– Ценности на землю! – повторил юноша.
Лайда не сразу сообразила, что разбойник обращается к ней. Только когда кто-то больно ткнул её в спину, девочка поспешно вытащила из волос диадему и осторожно положила её на землю, присев в увечном подобии реверанса. Разбойники захохотали. Двое мидавов едва не прорвались к карете, но путь им тотчас отрезали конные.
– Шубку на землю! – велел предводитель, явно потешаясь над Лайдой.
Девочка сняла накидку, но, вместо того, чтобы бережно положить рядом, швырнула её прямо под копыта лошади. Конь переступил с ноги на ногу, втаптывая драгоценный мех в дорожную грязь. Разбойник взглянул на неё сверху вниз, но в его взгляде не было угрозы. Лайде даже почудилось что-то вроде восхищения.
В это мгновение командир мидавов выкрикнул какой-то клич, и бойцы исчезли. Нападавшие завертелись на месте, ища тех, кого только что атаковали, но черноволосые мужчины не появлялись. Вместо этого в воздухе начали вырисовываться контуры огромных собакообразных тел.
Воспользовавшись растерянностью потерявших преимущество разбойников, мидавы врезались в толпу. Раздался отвратительный хруст. Победоносные крики сменились воплями ужаса.
– Мидавы! – заорал кто-то. – Спасайся, кто может!
Тут-то Лайда и опомнилась. Будто кто-то шепнул ей на ухо: «Беги! Другого шанса не будет!»
Метнув последний взгляд туда, где мидавы терзали перепуганных людей, девочка подхватила платье и помчалась в сторону леса. Сзади застучали копыта. Кто-то из разбойников гнался за ней, и Лайда надеялась лишь на то, что успеет добраться до деревьев раньше, чем её схватят. Там, в лесу, пешему передвигаться легче, чем конному. Только бы успеть! Только бы не упасть!
Подумав так, Лайда вдруг наступила на платье и, конечно, упала лицом в скользкую влажную траву. Что-то перелетело через неё. Поднявшись на четвереньки, девочка увидела брюхо серого жеребца. Юноша в пёстром платке протянул ей руку:
– Прыгай, я тебя увезу!
Лайда оглянулась. Толпа заметно поредела. Некоторые из нападавших валялись вокруг кареты, другие – с криками бежали прочь. Один из мидавов вдруг повернул голову, и, заметив девочку, бросился к ней. Лайда охнула, взглянула на разбойника, после – на мидава. Юноша вновь окликнул её:
– Прыгай, не то пожалеешь!
Лайда вскочила на ноги и, вцепившись в его руку, неловко взобралась на лошадь. Мидав прыгнул, метя прямо в неё, но серый жеребец вдруг взвился и полетел по полю, унося разбойника и принцессу.
Заноза
Лайда зажмурилась и не открывала глаза, пока не перестала слышать за спиной шумное мидавье дыхание. Если не видеть опасности, то её, вроде, и нет. Будучи совсем ещё крохой, принцесса не раз проделывала этот трюк. Закроешь глаза – и всё исчезает: сердитое лицо гувернантки, злая собака, противный рисовый пудинг. Так переносить страдания куда легче.
Ехали долго. Пока конь скакал по ухабам, Лайда изо всех сил держалась за куртку разбойника, боясь упасть. Жёсткая, шероховатая ткань царапала изнеженные ладони, но это ещё полбеды.
Хуже другое – было страшно. Так страшно, как никогда не бывало прежде. Ведь Шамшан, Кассис, Рати Ривай – все, кого Лайда боялась прежде, были ей хорошо знакомы, а, значит, понятны. Чего ожидать от разбойника, девочка не знала, а потому не ждала ничего хорошего.
Можно было попытаться вообразить, что бандит окажется благородным юношей из обедневшей семьи. Что, узнав принцессу, он тотчас упадёт на колени и принесёт клятву верности, пообещает защитить её, во что бы то ни стало.
Можно было понадеяться, что это королева Клибелла послала своих слуг под личиной разбойников, чтобы те освободили её племянницу и доставили в Стребию.
Можно было мечтать, сколько душе угодно, но Лайда просто ехала с закрытыми глазами, ожидая неизбежного столкновения с реальностью.
Вдруг лошадь замедлила бег, и девочка приоткрыла глаза. Теперь они шли по лесу, петляя между деревьями.
