5
Вечером, когда Алексей Алексеевич корпел над докладом О’Нила, в дверь неожиданно ввалился Юра в сопровождении льдышки из третьего купе.
– Так вот кто твой сосед, – сказала она, с отвращением глядя на Алексея Алексеевича, – этот… хиппи, а ты говорил – физик.
– Какой же он хиппон? – удивился Юра. – Он и есть физик.
– В вагоне этот гражданин громогласно призывал чуму и на демократов, и на коммунистов одновременно, – возразила девушка. – Так сказать “на оба ваши дома”. Я сама слышала. Впрочем, это не важно, – добавила она с умопомрачительно великолепной рассеянностью в голосе, а Алексей Алексеевич бухнул первое, что пришло ему в голову:
– А вот Вы, по всей видимости, журналисточка.
Журналистов он не жаловал.
– Демонстрируете проницательность? – спросила девушка ледяным тоном.
– Где уж нам, дуракам, чай пить…– вздохнул Алексей Алексеевич, покосился на Юру и начал собирать бумаги. – Ну, ладно, не буду вам мешать.
– Это что еще за штучки, – свирепо накинулась девушка на Юру. Юра всплеснул руками и в волнении зачастил:
– Ты что, Алексей, я всего-навсего ей сказал, что ты здорово варишь кофе. И мы пришли. Чтобы попить.
Алексей Алексеевич в растерянности начал снова раскладывать бумаги на столе, спохватился, смешал их в одну беспорядочную кучу и сказал, очень про себя надеясь, что покраснел не слишком заметно:
– Простите, я, кажется, допустил неловкость.
– Не без этого, – язвительно сказала девушка. – Хотя… ведь Вы же, пардон, физик, так что будем снисходительны. И вообще, я не уверена, что мне по-прежнему хочется кофе. Тем более, на ночь.
– Да брось ты, Надюшка, – всполошился уже вполне оправившийся Юра. – Напьемся кофе, поболтаем, что вы бодаетесь друг с другом, как я прямо не знаю кто. Хватит уже… Ее зовут Надя, – сообщил он Алексею Алексеевичу. – А его…
– Я слышала, – сказала девушка. – Ну что ж, будем знакомы. Только не говорите, пожалуйста, что Вам очень приятно.
– Отчего же, – возразил Алексей Алексеевич, – все время мысленно называть Вас “льды… кхм… девушка из третьего купе” как-то не очень удобно. Так что узнать Ваше имя мне все-таки приятно.
– Ну, хватит, – нетерпеливо простонал Юра, извлекая на свет божий все соседские причиндалы для приготовления кофе. И вообще, может, мы в лоджию переберемся? Вечер-то какой чудесный.
Надежда уютно устроилась в кресле-качалке, приняла в руки первую сваренную Алексеем Алексеевичем чашку кофе, отхлебнула глоточек, одобрительно кивнула головой и спросила рассеянно:
– А что Вы, собственно, имеете против журналистов?
– Опыт общения.
– Негативный?
– Мало сказать.
– Ругали, – понимающе кивнула головой Надежда.
– Напротив, – энергично возразил Алексей Алексеевич. – Напротив. Хвалили. Да так, что потом на сотрудников глаза было стыдно поднять. Вот уж воистину “профессиональные дилетанты”, лучше не скажешь… верхогляды чертовы. Ну а Вам физики чем не угодили? Что имеете против них Вы?
– Ничего, – сказала она, пожав плечами. – Если не считать того, что это все сухари и долдоны. Флюсы, если выражаться языком Козьмы Пруткова.
– И многих физиков Вы изволите знать?
– Никогда не стремилась к общению с этим народцем. Вы первый, – сказала Надежда и мило улыбнулась.
– Совершенно восхитительный образчик инвариантной логики, – сообщил Алексей Алексеевич настольной лампе. – Теперь я понимаю, почему угадал профессию нашей очаровательной гостьи. С такой легкостью.
Надежда картинно вздернула левую бровь.
– Мы, журналисты, еще с университетских времен усваиваем, что логика бывает одна, от Аристотеля, а все остальное – от лукавого.
