Czytaj książkę: «Пограничные полномочия», strona 3
– Фантастики пересмотрел?
27 ноября 2098 года, Земля
– Фантастики пересмотрел или температура поднялась? – Перекинувшись через выпученный диваном горб, Ритка по-хозяйски прикасается прохладными пальцами к моему лбу.
Этот жест тут же щедро обмакивает меня в источник ландышевого концентрата.
Ну и чем она так возмущена… всего лишь предположил, что её новый воздыхатель может оказаться человеком с фальшивой личностью. Такое ведь в любом случае не исключено…
На самом деле просто не могу привыкнуть к мысли, что нам придётся провести вечер с каким-то посторонним мужиком. В конце концов, я склонен к социальной изоляции!
Джек крутится на месте и разглядывает нас поочерёдно, наклоняя морду туда-сюда и лучась от удовольствия. А ведь это я притащил сюда трёхмесячного щенка, когда стало точно известно: лечу на Ёжик. Протягивал на вытянутых руках его забавное пухлое тельце, прячась от обязанности что-то произносить вслух. А пёс меня, выходит, не только запомнил, но и привязался. Идея: сейчас отговорюсь необходимостью остаться с ним! Ведь одиночество для собаки – огромный стресс…
Представляю себе выражение лица Риткиного щёголя, когда на пороге квартиры дамы сердца его поприветствует бравый офицер космических войск! Между прочим, находящийся в отличной физической форме – заключаю, изогнувшись и поймав своё отражение в зеркальном фрагменте ближайшей стены.
И тут же получив больнючий шлепок по руке, которой ерошу волосы, создавая брутальную причёску.
– Ваня, даже не вздумай, ты слышишь меня?! Не вздумай распушать там свои перья опять и тем более наезжать на Толика! Вы с Алексом вообще когда-нибудь поймёте, что для меня важно?!
Она переоделась в одно из тех ослепительных платьев убивающего наповал оттенка красного цвета, от которых я всеми силами отговаривал её в былые времена, и явно пытается считать с моего лица степень его эффектности, приняв максимально царственную позу.
– То-олика! – передразниваю её нотки, ухватив Джека за кончики ушей и разводя их в стороны. Пёс реагирует коротким взвизгивающим звуком, похожим на хихиканье. – Что опять за пошляцкое имя? Ты их по этому принципу выбираешь, что ли?
– Я сейчас улечу без тебя! И на карнавал в больнице пойду с Алексом! И заблокирую тебе доступ в квартиру!
– Конечно же, меня это остановит! – Резко отрываюсь от дивана, ловлю её врасплох и взваливаю себе на плечо. – Блондинка в красном, до чего мы докатились… А То-о-олик, что ли, не собирается тебя сопровождать на парад ряженых инфекционистов, на который, кстати, плевать я хотел?
– Я запрещу тебе видеться с Джеком! – Каблук угрожающе метит мне куда-то под ребро, но застывает в воздухе, не коснувшись даже в шутку. – Стой, куда ты меня тащишь! Я не взяла клатч!
– Рита, я спросил.
– Говорит, не любит выглядеть как пугало…
Опять двадцать пять… Придётся изучить ещё и Толика, деваться некуда.
***
Новый кандидат на вылет оказывается нескладным детиной, выглядящим лет на семь моложе своего возраста. Он в буквальном смысле постоянно задирает нос, а я то и дело уговариваю себя оставить этот жест без ехидных комментариев. В конце концов, ехидные комментарии – прерогатива Тихорецкого. Только если уж он пустит их в ход по отношению к кому-то, кроме меня, – значит, дело и вправду дрянь.
В очередном спроектированном Алексом ресторане под небесами нас встречают здоровенные полуглянцевые врата будто из двух застывших капель горячего шоколада, а сразу за ними – огромный трапециевидный зал.