Когда к привычному запаху прелой листвы примешался лёгкий аромат дыма, Лайда уже не сомневалась, что цель путешествия где-то рядом. Вскоре вдалеке замаячили люди, а дымный запах стал вполне очевидным да ещё дополнился благоуханием приготовляемой на огне снеди. Теперь Лайда непрерывно держала глаза открытыми. Даже моргать старалась как можно реже, чтобы не упустить ничего интересного.
Когда путники приблизились к лагерю, из-за куста возник взъерошенный оборванец с клокастой чёрной бородой.
– Пароль! – потребовал он.
Лайдин спаситель махнул рукой.
– Пароль! – не отступал страж.
– Ты нешто ослеп, Головня? – звонко выкрикнул юноша. – Не видишь, с кем говоришь?!
– Тебя не увидишь, как же! – окрысился мужичонка. – А только велено паролю говорить – так говори!
– Мной и велено! – расхохотался молодой человек.
Чернобородый отвернулся, бормоча под нос что-то неразборчивое, а после вновь принялся за дело:
– Говори паролю или катись к медвежьей бабке! Мне тут с тобой цацкаться резону нет!
– Молодец, Головня! У тебя не забалуешь! – похвалил юноша, отсмеявшись. – Ну, держи свой пароль: «Вороны клюют мертвечину».
Головня закатил глаза:
– А вот на тебе – выкуси! Не тот пароль!
– Как так не тот?
– Говорю: не тот!
– Брешешь!
– А вот не брешу!
– Какой тогда?
– Не знаешь – так проваливай!
– Ух, ты ж, кровопийца! Ну, стало быть, другой. «Под ёлкой – волки». Нешто этот?
Головня подбоченился:
– И никакой не этот, дырявая башка!
Рассердившись, юноша дёрнул коня за повод, тот переступил с ноги на ногу и обиженно зафыркал.
– Не помнишь, стало быть, паролю-то, – злорадно проскрипел Головня.
– Шёл бы ты лесом! – огрызнулся молодой человек, пуская коня в шаг.
– Точнёхонько, ваша милость, – картинно расшаркался Головня, уступая дорогу. – «Шёл бы ты лесом» – он самый и есть.
– Выпорю, – пообещал всадник, походя пнув его мыском сапога.
Разбойничий лагерь выглядел совсем не так, как представлялось принцессе. Во всяком случае, кольев с насаженными на них отрубленными головами тут не было, как не было ни захлёбывавшихся лаем собак, ни, скажем, бойцов на ножах, которые бы танцевали в центре огненного круга, угрожая вырезать друг другу печёнки. Словом, лагерь как лагерь. Обычное поселение.
По краям большой, поросшей вереском поляны стояло несколько хижин из прутьев и елового лапника. Под деревьями толкались привязанные лошади.
В самом центре пустоши тлел костёр, вокруг которого сгрудились местные обитатели, похожие на пастухов или бродячих торговцев. Лайда насчитала шестерых. Пахло чем-то съестным, но принцесса не сразу определила, чем именно. Всё прояснилось, когда разбойники принялись рыться в золе и с криками бросать друг другу потемневшие кругляшки. Печёная репа – привычная пища бедняков. Лайда невольно поморщилась.
– Чего морду кривишь? – бросил её провожатый, не оглядываясь.
– Откуда ты знаешь? – Лайда нарочно решила говорить ему «ты» – пускай не зазнаётся.
Юноша ловко спрыгнул с коня и протянул руки, помогая ей спуститься. А попросту говоря, подхватил за талию и поставил на землю.
– Затылком вижу. Посиди тут, в стороночке, да сильно не шебурши. Я сейчас, скоренько.
Проходя мимо развалившихся у костра приятелей, он махнул рукой, на лету поймал брошенную ему репу и скрылся в ближайшей хижине. Лайда огляделась. Шагах в десяти от кострища валялось упавшее дерево. Туда и направилась принцесса. Усевшись на источенный жуками ствол, она уткнула подбородок в коленки и стала ждать. Разбойники косились с любопытством.
Наконец, какой-то парень лет двадцати с неожиданно седыми волосами, поманил её рукой:
– Иди к нам. Чего сидишь, как жаба на мосту?
Лайда отвернулась, изобразив презрение. Бандиты захохотали.