– Ох уж это мне университетское образование, – нарочито вздохнул Алексей Алексеевич и тут же поспешно добавил: – То есть, я имею в виду, гуманитарное, естественно. Математики у вас великолепные, да и физики, в общем-то, ничего. Но куда же Вы подевали логику диалектическую? Да и в том поле, где люди точных наук обходятся логикой формальной, у вашего брата-журналиста я насчитываю, по крайней мере, еще две.
– Да что Вы говорите? Ну же, давайте их сюда.
– Извольте. Рассмотрение проведем хотя бы на примере силлогизма.
– Чего – чего? – удивился Юра.
– Ну, это логическое построение, на базе которого делаются выводы, – небрежно пояснила Надежда. – Валяйте дальше, Алексей, я Вас внимательно слушаю.
Алексей Алексеевич покосился на Юру и продолжал, по привычке впадая в менторский тон:
– Силлогизм, как известно, включает в себя две посылки, большую или общую, и малую или частную, а каждая посылка – в свою очередь – два понятия, одно из которых является для них обеих одинаковым, общим. Для построения правильного вывода достаточно изъять из посылок одинаковое понятие и объединить в одном выражении то, что от них осталось. Например. “Представители древнейших профессий торгуют собой”. Это первая посылка, общая. Вторая, частная: “Журналисты – представители второй древнейшей профессии”. Изымаем общее понятие – в нашем случае, как легко видеть, это “древнейшая профессия” – объединяем то, что осталось, и получаем: “Журналисты торгуют собой”. Этот вывод абсолютно безупречен. Спорить против него бессмысленно.
– А я и не спорю, – ввернула Надежда. – Я ожидала чего-то похожего.
– Прекрасно. Так вот это – то, что называется формальной, или в просторечии мужской логикой. Кроме нее существует еще логика ассоциативная, в просторечии именуемая женской. Пример. Первая посылка остается без изменений. Вторая – “Проститутки – представительницы первой древнейшей профессии”. Какой, по-вашему, в этом случае следует вывод?
– Ну, Алексей, ты даешь! – сказал Юра. – Тоже мне, вывод… Проститутки торгуют собой, что ли?
– Нет, – возразил Алексей Алексеевич, – так следовало бы по мужской логике. Женщина, следуя цепочке бессознательных ассоциаций, делает другой вывод. Женщина говорит: “Хорошо бы стать манекенщицей”.
Юра прыснул от неожиданности, но тут же спохватился и покосился на Надежду.
– Зря смеешься, – сказал Алексей Алексеевич. – Этот вывод, в принципе, тоже абсолютно безупречен. Другое дело, что он несколько, скажем так, неожиданный. Но мужчина, если напряжется, может выстроить цепочку силлогизмов, в конце которой придет к тому же результату.
– Ты, конечно, в чем-то прав, – сказал Юра, по-прежнему косясь на Надежду. – Но в журналистике работает куча мужиков.
– Я говорю “женщина” в… э-э… расширительном смысле слова.
– Это понятно, – сказала Надежда. – Вы продолжайте, продолжайте.
– Разумеется, на один правильный вывод женская логика дает десять неверных, но это бы еще полбеды. Скверно, что пользуются женской логикой лишь исключительно порядочные журналисты. В основном же в журналистике в ходу логика инвариантная.
– А это что еще за зверь? – содрогнулся Юра.
– Не мешай, – набросилась на него Надежда. – Валяйте, Алексей, врите дальше, получается у Вас занятно. Я говорю: “врите” в… э-э… расширительном смысле слова.
– Ах, ну да. Я тоже понимаю. Так я могу продолжать?
– Сделайте одолжение.
– Итак, инвариантная логика. Общая посылка в этом случае не имеет значения, она может быть какой угодно. Частная посылка тоже не имеет ни малейшего значения. Все равно вывод к ним обеим никакого отношения иметь не будет. Вывод будет всегда один и тот же, а именно – какой был нашим журналистам заказан и оплачен. Собственно, отсюда и происходит название этого типа логики, в переводе означающее "вариантов не имеет".