Несколько секунд полетав пальцами по ладони, Тихорецкий гордо кивает на подобие алькова прямо в окне – вынесенное наружу относительно остальной части зала помещение с абсолютно прозрачным полом – что-то из конца XX века, но любимый приёмчик главного инженера. Приступ сентиментальной радости перехватывает меня поперёк груди: Сашка всё-таки сделал это – стал тем, кем должен был, и хрен он теперь не перестроит на свой собственный лад как минимум этот город.
Под ногами – утыканный небоскрёбами и биолюминесцентными деревьями Васильевский остров. Но рассмотреть его толком не удаётся: приходится потесниться, чтобы пропустить приплывший к нам столик на четверых.
Алекс за пару секунд делает заказ для себя, а потом лезет в моё меню, быстро отмечает блюда и, не спрашивая, подтверждает якобы мой выбор.
Толик радостно погружается в изучение вариантов еды, переговариваясь с Риткой с каким-то прогорклым мурлыканьем. Предвзятость из моих реакций сейчас вытравить проблематично – ну и пусть, в крайнем случае главный инженер всегда успеет вовремя остановить… лишь бы по затылку не жахнул. Как-то раз это было по-настоящему внезапно…
– Ну, ты доволен архитектурным ансамблем века? – в ответ на свои мысли прикрываю шею рукой и пялюсь на облака через потолок, который буквально по щелчку пальцев Алекса уподобляется полу – становится просвечивающим насквозь.
– В основном. Нейросеть окрестила его «Призраком Вермера Делфтского, способным послужить и столом». И главное – никакого сходства…
– И что… – Глотаю подступившие из-за подавленного смеха слёзы. – …ты ответил нейросети эпиграммой?
– Ответил ей убийственным безмолвием! – Превращает стену напротив в экран, проецирует на него модель комплекса и, нахмурившись, вертит туда-сюда.
– На самом деле круто вышло. А сеть тебя просто высоко ценит. За харизму.
Вот говорят «улыбается одними глазами». Тихорецкий умеет ещё больше – намекать на улыбку одними глазами. Демонстрируя этот навык, он – совсем незаметно для остальных, как фокусник, – двумя пальцами поддевает мою прилипшую к затылку ладонь и стряхивает её оттуда. Содержащие максимум информации монологи без слов – за почти тридцать лет я так в совершенстве и не овладел этим его языком. Но сейчас всё расшифровывается просто: Сашка тоже почуял, что наш новый приятель в самом деле совсем не так… приятен, чтобы стоило хоть каких-то усилий его… приять.
– Ой, Толик, это такая история, – веселится Ритка, – медиа постоянно докучают Алексу! Любой хоть сколько-то значимый его проект, да даже любая его публичная фраза, или даже просто слухи! Всё началось с той его фотки, на которой он указывает рукой на новую башню. Может, помнишь? Фотошоперы полгода не могли успокоиться!
– Надо было игнорировать, – комментирует Толик, совершая невозможное – задрав свой картофельный нос ещё выше. – Я никогда не контактирую со СМИ. Только болваны верят, что из этого можно извлечь выгоду.
И почему я сразу не доверился инстинкту…
Стол предупреждающе мигает и сервируется на вид однообразным обедом.
– Выгода может не быть основной целью, – закидываю проверочную фразу.
– Хе, эту идею обычно и внушают недоумкам, – выдаёт Толик.
Ну ясно…
Лапша, которую я взялся было наматывать на вилку, решительно не собирается заканчиваться. Пока прикидываю, не может ли оказаться так, что вся порция у меня на тарелке состоит из единого пучка макаронин, Тихорецкий без комментариев подсовывает мне сервировочный нож.
Понятия не имею, что ем – вроде микс из итальянской и ещё какой-то кухни. Обалденно вкусно – и это тоже заслуга Сашки: он полностью берёт на себя техническую проработку меню, просто из любви к процессу. Но названия блюд мне с первого раза всё равно не выучить…
– Ты, кстати, – выспрашивает Толик, шатая башкой, будто какой-то игрушечный божок, с каждым колебанием всё больше вытягивая шею, – расу на службе своей видел? Говорят, в Содружестве решили не впускать их. Хотелось бы оценить перспективы…
– Не видел.