– Им, Ляхой, твои политесы мерзительны, – отозвался краснолицый дядька с маленькими водянистыми глазками. – Они – барышня знатная. Самый, так сказать, цвет…
– Какой такой цвет, Кабан? – осклабился третий. Его рябое лицо было обезображено шрамом, тянувшимся от угла рта до самого уха. – Кормчего помнишь? Так вот сестра евонная была белошвейка. Это, я понимаю, цвет. Платьёв у ей было – завались. Панталоны батистовые…
– Ты почём знаешь про панталоны-то? – хрюкнул Кабан.
Разбойники снова загоготали. Рябой надулся:
– Говорю – стало быть, знаю.
Тот, кого называли Ляхоем, со смехом двинул его в плечо:
– Брешешь, Лягуха! Как пить дать, брешешь!
– Чего с этой-то? – неожиданно сменил тему рябой, кивнув в Лайдину сторону. – На кой она нам сдалась, спрашивается?
– Не твоего ума дело! – заявил Кабан и тоже посмотрел на принцессу. – Начальству оно виднее.
– Она жрать может готовить, – принялся рассуждать долговязый яйцеголовый детина с глупым лицом. – Стирать там… Одёжу чинить…
– Эта? – усомнился Ляхой. – Ты зенки-то протри, Бурелом! Не такой породы эта пташка. Её сызмальства мамки-няньки пестовали, нянчили. Нет, жратвы от такой не допросишься. Верно я говорю?
Вопрос был адресован Лайде, и девочка вновь скривилась.
– Немая что ли? А ну ещё и глухая? – Кабан задумчиво поскрёб подбородок. – Это, братцы, совсем худо.
– И ничего не худо! – задорно отозвался Ляхой. – Нам с ней лясы точить резона нет.
– Так-то оно так, – согласился Кабан. – А ежели тебе, к примеру, сказать ей надо: «Почини, девка, мою душегрейку». Тогда как?
Лайда зажмурилась и закрыла уши руками. Пусть болтают, что хотят, а слушать она не станет – противно. В это время что-то ударило её по ноге. Не больно – всё-таки три нижние юбки так запросто не пробьёшь, – но вполне ощутимо. Лайда открыла глаза. Платье было испачкано сажей, рядом валялась печёная репа.
– Вот так, стало быть, – Ляхой демонстративно обтёр руки о штанину. – Запущу в неё чем-нибудь, и дело с концом.
Тут-то Лайда и рассвирепела. Такое случалось с ней нечасто, но уж если случалось… Оглядевшись по сторонам, девочка быстро обнаружила то, что искала. Рядом с деревом валялось несколько толстых сучьев. Выбрав тот, что покрупнее, Лайда схватила его и тотчас запустила в разбойника:
– Не смей швырять в меня репой, свинья!
Получив палкой в скулу, бандит изумлённо захлопал глазами. Остальные покатились со смеху.
– Пташка-то клюётся! – схватился за живот Кабан. – То-то она тебя!
Ляхой вскочил на ноги:
– Ух, зараза!
Нужно было бежать, но Лайда не могла пошевелиться от страха.
– Я ж тебе, гадина!.. – взревел бандит, двинувшись на неё. Его кулаки были сжаты, губы дрожали.
Лайда зажмурилась. Она не станет смотреть. Ни за что!
Вдруг издалека послышался окрик:
– Остынь, Ляхой! Сам виноват! Нечего в барышню репой швырять, тогда и в глаз не получишь!
Лайдин спаситель приблизился и встал между новоиспечёнными врагами. Он смотрел насмешливо, но бандиты отчего-то притихли, странно скукожившись.
– Чего она меня палкой-то? – пробурчал Ляхой.
– А то сам не знаешь! – хмыкнул атаман. – А ты, девонька, молодец, не струсила!
«Ещё как струсила!» – хотела сказать Лайда, но промолчала. И вообще решила больше с разбойниками не пререкаться. На всякий случай. Вышло, правда, не очень. Да, что там! Совсем не вышло, если начистоту. Всё оттого, что молодой атаман вдруг спросил:
– Ты кто такая? Как звать?
Лайда возьми и скажи:
– А сам-то представиться не желаешь? А то так и ходишь с платком, лицо прячешь.
Разбойники снова засмеялись, но иначе. Прежде они ржали, как лошади в горящей конюшне, теперь же робко захихикали, переглядываясь.
– Твоя правда, – согласился юноша. – Невежливо выходит.
