Звереныш

«Хитрит перед матерью, – понял Анатолий. – сообразительный пацан…»

– Жди на лавочке,  на днях буду.

Анатолий дал отбой, боясь, что Светик откажет ему, и Татьяна догадается, кто звонит. Но он уже твердо знал, что обязательно придет к этой лавочке и больше не сможет не приходить  к этому чужому, но ставшему близким ему ребенку.

Болезненный разрыв с Дашкой перешел от острой боли в тупую и ноющую, а порой даже забывался за суетой и во Светике.

Несколько раз напоминал о ней и Сашка.

– Видел твою, – поддевал он. – Подходила ко мне, спрашивала… Красивая она все-таки , стерва… Запросто не спросит, с намеками…  – Анатолий слушал молча. – А я ей знаешь что? – Сашка лукаво подмигивал. – Живет – не тужит,  сказал. Про тебя не спрашивает. Девок что ли мало… – И Саша самодовольно ржал.– Как ее повело в сторону!..Я с ними управляться умею, не то, что ты… Замириться с ней не хочешь?

– Сама пусть придет, тогда посмотрим.

– Ну-ну …

Сашка ехидно улыбался. А Анатолий удивлялся своему спокойствию и даже безразличию, с которым он выслушивал Сашкины новости. Рана, которую она нанесла его мужскому самолюбию, если и не зажила полностью, то была словно смазана целебным бальзамом, которым стал странный диковатый ребенок с редким именем Светик. Про него Анатолий не говорил никому, а тем более Сашке, который непременно счел бы его ненормальным  и затравил бы своими нравоучениями.

Анатолий пришел к лавочке через два дня. Он накупил сладостей и как умел потчевал  ими Светика.

– Да ты ешь, не жалей. – Приговаривал он, запихивая Светику в рот очередную конфету. – Все равно домой нести нельзя.

– А она знает… – набитым ртом прошамкал Светик.

– Ты сказал? – Анатолий недовольно поморщился. – Зачем? Опять начнет…

– Ничего я ей не говорил, – обиделся Светик. – Она сама догадалась. После твоего звонка  сразу сказала, что это ты. Ты ж ей тоже звонил, – Анатолий кивнул. – Вот, она уже тогда догадалась…

– Ругалась? – Спросил Анатолий.

– Нет, вздохнула только.  – У нее сил сейчас нет ругаться. Больных много…

Анатолий прижал худенькое тельце Светика к себе.

– Ты вот что, братан, ты себя береги. Как прививку делать станут, не бойся. Не больно. А тебе нужно. Болел ты сильно недавно. А эта зараза… И матери скажи, чтобы не тянула… Одевайся теплее. Весна не лето…

– А как ты с той, со своей? – Тихо с опаской спросил Светик.

– Да никак пока, – ответил Анатолий и удивился, что Светик помнит про его неприятности.

– А ты мамке понравился, – сообщил Светик. – Жалко, что тебе она нет…

– Это , братан, такая штука, – начал оправдываться Анатолий. – Не знаю, как тебе объяснить… Мамка твоя хорошая, ты не думай… просто не мой она человек… – подыскал он подходящие, по его юмнени, слова. – понимаешь?

– Понимаю, – утвердительно кивнул Светик. – Только ее жалко…

– А почему ты думаешь, что я  ей нравлюсь, – полюбоытствовал Анатолий. – Она сказала?

– Нет! – Возразил Светик. – Я сам вижу!

«Ишь, какой глазастый, – подумалось Анатолию. «Сам вижу!». Он не испытвал к Татьяне какой-нибудь симпатии, но ему было приятно, что он понравился ей и даже стало как-то интересно, что можно ждать дальше от такого ее отношении к нему – прмирения или полного и окончательного разрыва.

– Ты не бойся, она сюда не придет, – продолжал Светик. – А к нам пока не ходи. Когда можно будет, я скажу.

– А я и не собираюсь, – ответил Анатолий. – Только на лавке этой не дело все время сидеть. Мы с тобой, парень, летом в парк сходим или еще куда-нибудь. А домой к вам не надо мне… Только бы мать тебя отпустила.