– Дорогой Алексей Алексеевич, – послышался откуда-то голос Нахапарова. – При чем здесь журналисты? Что ж Вы из пушки по воробьям? Мелочь это, журналисты. Эта самая Ваша инвариантная логика, она же характерна для всей нашей общественной и политической жизни. Послушайте, у вас там прорезался интересный разговор. Может быть, позволите присоединиться? У меня тут как раз имеется парочка бутылок сухого. Мукузани.
– О, – оживился Юра, – Мукузани – это прекрасно. Волоките их сюда. Обе. Наш номер…
– Я знаю. Сейчас буду.
– Минуточку, друзья… Мы тут с Оленькой обменялись мнениями, – раздался из-за стенки лоджии голос Бориса, – и пришли к заключению, что Вы, Алеша, слегка передергиваете. Как и тогда, с Каббалой.
– Алеша, не верьте ему, – закричала Ольга со всей присущей ей экспансивностью. – Я всегда на Вашей стороне. О-о, как у вас пахнет кофе. А у нас с Борисом есть чудесный шоколадный набор…
– Тащите и вы, – завопил вконец разошедшийся Юра, – только чашки, чашки не забудьте. Или стаканы.
– Ничего я не передергиваю, – обиженно сказал Алексей Алексеевич.
– Передергиваете, передергиваете, бросьте, – заявила Надежда. – Причем, как всякий поднаторевший в дискуссиях человек, не в выводах, где Вас можно было бы поймать, а в посылках.
– Ай, Надюша, ай, молодец, – Борис вихрем пронесся по лоджии и чмокнул Надежде руку с таким пылом, что суть не опрокинул ее вместе с кофе и креслом-качалкой на пол, – ай, умница, вот спасибо. Я же знаю, что прав, я имею в виду – с Каббалой, Вы, мне кажется, в курсе нашей дискуссии… но он мне всю голову заморочил. Теперь я хоть понимаю, где искать, и все его посылки переворошу… – А Ольга, усаживаясь на койку Алексея Алексеевича, весело рассмеялась и сказала:
– Борису все неймется. Он снова рвется в драку. Задайте ему перцу еще раз, Алеша. Всыпьте, всыпьте, как следует. А я с удовольствием послушаю. Мы все с удовольствием послушаем.
– Эй, Вы, там, наверху, – со всеми модуляциями Аллы Борисовны пропел откуда-то снизу женский голос.
– Мы тут так расшумелись, мы мешаем людям отдыхать, – огорченно сказал Алексей Алексеевич.
– Вовсе нет, – поспешно возразил голос. – Я в смысле – "сейчас сама я к вам приду". Можно? Вот только насчет вклада… Захватить с собой могу только стакан и гитару.
– Это Вы, Ирочка? – заорал непонятно когда уже успевший материализоваться в лоджии Нахапаров. – Давайте, давайте к нам сюда. Я думаю, общество возражать не будет?.. Это очень милая женщина, и слышали бы вы, как она поет.
– Меня смущает только одно, – сказала Надежда, обращаясь к Алексею Алексеевичу, – мы, кажется, прервали Ваш мыслительный процесс. Вы же тут, миль пардон, работали. Из кинофильмов я знаю, что физики работают всегда, даже в ресторанах, а самые основные свои выдающиеся теории и идеи пишут на салфетках. На бумажных салфетках.
– А-а, кинофильмы все врут, – махнул рукой Нахапаров. – Заверяю Вас, как профессионал. В этом мы с вами, журналистами, схожи.
– Итак, у нас тут спонтанно образовался дискуссионно – развлекательный клуб, – с удовлетворением констатировала Ольга. – Только чтобы без занудства, без отчеств и без профессионализмов.
– Без профессионализмов – это сложно, – запротестовал Борис. – Мы привыкли.
– Перебьешься, – живо возразила Ольга. – Мне, к примеру, ваше “петухи задом не ходят”, уже вот так, – она энергично провела себя ладонью по горлу и пояснила окружающим: – у коллег моего муженька сей идиотизм есть излюбленное выражение. А что поет Ирочка? Романсы? Это замечательно. Я лично соскучилась по хорошему камерному исполнению.
