Белолуние

Сушёная краснопёрка

Когда Гараш, наконец, выбрался из порта, небо на горизонте уже розовело в ожидании заката. Выдвигаться в путь на ночь глядя – не лучшая затея. С другой стороны, до темноты можно ещё проехать добрый десяток тарелов, а это гораздо лучше, чем коротать время в портовом кабаке, рассматривая подгулявших матросов.

Гараш не любил сидеть без дела. Избрав военную карьеру, он стремился, так или иначе, посвящать ей всё своё время. Потому что трезво оценивал шансы.

Если бы не погиб отец, всё могло сложиться иначе. И, хотя наследство и титул, в любом случае достались бы старшему брату, будущее остальных, в том числе младшего, выглядело вполне определённым. Получив образование, о котором говорят «блестящее» и при этом даже прикрывают глаза, будто оно и впрямь блестит так, что больно смотреть, Дум Квестин Алекрос Мармиллион Вегар Тумай сделался бы послом в каком-нибудь государстве, настолько маленьком, что на карте его обозначают просто точкой. Там бы он провёл едва ли не всю жизнь, и лишь к старости, вернувшись домой, начал бы писать мемуары. Если же, несмотря на блеск образования, литературный талант так и не пожелал бы проявиться, бывший посол утешился бы выращиванием роз, коллекционированием янтарных трубок или разведением породистых лошадей.

Будучи ребёнком, Гараш не противился такой участи, принимая её как должное. Повзрослев, начал вяло сопротивляться, но в настоящее противостояние его борьба так и не переросла. Отец погиб, и Гараш остался один.

Военную службу мальчик избрал неслучайно. Дело в том, что в ней был порядок, которого ему так недоставало. Ещё были правила, а это, пожалуй, даже важнее. Не будь этих правил, подчас необычайно серьёзных, а порой и откровенно комичных, Гараш захлебнулся бы ненавистью.

Пятнадцать лун спустя, он ещё помнил слова подземного короля. «Месть – плохая цель, она ведёт к слабости». Кажется, так. Гараш не хотел стать слабым, поэтому заставил ненависть замолчать. Он утешался тем, что это не навсегда. На время. Только на время.

Теперь, когда у него была цель, жизнь вновь сделалась простой и понятной. А Шамшан ещё получит своё. Гараш это знал и готов был ждать, сколько потребуется.

Выйдя за крепостную стену, мальчик подогнал коня. Теперь стоит поторопиться, иначе придётся ночевать под открытым небом.

– Тумай! Это вы? – послышался за спиной девичий голос.

Гараш обернулся. Навстречу ему шагали две всадницы. Первая оказалась одетой на мужской манер широкоплечей девицей с лохматыми жёлтыми бровями, бледным лицом и убранными в тугой узел золотистыми волосами. Вторая – малышкой лет десяти в синем платье.

Сначала Гараш решил, что его окликнула старшая, и принялся рассматривать незнакомку, почти не взглянув на её спутницу, но малышка вдруг заговорила, обнаружив его ошибку:

– Как вы здесь оказались, Тумай?

Только теперь Гараш, наконец, обратил на неё внимание. Та, которую он принял за несмышленого ребёнка, была ему знакома.

– Ваше Высочество! – выдохнул Гараш.

Этого просто не могло быть! Принцесса Лайда, погибшая четырнадцать лун тому назад, с улыбкой шагала ему навстречу. Гараш не верил в привидения, и тотчас решил, что обознался, но Лайда повторила:

– Доброй луны, Тумай! Вы мне не рады?

Её спутница молча разглядывала мальчика и что-то жевала.

– Да светит она ярко! – раскланялся Гараш, всё ещё размышляя, стоит ли теперь доверять собственному зрению.

– Славно, что мы встретились! – радовалась принцесса. – Куда вы направляетесь?

– В Гарцов, ваше Высочество. Но могу ли я узнать, что произошло? Мы оплакивали вас, считая погибшей…

– Ах, это…, – отмахнулась Лайда, покосившись на свою спутницу. – Мне удалось спастись. Четырнадцать лун я провела в скитаниях, и вот, наконец, возвращаюсь туда, где меня любят и ждут.