Сказав это, он снял свой пёстрый платок, и Лайда невольно охнула. Перед ней стоял вовсе не юноша. Да и не «стоял», если разобраться. Принцесса привыкла доверять своему зрению, но сейчас усомнилась в его надёжности, потому что атаман оказался… женщиной. Точнее, девушкой лет девятнадцати.
Лицо у неё было круглое, бледное. Нос короткий, чуть вздёрнутый. Светлые глаза с белёсыми ресницами и кустистые рыжеватые брови. Одним словом, не красавица. Принцесса даже почувствовала что-то похожее на разочарование. Она-то представляла благородного юношу. А тут мало того, что девица, так ещё и страшненькая.
– Стало быть, зови меня Занозой, – криво улыбнулась атаманша.
– Это не похоже на имя, – прошептала принцесса.
Атаманша оглядела свою свиту:
– Тут, девонька, у всех имена такие. Не то имена, не то клички собачьи. Верно я говорю?
Разбойники закивали, заугукали.
– А только мы и таким рады. Вот Ястреб, а это – Сныть, – продолжала девушка, поочерёдно указывая на разбойников. – Это – Кабан. Это – Бурелом. Ляхоя ты знаешь. Язык у него поганый, грабли загребущие, мозги – как у цыплёнка. А всё ж он незлой, Ляхой-то.
Разбойник стоял пристыженный, не поднимая глаз.
– Иди сюда, – неожиданно предложила принцессе Заноза. – У костерка посидим, покалякаем.
– Я с ними сидеть не стану! – огрызнулась Лайда. – Особенно с этим, – она указала на Ляхоя. – Не желаю, чтобы он меня оскорблял.
Она была уверена, что атаманша разозлиться, но та кивнула разбойникам:
– Подите, ребятушки, просвежитесь. А мы туточки по-девичьи побалакаем.
Когда, фыркая и скалясь, разбойники убрались восвояси, Лайда осторожно подобрала платье и села на трухлявый пень поближе к костру. Заноза подбросила щепок, и притихший, было, огонь вновь разгорелся.
– Стало быть, этот тощий дятел – наш король? – атаманша подожгла прутик и теперь размахивала им из стороны в сторону, глядя, как дымный хвост тянется по воздуху.
– С чего ты взяла? – осторожно поинтересовалась Лайда.
– Мидавы. Они абы за кем таскаться не станут, а тут бились как черти. С чего бы, спрашивается? Выходит, большую шишку везли. Так что ли?
Лайда неопределённо покачала головой.
– Не скажешь? – удивилась Заноза. – Чего тогда драпала?
– Может, я твоих головорезов испугалась.
– Ой ли? – закатила глаза атаманша. – Мои головорезы тебя пальцем не тронули. Репой разве треснули, да и то несильно. А драпала ты от мидава чернявого. Так?
– Допустим, – уклончиво ответила принцесса. Она до сих пор не решила, сможет ли использовать разбойницу в своих целях, а потому не торопилась откровенничать.
Заноза удовлетворённо кивнула:
– Платье у тебя справное, шубка соболем подбита. Была шубка. Покуда ты её коню под копыта не шваркнула, девонька. Так запросто, будто у тебя таких шубок воз да ещё полвоза. Цацки золотые…. Ну, да это я так. К слову пришлось. Теперь, стало быть, главная загадка: кто ж ты будешь, пташечка?
Лайда молчала.
– Боишься, значит? – догадалась разбойница. – Думаешь, продам тебя ихнему Величеству с потрохами?
– Если заплатит – продашь, – в тон ей проворчала принцесса.
– Частенько тебя, поди, продавали, – вздохнула атаманша, – коли совсем людям не веришь. Годков-то тебе сколько?
– Тринадцать, – отозвалась принцесса, не заметив подвоха.
Заноза прищурилась, вглядываясь в её лицо:
– Я думала, десяти не сравнялось. До того ты маленькая. Ну, да мне немногим больше было, когда меня из дому выперли. Оно, знаешь, как бывает? Живёшь себе, горя не ведая, а тут – на тебе. И вся твоя жизнь бесприютная больше гроша ломаного не стоит.
– Почему тебя из дома выгнали?
– Почему и тебя. Мешала сильно.
– Меня никто не выгонял.
– И то верно. Ты сама драпака задала. Выходит, не расскажешь, чем тебе ихнее худосочное Величество не угодило?
Лайда не ответила.
– Ну, коли так, – пожала плечами Заноза, – прощай, как говорится. Не поминай лихом.