– Дискуссионно – развлекательный клуб, да без профессионализмов, – это прекрасно, – поддержал ее Нахапаров. – Еще классики говорили насчет спасения утопающих. С нашей культоргшей можно общаться разве что в розарии. “Глория дей… Крейслер-империал… Чикаго писс… Дам де кер…”, а вот который из этих сортов роз пылкий, который жгучий или, там, нежный – это уж к ней, я соответствовать не могу. Но не слышавшим настоятельно рекомендую… А вот и Ирочка.
Ира оказалась той самой миловидной женщиной с гитарой, что была соседкой Алексея Алексеевича по автобусу.
– Алексей Алексеевич, я вот тут еще кипятильник захватила на всякий случай, у меня мощный. Вы ведь кофе кипятильником варите?
– Это что еще за Алексей Алексеевич? – всполошилась Ольга. – Его зовут Алеша. В крайнем случае, Алексей. Мы с Вас будем драть штраф, Ирочка. Романсами. Вам присутствующих представить?.. Не надо?.. Вот и чудненько.
Все хлопотливо рассаживались по койкам, дружно уступая друг другу кресло – качалку, пока его, в конце концов, не оккупировала Ольга на правах “самой старшей из сисюйствуюссих здесь дам-с”. Откуда-то появился пузатый фарфоровый чайник узбекских размеров и узбекской же раскраски. Кофемолка, переходя из одних усердных рук в другие, извергала из своих недр одну порцию старательно перемолотого кофе за другой. Работа, похоже, откладывается на завтра, вздохнул Алексей Алексеевич. Но тут же, поймав себя на том, что во вздохе этом была изрядная доля лицемерия, рассмеялся и принялся варить кофе.
6
На следующее утро купаться с Алексеем Алексеевичем увязалось чуть ли не все ночное общество. Любивший поспать Юра пошел потому, что так захотела Надежда, Нахапаров – потому, что с этого дня решил провозгласить себя адептом исключительно здорового образа жизни, Ольга с Борисом пошли просто так, за компанию, и только Ира заявила, что расстреляет из гитары каждого, кто попробует ее поднять до восьми часов утра.
Купаться решили в бухточках рядом со спасательной станцией, поскольку обществу почему-то подумалось, что оккупировавшая их торговля обязана в столь ранний час пребывать в объятиях Морфея.
Однако, как выяснилось, идея здорового образа жизни глубоко внедрилась в широкие торговые массы. Первая же особь рода человеческого, на которую они натолкнулись, спустившись вниз, оказалась той самой дамой с распятием, что так энергично протестовала против наличия у Алексея Алексеевича менталитета.
Монументально возвышаясь над несколькими своими товарками, обладавшими значительно более скромными габаритами, она величественно растирала полотенцем свои многочисленные подбородки.
Увидев выходящую на пляж компанию, она немедленно обратилась к товаркам, как бы продолжая ранее начатый разговор, и изрекла, возвысив голос до пределов возможного:
– И вообще, настоящие, э-э, гастрономы пьют кофе не только без конфет, но вовсе без ничего. Он, – местоимение “он” она выговорила с особенным удовольствием и даже с неким шиком, – он так гораздо вкуснее. Гораздо!
Высказавшись, она развернулась с грацией ИЛ-86, выползающего на взлетную полосу, и сверху вниз вонзила в Бориса презрительный взгляд.
– Так то гастрономы, – вздохнул Борис с завистливым сожалением, – а тут, как на грех, собрались одни универсамы.
Дама негодующе фыркнула ему вслед.
–Ты не язви, не язви, – сказала Ольга с коротким смешком. – Ты лучше посмотри вон на ту, пухленькую. Как раз в твоем вкусе. Ну, и что же ты? Вперед, в атаку. Неужто тебя смущает присутствие жены?
– Ваши инсинуации, мадам, – с достоинством изрек Борис, – мы отвергаем с негодованием и где-то, может быть, даже с презрением. Женщины с крестом на шее для меня не существуют.
– Это еще почему? – удивился Алексей Алексеевич.
– Они меня пугают, – ответствовал Борис. – Я теряюсь в их обществе. Я просто не знаю, как с ними разговаривать. Представьте себе, я ей: “Моя ласточка, моя душечка, взгляд суровый свой прогони”, а она осенит меня размашисто крестным знамением и заявит: “Изыди, искуситель, сатана прелюбодейная, адюльтерная!”.