Гараш вовсе не был уверен, что кто-то ещё ждёт принцессу, да и желтобровая хмыкнула в кулак. Только сейчас мальчик разглядел у неё кулёк с сушёной краснопёркой. Закинув рыбёшку в рот, девица проговорила:

– Будет лясы точить, твоё Высочество! Проторчим тут до ночи, корабль без нас уйдёт! Айда за мной!

Она уже собралась уходить, но принцесса запротестовала:

– Погоди! Не видишь, я занята?!

– Толку мне с твоих занятий, что с козла молока, – огрызнулась девица. – Говорю, что пора – стало быть, топай. Не то плакали мои грошики.

Гараш старался не улыбаться, хотя делать это становилось всё труднее. В провожатые чопорной принцессе досталась грубая простолюдинка. Можно ли выдумать историю смешнее?!

– Не прибедняйся! – вспыхнула принцесса. – Тебе заплатят золотом.

– Я покудова и медяка не видала!

Лайда сконфузилась. Было видно, что её тяготит общество белобровой, а ещё сильнее – необходимость появляться в этом обществе перед знакомым. Гараш решил прервать принцессины страдания:

– Прошу прощения, но я вынужден откланяться.

Принцесса приоткрыла рот, точно хотела что-то сказать и никак не могла решиться, после насупилась и выдохнула:

– Я еду с вами, Тумай!

– Что ещё за коники?! – возмутилась белобровая. – Куда это ты намылилась, девонька? Мне денежки не за то обещаны, чтобы ты в Лаков двинула. Так что давай без глупостей, как уговаривались.

– Я еду в Лаков! – упрямо повторила принцесса. – Могу ли я просить вас сопровождать меня хотя бы до половины пути, Тумай?

Гараш стиснул зубы с такой силой, что заломило в висках, но всё же ответил, как предписывает вежливость:

– Почту за честь, ваше Высочество. Я смогу проводить вас до Фарисовой дороги, если пожелаете.

– Э-э-э нет! – желтобровая пошевелила пальцами, словно хотела убедиться в их подвижности. – Не было такого уговора, девонька! Кто ж мне тогда за тебя заплатит?

– Королева Сона, – досадливо отмахнулась принцесса. – Её Величество будет рада видеть меня живой и вознаградит тебя по заслугам.

– Отчего же не желаешь больше в Стребию? – выпучила глаза девица.

– Я так решила! – принцессины губы сжались в тонкую линию и даже побелели от напряжения. – Изволь делать, что велят, не то денег не получишь!

Вторжение принцессы нарушило планы Гараша, и за остаток дня ему не удалось пройти даже половины намеченного пути. Во-первых, пришлось изменить маршрут, и, вместо кратчайшей дороги, через Нижний Бартис, выбрать другую. Во-вторых, Лайда ехала верхом неуверенно: то и дело останавливалась и жаловалась на неудобство доставшегося ей седла, а на закате и вовсе объявила, что устала и больше не сможет пройти даже полтарела. Пришлось заночевать на постоялом дворе, который при других обстоятельствах Гараш обошёл бы стороной.

Была у этого путешествия и хорошая сторона – Гараш, наконец, познакомился с желтобровой. Девица, называвшая себя Занозой, имела в загашнике столько смешных историй, что хватило бы на сотню дорог, а потому скучать не приходилось. Вскоре Гараш узнал, что её настоящее имя – Бурбелла Чиноза, и что на полученные от королевы деньги она собирается купить маленький домик с палисадником. А нужно ей это потому, что собственного дома у неё никогда не было. То есть когда-то был, да сплыл. Так сказала сама Заноза.

– Чиноза? – переспросил тогда Гараш, услышав знакомую фамилию. – Не в родстве ли ты с теми Чиноза, которые в ливарийскую кампанию снабжали армию солью?

– Эка ты меня подловил! – восхитилась Заноза. Она вообще была весёлая, и радовалась многим вещам, которые вряд ли обрадовали бы кого-то другого. – Как есть, с теми самыми!

