».

– То есть магия есть? – уточнила он, а она поспешил объяснить:

– Магия не та, где огонь руками зажигают. А мистические потоки энергии… проклятия… сглазы… карма… Иногда мне прям очень хочется в это верить. Потому что если жизнь – это скопление клеток и биоматериала, которые бессмысленно взаимодействует друг с другом, то это бы напоминало самый худший вариант утопии из возможных. Тот вариант, где нет надежды на что-то.

– А в этом мире лучше верить и надеяться только на себя, – не согласился парень.

– Поживём – увидим, – выдохнул она и сама себе ухмыльнулась. – Перекусим?

***

Вот минуту назад всё было нормально, а сейчас шампанское ударило в голову, и он опять загонялся. Луиза как раз принесла бутерброды и перехватила бутылку у него из рук:

– В чём дело? – спросила она.

Она не давила, хотя стоило бы. Тогда Паша мог бы ей рассказать. Хотелось верилось, что она искренне хотела узнать ответ. Что ей не всё равно. Паша хотел бы, чтобы Луизе было не всё равно. Потому что, искренне говоря, он подзадолбался биться в кирпичную стену. До других людей ведь не получится докричаться против их воли. А до Луизы докричаться хотелось, но она сама не делала первый шаг. А если бы она потребовала – именно потребовала – рассказать ей, Паша выложил бы всё как на духу.

В воздухе повисла хмельная обида, и непонятно, кому она принадлежала. Луиза разлеглась в максимально удобную позу на шезлонге и грызла бутерброд, совсем не стесняясь быть неидеальной. Это одна из тех вещей, почему она понравилась Паше. Но об этом лучше не думать, особенно на пьяную голову.

– Ну? – спустя паузу повернулась девушка. – Говори уже. Я не молодею.

Паша испуганно глянул, как будто она могла перехватить его мысли, но затем покорно произнёс:

– Ты в праве можешь посчитать меня сумасшедшим, – опасливо начал он, – поэтому не стесняйся в выражениях, я пойму.

Такая подготовка почвы была, по его мнению, исчерпывающей, и Паша заговорил куда менее официозно:

– Это началось не год назад, не десять лет. Это как будто всегда со мной было. Такое чувство, будто помимо меня есть некто ещё, кто управляет моей жизнью.

– Как будто «Симс»?

– Да. Только без кодов.

Луиза понятливо кивнула.

– И казалось бы, что плохого? Ну, есть кто-то или нет, я всё равно остаюсь тут главным. Это как верить в Бога.

– Ты не веришь в Бога? – уточнила девушка.

– Нет, тут что-то сложнее. Какая-то система непоследовательных связей, которая пронизывает все процессы. Ты сравнила это с игрой в «Симс», мне нравится. Очень облегчает объяснение.

– Ну, так и в чём проблема? Ты чувствуешь что-то ещё?

– Кто-то вмешивается в мою жизнь, – признался он. – Мной управляют. Манипулируют. Я не чувствую…

– Свободы воли?

– Да… – удивленно выдохнул Паша, всматриваясь в задумчивое лицо девушки. – Тебе тоже есть, что сказать?

– Паш, это… немного другое. Не важно. Доктор говорил, что я ищу, на кого переложить ответственность за дерьмо, с которым я не могу справиться.

– Доктор может быть не прав. Он всего лишь такой же человек, как и ты.

– Но он как будто имел дело с такими как я, как мы… Для него это просто моя паранойя. Мания величия. Неорелигиозное учение, которое губит.

– Ты лжепророк? – улыбнулся парень.

– Да. А для таких, как известно, отдельный котёл, – ответила девушка без промедления. Захотелось уточнить:

– Но если на секундочку ты позволишь себе поверить, что всё это правда, что бы ты сделала?

– Если бы я поняла, что я всего лишь персонаж, которым управляет внешняя система? Какой-то шут. Игрушка.

– Ага.

– Я бы вышла из игры.