– А как же, к примеру, Ира? – настаивал Алексей Алексеевич. – У Иры, вон, тоже крестик?..
Нахапаров смотрел на Бориса во все глаза.
– Это надо же такое… заферлупонить… " Отвергаем с негодованием и презрением…" Давненько я этой формулировочки не слыхивал. Сразу же заорать захотелось как в те далекие времена: "Спасибо великому Сталину за наше счастливое детство!" Хотя… возможно, еще и не то услышим. Все может быть. Как поется в старой песенке: "В воздухе пахнет грозой".
– А то, что происходит в стране сейчас, Вам нравится? – с вызовом спросила Надежда.
– Смотря что Вы имеете в виду, – серьезно ответил Нахапаров. – Если демонтаж…
– Я имею в виду развал великой державы, к которому ее ведет нынешнее руководство, – запальчиво заявила Надежда. – Государства преходящи, страна вечна. Наши предки создали ее такой – от Балтики до Тихого океана и от Новой Земли до Кушки. Кто мы такие, чтобы разрушать дело их рук?
– Империи не вечны, Надя, – умиротворяюще вздохнул Нахапаров.
Надежда картинно вздернула бровь.
– Ну уж Вам-то такое говорить никак не пристало. Вы же умный человек. Это Союз-то империя? Тогда о каком таком суверенитете рассуждает Верховный Совет России – метрополии этой самой империи? Кстати сказать, где Вы видели империи, в которых колонии живут за счет метрополии? В которых метрополия развивает промышленность в колониях и обучает национальные кадры, надрываясь, кстати сказать, развивает… вместо того, чтобы использовать эти самые колонии в качестве сырьевых придатков? Нашли империю.
– Вы член партии, Наденька? – спросила Ольга.
– Да, – с вызовом ответила Надежда.
– И не собираетесь выходить?
– Я не проститутка, какого бы мнения на этот счет не придерживались некоторые из присутствующих.
– Что же Вы так волнуетесь, Наденька, поберегите нервы, – с умиротворяющей улыбкой сказал Борис. – Тем более, если, как Вы говорите, страна вечна.
– Это задевает меня очень сильно, – сказала Надежда, – извините, но шуток на это тему я принять не могу. И напрасно вы, демократы, выводите себя генетически от белого движения. Белое движение объединяла отнюдь не идея Учредительного собрания и, уж конечно, не монархическая идея, а идея единой и неделимой России. Меттер в воспоминаниях описывал, как чекисты после войны допрашивали в Чехии старых белогвардейцев, и те прямо говорили – если бы знали, что все заявления о самоопределении вплоть до отделения есть пустая риторика, никогда бы не стали воевать против…
– Значит, по-вашему, в Прибалтику надо вводить танки? – насупясь, перебил ее Нахапаров.
– А Вы знаете результаты референдума, в том числе и по Прибалтике?
– И все-таки? Вы не ответили на мой вопрос.
– Физическая сила, увы, пока еще остается самым убедительным аргументом для демагогов, которые пробрались к власти и не желают слушать собственный народ. Это не мною придумано. Национальные корни для них всего лишь мелкая монета разменная в своекорыстных интересах.
– Это точно, – хмыкнул Юра. – Горячим прибалтийским парням в ООНах сидеть захотелось. Лично.
– Вот видите, – сказал Нахапаров, – даже эта милая девушка… Ах, как соблазнительно решать споры кулаками. Только в этом деле есть одна закавыка: все страдания при такого рода “разборках” почему-то достаются именно на долю народа. Того самого народа, во имя которого… М-да.… То ли еще будет, ой-ей-ей. Кстати, я вспомнил, где я Вас видел, Надя. Ведь Вы с телевидения? С первого канала? Мы как-то раз встречались у…
– Я помню, – резко перебила его Надежда.