А дальше участвую в общей беседе только машинальными фразами – просто наблюдаю за героем дня. Во-первых, он называет её Марджи! И она позволяет, пробудив во мне знакомое смешанное с жалостью раздражение. Алекс тоже заметил: он приподнимает один уголок рта – не означает ничего хорошего.
Во-вторых, Толик машинально оттесняет Риту из сферы своего физического влияния: отпихивает локтем, перебивает, загораживает ей виды.
Глядя на это, Алекс отодвигает почти пустую тарелку и неестественно медленно складывает руки на груди, прищурившись и откинувшись на спинку чего-то сетчатого наподобие плетёного кресла. Надо будет у него спросить, как называется эта штука и не внёс ли свою лепту в её создание маэстро Гусев, способный, наверное, победить в чемпионате мира по неудачным идеям.
В-третьих, этот кретин позволяет себе как бы пошутить, когда Рита пытается втиснуть в разговор одну из своих нескончаемых воодушевлённых тирад:
– Зато ты красивая, Марджи.
Алекс неторопливо поворачивается ко мне, я слегка киваю давно отработанным жестом – и он столь же неспешно засучивает рукава абсолютно белой рубашки.
Анатолий напрочь игнорирует недвусмысленный видеоряд. И тогда Тихорецкий прерывает своё молчание единственным вопросом:
– И какие у тебя основания претендовать на место в жизни Риты?
Толик, конечно, решает, что спрашивают в шутку, но отвечает с энтузиазмом:
– Первым делом отвезу её в турне… – не сбавляя оборотов напыщенности, начинает он.
И тут неожиданно именно я стискиваю локоть Тихорецкого, чтобы не дать ему устроить драку прямо за столом. Ритка просекает нашу пантомиму и страшно округляет глаза.
– Я спросил, зачем она тебе.
– Ну, миленькая она… – Тянется губищами к Ритке, но она уворачивается, наконец-то осознав.
– Окей. – Алекс чуть ли не наотмашь припечатывает запястье к столу, закрывая выставленный нам счёт, и широким шагом направляется к выходу.
Ритка тоже поднимается, ухватив себя за мочку уха и опустив взгляд, а следом за ней, поколебавшись и вопросительно глядя на меня, – Толик.
Подавив желание оттащить её от него, догоняю Тихорецкого у входа на парковку.
– Чего ты завёлся-то?! – выкрикивает Анатолий из-под «шоколадных» врат, с непринуждённым видом не пытаясь идти быстрее. – Или ты с ней… А, так это бывший твой, ну так и сказала бы, Марджи. А я-то гадаю, чего он завёлся! Так это… надо уметь проигрывать, смиряться с неудачами, так что давай без обид.
– Я его сейчас… насовсем уебу, – полушёпотом информирует меня Алекс и для полноты картины шмыгает носом.
Ёлки… За двадцать пять лет хоть что-нибудь изменилось? Сквозь уже созревшую решимость разнести всё вокруг меня начинает одолевать предательское желание рассмеяться. Как всегда вовремя…
– Разберусь, – нейтрализую его порыв, но в голос подмешивается шальная нота. Чёрт, сейчас он догадается о причине моего веселья, подхватит его и сцена возмездия не получится.
Поэтому без раздумий шагаю навстречу Толику, рывком хватаю его за лацканы пиджака и оттаскиваю с дороги:
– Если ещё не понял, я тебе объясню. Поищи себе девочку для битья в другом месте.
– Хе-е-е, – упорно не воспринимает угрозу всерьёз. – И этот, значит, тоже твой бывший? Ну, Марджи, ты несколько неразборчива, но я всё же великодушен, до определённого предела. Побеседуем дома!
Примерно на треть от всей дури встряхиваю его и отпускаю.
Алекс технично упаковывает Ритку в ближайший кар и оглядывается на меня.
Подвожу итог:
– Уёбываешь отсюда – и больше мы тебя не видим.