– Что значит «прощай»?! – возмутилась девочка. – Прогонишь меня?
– Дороги к лагерю ты не видала, стало быть, никого не приведёшь. Завяжу тебе зенки да и отволоку подальше.
– Откуда ты знаешь, что я дороги не видела?
– Говорю же: затылком глядеть умею. Ты всю дорогу с закрытыми глазами сидела, как крот слепенький.
– Куда же я пойду?!
– А мне что за дело?! Вали, куда хочешь, да уж не обертайся!
Лайда неохотно поднялась. Вышло даже хуже, чем она рассчитывала. Куда теперь идти? Что делать? Да, не всё ли одно?! Куда ни пойдёшь – мидавы сцапают и отведут к Шамшану, а там…. И думать страшно!
Лайда оглянулась. Заноза смотрела незлобно, вроде бы даже жалостливо. Выходит, не всё потеряно.
Принцесса вздохнула, глянула искоса, будто бы снизу вверх и снова вздохнула. Конечно, атаманша разбойников не такая лёгкая добыча, как королева Сона, но и у неё есть сердце. Нужно только подобрать к нему ключик.
– Пожрать что ли не хочешь, на дорожку-то? – окликнула девочку Заноза.
Сработало! Лайда смиренно покачала головой и вдруг, зарыдав, бросилась к ногам разбойницы:
– Не прогоняй меня! Прошу! Помоги!
Видела бы атаманша своё лицо! От прежней уверенности вмиг ничего не осталось: щёки раздула, ресницами захлопала…. Того и гляди – заплачет. А Лайда – всё о своём:
– Отвези меня к тётушке, она тебе денег даст! И золота – сколько попросишь!
Тут она, конечно, перегнула, но разбойница наживку заглотила, не поморщившись:
– Как же я тебя за море-то переправлю, девонька?
Не успела принцесса испугаться, как она пояснила:
– Что ты – королевская дочка, это я сразу скумекала. Небось не дурочка! А только до тётки твоей нам вовек не добраться.
– Она заплатит, – всхлипнула девочка. – Сколько нужно заплатит.
Заноза вытянула губы трубочкой и смешно задвигала ими из стороны в сторону – задумалась.
– Вот что, девонька. Есть у меня в порту, в Ристоне один человечек. С виду неказистый, а только кудесник, каких поискать. Уж он-то найдёт, как нас за море доставить, ежели тётка твоя золота не пожалеет. Но смотри: дёшево не станет!
Смахнув слёзы, Лайда стукнула себя кулачком в грудь:
– Всё, что пожелаешь, отдаст!
– Тогда по рукам, девонька! – Заноза протянула принцессе обветренную ладонь с поломанными ногтями. Лайда вложила в неё свою сухую, сморщенную ладошку:
– По рукам!
Дорожная грамота
Можно ли вообразить что-нибудь более приятное, чем дорога?! Если и найдётся человек, убеждённый в существовании подобной вещи, то это, наверняка, тот несчастный, которому никогда не доводилось выходить дальше ворот собственного дома.
Самые сладкие пирожные рано или поздно теряют вкус. Самые красивые безделушки покрываются слоем пыли. Только в дороге всегда остаётся новизна, без которой теряет остроту даже пронзительный, живой ум исследователя, не говоря уже о будничном, сером сознании обычного человека. Если же какой-то маршрут кажется давно знакомым и скучным, то стоит повернуть в другую сторону – и перед тобой новый путь, новые места, новая пища для наблюдений. Дороги – единственное, чего хватит на всех, было бы желание идти.
Селена любила путешествия больше всего на свете. То есть, конечно, не совсем. Никласа, к примеру, она любила сильнее. И Виллу. И даже Зебу. Но путешествия были нужны ей для счастья почти так же, как пища или крыша над головой.
Раньше Селене нравилось ездить с отцом в другие города, смотреть на меняющиеся пейзажи и мечтать, но теперь её дорожные мечты стали на удивление однообразными. Сначала она и сама не понимала, почему при виде пологих охряных холмов представляет каменный забор, поле, зубчатую полоску леса на горизонте. После – сообразила и удивилась сделанному открытию. Селена просто скучала. По неуклюжему старому дому. По лесной опушке с гибкими молоденькими деревцами, на которых весной распускаются трогательные гофрированные листочки. По старой коряге – лучшему месту для игр. По Доре и прежней жизни с её предсказуемым, размеренным укладом.