– Ну и вообще, – снова вмешался Юра, – прямо уж так-таки сразу и танки? Один мой дружок пописывает стишки. И у него есть строки:
Чтоб с кулаками брат не лез на брата,
Им пальцем пригрозить достаточно вполне,
Его расположив на спуске автомата…
Компания будто взорвалась единодушным воплем. Сгрудившись у самой кромки воды и совершенно позабыв о своей изначальной цели, все гомонили разом, размахивая руками и перебивая друг друга. Нахапаров, с видимым трудом проглатывая рвущиеся с языка непечатные эпитеты, орал о том, что эти два… деятеля… из-за своих амбиций не могут договориться друг с другом, а все хрупкое здание перестройки, между тем, готово рухнуть, о чем и предупреждал Шеварднадзе публично. Надежда втолковывала Ольге свое весьма нелестное мнение по поводу “так называемых национальных элит”: “Когда турки гуляли по Закавказью справа налево, а персы – слева направо, жгли города, убивали мужчин и насиловали женщин, вот тогда русские были братья и спасители и единоверцы, потому что это русские парни умирали вместо грузин с армянами на кавказских перевалах. А вот теперь мы стали для них оккупанты”. Алексей Алексеевич, возражая Нахапарову, кричал, размахивая пальцем у самого носа режиссера: “Э-э нет, речь идет отнюдь не об амбициях. Речь идет о разных схемах перестройки, разных, так сказать, ее формулах”. Борис энергично возражал Надежде. “Вы, как и Горбачев, кстати сказать, попали в плен собственной партийной демагогии, – кричал он. – Что это за штука такая, что это за пресловутая общность – единый советский народ? Этот самый советский народ распадается на сотни национальностей. И у всех взаимные претензии, обиды, иногда даже ненависть, причем вековая. Я в пятидесятых годах в Абхазии анекдотец слышал о дружбе народов по-кавказски. Это когда собираются вместе все окрестные народы и народности и дружно идут бить грузин, вот так-то".
Алексей Алексеевич опомнился первый, стал хватать друзей за руки, пытаясь привлечь к себе внимание и ввести спор хотя бы в более или менее регулярное русло, но тщетно. Надежда кричала Борису, что в создании этой великой страны принимали участие отнюдь не только русские. Что среди ее героев есть и украинец Хмельницкий, и грузин Багратион, и армянин Баграмян, но Борис, уже перескочивший с национального вопроса на экономические рельсы, втолковывал Нахапарову, что Ельцин – прагматик, все его контакты находятся среди управленцев, среди чиновников, а это, извините, сила. Их в стране чуть ли не пятнадцать миллионов. И это самый активный, самый образованный, самый динамичный слой населения… класс, можно сказать.
– Интересная мысль, – задумчиво сказал будто бы на скаку остановившийся Нахапаров. – Пугающая. А кто Вы по профессии, Борис?
– Да как Вам сказать… в общем, банковский служащий.
– Понятно…
Общий гвалт постепенно стихал, собеседники начали поглядывать друг на друга с некоторым смущением.
– Господи-боже-ты-мой, – Надежда беспомощно пожала плечами, – никак не могу поверить, что все вокруг такие слепые. Неужто вы не видите, что является движущей силой этой самой перестройки? Подпольный капитал, накопленный вот этим жульем! – она ткнула пальцем за спину. – Он рвется наружу, к легальности, к власти. И если все будет дальше идти как сегодня, то завтра они, – она снова ткнула пальцем за спину, – окажутся владыками жизни. И всем завоеваниям социализма придет конец.
– Боюсь, что Вы все упрощаете, Надя, – вздохнул Алексей Алексеевич, – Я бы мог у Вас спросить, а кто создал в стране такие условия, в которых стало возможным появление и процветание жулья? Но бог с ним, с жульем. Властелинами будущей жизни, хотим мы того или нет, будут вот они, – он кивнул головой на Бориса.
– И прежде всего те, что сидят на валюте… ну и, естественно, чиновники при нефтяной трубе, – добавил Нахапаров.
– Вы нам льстите, – рассмеялся Борис.
– Отнюдь.
– А знаете, – вмешался Юра, – во многом я ни с Игорем, ни с Алексеем не согласен, но вот тут-то они правы. На все сто процентов. Недаром в народе говорят, на чем сидим, то и имеем. И вообще, в нынешней ситуации быть господином по положению – великое дело. Хотите стихи по этому поводу? Моего приятеля стихи.