– Или что? – искривив губы, интересуется Толик.
– Или тебе пиздец, что тут непонятного.
– Двое на одного. Рыцари, блядь…
– Я в стороне постою! – не выдерживает Алекс, захлопывая люк спиной.
Реакцию Риты мне не видно: обстановка трясётся. Толик тянет за джемпер и пинает ногой мимо голени. Охуеть! Содрав его руку с плеча, тупо заламываю за спину. Дрыгает пяткой. Ха-ха, лягнуть собрался? Глухо вякает. Паркую его к стене. Хочется впиздярить не по-детски, но нельзя: подставлю Алекса. Вдруг он камеры не отключил…
К счастью, Толик умаялся: тяжело дышит и вяло машет левой – мол, хватит, утомил. Сгрузив его в сидячее положение, без слов ухожу.
И как я не понял, что он всё-таки доебётся…
Цирк с конями… Потуги какого-то там финансиста, от нечего делать прошедшего курс самообороны, а точнее – курс завышения самооценки на ровном месте… Ну где ещё могли научить атаковать безнадёжными подсечками и отчаянными приёмами исподтишка…
Запрыгиваю в кар под одобрительный кивок распахнувшего люк Алекса и задаю курс на свой дом.
***
– Я не понимаю, Рита, ты выбираешь этих уродов просто потому, что хочешь посмотреть на наши разборки? – спрашиваю через несколько минут, когда из ушей прекращает валить адреналиновый пар.
– Нет, я… Прости! Я в самом деле не вижу сразу… Воображаю их… Я знаю, знаю, так нельзя! Какой-то эгоизм! Выдумываю человека и как будто на него надеваю этот портрет – и не замечаю сама!
– Я хотя бы не зря это сделал? Может, тебе надо было опять убедиться? Что у них нет предела? Целый год грёбаной психотерапии – я и Гончару тоже говорил, эту псевдонаучную херню надо было оставить в прошлом веке! И зачем та тётка нужна была, а? Мне сразу она не понравилась…
– Нет, она… на самом деле в чём-то помогла, я научилась гораздо быстрее их… отличать, а здесь вдруг, наверное, Вань, из-за того, что вы оба в городе, я как-то расслабилась…
– Но ведь именно мы ничего не заметили с Артёмом, – вздыхает Алекс, – пока он тебе руку не сломал…
– Вы же не обязаны были, господи…
– Это нам решать, – не светить раздражением у меня не выходит, – прошу тебя, можешь хотя бы раз объяснить?! Ну вот чем такой пиздобол в принципе мог привлечь твоё внимание?!
– Ну… разным… к примеру, Шекспира… наизусть… цитировал… – на каждом слове интонация всё ниже, как скачущий по ступенькам мячик.
К счастью, я уже состыковался с парковочным люком своей квартиры, и у Алекса есть полное право сгрести её в охапку, вытаскивая из такси, и тем самым заставить разрыдаться, а не зависнуть в нервном напряжении ещё на пару часов, пока мы не найдём способ прекратить ступор.
– Though this be madness, yet there is method in it, – позволяет себе пробормотать Тихорецкий. Хотя и без того ясно, что нервы у него сдали.
Продлеваю стоянку кара ещё на пять минут и откидываюсь в кресле, закрыв глаза.
Этому гондону Артёму я всего лишь сломал руку в ответ. Так сказать, око за око. Благо знал, как это правильно сделать. И смог побороть искушение подправить ему ещё и нос: всё-таки опасно для жизни. Но даже с таким результатом Гончар еле отмазал меня после всей истории. Именно отмазал: больше нечем объяснить отсутствие нормальных экспертных заключений в судебном процессе… Да, замахнулся Артём первым, но я целенаправленно – понял бы и школьник – сломал противнику руку, не потрудившись даже выйти из поля зрения системы.