***

Спустя долгое время, когда они допили вторую бутылку игристого, Паше стало легче. Луиза смотрела покрасневшими глазами перед собой, провалившись в колодец своих дум, а Паша смотрел на её профиль. Вспомнилось забытое чувство. Томление, от которого он откупился когда-то, запретив себе привязываться. Оно опять расползалось в груди. Это не к добру, думал он.

А вообще видеть её такой спокойной было привычно. Это не тот неуравновешенный огонь, который срывался с места и нападал, ведомый норадреналином. Хотя бы тут она была в безопасности, блуждая по потёмкам своего сознания. Все дороги ею изучены, и теперь когда девушка уходила в себя, она будто возвращалась к месту силы. Упорядоченный хаос.

– Надо будет запатентовать такую игру.

– Что? – отвлёкся Паша. Луиза усмехнулась одними губами:

– Представь игру, где твой персонаж всеми способами пытается причинить себе вред, сделать хуже, разрушить свою жизнь, а тебе надо следить за ним и оберегать.

– Вырывать нож из рук и прятать фен?

– Нет. Как-нибудь более хитровыдуманное. Например, твой персонаж грустит сидя на подоконнике, смотрит на дождь и думает о том, чтобы прыгнуть, – она сделала паузу, – а ты направляешь к его двери торговца с горой ненужного хлама, который тот впаривает. И заставляешь своего героя открыть дверь. Торговец его обрабатывает настолько умело, что спустя полчаса твой персонаж думает не о смерти, а о том, какой он лох, раз отдал все деньги первому встречному.

– Причиняя вред поменьше, спасаешь его от большей беды. Неправильный какой-то ангел-хранитель, – подытожил Паша, хотя мысль его заинтересовала. С этой стороны он не рассматривал действия Системы.

– Нет, название слишком в лоб. Может, «Останови меня, если сможешь»?

Паша рассмеялся. Луиза улыбалась теплее. Они накинули ещё пару названий, а затем устали. Паша отставил на травку пустые бутылки. Радио из дома играло шансон и не вписывалось по настроению, но хотя бы не так тоскливо.

– Надо же… – проговорил Паша. – Это и правда именно то, что я думаю. С этой мыслью я живу сколько… Сколько себя помню.

– Можем, называть это нашей штукой. В момент разговора с посторонними можно вклинить фразу: «Оп, ребята, тут моя остановочка! Хозяин зовёт», – воодушевленно предложила Луиза. – Или кодовое слово, чтобы дать понять, что твой хозяин вынуждает делать какую-то чухню.

– Хорошо. Но мне больше нравится такая: «Система разбушевалась».

– Да, мне тоже.

– Луиза?

– М?

– Ты серьёзно об это говорила? Если бы ты узнала, что так эта матрица и устроена, ты бы…?

– Да.

– Ясно.

На том и порешили.

Часть 29. Моя остановочка!

Паша прошёл по всему дому. Как заведено, все стены, все полки шкафов, все комоды были обставлены фотографиями – элементами истории этой династии. Волнительная картина. Он как будто мог сам очутиться в моменте снимка многими годами ранее. Он чувствовал пыль времени и внимательный взгляд людей.

Глаза людей смотрели с фотокарточки прямо на него, как будто Паша сам держал в руках фотоаппарат, наводя его на очередных клиентов.

Так просто это представить, вообразить себя героем этой истории:

Клиенты волнуются больше, чем он. Они замерли, затаились, как пойманные в свете фар животные. Но разница очевидна: вместо страха, присущего всякой божьей твари, на лицах застыла маска. Позы изломаны в идеальные статуи; одна подле другой. Вся жизнь ради этого момента. Вся история их семьи будет зафиксирована только за счет этой фотографии. Поэтому даже краешек губ, обрамлённый в улыбку и подчеркнутый гримом, не дрогнет в неправильном направлении. На ошибки у них была вся жизнь, а теперь, извольте подчинить себе свои эмоции. Отец семейства долго и принудительно вбивал в их светлые головы, как важна та секунда, которую поймает фотограф. Знание пришло к нему с опытом. От людей, которые рано или поздно стираются из памяти, даже от самых близких останутся лишь фотографии. Как напоминание о том, что вы были знакомы, происходили друг из друга и были неподдельными, чего не поймешь от сотни встреч, которые не поглотил объектив. Топография жизни по ключевым моментам в одном альбоме.