Господин по положению
В интересном положении –
Ожидается рождение
Господина положения.
– Неплохо, – хмыкнул Алексей Алексеевич, – Очень даже неплохо. Ну а что касается социализма, то нет у нас никакого социализма, ни развитого, ни неразвитого, а есть у нас самое обыкновенное, прямо по Марксу, политарное государство с азиатским способом производства.
– Ругань – это не аргумент, – набычилась Надежда.
– А я и не ругаюсь, – пожал плечами Алексей Алексеевич. – По Марксу, это еще одна экономическая формация, к изучению и даже упоминанию воспрещенная личным ударом кулака Иосифа Виссарионовича.
– Никогда ни о чем таком и не слыхивала, – вызывающе сказала Надежда.
– Ну и как тут вновь не посетовать на это самое пресловутое университетское образование? Дело в том, милая Наденька, что Вы изучали общественные науки, так сказать, цитатным методом: том такой-то, страница такая-то, абзацы третий, четвертый и шестой, начиная с таких-то слов.
– Можно подумать, что физики это делают иначе.
– Я бы мог возразить, что общественные науки не являются нашей профессией. Но дело, конечно же, в другом. Просто люди науки, если уж они решают в чем-то разобраться, делают это системно: основополагающие работы, источники, критика справа и слева…
– Короче говоря, все, до чего сумеешь дотянуться? – Нахапаров почесал себя пальцем по темечку. – Признаться, я тоже ни о чем подобном не слышал. Что это за политарное государство, если в двух словах?
– Возникло оно в одно время с рабовладельческим и до сих пор существует. Очень устойчивая, и потому склонная к застою система, развалить которую иначе, чем изнутри, причем с самого верха, невозможно. Представьте себе некую производственную единицу с ее управленческим аппаратом в виде пирамиды – внизу рабочие, сверху управленцы. Тогда самая мелкая административная единица может быть тоже представлена в виде пирамиды, нижний слой которой будет состоять из исходных производственных пирамид, а верхний будет координировать и управлять. Более крупная административная единица будет пирамидой, построенной из мелких административных единиц, и так далее, до самого верха. Рабы представляют собой не частную, как при рабовладельческом строе, а общегосударственную собственность, и используются преимущественно для крупных общественных работ, вроде рытья каналов, прокладки дорог, строительства крепостей, и так далее. И вот что интересно: в случае нехватки рабочей силы, для тех же целей производственные пирамидки выделяют людей, орудия труда и транспортные средства по разнарядке сверху… хоть бы и для уборки улиц или сельскохозяйственных работ… Все управление вертикальное. Горизонтальные связи минимальны и полностью контролируются сверху. Сверху вниз идут приказы, снизу вверх – общественный продукт, распределяется который следующим образом. В самом низу остается ровно столько, чтобы хватило на возобновление производства и прокорм работников. Остальное гонится вверх, и чем выше уровень соответствующей пирамиды, тем большая часть на этом уровне застревает.
– Ну и чем же это отличается от обычного феодализма? – агрессивно спросила Надежда.
– При феодализме каждый феод платит конкретный налог, подать, дань, называйте это как хотите. А уж все, что свыше налога, принадлежит феодалу. Если феодал умен, энергичен, удачлив, он легко может разбогатеть и усилиться. История знает случаи, когда феодалы становились сильнее своего государя. А в политарном государстве такое принципиально невозможно, поскольку уровень оплаты зависит не от личности, а от, извините, задницы, точнее от стула, который занимает эта самая задница. И в силу этого обстоятельства, все нижние абсолютно бесправны перед верхними, они вынуждены любыми способами цепляться за свой стул. Таким был Китай, Персия времен Александра Македонского, государство инков и еще целая куча государств в Азии, Африке и Америке. Иосиф Виссарионович построил такое общество, какое сумел.
– Да-да, – задумчиво сказал Нахапаров. – Уровень секретарей парткомов, горкомов, райкомов, обкомов, понимаю… Даже рабство имеет свою аналогию в Гулаге. Армия и карательный аппарат подчиняются, естественно, самому верху?