– Она отпустит, – уверенно сказал Светик. – С тобой отпустит…

Словно камень упал с души Анатолия. С мальчишкой ему было легко и просто. И хотя он не представлял себя в роли отца, парнишка уже был ему  больше , чем брат. Светик звал его полным именем. И это нисколько не смущало обоих. Иногда Анатолию казалось, что  он такой же ребенок, как Светик, только чуть старше. Ему был интересен мир этого маленького человечка, который потихоньку, осторожно приоткрывал ему то, что он не видел вокруг себя.

Диковатость этого ребенка,  его острая наблюдательность и умение общаться с природой  каждый раз поражалиАнатолия  своей утонченностью чувств и вкусов, чего не было в окружающих  и в нем самом.

Иногда при встречах они просто молчали. А когда Светик начинал говорить, Анатолий содрогался, как будто мальчик начинал читать все его мысли, одновременно давая на них свои ответы. Тогда Анатолий останавливался и пристально смотрел Светику в глаза.

– Да ты колдун, – говорил он ему.

– Нет, – улыбался Светик.

– Тогда поэт, – продолжал Анатолий.

– Поэт? Это тот, кто пишет стихи? Я не пишу…

– Да нет, здесь, парень, не в стихах дело… Это такое состояние души… не как у всех…

– Не знаю, – смущался Светик. – Может быть…

Танька догадывалась, что встречи Светика с Анатолием продолжаются. Вопреки всему она была даже рада этому. Привязанность сына к малознакомому мужчине, который нравился ей самой, оставляла ей пусть самую маленькую, но надежду на то, что еще не все потеряно, и, может быть… Она гнала от себя эти мысли, но они, как назойливые мухи, лезли и лезли ей в голову.

Светик ничего не рассказывал, но она стала замечать за ним едва заметные  перемены, которые делали сына взрослее и , как ей казалось, ближе к ней. Светик был записан в первый класс, и Татьяна радовалась, что теперь его учебу и взросление будут направлять не только учителя и она сама, но и Анатолий, который для ее сына был бесспорным авторитетом и другом. Она редко вспоминала первого мужа. И воспоминания ее были так далеки, словно они были не в ее жизни, а в чьей-то другой,  чужой и отдаленной, на которуона смотрела со стороны. Второй муж оставил в ее душе горечь и опустошение,  которые пока нечем было заполнить. И дети словно напоминали ей о чем-то утерянном безвозвратно, чему они были укором в ее сиротливом сердце.

Вечная нехватка денег заставляла Таньку брать дополнительные дежурства. Тогда Танька снова просила соседку присмотреть за Кешкой и Светиком и выслушивала ее нудные наставления, смиренно кивая в знак согласия.

– Ты бы, Татьяна, побереглась, сколько сейчас заразы ходит. А ты с ней каждый день водишься. Малые у тебя сироты, случись что…

– Привились   мы, – Танька вздыхала и опускала глаза, – в первых рядах нас… Вроде как теперь не  должны заболеть…

– Не должны!.. Сколько сидели взаперти все… А твой Светик все бегал на лавку свою. Приятеля себе нашел, знаешь? Мужик взрослый… К тебе что ли клинья подбивает? Смотри, Татьяна ребятишки у тебя… Мужикам что? Им одно надо. А у тебя детишки…Ты уж меня прости, старую. Только я так скажу, строже себя держи с ними…Побаловаться они все не прочь. Тут им детишки не помеха, а чтобы серьезно, так … – соседка помолчала, собираясь с духом, –  вряд ли…е – закончила она и посмотрела на Таньку.

– Знаю я,– раздраженно отвтила Татьяна, про  себя посылая соседку к черту. – Знаю я его. В полиции работает, Светик в нем души не чает. Лучше отца родного слушает. Растет же мальчишка, ему отец нужен. А где я его ему возьму? Пусть хоть так с мужиком пообщается, он его плохому не учит…

– Ну-ну, раз так, – согласилась соедка. – Оно, конечно, малой растет… А ты себя блюди…

«Да кабы, старая ты дура, он предложил, – в сердцах подумала Танька, – стала бы я тебя слушать! Времечко мое уходит, сединки уже в голове появилсь. Дети, дети… А мне сколько осталось? Тридцатник с гаком, а много ли радости видела? Так, крохи… Да похорон  четверо, да пеленки-сранки, да работа… Вот оно, счастье-то какое!..».