Фотограф играет свою непосредственную роль, в танце кобры извиваясь, борясь за удачнейший ракурс. Он поглощен работой, и в мыслях нет места для переживаний этой семьи. Он видит, как приятно оттеняется шея женщины и лицо разглаживается. Молодеет. Как отец накидывает незримую шаль главенства над ними. Он их защитник. Их монарх. Их панцирь. Двое детей ещё не совсем взрослые, впрочем и они не собираются его переубеждать, даже если сами уверены, что уже в состоянии взвалить на плечи заботу о семье. Они обожают обоих родителей и в перерывах, дабы перевести дух, с уважением смотрят на них.

Эти клиенты нравятся фотографу больше прежних. У них есть цель в глазах. Такой же взгляд он мог застать на выцветших желтовато-чёрных фотографиях прошлого века, снятых на плёночный фотоаппарат, которые иногда приносят в его студию на реставрацию. Четкое осознание. Взгляд в глаза ангелу Смерти. Ведь когда пелена сомкнёт их веки, только через этот фотоснимок они смогут подглядывать в мир живых, улыбаясь надменно и величественно. Запечатанные навсегда в деревянную рамку на полке. Тени, пережившие своих хозяев.

***

Паша так увлекся, рассматривая снимки, а ответа на вопрос так и не нашёл. Как же так случилось, что в такой нормальной любящей семье с неплохими условиями жизни мог вырасти несчастный ребёнок? Что-то на антинаучном. Исключение из правил, которое всеми силами хочется опровергнуть или доказать. Это на самом деле его волновало.

Родители Луизы появились внезапно. Без топота. Без вступительных словечек, переговариваясь на пороге, дабы объявить молодым девушке и парню, что они пришли. На всякий случай. Перестраховка ради причилия. Этикет взрослой жизни. Нет, они молча зашли и принялись осматривать свой дом. Пашу, всё ещё облизывающего взглядом фотографии на стене, вроде бы даже не заметили, ибо он замер, а массивный шкаф скрыл половину его фигуры. По одному их виду складывалось впечатление, что происходило что-то неправильное. Луиза снаружи, возможно, уснула на шезлонге или танцует под негромкий напев собственного сочинения. Они совсем недавно обсуждали Мать-Природу и её забавную манеру привносить атмосферу самобытности даже в каменные джунгли мегаполиса. А потом не заметили, как и сами начали подпевать под ещё играющее радио. Меж тем родители Луизы знали, куда идти. Проследовали в сторону комнаты дочери, зайдя внутрь, переглянулись между собой. Это Паше не нравилось тоже. Затем мать девушки взяла телефон и написала что-то, судя по летавшим по дисплею пальцам.

Супруги обошли остальные две комнаты в доме и заглянули в туалет. Паша воспользовался их метаниями, чтобы спрятаться за штору и понаблюдать. Хотелось как-то предупредить Луизу, чтобы та не попадалась им на глаза, а ещё хотелось додержать сцену, чтобы вывести на чистую воду родителей девушки. Чтобы узнать, наконец, какое зло в них таилось.

– Она опять пила? – спросил мужчина, подняв пустую бутылку с пола, которую Паша с Луизой осушили, глазом не моргнув. – Это уже ни в какие ворота! Привела психа домой, делают с ним черти-что, и эта пьянь опять взялась за старое.

– Успокойся. Я пытаюсь дозвониться, – попросила женщин и зашагала по коридору, остановившись у окна. Как раз отсюда можно было бы легко засечь Луизу и увидеть место преступления – задний двор с организованным там пространством для посиделок.

Мать девушки задержалась взглядом на чём-то, подозвав мужа к себе, и Паша воспользовался моментом. Нельзя медлить.

Он выполз из-за шторы и скрылся за углом, готовясь хаотично спасаться. Но к счастью, тут же столкнулся лицом к лицу с Луизой.

– Чт…?

Она закрыла рукой его рот и, озираясь за спину, покачала головой.

«Нет времени».

«Пойдём».

«Не шуми».