– Разумеется.
– Что ж, в этом самом ударе кулаком я ничего удивительного не вижу. Алеша, голубчик, Вы меня ссылочками на соответствующую литературу не снабдите?
– В Москве созвонимся, так я Вам просто свой студенческий реферат передам, он у меня случайно сохранился. А захотите влезть поглубже – список литературы там солидный.
– Вы писали подобные рефераты?!
– Доводилось.
– А я, вы знаете, даже в некоторой растерянности, – сказала Ольга. – Алеша, вы этот свой реферат… Вы его размножить не сможете? На ксероксе? Я бы тоже почитала.
– И для меня? – ввернул Юра.
– Никаких проблем.
Надежда открыла было рот, но, взглянув на Юру, промолчала.
– М-да, – продолжал Нахапаров задумчиво, – революция… что за люди, сплошь белокурые бестии, а если и не белокурые, то все равно бестии. Сверхчеловеки. Ницшеанство какое-то дикое, что белые, что красные. Всем надо было куда-то загнать “эту сволочь” – то бишь собственный народ: одним назад в подвалы, другим вперед, в счастье. Но непременно силой. А общественная формация должна вызревать в недрах старой естественным путем. Социализм, очевидно, через кооперацию.
– Ленин так и говорил, так что Ваши слова не есть открытие Америки, – хмуро возразила Надежда.
– А сейчас то же самое говорит Горбачев, – хмыкнул Алексей Алексеевич, – но, похоже, вся огромная надстройка пирамиды не спешит менять нынешнее устойчивое положение на завтрашнюю ненадежную конкуренцию. Еще спихнет кто-нибудь зубастый с уютного стула.
– М-да, – сказал Нахапаров. – И этот человек еще удивляется, что был невыездным.
– Действительно, – поддержала его Ольга. – На это, милый Алеша, имелось, по крайней мере, две весьма веские причины. Первая – “Интеллиге-е-ент, сволочь…”. Вторая – “С-с-с-сволочь, интеллигент!”.
– Да нет, тут причины, пожалуй, поглубже. Поосновательнее, – возразил Нахапаров. – Взглядов своих крамольных при себе держать, небось, не желал. Был, небось, шибко независимый, ведь Вы независимый, Алеша?.. Начальству хамил. Сознайтесь, хамили? Дураков в глаза дураками называли, было дело? На дух не выносили начальственного тыканья, а, Алеша, сознайтесь? А по сему – начальству, небось, тыкал, с подчиненными был на вы…
– Я и говорю – интеллигент, – обиженно сказала Ольга.
– Что это за понятие такое – интеллигент, – заявил вдруг Юра, пожав плечами. – На Западе – понятно, интеллектуал, человек умственного труда. А мы и тут выдумали нечто свое, особенное. Все выпендриваемся. В "Аргументах и фактах" было интервью с одним академиком. Я читал. Он там прямо говорит, что во всех бедах России виновата именно интеллигенция. А само словечко это пустил в обиход мелкий писатель Боборыкин, и что изначально так называли себя недоучки-поповичи, которых поперли из семинарии. И ссылается на Гумилева, который Лев. Да и литераторы многие высказываются…
– Дело в том, милый Юра, – хмуро сказал Нахапаров, – что как только затевается в нашем родном Отечестве какая-нибудь общественно-экономическая мерзость, тут же начинается гонение на интеллигенцию, чтобы рта не раскрывала и гнусничать власть имущим не мешала. Так было при царе, так было при Иосифе Виссарионовиче, вот и теперь точно так же.
– А что касается происхождения этого слова, – добавил Алексей Алексеевич, – то чтобы в этом разобраться, не надо слушать никакого академика, Лев Гумилев над ним, судя по всему, просто издевался. И боборыкинское авторство, строго говоря, сомнительно, а уж все остальное просто грязная клевета и социальный заказ жулья. Надо бы тебе, дорогой друг, Анну Каренину перечитать. Со школьных лет, вероятно, в руках не держал?.. Оно и видно. Вот тогда ты и узнаешь, кто в те далекие годы относил себя к интеллигентам. Недоучек надо искать не среди предков, а среди наших советских академиков и литераторов.