– Я хочу домой, – проговорила Селена.
Для того, кто не понимал её рассуждений, это, должно быть, прозвучало странно, и Зебу даже остановился от неожиданности:
– Как же сыворотка? Мы не можем вернуться.
Селена замотала головой, легонько пришпорив лошадь:
– Я не о том. Просто, мне вдруг подумалось: как было бы здорово вернуться в Тарию! Не сейчас – когда-нибудь.
– И вернёмся! – оптимизма у Зебу хватало. – Не будет же Шамшан править вечно!
Селена вздохнула. Ждать всегда трудно, а ждать неизвестно чего – трудно вдвойне.
– Я скучаю по отцу, – сообщил Зебу доверительным шёпотом.
Селена давно привыкла к способности мидавов транслировать мысль в пространство, используя любые возможные голосовые модуляции, но тут отчего-то взглянула на друга по-новому. Сейчас принявшего человеческий образ мидава не отличить от простого мальчика, но Зебу – не мальчик. И он не обыкновенный. То есть, для мидава в нём нет ничего исключительного, но человеку о таких способностях и мечтать не приходится.
– Ты ещё не чуешь? – спросила она.
Чутьё – одна из уникальных мидавьих особенностей. Эти существа могут не только передавать информацию в пространство, но и получать её, причём иногда – в довольно причудливой форме. Это и называется «чуять». Человеку может показаться, что чутьё – это что-то вроде ясновидения, но в действительности всё куда проще. А, может, и сложнее – как посмотреть. Никлас много об этом рассказывал. Дело в том, что в мозге каждого мидава есть специальный отдел. Маленький, с полногтя, но очень важный. Именно там и находится так называемый «информационный фильтр». У Рована Таля есть трактат «Сила разума». Там об этом подробно написано. Селена как-то начала читать, но было чересчур сложно, и она решила вернуться к этой книге попозже, когда повзрослеет.
– Пока нет, – грустно поведал Зебу. – Не чую. Да я и не должен. Говорят, чутьё появляется лет в восемнадцать – двадцать.
– Думаешь, дядя Зак чуял, что ты жив?
– Надеюсь. В молодости у него было очень сильное чутьё. Сильнее, чем у других. Было бы такое у Тиша Белолобого, мы бы их тогда не остановили.
Некоторое время путники шли бок о бок. Точнее, Зебу шёл бок о бок с Селениной лошадью. В былые времена он мог запросто обогнать Майлу.
– Ты по-прежнему бегаешь? – поинтересовалась девочка.
– Каждый день. Кот надо мной смеётся, ну и пускай! Забыл, как мы удирали от чёрного отрада в ущелье?! А я вот не забыл. Ещё немного потренируюсь, и стану самым быстрым мидавом на свете. Неплохо, да?
– Здорово! Хотя, думаю, ты и так самый быстрый.
Селена вдруг сообразила, что хотела рассказать другу:
– Помнишь, как мы попали в подземный ход?
Мидав кивнул:
– Такое вряд ли забудешь!
– Я тогда нашла фонарик Тафеля…
– А потом – снова потеряла.
– Не потеряла, а выбросила.
– А, по-моему – потеряла.
– Неважно. Мы тогда решили, что это фонарик магистра Гастона.
– Ну, да. Чей же ещё?!
– Зебу! – Селена сделала торжественную паузу. – Это не его фонарик!
Мидав потешно вытянул шею:
– Откуда ты знаешь?
– Он сам сказал.
– Фонарик? – хрюкнул Зебу.
– Да ну тебя! Магистр Гастон сказал, что это не его фонарик. Он знал, что подземный ход существует, но не спускался туда.
– Откуда же он это знал, если не спускался?
– Когда-то, наверно, спускался, но не в тот день, понимаешь?
– Что я должен понимать?
– Он не оставлял фонарик, значит…. Что это значит, Зебу?
– Это значит, что его оставил кто-то другой.
– Кто?
– Понятия не имею.
– И я – тоже. Никто из «попугаев» этого не делал, я спрашивала. Вилла вообще не знала, что этот ход существует. Она мне сначала не поверила. Думала, я её разыгрываю.
– Хорошенький розыгрыш! Мы чуть не пропали в этом проклятом подземелье!
Селене вдруг стало грустно:
– Зря ты так! Нам было весело. Помнишь?
– Было, но нечасто. В основном было страшно.