– Чиноза – богатая купеческая династия, – принялся рассуждать мальчик. – Отчего же ты…– он задумался, подбирая слова, но, так и не подобрав, посмотрел на девицу вопросительно.

– Сызнова подловил! – хохотнула та. – Сбрехала я чуток. Совсем чуток, ты не думай! Чинозой-то меня никто не звал, хоть родитель мой из Чиноза взаправдашних. А только мамка-то не из господ – крестьянская баба без роду, без племени. Тятенька-то незлой человек был, страдательный. Вот к простой бабе и прикипел. Жениться, стало быть, на ней вздумал. Ну, молодой был, что с него взять. А только родня ему строго-настрого… «Ежели, – говорят, – с деревенщиной вздумал спутаться, так и живи как деревенщина. Ни тебе наследства, ни родительского благословения».

– И что же он сделал?

– А сам-то как думаешь? Женили его, стало быть, на вреднющей бабёнке. Сама тощая, что эта краснопёрка, и злая, как ярга, зато богатая, это уж не отнять. А мамка моя в деревне осталась. Там и я на белый свет появилась, себе на горе.

– Значит, отца ты не видела?

– Отчего ж не видала? – обиделась Заноза. – Вот как тебя видала. Говорю же: добрый он был, только квашня. А квашнёй не прожить, точно говорю. Когда я из пелёнок-то вылезла, тятенька тут же моей судьбинушкой и опечалился. Сперва думал меня в город отправить к богатой дамочке компаньонкой, а только компаньонка из меня как из хромого танцор…

Гараш стиснул зубы, но Заноза ничего не заметила и продолжала с той же весёлостью:

– Потом, стало быть, родитель мой возьми да и помри. А за ним и мамка преставилась – шести лун не минуло. Осталась я одна-одинёшенька на всём белом свете. А тут и баба эта, жена тятенькина, на меня ополчилась. Так прям из хаты и выперла. «Ты, – говорит – здесь никто, и звать тебя никак. Так что уматывай подобру-поздорову». А земля-то вся ихняя. Выходит, и хибарка моя на ихней земле стоит, и никаких у меня правов на неё нету.

Замолчав, она принялась остервенело жевать краснопёрку. Гараш выждал некоторое время, но, поскольку, продолжения не последовало, спросил:

– Что было дальше?

Заноза мазнула рукой:

– Что было, то быльём поросло. Нынче уж и не упомнишь. Только вот, что я скажу, парень: у меня это житьё сиротское в печёнках сидит. Хочу жить по-людски: домик свой заведу, скотинку… Корову хочу. У нас с мамкой была корова да гусей две дюжины. Что скажешь? Думаешь, будет у меня коровка-то?

– На месте короля я бы тебе и домик пожаловал, и корову, – усмехнулся Гараш. – Но я не король.

– От короны, как и от сумы, зарекаться не след! – расхохоталась Заноза. После покосилась на угрюмо молчавшую принцессу и тоже надолго замолчала.

Новый день принёс путешественникам новые неприятности. А точнее, проблемы и, притом, нешуточные.

С самого утра Лайда казалась утомлённой и подавленной, но, сказать по правде, Гараш с Занозой не придали этому значения. Принцесса куксилась постоянно, и к её странностям успели привыкнуть. Насторожились они лишь тогда, когда девочка театрально приложила ко лбу сморщенную ладошку и объявила, закатив глаза:

– Кажется, у меня жар.

К удивлению Гараша, выяснилось, что это не выдумка. Лоб принцессы и вправду горел. Нужно было срочно что-то предпринять, но никакого разумного выхода не находилось. Чтобы попасть в ближайший город, придётся ещё миновать развязку с Фарисовой дорогой, а это вовсе не близко.

– Боюсь, вы не сможете ехать дальше, ваше Высочество! – проговорил мальчик, отчаянно пытаясь отыскать решение. – Вам стоит остановиться в первой же гостинице.

– Я хочу лечь в постель! – заныла принцесса.

