Наднях я получил твоё письмо. Ты пишеш, что благополучно учишся в новой школе. Я Женя хорошо знаю эту школу. Мне пришлось в ней учиться один год, в 1919 году. С этой школой у меня связано много всевозможных воспоминаний. По поводу этих воспоминай я и хочу тебе посвятить это письмо.

Ты говориш, что обучение у вас – раздельное. А у нас тогда было наоборот, после октябрьской революции, мальчиков и девочек обединили вместе. Два года я учился, где ты учился до этого, а в этой были девочки. А после слияния, младшие классы перешли в женскую школу.

Школа эта действительно хорошая: уютная и теплая. Ты говориш, что у вас плохо с дровами. У нас с дровами было еще хуже, но нас было много и тепло получалось главным образом из-за этой многолюдности. Стекла мы ревностно оберегали, входили через заднее крыльцо. Переднее-парадное было крепко заколочено, тоже в целях сбережения тепла.

Больше всего мне нравится зал. Большой почти квадратный. В нем тогда на специальных столиках стояли кругом-фикусы и другие цветы. Как только начинал звенеть звонок на перемену, мы с шумом выбегали из всех классов и сразу попадали в этот зал. В этой большой школе было не так, там классы выходят в узкий коридор, а в зал часто и не пускали. Спорт Зала внизу совсем не было. В Зале у нас как-то само по себе создавался порядок. Все чинно по два по три прохаживались, а многие тогда уже ходили парочками.

Мало по малу, когда свыклись и ознакомились с девчатами начали играть в почту; писать и передавать маленькие записочки и получать на них ответ.

У меня было тогда два хороших друга-одноклассники, некто Герман Карлов и Максимов Сережа, которого знает мама, мы были всегда вместе. Герман у нас был заправила, не только в классе, но и в школе. Он был рослый энергичный и кажется по его инициативе мы стали ставить детские спектакли.

В те годы, эта массовая работа среди учащихся была распростроненной и мы делали это при поддержке учителей.

Я принял участие в первом же спектакли. Первая пьеса была поставлена как будто «Больной учитель» по рекомендации Германа я выполнял роль-доктора. Я настолько удачно с ней справился, что в последствии получил репутацию хорошего артиста.

В больших, черных очках, маленький, в большом костюме, при первом появлении я вызвал у всех неудержимый хохот. Сколько задора энергии мы вкладывали в этот дело, подчас в ущерб выполнения домашних заданий, мы часами репетировали эти постановки. Прервались они только на время зимних каникул.

Не всегда разумеется было и гладко. Порою ни с того, ни с чего где небудь в углу начиналась свалка. В одной такой схватке, вступившись за девчат мы все три друга оказались в числе дерущихся. Володька Силаев, с которым я целую зиму жил вместе, но никогда не любил его, заехал мне прямо по носу до крови. Разумеется Герман ему крепко отплатил за меня. Это был единственный случай, больше я в такие схватки не ввязывался.

С девчатами я очень дружил всячески старался защищать их от обид. Вся наша тройка пользовалась у них за это большим уважением. После упомянутого инцидента с дракой у меня как-то невольно возник роман с одной девочкой, маленькой, шустрой щебечуньей. Через несколько дней, как у меня зажил нос, самый заядлый гуляка – Сережка Козлов, сын учителя Аркадия Аркадьевича, подал мне в перемену записку с указанием, что со мной хочет познакомится, одна девочка. Она училась не в нашем классе, я её почти не знал и принял это за насмешку не зная что предпринять. Но Герман быстро подхватил это – говоря «Это мы сейчас устроим. Они с Козловым уже имели в этом деле опыт. Поравнявшись с Козловым он вытянул меня и его из круга. Откуда-то появились девчата и одна из них подавая мне руку звонким голосом проговорила – Маня Михайлова. Я еще больше растерялся. Но Герман схватил мою руку и за меня сказал – Ваня Сухов. Так закончилась церемония знакомства. В этот же день под свист и гикание кампании Силаева, мы с ней вместе пошли из школы. Нам было по пути, было это еще с осени, до самых зимних каникул у нас с ней продолжалась хорошая дружба. А когда я приехал с каникул узнал, что она вместе с родителями уехала в другой город.

Это был мой последний год учебы, дальше я учится не мог. Уже во время зимних каникул я очень много работал дома. Папаша все еще был на гражданской войне и обходится дома без меня совсем не могли.

Я нарочно хочу рассказать тебе Женя, как я в эти каникулы ездил на мельницу, что-бы ты понял, как мне тогда доставалось. 13-14 мальчишкой я учился и выполнял тяжелые работы зимой и летом.

Ехать на мельницу пришлось на так называемую Зубаревскую, километров за 40, в Александровский р-н. дедя знает эту мельницу. Там было столько народа, такая очередь, что я пробыл там 4 дня. Ты неможеш представить Женя как трудно такому мальчику-ведь я был как сейчас Юра, провести 4 ночи в тесной (…), где сидели и лежали один на другом. Каких только разговоров не наслушался. Кроме этого надо было перетаскивать тяжелые мешки.

К тому-же на третий день у меня вышел весь хлеб, а сено у лошади разворовали в первый день. Я плакал тогда, не столько потому, что был голоден, а сколько оттого, что мой Буланко стоял на сорокаградусном морозе с обвалившимися боками. Я кажется больше всего тогда любил своего Буланку. После, когда он был у других хозяев, я с каким-то особым трепетом проходил мимо него. Когда ехал обратно домой, я отморозил пальцы на руках и ногах и из-за этого после каникул не являлся в школу больше недели.

Женя письмо я не закончил, закончу в виде продолжения в следующий раз.

А сегодня досвидания, передавай привет всем учителям которые меня знают в том числе Кадасову и Валединскому.

Твой Папа.

3.12.44г.