Ругала себя Татьяна, что тогда так сгоряча отшила Анатолия, а теперь не знала, как вернуть то хорошее, что зародилось в ее душе в тот вечер. Не могла, боялась расспрашивать  Светика и  прийти к ним на лавочку, как невзначай, и заговорить, словно и не было  тогда ее грубости. Не понимала она себя, почему  и как случилось то, что занозил ее этот ничем не выдающийся, почти не знакомый мужик так больно и безнадежно.

Ближе к осени хлопот прибавилось. За лето Светик вытянулся и стал похож на соломинку, на конце которой золотистым шаром на тонкой шейке сидела золотистая вихрастая голова.

– Не по дням, а по часам растешь, – охала Танька. – Сколько всего тебе теперь покупать нужно! Все мало. Форму на вырост куплю. Пусть чуть побольше, нчего стршного. Ведь походишь?

– Похожу, – отвечал Светик. – Я в тебя. Сама вон какая! Как Анатолий говорит – «богаырка!». – Он испугался, что проговорился и затих.

Танька сделала вид, что не слышала,только залилась краской от удовольствия: значит, вспоминали про нее на лавочке своей.

– Отец твой тоже был будь здоров. – сказала она. – Во ростом, – она подняла руку выше головы, –  килограммов сто… Ты вот только у нас худенький вышел. Кешка помельче будет. У него батя другой был, средненький. Ты отца-то хорошо понишь?

– Так, – Светик пожал плечами, – почти не помню… – В его детской памяти промелькнули мутные картины и тот час же сменились  новыми яркими, где четко вырисался образ Анатолия в черной куртке, пахнущей кожей. – Почти не помню, – повторил он и умолк.

Ему страшно захотелось, чтобы в первый школьный день не мать,а именно Анатолий повел его за руку в школу с огромным букетом, который Светик должен подарить учительнице. Чтобы он гордо шел среди других детей, которых тоже вели за руку отцы и среди которых он не чувствовал бы себя обделенным необхолимой любому мальчишке мужской силой.  Но его поведет мать. И хотя она такая большая и сильная, все-таки она не отец, и ей больше подошла бы девчонка.

Это жгучее желание тревожило и беспокоило его. Сказать о нем матери он не решался. Просить об этом Анатолия тоже. Если бы мать и Анатолий догадались  сами…

Светик вспомнил, как весело они проводили лето вместе. Как ходили в зоопарк, как Анатолий катал его на пони и покупал ему мороженое, как вместе они крутились на карусели, и у Светика захватывало дух от полета, и было страшно, что цепь, прикованная к их сиденью, может оборваться. Но рядом был Анатолий, и он прижимался к нему, и тогда страх уходил , оставив только чувство восторга и трепета, от которых сильно и гулко билось сердце.

Встречи были не очень частыми, но всегда радостными. И теперь, перед самым началом учебного года Светик ждал Анатолия с особенным чувством.

Лежа  на лавочке, он смотрел в небо на плывущие облака и загадал, что, если увидит на небе облака, похожие на летящих птиц, Анатолий догадается о его желании. Но облаков-птиц не было, а Анатолий все не шел и не шел. Светик  ждал его уже целый час, но ни звонка, ни его самого не было. «Служба», – вспомнил он слова Анатолия, которые тот всегда произносил в своп оправдания при опоздании.

Прошел еще   час, но Анатолий так и не пришел. Телефон Светика тоже молчал. Уже пора было идти домой, когда он наконец решился сам позвонить своему другу. Трубку никто не взял, и сердечко  Светика затрепетало от непонятной тревоги. Не мог Анатолий не прийти и не  позвонить. Они договорилсь, и он велел его енпременно дождаться. Он, наверняка,  хотел что-то подарить Светику, и Светик ждал этого подарка. Уже начало темнеть,  и включили фонари. Уголок лавочки накрыл сумрак, и одинокая фигурка Светика на краю лавочки превратилась вт емное пятнышко. А он все ждал и не уходил.

– Анатолий, – всхлипнул Светик и по его щекам покатились слезы. – Анатолий…

Когда появилась мать, Светик лежал на лавке вниз лицом и беззвучно рыдал. Узенькие плечики его сотрясались, и он упрямо качал головой из стороны в сторону.

 Мать тронула его за плечо,   он хриплым шепотом выдохнул: «Не  пришел!» – Иснова замотал головой.