– Не хнычь, девонька, – Заноза попыталась приободрить её, но вышло не слишком убедительно. – Доберёмся до постоялого двора, там и приляжешь.

Не обращая внимания на уговоры, Лайда опустилась на шею лошади.

– До ближайшей гостиницы не меньше пяти тарелов, – шепнул Гараш. – Мне нужно было сворачивать раньше, но теперь… Я должен ехать с вами.

– Кому должон-то?– ответила Заноза тоже почему-то шёпотом. – Езжай своей дорогой, а мы уж – своей…

– Что если у принцессы степная лихорадка? – спросил Гараш скорее у самого себя, чем у Бурбеллы.

Лайда услышала – подняла голову и жалобно простонала:

– Я умру, Тумай? Скажите, что я не умру!

– Я те помру! – прикрикнула на неё Заноза с наигранным легкомыслием. – Кто ж мне за покойницу заплатит-то?! Так что не вздумай! Хочешь – не хочешь, а живой доставлю!

Услышав эти слова, Лайда, кажется, успокоилась – снова прилегла и закрыла глаза.

Придвинувшись к Занозе, Гараш зашептал:

– Я еду в Гарцов. Там сделали сыворотку от степной лихорадки. Если мне удастся найти, друзей, сыворотка будет у нас, и мы сможем помочь принцессе.

– Чего раньше-то молчал?! – выпучилась девица. – Скачи в свой Гарцов что есть духу, да не обертайся! А мы уж как-нибудь доберёмся.

Гараш покосился на принцессу:

– До Лакова вам не доехать. Остановитесь в первой же гостинице. На обратном пути я вас найду, обещаю.

– Поучи дядьку лыко драть! – отозвалась Заноза. – Авось не дурней тебя буду! Ищи нас в Литване.

– Не боишься, что я не вернусь? – улыбнулся Гараш.

Девица разглядывала его целую вечность, а потом вдруг сказала:

– Куда ж ты денешься? Вернёшься как миленький.

Гараш и сам знал, что обязательно вернётся.

– До встречи! – шепнул он, пуская коня в галоп.

Заноза только махнула рукой на прощание.

Жасмин под солнцем

Никлас выехал из Ристона с твёрдым намерением скакать до рассвета, но усталость всё же одолела его и сделалась почти невыносимой в то самое мгновение, когда слева от дороги показались далёкие огни приморского Туспена.

– Я должен поспать! – сказал Никлас половинке луны, исправно освещавшей дорогу.

Луна не ответила. Желания путника были ей безразличны.

– Я устал, – пожаловался Никлас в пустоту.

Луна не стала уточнять, что он имеет в виду, да он и сам не знал этого наверняка. Ему хотелось спать, но сон мог избавить лишь от телесной усталости. Усталость душевная никуда не исчезнет, спи хоть несколько дней кряду.

– Я встану до рассвета, – пообещал Никлас луне, хотя та не брала с него никаких обещаний. – До рассвета. И сразу – в путь.

В Туспене он без труда отыскал ночлег – во время ярмарки здесь всё было рассчитано на приём гостей. Заплатив за комнату вперёд, Никлас поручил хозяйке разбудить его с первыми петухами, не раздеваясь, упал на продавленный матрац и провалился в холодный, беспокойный сон.

Наутро он в очередной раз убедился, что люди – существа безответственные. И владельцы гостиниц не исключение.

Когда Никлас открыл глаза, солнце за окном уже светило вовсю. Петухи давно исполнили свою утреннюю песню и теперь важно бродили по двору, ковыряя землю в поисках червяков. Как выяснилось, хозяйка ушла на рынок, начисто забыв о постояльце.

Мысленно выругавшись, Никлас отказался от предложенного завтрака, хотя девушка-служанка и убеждала его поесть, напирая на то, что стоимость кормёжки входит в цену, уплаченную им накануне. Никлас ничего не стал объяснять, только велел оседлать лошадь, как можно быстрее.