И Паша повиновался, следуя за этой хромоножкой. Чтобы не создавать грохота при передвижении, она от большого ума решила наступать на ногу, проживая боль на каждом шагу, а Паше оставалось двигаться за ней. На них чистая домашняя одежда, уличная обувь и только заготовленная со вчера сумка, ожидала их у порога.

– Здравствуйте, это опять мы, тут всё так, как вы и говорили, – слышалось в коридоре, и Паша понял, что надо ковать железо, пока горячо, и бежать, пока не сгорела хата. Недолго думая, он набросил сумку Луизе на плечи, саму девушку привычно посадил на спину, и они устремились на выход, уже не обращая внимания на скрипучие половицы.

«Они заметили. Они уже дышат в спину. Они рядом», – кричало Пашино сознание, а за спиной сидела Луиза, что никак не могла успокоиться, потому что нога по-скотски ныла.

Они покинули дом, склоняясь под окнами в три погибели, и подошли к забору.

– Опять эти ваши железные замки… – вслух выдохнул он. Оглянувшись, как перед прыжком, Паша увидел, что родители Луизы заметили их через окно дома. Глаза в глаза.

Он открыл дверь с адским скулежом замка и бросился наутёк.

Луиза подсказывала, где свернуть между домами, чтобы пропасть из виду. Они пробирались через чужие огороды, тревожа собак и куриц из соседских домов и оставляя за собой шлейф из лая. Голова ещё немного кружилась из-за выпитого, но хотя бы алкоголь помогал действовать быстро и на эмоциях.

Не нужно быть детективом, чтобы по тропе из лая восторженных собак не вычислить их маршрут, но он всё равно надеялся на что-то. Паша бежал, подгоняемый Луизиными комментариями, из последних сил. Лёгкие жгло, ноги готовились отвалиться, вместе со спиной, но перед своими частями тела Паша извинится как-нибудь в другой раз.

Они скрылись в пролеске.

– Дальше? – запыхавшись, прошелестел Паша. Пот тёк по бровям в глаза.

– Я не знаю… Нам некуда бежать, – начала она.

– Чёрт, а ты… ты слышала? Они сдали нас доктору Крашнику, – медленно переваривая информацию, произнёс он. Она поспешно продолжила:

– Если вперёд, то дальше выход к озеру; если направо – выйдем к соседскому полю; налево – обрыв, ведущий к магазинчику в начале улицы.

Для Луизы это будто было последнее, чему можно удивиться, или она таким образом намекала, что не время для гнева.

В ушах и так кипела кровь, и мысли путались. Паша приложил усилие над собой:

– Давай к магазину.

– Не, продавцы – их знакомые, – тут же отрезала девушка.

– А за магазином что? – спросил следом Паша.

– Должна быть остановка, но…

– И ты молчала? – Паша от возмущения закатил глаза. Уже с новыми силами они понеслись в сторону обрыва, чтобы в дальнейшем Паша, как раскоряка, свалиться с него вниз. – Я думал, будет выше, – отряхивался он, упав с высоты своего роста. – Прыгай, – он поднял руки к оставшейся наверху Луизе.

– Ненавижу высоту. – С этими словами девушка села на край и съехала задом по склону вниз, где тут же была подхвачена другом.

Она зависла, смотря ему в лицо.

У нее есть друг?

Друг.

– Садись, нельзя останавливаться, – отмахнулся Паша и принял позу готовности.

«Забирайся на спину».

«Прокати меня, большая черепаха».

В голове хаос от стресса.

Каким-то образом они добрались до остановки, минуя магазинчик, пустующий в это время суток. Не понятно, оторвались они от её родителей или нет, шла за ними погоня или нет, спустили с цепи по их душу собак или нет, потому всё ещё напуганные и запыхавшиеся они залетели в первый попавшийся автобус.

– Повезло, – только произнесла Луиза полушепотом, когда они разместились.

– Рано радоваться. Мы в заднице, – произнёс он убито.