Больше Светик не сказал ни слова. По дороге домой он молча рамазывал по щекам текущие слезы, оглядываясь по сторонам, как будто все еще надеялся на то, что Анатолий придет.

– Не придет он, сынок, – тихим и ласковым голосом начала Татьяна и попыталась взять сына за руку. – Работа у него такая… не смог, значит…

Светик отдерну руку и прибавил шагу, чтобы опередить мать. Сейчас он не мог оправдать Анатолия, и мать только еще больше злила его своим утешением.

Дома Светик сразу ткнулся носом в постель и затих. Ни новая форма, которую он так хотел надеть, ни глазастый рюкзачок, ни пушистый букет из ярких астр и гладиолусов, который купила мать, не радовали его. Ему не жаль было ни ее, ни кричащего Кешку, ни завтрашгего дня, которого он ждал с такм упоением. Ему было все равно. Все, о чем он так мечтал и чего ждал с таким нетерпением, разлетелось теперь в пух и прах, оставив в его душе огромную темную пустоту, которая лишала его всех желаний и надежд.

– Я не пойду завтра в школу, – внезапно сказал он громким срывающимся голосом, от которого Татьяне стало не по себе. – Не пойду!..

Глаза Светика горели мерцающм злобным огоньком, и сам он был похож на дикого ощетинившегося звереныша, который из последнх сил обреченно защищается от чего-то неотвратимого и жуткого. – Не пойду, – повторил он, – и завтра не пойду, и послезавра… никогда не пойду!

– Глупый ты совсем,– вздохнула Татьяна.– Он же тебе чужой.. . Мало ли что у него там…Аты…Нашел себе приятеля… Тебе бы с ровесниками дружить, а не с дядьками! У него жизнь своя, что ты ему?

– Дура! – Закричал Светик,– дура!Ты сама в него влюбилась, думаешь, не видно?

Татьяна со всего размаха ударила Светика по щекам и завыла так по-бабьи, точно хоронила еще одного мужа, в котором одном видела смысл своей жизни.-Что ты понмать можешь,сопляк…– выкрикнула она срывающимся  голосом и внезапно осеклась.

В дверь кто-то настойчиво громко звонил.Татьяна на мгновение растерялась,потом суетливо одернула свой широкий халат и устремилась к двери.

– Никак он, – бросила она.

Светик подскочил на постели и стал торопливо вытирать опухшее от слез лицо. Он рванул вслед за матерью и замер в  ожидании. Татьяна трясущимися руками отворила дверь. Перед ней стоял не Анатолий, а совсем другой парень, улыбащийся и румяный, и держал в руке какой-то сверток.

– Здравствуйте,– сказал он и, не спрашивая разрешения, вошел в прихожую. – Я от Анатолия. Он меня попросил, – начал он, деловито оглядывая Татьяну и Светика. – Светик – это ,значит ты, – кивнул он мальчику, – а это мамаша твоя, – он перевел взгляд на Татьяну. – Не смог Анатолий сегодня, забрали его в больницу.Ковид лечить. Больных нынччто-то прибавилось… А я Сашка, приятель его. Живем вместе. Вот он и попросил. Завтра, сказал, тебе в школу, – он потрепал Светика по голове. – извини, брат, не по своей вине Анатолий  не  смог прийти   и завтра не сможет. Загребли их там всех и не знаю, надолго ли… А тебе вот подарок, – Сашка сунул Светику сверток и маленькую коробочку. – Носи, парень и угощайся. А на Анатолия зуба не держи! И вы не обижайтесь, – обратился он к Татьяне. – Служба у нас такая… Врачам нынче достается…

– Я сама в медицине, – сказал Татьяна. – понимаю. Он очень расстроился, – она показала на сына. – Ревел целый день. Ждал очень. Завтра в первый класс ему… Теперь, говорит, не пойду…

– Э, малой ты не дури, – назидательно произнес Сашка. – За это Анатолий тебя не похвалит. Ты глянь, что он тебе подарил?

Светик открыл коробочку и ахнул. В ней лежали часы, такие красивые, блестящие, с  кучей стрелок и золотистым циферблатом.

– Часы, – растерянно сказал он и поглядел на Сашку и мать.