И даже сейчас, через десять лет, вздрагиваю от воспоминания о последовавшим за тем поступком разговоре, в котором не было ни слова. Бросив быстрый взгляд на Гончара, единственный раз за всю жизнь воспользовавшегося служебным доступом в мою квартиру, я ни капли не сомневался, что он ударит – и не символически. Что ли, сломает руку тоже. Или скорее челюсть… всей своей позой он явно метил в челюсть. Да, технически это было бы недопустимым для его положения преступлением, но не я же стал бы докладывать третьим лицам…
А он просто отобрал планшет и отправил его в утилизатор. А потом своим ключом заблокировал домовому компьютеру доступ к системе, оставив только жизненно важные функции. Просто чтобы я не натворил глупостей, пока идёт следствие, – одни манипуляции с базами чего стоят.
Но красноречиво. Особенно учитывая, что вернуть себе контроль над искусственным интеллектом в квартире было бы делом пары минут. Понятно, я не стал. Но всё равно – накатывающим из глубины слоем осмысления – было как-то отчаянно плевать. Да что там… до сих пор иногда жалею… зря остановился в той драке…
Потому что Артёму дали какой-то смехотворный срок, а разбирательства стали для Ритки дополнительной травмой. Как она объясняла, не хотелось признавать публично, какая она дура. Алекс потребовал, чтобы я не смел проявлять даже тени намёка на агрессию в её адрес. Я и не собирался, да и не делал такого никогда, но Сашкины слова заставили крепко задуматься, нет ли моей вины в том, что этот урод вообще задержался в жизни Риты. А точнее, решить, что она есть.
***
Дома тишина и как будто никого нет. На кухне обнаруживаю валяющиеся на полу туфли с нечеловеческой высоты каблуками, затихшую в кресле Риту с моей кружкой с рыцарями и Алекса с сигаретой в зубах, убеждающего холодильник соорудить её любимое фисташковое мороженое из имеющихся ингредиентов.
Только один вопрос:
– Саш, почему запрещённые вещества обязательно надо употреблять именно в моей квартире?
– Запрещённые всего-то сорок лет… – Стряхивает пепел в стакан для овощных коктейлей.
– Если меня понизят в звании не за мои собственные «подвиги», будет неожиданный поворот…
Алекс совершает непринуждённое движение челюстью, перекатывая сигарету, и окидывает меня исчерпывающим «я этого не допущу».
Знаю уж…
Наверное, я надышался. Потому что внутри сейчас исключительно умиротворение…
18 сентября 2096 года, Ёжик
Не то чтобы исключительно, но всё-таки умиротворение… В конце концов, цветок для Ритки я достал, почти как обещал в детстве. Она просила, правда, инопланетный аленький цветочек, а этот – голубой… Но есть шансы, что взрослые девочки уже не обращают внимания на такие мелочи…
Я как зашёл в свою каюту, так и рухнул в угол – и подниматься в обозримом будущем не планирую. Запрашиваю отчёт у робота, занятого ремонтом корабля, а потом отправляю сообщения сразу на все доступные устройства на базе: «Зайди ко мне».
Когда минут через пять Том делает шаг в открытый люк каюты, стучу в стену, материализуя второе кресло, и объявляю:
– Тридцать шесть минут до окончания ремонта твоего корабля. Правда, я бы отвёл ещё несколько часов на тестирование, ну и… останешься завтра на обед?
– Побуду здесь ещё пару дней.
– Хех… зачем?
– Возражаешь? – Возится с подголовником, настраивая его на свой нештатный рост.
– Нет. – Я и правда не против. – Но… зачем?
– Кодекс любителей одиноких странствий, – с грехом пополам победив земляноориентированное чудо техники, выдаёт он.
– И… что это за хрень?
– Тот, кто любит одинокие странствия, всегда понимает: уединение – самая желанная и вместе с тем самая страшная вещь на свете. Поэтому, встречая другого одинокого путника, обязан уделить ему время. А вернее, разделить время с ним.
И, глядя на мои ползущие на лоб брови, добавляет:
– Из детской книжки. Не тулисианской.
– Слушай, ну это же бессмысленно. Да одиноких путника, проводящие время вместе, – по-моему, как трезвенники, сообразившие на двоих.