– Тогда мы познакомились с Рошаном Первым, и выяснилось, что он – брат нашей Доры…
– Точно! – воскликнул Зебу так громко, что лошадь шарахнулась от него в сторону. – Я вспомнил, что собирался тебе рассказать! Знаешь, кого я видел на постоялом дворе, когда мэтр Казлай в первый раз навещал госпожу Данорию?
– Кого?
– Угадай!
– Я не знаю.
– Ну, угадай же!
– Неужели Рошана?
– Как бы не так! Дору!
Селена покосилась на него с недоверием:
– Тебе, наверное, показалось.
– Ничего мне не казалось! Дора прислуживала госпоже Данории, точно тебе говорю!
– Не может быть! Ты не обознался?
Зебу задумался:
– Я уверен, что это была она.
И, помолчав, чуть слышно добавил:
– Почти.
– Когда вернёмся в город, обязательно найдём эту госпожу Данорию! – заявила Селена. – Тогда и посмотрим, прав ты был или нет.
Тем временем пустынный тракт стал оживлённее. Всё оттого, что путники миновали развилку, где широкая Фарисова дорога встречалась с неприметной лесной тропой, на которой едва ли могли разъехаться две телеги. Однако именно по этой дорожке ехали все путешественники, стремящиеся из Ристона в Гарцов и желающие срезать по пути не менее семи тарелов7.
Сначала мимо проколыхалось несколько разбитых возов, после – карета с гербами в виде вздыбленного медведя под перекрещивающимися ливарийскими саблями.
Селена пришпорила лошадь. Похоже, заболтавшись, они с Зебу чересчур замедлили шаг, а так до Гарцова вовек не доберёшься.
Однако через некоторое время их вновь обогнали. На этот раз путник был один. Щуплый человечек в коричневой мантии нёсся галопом, поднимая пыль. Скача мимо, он лишь принял чуть влево, но толку от этого не было: пыльное облако повисло в воздухе и Селене пришлось придержать лошадь, чтобы дать ему улечься.
– Сумасшедший! – проворчал Зебу.
– Может, он спешит?
– Мы тоже спешим.
– Так давай наперегонки, как раньше!
Зебу прищурился:
– Давай! Только шансов у тебя маловато.
Улыбнувшись, Селена пустила лошадь в галоп и поначалу даже оторвалась от мидава, но вскоре Зебу настиг её и побежал рядом. Казалось, он может двигаться куда быстрее, но потешается над подругой. Селена приподнялась на стременах, мидав тоже ускорился. Впереди показалась карета с медведем, но уже через несколько мгновений состязающиеся обошли её с разных сторон. При этом Селенина лошадь едва не соскользнула в канаву, и девочка с трудом удержалась в седле.
Так же легко путники обогнали и возы, с той лишь разницей, что ехавшие там крестьяне долго ругались им вслед. Теперь дорога оказалась в их распоряжении, и Зебу, наконец, решил показать, на что способен. Втянув шею, он вырвался вперёд, рассекая лбом воздух. Как ни старалась Селена держаться рядом, вскоре мидав скрылся из виду.
Обнаружился он, впрочем, довольно скоро. Миновав очередной поворот, Селена увидела друга. Зебу стоял посреди дороги и разглядывал что-то вдали.
– Устал? – рассмеялась девочка. – Кажется, ты теряешь форму!
Мидав замотал головой:
– Смотри!
Проследив за его взглядом, Селена разглядела впереди всадника в коричневой мантии. Мужчина что-то втолковывал обступившим его конным, а те, в свою очередь, смыкали кольцо вокруг лошади, не давая ей двигаться.
– Разбойники! – прошептал Зебу.
– С чего ты взял? – удивилась девочка. – Скорее всего, обычный патруль.
– Гвардейцы? И что они, по-твоему, тут забыли.
Понятия не имею. Давай подойдём поближе и узнаем.
– Что-то мне не хочется! – встряхнулся Зебу. – Может, вернёмся?
– В любом случае, они нас уже заметили. Так что лучше уж идти вперёд. В конце концов, мы сможем убежать. Ведь так?
– Надеюсь, – пробурчал Зебу, хотя, без сомнения, был недоволен. – Дорожная грамота у тебя есть?
Селена тряхнула рукавом:
– Она здесь. Вообще-то, грамота выписана на имя Никласа, но это неважно. Пойдём. Может, они нас и не остановят.