– Часы, – подтвердил Сашка. – Чтобы ты время не терял зря, а ты не пойду…» Капризничаешь, мать расстраиваешь. Анатолий тебе еще и гостинцев сладких прислал, а ты «непойду!»… С характером  малый,-обратился он к Татьяне.

– С характером, да еще с каким! У меня их  двое. Мальчишки… А отцов нет. Умерли.

Сашка еще раз окинул Татьяну взглядом и хмыкнул. «Такая любого заездит», – подумал он, а вслух сказал:

– Тяжело вам с ними. Ну, так что Анатолию мне передать, – спросил он Светика, – не пойдешь в школу или пойдешь?

– Пойду, – тихо одними губами сказал Светик, пойду…

– Теперь и мне идти можно, – засмеялся Сашка. – Так Анатолию и передам. Что все, мол, в порядке. Завтра его воспитанник в школу пойдет,  все у него хорошо будет. Так что ли?

– Так!– подтвердил Светик.

– Ну, бывайте, всего вам хорошего. – Сашка еще раз зыркнул на Таьяну и открыл дверь.

– Спасибо вам, – успела кркнуть ему вдогонку Татьяна. – Привет Анатоли передавайте.

– Обязательно!

Сашка вышел из подъезда и прыснул в кулак. «Ну и влип Анатолий. – думал он, – чисто кур во щи! Бабец – владимирский тяжеловоз с жеребятами. Дашке сказать – умрет со смеху. Папашей заделался… вот дурак, говорил же ему… А… дурака сколько не учи, все равно дураком останется!  Черт с ним! Его дело…»

И уже через несколько минут Сашка забыл и про Таьяну, и про Анатолия, и про Светика. Он жил своей жизнюь, и ему было невдомек, что только сейчас он разрулил трагедию маленького мальчика, оставив в  его сердце маленький огонек, осветивший  пустоту его разуверившейся души и вновь наполняющий ее светом любви  и надежды.

Он благоразумно не высказал своего мнения Анатолию относителоно Татьяны, сообщив, что поручение его выполнил полностью, и мальчишка очень обрадовался подарку.

– Переживал, что ты не пришел, – сказал он, а потом расцвел, как узнал, что за причина. И мамаша тоже… – осторожно добавил он. – А ты бы все-таки позвонил ему сам.

– Позвоню, – голос Анатолия звучал глухо и устало. – Спасибо тебе Сашка!

Усталость валила Анатолия с ног. Он не спал уже третьи сутки, и ему казалось, что все, что сейчас его окружает, это сон, мутный и вязкий, который он никак не может сбросить со своего затуманенного сознания. Его воспаленные глаза то и дело слипались, погружая его в мягкую темноту, на краткие мгновения выключая измученный бессонницей мозг.

«Позвоню потом. Все потом, – крутилось у него в голове. – А сейчас – спать, спать, спать…»

Он как будто потерял счет времени, перемежая летящие, как сумасшедшие, дни и ночи, которые  засасывали его в больничную воронку дежурств, болезни и смертей. Иногда ему казалось, что это никогда не кончится, и он  обречен быть здесь навсегда среди этих задыхающихся, ловящих глотки воздуха, как выброшенные из воды рыбы, людей.

Он осунулся и похудел. В редкие минуты отдыха он просто сидел или дремал, отрешенный от всех звуков  и картин жизни. Его телефон разрывался от звонков, но он ни разу не ответил. У него не было сил натужно улыбаться и врать, что все хорошо.

«Потом, все потом, – утешал он себя, глядя на пропущенные звонки, – так лучше…».

Когда его вахта закончилась, и он впервые за несколько месяцев вышел на улицу, мир показался ему необычайно красочным и ярким. Осень догорала своим последним огнем, и ее жаркие цвета пахли дождем, прелью и первыми робкими заморозками с их особенным острым холодком.Он шел по улицам и радовался уже остывающему солнцу, синеве с растворенными в ней облаками и чувствовал тихую детскую радость , как ребенок, которого после тяжелой болезни наконец выпустили на улицу. Вокруг бежали люди, здоровые,  крепкие. И все, что он пережил и увидел в больничных стенах, теперь казалось ему далеким и ушедшим навсегда.

Ему захотелсь именно сейчас, не откладывая на потом, позвонить Светику, услышать его звонкий мальчишеский голосок, взять его на руки и подбросить вверх в его бездонное любимое небо.