– Что… сообразившие?
– А-ха-ха… это значит…
– Я уже понял, – сияет от спонтанной лингвистической находки Том. – Но ты не возражаешь?
– Я же сказал, что нет!
– В таком разе как это может быть бессмысленным?
Как это может быть бессмысленным, вполне понятно, но расслабленное состояние не предполагает мотивации ввязываться в нескончаемый диалог… Забавно… У меня уже есть друг, продолжающий подкалывать не только через двадцать лет, но и через двадцать световых лет; подруга, находящаяся в непрерывном поиске неприятностей; начальник, задавшийся целью не давать мне спать вообще никогда; а теперь Вселенная подкинула ещё и кухонного мудреца. Ну как я могу возражать, ёлки-палки!
И конечно, это происходит обязательно прямо сейчас:
«Тревога! Корабль в подконтрольной зоне!»
Да чтоб его!
Смахивающий на гигантский двухэтажный кадиллак звездолёт, тихий ход и нескладное послание на морской азбуке… Ясно.
– Это ахдирцы, Том, опять у них траблы с идентификатором. Можешь с ними… побеседовать? Ну мало ли. Ты всё-таки язык знаешь. Вот, по пунктам. – Скидываю стандартные запросы на экран, отъезжая в кресле. – Не волнуйся, я потом удалю диалог из архива.
– Не волнуюсь – уже смирился: нас вместе направят под трибунал.
Он долю секунды притормаживает – и начинает бодро генерировать текст по-ахдирски.
Тимбилдеры на Земле называют это делегированием полномочий. И оно мне всегда давалось не особенно легко… Но вот именно сейчас, когда я ужасно устал, но доволен прошедшим днём, нахожусь в эйфории от прерванного одиночества и, главное, как раз когда делегировать полномочия просто недопустимо, вот именно сейчас я не испытываю ровным счётом никакого беспокойства и даже отчаливаю в релаксационном кресле в главный отсек – вообще не видеть этих набивших оскомину допросов инопланетян.
Отключаю трансляцию происходящего в моей каюте. И закрываю глаза.
Через несколько минут Том присоединяется ко мне, почти беззвучно прошуршав колёсами по гладкому полимерному полу.
– Они не заметили, что ты понимаешь свой текст? – интересуюсь, разлепив веки слева.
– Скажешь тоже! Нет конечно! Мне в этом равных нет! Никто никогда не поверит, что я понимаю свой текст!
Прикусываю краешек губы, чтобы улыбка не расползалась слишком уж далеко.
– Ну и… как?
– Надо полагать, всё в порядке. Любопытно, а что это у вас здесь – где грива лошади нарисована? – Подъезжает к стене и указывает на секцию условного шкафа.
– Шахматы лежат.
– О…
– Умеешь играть?
– Нет, но хочу попробовать!
– Ну… будет неинтересно… Ладно, хотя бы правила узнаешь. А я повышу свою самооценку, а то у нас с напарником счёт 1123:1098 в его пользу… – бубню, перемещаясь к шкафу и извлекая доску из сектора, отмеченного застывшими как памятник вечной победе Серёги числами.
– Ах вот что это за цифры! А я-то вообразил, будто вы делаете ставки на скачках робоконей…
– Так, – назидательным тоном начинаю я, выпихнув из подполья обеденный столик и разложив на нём антикварную деревянную доску – один из немногих предметов, находящихся на базе исключительно ради земного антуража, – запомни: справа от тебя всегда должно быть белое поле.
– Ясно! – оживляется тулисианец. – А что будет, если сделать наоборот?!
– Будешь играть… не в шахматы.
– А… во что?
– Том, ты издеваешься? Слушай молча.
Занудно объясняю правила игры, периодически грозно посверкивая глазами на будущего соперника, нет-нет да и вставляющего между репликами наполовину проглатываемое «А что если наоборот?». Более-менее терпеливо дослушав азы, он всё-таки не выдерживает и срывается на длинную тираду, предлагая четыре варианта альтернативных правил рокировки.