Чтобы вернуться на дорогу, ведущую к Миравийскому тракту, нужно было пройти через центр города, где теперь царила ярмарочная суета. Проталкиваясь между рядами, Никлас пожалел, что не заночевал в лесу – на то, чтобы выбраться из города ему явно предстояло потратить столько же времени, сколько потребовалось бы на дорогу до Литвана. Рассердившись (не то на забывчивую хозяйку, не то на самого себя), Никлас спешился и повёл коня под уздцы. Выходило ничуть не быстрее, зато теперь он не чувствовал себя глупцом, вынужденным медленно трястись над человеческим морем, разглядывая затылки и тульи шляп.

Не успев добраться до края рыночной площади, Никлас вдруг ощутил нечто неожиданное. Он даже невольно остановился, преградив дорогу тем, кто шёл сзади. Люди забурчали, зафыркали, обходя его, кто справа, кто слева, а он всё стоял, беспомощно вращая головой.

Это был запах. Тот самый запах, который исчез из его жизни так давно. Тот самый запах, который он пытался удержать рядом, как можно дольше, потому жить с ним было одновременно и легче, и труднее. Тот самый запах, который вскоре исчез без остатка, потому что запах – ненадёжное хранилище воспоминаний. Тот самый запах. Жасмин, разогретый полуденным солнцем.

Никлас всё смотрел по сторонам, пытаясь отыскать источник своего наваждения, но не видел его. Да и сам аромат, повисев некоторое время в воздухе, начал тускнеть и растворяться в десятках других запахов. «Померещилось», – мелькнуло в голове, но тотчас выяснилось, что не померещилось.

Вдоль лотков с сушеной рыбой шли двое – мужчина и женщина. Оба – в дорожных плащах. Так одеваются лишь те, кто намерен провести в пути несколько дней, а то и больше. На мужчине была старомодная шляпа. Голову женщины прикрывал капюшон, но её походка, движения, тонкие длинные пальцы, придерживавшие краешек плаща – всё это вдруг показались Никласу знакомым.

Позже, пытаясь воспроизвести в памяти детали той погони, он не мог вспомнить всего, как ни старался. К примеру, Никлас не знал, куда подевалась его лошадь. Помнил только, как разжал пальцы, выпустив повод, как побежал туда, к рыбному лотку, но бежать не получалось – мешало скопление людей.

Мужчина и женщина в плащах свернули на угол, но, когда Никлас добрался туда, его встретил только запах – жасмин, разогретый полуденным солнцем. Он продолжил погоню, хотя не видел тех, за кем гонится, и даже не был уверен, что не допустил ошибки.

Запах вёл за собой. Едва Никлас начинал терять ориентир, жасминовые волны вновь захлёстывали его, указывая путь, но был ли этот путь верным или воображение давно подменило реальность – этого нельзя было сказать наверняка. Никлас шёл и шёл по незнакомым улицам. Узкие переулки выводили к просторным площадям, которые нельзя было целиком удержать в поле зрения, и это приводило его в отчаяние.

Временами впереди мелькала старомодная шляпа мужчины. Иногда Никласу мерещился глубокий капюшон на головке женщины. Оба они были где-то здесь, в нескольких шагах, в нескольких мгновениях, на расстоянии одного выкрика, но Никлас не мог заставить себя закричать. Имя, которое он так хотел произнести, застревало в горле. Его нельзя было называть. Оно давно стало всего лишь воспоминанием. Как и запах. Жасмин, разогретый полуденным солнцем.

Когда Никлас в очередной раз увидел тех, кого искал, они уже ехали верхом. Где и когда успели они раздобыть лошадей, было неясно. Неясно было и то, зачем ему это знать. Мужчина повернулся вполоборота, Никлас вздрогнул. Не то чтобы он ожидал увидеть кого-то другого. Скорее, он хотел увидеть кого-то другого. Кого угодно, только не его.

Лицо женщины было по-прежнему скрыто под капюшоном, но Никлас и без того знал, что не ошибся. За лукой её седла вольготно развалился огромный полосатый кот. Кот. За лукой её седла. Её седла! Кот!