Анатолий торопливо набрал номер и почти тотчас услышал срывающийся от восторга и радости крик Светика.

– Анатолий! – Кричал он и захлебывался от избытка чувств, – Анатолий!

– Оглушил, – дрогнувшим голосом ответил Анатолий.  – Да не кричи ты так! Оглушил совсем!

– Ты насовсем, – не унимался Светик, – насовсем, да? Приходи скорее,  к нам можно, мамка уже не сердтся. А на лавочке теперь холодно, и она ругается. Боится, что заболею.

– Правильно ругается. – одобрил Анатолий. – Я , брат ты мой, такого  нагляделся, что лулчше не болеть. Ты мать слушайся. Со  школой как?

– Да ничего, – нехотя ответил Светик. – Учусь… Скучно только мне… Я думал, интереснее будет… А часы твои здоровские, – Светик хитро хотел перевести разговор на другое. – Ни у кого таких нет…

– Э, брат, ты не темни, – Анатолий старался говорить как можно строже, но  улыбка то и дело растягвала его губы, и от этого его голос больше походил на насмешку, – ты не темни. Встретимся, чтобы все, как на духу, понял?

– Понял. Ты только скорее приходи.

– Мать-то как? – Спросил Анатолий. – Справляется с Вами двумя? Работает?

– Работает, – подтвердил Светик. – Она сегодня на дежурстве. Ты приходи, не бойся, ее не будет.

– Приду, только смотри. Чтобы как на духу!

Анатолий вспомнил себя. Ему тоже частенько было скучно на уроках, и тогда он через трубочку плевался в девчонок нажеванным мякишем из бумаги или исподтишка резался с приятелем по парте в картишки. Ох, и попадало  же ему тогда…

Теперь же надо будет читать мальчишке мораль, делать строгое лцо и внушать, что школа – это святое и нельзя терять времени зря… Так когда-то говорили ему, а теперь  будет говориь он. Все повторяется… Анатолий рассмеялся.

Он радовался, что Татьяна на дежурстве,  и можно будет встретиться со Светиком, не стесняясь ее, спокойно и по-мужски. «Без баб-с!» – вспомнил он Сашкину присказку и рассмеялся.

Ноги сами несли его в  общежитие, которое теперь казалось ему веселым праздничным домом, где бурлит здоровая цветущая жизнь, частичкой которой был он сам.

Сашки не было. Анатолий поставил на свою тумбочку пакет с едой и только теперь почувствовал острое и сосущее чувство голода. Он достал батон и пакет кефира, и как  в далекой юности,  по-студенчески стал откусывать большие куски хлеба прямо от баотона и запивать их кефиром из пакета. Купленную бутылку коньяка Анатолий сунул в тумбочку Сашки.

Почти опрометью он бросился в душ. Ему хотелось скорее смыть с себя весь больничный налет, весь запах, пропитавший его одежду, и надеть чистое, новое, чтобы опять ощутить то, что он чувлствовал утром на улице. Его не покидало чувство обновления, как будто перед ним нараспашку открылись другие двери, в которые он должен войти. И там, за ними, начиналась новая жизнь, неизвестная и от того волнительная и тревожная.

Преждк чем пойти к Светику Анатолий набрал всяких сладостей. Ему хотелось порадовать мальчугана после долгой разлуки именно так, как хотелось ему в детстве после того, как мать или отец прощали ему его озорство, а он им их наказание. И хотя Анатолий не был виноват перед Светиком ни в чем, чувство вины не покидало его.

Когда Светик открыл дверь, первое, что поразило Анатолия небывалая чистота в квартире. Светик тут же вцепился в него мертвой хваткой и не отпускал от себя ни на секуну.

– Да дай хоть раздеться, – отшучивался Анатолий, пытаясь высвобоиться от цепких рук мальчика – Нельзя же так, с лета… – Он прислушался. – Ты один?

– Ну да, один, – не отрывая своих цепких пальцев, ответил Светик. – Кешка с соседкой, а мама на дежурстве. – Он немного помолчал,обдумывая, говорить ли еще. – Она знает, что ты придешь, – добавил он, – видишь, убиралась вчера. Ты зря ее боишься. Она толстая, но добрая… – он сделал паузу и вздохнул, – только несчастная, а потому злая…

Анатолию стало смешно над его детской логикой, которая в своем противоречии попадала в самую суть.