– В общем, Том, ты для начала попробуй разобраться с тем, что мы тысячи лет сочиняли, а потом доколёбывайся до меня. Твой ход.
– Надо полагать, наиболее благоприятные начала игры просчитаны…
– Е2 – e4, – выцеживаю сквозь зубы.
И он уже безо всяких вопросов моментально переставляет пешку на доске.
Партия превращается в предсказуемое времяпрепровождение… Уровень владения игрой не даёт мне развёрнуто отвечать на вопросы, рвущиеся из охваченного новой концепцией разума противника, а его ходы достойны пятилетнего ребёнка, да ещё и прикрываются соответствующими комментариями. Упорно возвращаю их, поначалу даже более-менее терпеливо объясняя, почему они никуда не годятся.
Допекает Том уже в миттельшпиле:
– У ладьи должен быть флегматический темперамент, поэтому она предпочитает переместиться всего на одну клетку.
– Хватит выдумывать! Я же заберу её слоном! Темперамент, блин…
Вздыхает и изменяет ход на ещё более несуразный.
– Ну куда, куда! Я же пешкой заберу! – ору я.
И обнаруживаю на лице Тома подозрительное выражение.
– Ваня… как ты сказал? Чтобы был мат, нужно подвести короля под удар и он при этом чтобы не мог… спрятаться или… заслониться, – так?
– Ну.
– Атакуешь ладью – и следующим ходом получишь мат.
Три секунды втыкаю на доску – а потом ещё две борюсь с желанием расшибить её кулаком: этот мудрила в самом деле выиграл.
– Не обращай внимания, – старается он замять, – ты же всё за меня сделал, я только разглядел…
– Флегматический темперамент! – Смех теперь проламывает негодование сразу вдоль и поперёк всего меня. – Признайся, что ты просто пудрил мне мозги…
– Ох… Ничего я не пудрил… каждая фигурка вместе с её положением на поле у меня словно наделена характером. В такой форме… хм… я обдумываю те соотношения, которые тут… Вдобавок в этом есть отвлечённый смысл: нельзя забывать, что у символа может быть воля…
– Конечно, – перебиваю (успевая даже пожалеть, что испортил настолько запущенные дебри), – чего я, дурак, хотел: играть в шахматы с типом, который куда-то запихнул в себя семьдесят языков…
– За сто тридцать восемь земных лет – едва ли слишком быстро.
– Сто тридцать восемь?! Ёлки, ты же так и не сказал… И… как оно – сто тридцать восемь?
– М… по-прежнему мало что понимаю, но больше не вижу смысла это скрывать…
– Не оказалось бы только, что ты – просто я из будущего…
– Ох… Вот ещё… не льсти себе… И… кроме фантастики, что тебя занимает?
***
Поздно вечером я изучаю отчёты системы и тестовой проверки оборудования на корабле Тома.
– Ваня, – слышится сзади, – на во-о-он той стене есть анимация в виде плывущей земной морской черепахи?
– В смысле? – недоумеваю, не оборачиваясь.
– Кофе… черепаха – есть или нет?
– Твою же мать, Том! Конечно нет! Какого хрена это так долго длится? Зачем ты вообще его пил?! Я же тебе доверил межпланетные переговоры… а тебя ещё не отпустило?! А если бы вместо ахдирцев приглючились черти из преисподней? Всё, иди отсюда…
Чтобы успокоиться, отвлекаюсь на то, что планировал уже давно – очередную попытку всё проконтролировать, на самом деле: листаю каталог «Одиссеи» (почему успешные магазины всегда имеют такие названия, как будто их придумали на скорую руку?) в поисках 3D-шаблонов кое-каких аксессуаров для тулисианского звездолёта.
На вопросительное молчание за спиной я профилактически сообщаю:
– Ты выбесил меня до предела, Том!
Но это не помогает, потому что удаляющихся шагов я как-то не слышу, зато получаю очередной вопрос:
– Понятно. И… что ты делаешь?