Автобус был наполовину полон, или наполовину пуст, и им досталось место в конце прохода, но не на возвышенных местах, а прямо под ними, словно в оркестровой яме. Паша посчитал, что они и так привлекают много внимания, и на пьедестал к кондуктору им забираться рановато. Дышать было нечем, и грудь жгло, но адреналин удачно переливался по венам, блокируя боль и любые мысли.

Говорить больше не получалось, потому Луиза, успокаиваясь, гладила его по плечу, одновременно прося прощение и благодаря за то, что не бросил её одну. Опять.

***

Они пересели на междугородний автобус, и у них было время отдохнуть. К этому времени Паша и Луиза уже более-менее пришли в норму.

По дороге у водителя играло только новостное радио, что, стоит заметить, раздражало всех присутствующих.

Затем кто-то всё же упросил командира транспорта переключить на музыкальную станцию. Пустой болтовни пассажиров, сливающейся в один монотонный шум, им, видимо, не хватало.

Луиза грустно наклонилась на Пашу, приобнимая его плечо одной рукой, а второй прижимая к себе рюкзак с вещами. Было зябко, но вздрагивала она не от холода. Хотелось чаю и элементарной тишины, чтобы вокруг исчезли все люди, кроме них и водителя.

Этот гомон давил на виски, не давая сосредоточиться.

«Нечего же больше обсудить, кроме рассады, готовки и детей, да?», – безучастно думала она. Больничная тишина не ценилась, пока её насильно не отняли. А здесь, в этом мире, за пределами решёток повсюду у всех есть телефоны, плееры, сабвуферы и магнитолы, которые будто были изобретены противниками тишины. Если бы звук был материальным, как жидкость, Луиза бы подогрела его до состояния кипения и в отместку залила каждому в глотку.

Она настолько увлеклась, разгоняя эту сцену в голове, что пропустила мимо ушей разговор двух дам. Но по тому, как Паша толкнул её плечом, она догадалась, что что-то не так:

– Слышала? В нашем городе у подозрительных жителей документы проверяют и обыскивают их. Ходит слух, что на «Владимирской» из больнички несколько пациентов сбежали. Предупреждают, что те могут быть невменяемыми и агрессивными. А как тут разберёшь, когда у нас полгорода таких? Соседи те же. Я так сыну и сказала, придут – выгоняй! Взашей выгоняй! Не имеют права!

– Кого? Психов этих? – уточнила её собеседница. Различались они разве что по цвету волос. Говорящие затылки: светло-фиолетовый и рыжий.

– Нет, полицейских. В телешоу говорили, что без разрешения суда им не войти. Но не все об этом знают и потому впускают, – словно невзначай припомнила собеседница.

– А психи?

– Да подь ты лесом, Матрёна. Зачем мы им сдались? А вот ментам – другое дело.

– Эх… Правду говоришь. Страшно жить в наше время… На работе денег лишают, кризис у них, выплаты по инвалидности задерживают, и нам жить не на что. А проблему видят в сбежавших овощах.

– Грубая ты, – в свою очередь припечатала женщина с фиолетовыми волосами.

– Больно ты мягкая.

– Да будь я по-настоящему грубая, может, было б легче. А так и на улицу не выйдешь. Убьют, ей богу, за банку сайры с рынка убьют. И все они безнаказанные. Никак не заработаешь же больше. Дурная молодежь…

Автобус обыденно притормозил на остановке, и его покинула пара друзей, опираясь друг на друга.

– Спасибо, что подбросили, – произнесли они на прощание. – И оставили нас без налички, – совсем тихо добавили себе под нос, когда автобус уже проследовал до следующего пункта.

***

Заселиться пришлось в куда менее презентабельный мотель, чем хотелось бы. Заселяясь «день в день», они были вынуждены согласиться и на последний оставшийся номер, и на плату за срочность, и на издержки, потому что заселяются строго до десяти вечера, а в одиннадцать уже другой тариф. Им достался один из тех двухместных номеров, где большая кровать означала лишь две сдвинутые одноместные кровати, наспех закрепленные штырями. Но в этом случае, это сыграло им на руку. На внешнюю чистоту номера тоже оставалось только надеяться. Поэтому если что-то ещё можно сделать для их удобства, он должен будет сделать это сам.