– Чаем-то напоишь, – показал он на две сумки, наполненные всякой всячиной. – Торт я принес. Конфет всяких… И как на духу, помнишь?

– Помню, – Светик наконец оторвал от Анатолия руки и полез в сумки.

– Ого, – воскликнул он, – как много! Это все мне?

– Почему тебе? Всем, – возразил Анатолий. – И тебе и Кешке, и матери. Да и мне кое-что перепадет. Я, знаешь ли, с детства сладкоежка.

Маленькая кухня наполнилась запахами ванили, шоколада и ароматами чая.

– Ты давай дело делай и выкладывай, – серьезно сказал Анатолий, – что у тебя там не так? В школу мать провожала?

– Мать, – подтвердил Светик. – Букет купила, форму, за ручку вела, как маленького. – Он засопел. – Если бы с тобой…

– Да не мог я, – раздраженно крикнул Анатолий. – Говорил же уже… Итак еле-еле Сашку уговорил к вам зайти. Не до того было… Ну  что дальше?..

– Посадили с девчонкой, – продолжил Светик. – Девчонка хорошая, только болтливая, зудит над ухом, как муха. Все ей везде надо… – Он замолчал.

– Дальше, – потребовал Анатолий.

– Училка наша молодая, зовут Серафима Константиновна. Она сама еще молодая совсем, а с нами, как с маленькими…Когда она объясняет, я слушаю, а потом не слушаю…

– Когда потом?

– Когда она другх спрашивает. Неинтересно мне… А она матери жалуется, как маленькая… Говорит, что я этот… – он запнулся, вспоминая незнакомое и непонтное сово, – интроверт, кажется… А мамка меня ругает, говорит, так нельзя… А за что? Я же никому ничего плохого не делаю! – Светик с надеждой посмотрел на Анатолия. – А ты бы ругал за это?

Анатолий растерялся. Ему и самому иногда хотелось побыть одному, отрешиться от повседневной суеты и Сашкиного жужжания  над ухом, от постоянного контроля начальства и многих любопытных глаз. Огромный город утомлял его и одновременно притягивал, как всякого провинциала.

– Не знаю, парень, – честно признался он. – Я и сам иногда… Ругать бы, наверное, не стал. Просто, знаешь, так не принято… Вот сколько вас в классе?

– Пятнадцать, – ответил Светик.

– И что, никто тебе не интересен?

– Никто. Понимаешь, они как будто все маленькие, а я взрослый… И мне неинтересно с ними… А училка жалуется… Анатолий, ты сходи к ней. Она тебя послушает.

– Вот незадача, – задумчиво сказал Анатолий. – А с учебой как? Двоек много нахватал?

– Двоек нет, – спокойно  и, как показалось Анатолию, солидно произнес Светик. – Все же объяснения училки слушаю, понимаю, откуда же двойки… Тройки есть, а так четверки, пятерки…

– А тройки почему?  – Анатолий напустил на себя строгй вид.

– Да так, – нехотя ответил Светик. – Недослушал где-то…

– Почему же ты не дослушал? –  Допытывался Анатолий. – Дома почему не доучил?

– Не дослушал,потому что мысли пришли, – простодушно признался Светик, – а дома я уроков не делаю. Зачем? Я и так все помню.

– Мечтаешь, значит, – , Анатолий сдвинул брови, чтобы казаться суровее, – а сам лодыря давишь!

– Мечтаю, – ответил Светик, и не только… А лодыря я не давлю, – огрызнулся он. – Просто быстро все запоминаю, и зачем еще время тратить…

Анатолия охватила растерянность. Он не знал ни что делать с этим мальчишкой,  ни что ему ответить. Сейчас все его слова и аргументы казалсь ему ничтожными и абсолютно бесполезными. Он боялся признаться даже самому себе, что попал в такой просак, из которого не знает, как выбраться.

– Но ты все равно совсем-то уж от других не отчуждайся, – неуверенно посоветовал он. – Школа, знаешь ли, потом помнится всю жизнь, а ты что вспоминать будешь?..

– Найду что, – уверенно возразил Светик. – А ты лучше к училке сходи. Тебя она послушает, – повторил он. Ее Серафима Константиновна зовут, запомнил? – Светик прищурил глаза. – Сходишь?