Никлас вдруг сообразил, что мысли пошли по кругу, а те, кого он безуспешно пытался догнать, в это время уже выезжали из городских ворот. Вскоре они скрылись из виду. Исчез и запах – жасмин, разогретый полуденным солнцем. Теперь здесь пахло тёплым камнем, и сточной канавой, и сушёной рыбой, и морем, и невесть чем ещё, но это уже не имело значения.

– Всё найдёшь, – послышалось сзади.

Никлас оглянулся. Прямо на тротуаре, привалившись спиной к обшарпанной кирпичной стене, сидела полная женщина. Её пухлые руки были унизаны браслетами, в ушах подрагивали серьги, похожие на маленькие подковы, несколько толстых цепей колыхалось вместе с монументальной грудью. Отполированные желтоватые кости, разбросанные у ног женщины, изображали странный орнамент.

– Всё найдёшь, что ищешь, – повторила гадалка.

– Я не верю в гадания, – отмахнулся Никлас. Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Тем более с тем, кто собирался лгать. Лжи и без того хватало.

– Само собой, – неожиданно согласилась женщина. – Тот, кто верит, никогда ничего не находит.

– Почему? – спросил Никлас, хотя не собирался ни о чём спрашивать.

Гадалка сгребла кости и принялась медленно перемешивать их, точно хотела перетереть в порошок:

– Кто верит, тот не знает. Чтобы найти, нужно знать.

– Я ничего не знаю, – зачем-то признался Никлас, опустившись на тротуар возле гадалки.

– Знаешь, – поморщилась та.

– С чего вы взяли? – Никласу не хотелось смотреть на её блестящие браслеты, и он отвёл взгляд.

– У тебя лицо такое.

– Какое?

– Как у того, кто знает.

Покосившись на женщину, Никлас с удивлением обнаружил, что она улыбается.

– Вы её видели?

Он спросил это просто так, ни на что не надеясь, но гадалка вдруг кивнула:

– Видела, ясное дело.

– Какая она?

– Ты знаешь.

– Не знаю.

– Знаешь.

Она продолжала улыбаться.

– Русые волосы?

Гадалка кивнула.

– Серые глаза?

Женщина медленно опустила веки и вновь посмотрела на него в упор.

– Вы не могли этого видеть! Они были слишком далеко.

– Ты это видел, – вздохнула гадалка. – Ты. Не я.

Никлас не верил ни единому слову, но всё же спросил:

– Где моя лошадь?

Женщина пожала плечами. Цепи на её груди всколыхнулись и вновь улеглись без движения.

– Гадалки всегда врут. Всё, что я знаю – неправда. Правда – это то, что знаешь ты.

Никлас невесело рассмеялся, по-прежнему избегая смотреть на браслеты, а, когда всё же повернулся к гадалке, её уже не было. Зато на тротуаре остались кости. Теперь они лежали иначе. Придвинувшись ближе, Никлас прочитал выложенное на брусчатке слово:

ВИТАС

Витас! Королю нужна помощь, нужна защита! Как он мог забыть?!

Никлас отвернулся, тряхнул головой и снова посмотрел на выложенные из костей буквы. В действительности, никаких букв не было. Теперь кости лежали в произвольном порядке, словно их выложили случайно, ни о чём не задумываясь. Видимо, так оно и было.

Витас! Нужно немедленно ехать в Туф, но как?

Никлас огляделся. Впереди была городская стена с массивными воротами, позади уютная площадь, посреди которой журчал небольшой фонтанчик. От площади лучами расходились улочки – такие узкие, что всадник с трудом мог проехать по ним, не касаясь стен коленями.

Никлас не помнил, как добрался сюда, и, уж конечно, понятия не имел, как выбраться назад. К тому же он потерял лошадь, и не надеялся её отыскать, а денег на то, чтобы купить другую у него при себе не было. Сложно придумать историю глупее.

Если, конечно, это не будет история о том, как разумный взрослый человек гоняется по незнакомому городу за призраком. Никлас рассердился, да так сильно, что, когда въехавшая в город повозка остановилась напротив, даже не взглянул в её сторону.