– Подарок тебе выбираю.
– Знаешь ли, не так-то просто понимать насмешки на чужом языке…
– Я серьёзно. Ты видел свой страховочный ремень? Это самоубийство.
– Ох… спасибо… – Том вроде бы издаёт смешок. – Я ведь тоже… для проверки своего принтера… отправил на печать кое-что для тебя… Ой, зачем?! Не смотри! Неинтересно же будет.
Но я уже лезу в текущие процессы на корабле и загружаю активный шаблон.
Это оказываются механические часы. В винтажном стиле. На широком тёмно-коричневом ремне. Почти точно такие же были у меня несколько лет назад – рассыпались от удара после той неудачной тренировки, повстречавшись с жёстким элементом крепежа, которого вообще не должно было в третьем зале быть… Конечно, Том заметил их на единственном визуализированном фото у меня в каюте: мы с Риткой и Алексом, улыбаясь до ушей, стоим прямо на краю недостроенного верхнего яруса той самой башни, угодившей потом в лапы фотошоперов. Позади нас вызывающе синее июльское небо, слепящие солнечными бликами окна соседних высоток, а часы на моей руке, которой я мёртвой хваткой прижимаю к себе Ритку, показывают полдень… Алекс говорит, то фото – единственное, где мне не удалось скрыть страх высоты… А я думаю, его толком никогда не удаётся скрывать. Но удаётся заставить других считать, что это совсем не проблема.
– Они же… нравились тебе? – выдёргивает из анабиоза Том.
– Да. Их Рита подарила. Разбил случайно, и как-то уже сам не стал себе делать новые… И так вечно увешаюсь всякими инструментами… Но мне нравятся такие часы, спасибо! К тому же это безумно дорогой шаблон…
– У меня тоже был один близкий друг… – Перестаёт подпирать стену и садится в одно из кресел из моей каюты, которые я забыл загнать обратно.
Он не продолжает, а я не знаю, что сказать. И зачем-то именно сейчас задаю вопрос совсем о другом:
– Том… Как выглядит раса двадцать шесть?
– Откуда, по-твоему, я могу знать?
– Ты постоянно врёшь, не пытаясь даже контролировать свою мимику, хотя понимаешь, что я проходил спецподготовку.
– Ты всё равно знаешь, любое слово может оказаться ложью, чего ради мне контролировать свою мимику? – он не раздражается, не смущается и не злится.
– А если ты – из расы двадцать шесть?
– Ваня, я – не из расы двадцать шесть, – придвинувшись почти вплотную, с расстановкой выговаривает он. – Я уже отмечал, тебя заело на фантастических возможностях. Доверил мне ваше оружие, а сейчас задаёшь такие вопросы?
– А какая связь? Я на сто лет младше, но и то понимаю: остановить я тебя успею, а выводы сделать будет проще… Что случилось с твоим другом?
– Его… считай, убили. А я не смог добраться до того, кто это совершил. Пока не смог…
– И? Что бы ты с ним сделал? Ты же лингвист!
– Слово, знаешь ли, обладает огромной разрушительной силой… – Том вскидывает подбородок, зрачки его сужаются. Помедлив, наклоняется, прикрывая веки: – Мне совсем не хочется долго расписывать… А коротко не выйдет. Думается, это… не о случившемся, и не о… переживаниях, а о том, что за ними – то есть после… Я в детстве читал одну историю… главный герой по ложному доносу очутился в средневековой тюрьме…
Усмехаюсь.
– Что?.. – удивляется Том. – Как объяснить… и на родном языке трудно было бы… там… словом сказать, отчаяние, воля, месть и…
– Я знаю. Я тоже читал эту книжку.
– В самом деле?!
– Угу.
Внутренне морщусь от мысли, что сейчас придётся долго делиться какими-то натужно выволакиваемыми из глубин обработанного опыта впечатлениями, но к несказанному облегчению обнаруживается, что мы просто молчим. И не собираемся разрывать покой. Я – точно. Точно…