Лукавый прищур мальчишки и его уверенность окончательно смутили Анатолия. Он понимал, что проигрывает этому хитрецу и тот видит это.

– Схожу, – пообещал он. – А ты, брат, не прост…

– Не прост, – согласился Светик, и в его умных серых глазенках промелкнула усмешка.

Они оба молча стали пить чай, думая каждый о своем. Изредка Анатолий ловил на себе его испытующий взгляд и думал, что Татьяне  нелегко с таким сыном. И что мальчишка, вероятнее всего, слишком умен для своего возраста, слишком наблюдателен и, может быть, чертовски талантлив, вот только в чем, он еще не мог рассмотреть.

Анатолий был рад, что удалось встретиться со Светиком без его матери.Распрощавшись с ни, он твердо пообещал зайти к его учительнице на днях и самому узнать, что и как она думает насчет своего ученика. Времени как всегда не хватало, а откладывать такое дело в долгий ящик он не хотел. Рука давно зажила и Анатолий не знал на что сослаться, чтобы отпроситься с работы.

– Дурак ты, Толян, – рассмеялся Сашка, когда Анатолий посетовал ему на свою проблему, – скажи, что зуб болит. Это брат, такое дело, что никакого терпения не зватит. Тут тебя любой начальник поймет. Положи за щеку что-нибудь, вроде флюс у тебя – и свободен. Часа два-три – твои!

– Ну ты жук! – Восхитился Анатолий. – Из любого положения без мыла…

– Жизнь чему хочешь научит, – заржал Сашка. – А ты не дрейфь, верное дело, сам проверял. Работает безотказно. Потом только сразу не выздоравливай. Походи с кислой мордой, вроде еще болит. А на следующий день будешь,  как ни в чем не бывало!

Анатолий закатал за щеку  ватный мякиш и с перекошенным лицом пришел к начальству. Его отпустили без звука. Даже посочувствовали, и он опрометью кинулся в школу.

По дороге, выплюнув ватный мякиш, он строго оглядел себя  в стекле витрны, оправился и решил, что выглядит вполне солидно для встречи с молодым и малоопытным педагогом Светика. Однако при входе в школу оробел.

– Вы к кому? – Спросил его пожилой охранник и  с любопытством окинул его с головы до ног.

«Ах черт! – Подуал Анатолий. – Я же не знаю фамилии этой учительницы. Совсем забыл спросить Светика…»

– Я к Серафиме Константиновне, – чуть дрогнувшим голосом ответил он и уже тверже добавил, – первый «А» класс.

– Вызвала?  – Сочувлственно произнес охранник. – Мой тоже шалопай. Все по-своему норовит…

– Да нет, не вызывала, – уже совсем решительно ответил Анатолий. – я сам… Поговорить с ней нужно. Он у меня парень непростой, а она молодая…

– Учится плохо?

– Да нет. Не скалдывается у них что-то…  И с матерью…

– Ну, известно, – вздохнул охранник, мать не отец. Так ты уж сам давай… Иди прямо в учительскую, там она наверное…На второй этаж иди… Тхонько только. Уроки идут. Это первоклашки закончили, а остальные учатся еще…

Анатолий с удовольствием осматривал просторные помещения школы, где в коридорах стояло много цветов и автоматов с кока-колой и вкусняшками, где из больших окон лил яркий солнечный день, а по стенам висели красочные плакаты.

«Моя школа  была поскромнее», – успел он подумать прежде чем постучал   в учительскую.

– Войдите! – Услышал он молодой, почти детскицй голос.

Анатолий толкнул дверь и  вошел. Он даже не сразу увидел эту маленькую и худенькую фигурку, которая стояла возле углового окна. Учительница была похожа скорее на подростка , чем на взрослую женщину. Ее короткая стрижка напоминала мальчишескую. И вся ее фигурка, такая хрупкая и тоненькая, тоже напоминала подростка. Темная юбка и белая кофточка еще больше делали ее похожей на ученицу, а не на учителя.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга молча.

– Вы к кому,– осведомилась она.

– Здравствуйте! – Анатолий опять почувствовал странную робость. – Вероятно, к вам… Мне Серафиму Константиновну…

Она улыбнулась.

– Это я, вы угадали. А по какому поводу.? Я, помнится, никого не вызывала…