Только высунувшаяся из-под тента лохматая голова, наконец, привлекла его внимание.

– Где найти лекаря, дяденька? – крикнул незнакомец, хотя кричать не было нужды – повозка стояла всего в нескольких шагах.

Никлас пожал плечами. Где здесь найти врача, он не знал.

– Врача! – проорал незнакомец, видимо, решив, что собеседник не расслышал вопрос. – Мне, дяденька, врач нужен!

Никлас покачал головой, надеясь, что после этого повозка двинется дальше, но тот, кто требовал врача, выбрался из-под тента, подошёл и опустился перед ним на корточки.

Незнакомец напоминал дрессированную обезьянку из бродячего цирка, который иногда выступал в Туфе. Его кожа была такой смуглой, что, казалось, уже не могла загореть сильнее. Чёрные, похожие на жёсткую проволоку, волосы сильно курчавились, образуя над головой плотный венчик. Из выреза просторной, явно снятой с чужого плеча, блузы выглядывали редкие волоски, не такие тёмные, зато более толстые, чем на голове.

– Лекаря мне надо, дяденька! – тонкие усики незнакомца комично зашевелились в такт словам. – Вы, часом, не лекарь?

– Хороший лекарь на дороге не валяется, – невесело пошутил Никлас.

– Выходит, лекарь, – заключил незнакомец. – Мне вас очень надо!

– С чего вы взяли, что я врач?

– Знаю.

– Откуда?

– Знаю и всё.

– Откуда же?

– Я в душу могу смотреть.

– Души не бывает.

– Тогда – в сердце. Или сердца, по-вашему, тоже не бывает?

– Сердце качает кровь. Смотри на него, сколько угодно – ничего другого не увидишь.

– А вы смотрели?

– Смотрел.

– Значит, точно лекарь, – обрадовался молодой человек. – Поедемте со мной, очень прошу!

– У вас кто-то болен?

– Если бы «кто-то»! – вздохнул незнакомец. – Все больны. Один я здоров. Да и то под вопросом.

– Где же ваша семья?

Молодой человек нахмурился, что-то соображая, а после радостно вскинул брови:

– Вот вы о чём! Они мне и вправду как семья. У цирковых другой семьи не бывает. Труппа – вот наша семья. Так и живём. Ехали в Лаков. Там публика зажиточная, на деньгу не скупится. Только вот не доехали. Сперва Жилдемина расхворалась, шутиха наша. Это бы ещё полбеды, только за ней и Кукус заболел. Тут уж совсем туго стало, потому что без Кукуса публика нас плохо принимает. Вы не подумайте, деньги у нас пока есть. На ярмарке голодным не останешься. Только Жилдемина что-то совсем плоха, боюсь, как бы не преставилась. Вот мы и решили обождать в лесочке. А я в город подался, лекаря искать. Гляжу – а лекарь на дороге валяется. Я вообще-то везучий, но такого даже со мной ещё не бывало.

Пока молодой человек путано излагал свою историю, Никлас разглядывал фургон. Надпись на тенте гласила:

«ЦИРК-ШАПИТО КУКУСА МЛАДШЕГО»

– Вы знали Кукуса-старшего? – зачем-то спросил он. Это был единственный вопрос, который пришёл в голову.

– Кто же не знал маэстро Кукуса?! – закатил глаза черноусый. – Он был моим кумиром! Он…

– Я понял, – кивнул Никлас. – Вы едете в Лаков?

– Да, мэтр, – подтвердил незнакомец, отчего-то переставший называть его «дяденькой». – Если только Жилдемина…

Никлас поднял руку, призывая его замолчать:

– Я не возьму с вас платы, но хочу попросить об услуге.

– Всё, что угодно!

Мне нужно попасть в Лаков.

– Это редкостная удача! – обрадовался молодой человек. – Меня зовут Фанафаффил. Можно прости Фанни.

Никлас протянул ему руку:

– Чтобы найти, нужно знать.

– Истинная правда, мэтр!

Фанни вскочил и откинул тент, жестом приглашая его в повозку.