Приблизившись, она, правда, пожалела о своём решении. А дело было вот в чём. Один из четверых всадников (на которых, к слову, были обычные дорожные плащи, в вовсе не мундиры гвардейцев) бросил задержанному, явно продолжая начатый разговор:
– Извольте следовать за нами, господин Кариг!
Услышав это обращение, девочка впилась глазами в спину незнакомца, но нет…. Обознаться она не могла, и это, конечно, был вовсе не Никлас. Неужели однофамилец?
– Говорю вам: это не моё имя! – взвизгнул человечек. – Это ошибка! Вы не имеете права меня задерживать!
– Будь у вас дорожная грамота, я бы поверил, – закатил глаза его собеседник. – Но у вас её нет. А, значит, нет доказательств того, что вы не Никлас Кариг.
Селена придержала лошадь, пытаясь осмыслить происходящее. Эти люди ищут Никласа, но зачем? Что-то подсказывало, что намерения у них не добрые, и нужно убираться подальше.
Оглянувшись, она попыталась взглядом объяснить это Зебу, но тот шёл позади и вряд ли слышал то, что слышала она, а потому никак не отреагировал на молчаливый призыв. Стараясь привлекать как можно меньше внимания, Селена прошествовала мимо всадников, но, когда ей стало казаться, что опасность миновала, человек, допрашивавший мнимого Никласа, вдруг окликнул её:
– Куда направляетесь, сударыня?
Остановившись, девочка взглянула на мидава, ища поддержки.
– Мы с сестрой идём в Гарцов, – мигом отреагировал тот, – к родителям.
– Предъявите дорожную грамоту! – потребовал предводитель отряда.
Селена почувствовала, как противный холодный комок сползает из горла в желудок. Дорожная грамота у неё была, но имя, которое в ней значилось, сейчас явно называть не следовало.
– У нас её нет, – потупилась девочка.
Зебу непонимающе уставился на неё:
– Покажи ему грамоту. Ты же говорила, что она у тебя!
Селена пригрозила ему взглядом, и начальник это заметил. Сначала он пристально посмотрел на Зебу, потом долго разглядывал Селену и её лошадь.
– Что-то я не пойму, – наконец проговорил он, – есть у вас грамота или нет?
– Нет! – отрезала Селена.
– Есть! – одновременно с ней заявил Зебу.
– Выходит, нет? – теперь человек обращался к одной Селене. – Что в таком случае торчит из твоего рукава?
Селена невольно взглянула на свою правую руку. Предводитель конных, кем бы он ни был, оказался прав: из-под кружевного манжета и впрямь выглядывал краешек свитка.
– Хорошо, – почти ласково похвалил её изобличитель. – Знаешь куда смотреть. Выходит, это и впрямь тот документ, что нам нужен. Давай его мне! Да поживее!
Холодный комок покатился в обратную сторону, отчего вмиг сделалось трудно дышать, однако вместо того, чтобы послушно опустить повод, Селена пришпорила лошадь и крикнула Зебу:
– Бежим!
Конные не сразу сообразили, что произошло, и эта краткая проволочка дала беглецам фору, но вскоре сзади застучали копыта. Стремительный Зебу умчался вперёд, но старушка Майла за ним не поспевала. Селена пригнулась к самой шее лошади, пытаясь набрать скорость, но без толку – погоня приближалась. Зебу тем временем скрылся из виду, и теперь ждать помощи было не от кого. К счастью, вскоре девочка вновь увидела мидава. Выходит, Зебу не сбежал, а ведь мог бы. Выглядело это, по правде говоря, глупо до неправдоподобия: посреди дороги стоит в облаке пыли маленький белобрысый мальчик, только что обошедший лошадей на добрых три сотни шагов. Тут бы преследователям и задуматься, но думать им, похоже, было некогда. А, возможно, и нечем.
Увы, промедление принесло Зебу одни лишь проблемы. Когда Селенина лошадь, хрипя и фыркая, поравнялась с ним, преследователи были совсем рядом. Девочка подгоняла кобылу изо всех сил, но та бежала всё медленнее. За спиной отрывисто кричали люди, и Селене стало казаться, что кто-нибудь вот-вот схватит её за шиворот и сбросит на землю, под ноги лошадям.
Вдруг на дорогу высочило какое-то существо. Сначала Селена приняла его за крупного серого коня, но, приблизившись, разглядела белые оскаленные клыки и вздыбленную шерсть на загривке. Мидав!