Рабочие литейно-механического завода (ныне Слободской машиностроительный завод) называли Р.С. Кузнецова в его детстве и юности сыном артели, потому что этому человеку довелось родиться и вырасти на территории завода. Там еще в дореволюционное время последний владелец колокололитейного завода В.П. Куршаков построил контору, которая впоследствии использовалась под квартиры. В одной из них до войны жили родители Рудольфа Степановича – Степан Алексеевич и Екатерина Михайловна Кузнецовы. Оба они работали на заводе, который в то время назывался артелью «Металлист». 47 лет трудился на заводе и сам Р.С. Кузнецов и охотно поделился воспоминаниями о своей жизни.

– Родители с моей старшей сестрой приехали на завод на заработки из деревни Сухари Белохолуницкого района. На заводе у них родилось еще трое детей, я был самым младшим. Мне было 9 месяцев, когда в 1939 году отца взяли на финскую войну, и он погиб. Нас у мамы осталось четверо. Она до конца жизни работала формовщицей в литейке, а еще техничкой в конторе. Крутилась весь день – надо было 2 печи истопить, воды принести, полы вымыть, а потом бежать в литейку. Мы трудно жили, в военное время был голод. Старший брат умер в 11 лет, а сестер мамины братья забрали в Нижний Тагил. Так я остался у мамы один, ходил в детский садик № 3 на ул. Володарского (ныне ул. Екатерининская), учился в школе № 1, а когда ее закрыли на ремонт, то нас перевели в школу № 5.

В 18 лет я решил работать токарем на заводе, он тогда назывался артель «Машиностроитель», председателем был Н.В. Анфилатов. Он мне говорит:

– Рудик, подожди, токарем ты еще успеешь наработаться, а сейчас на шлифовке людей не хватает.

Вот я четыре года сперва шлифовал дуги кроватей, год работал слесарем и собирал электрические утюги, а потом ушел в токари. Сам я не один десяток человек профессии выучил, а меня никто не учил. Подвели к станку, показали, где включать, а где выключать – вот и вся наука. Две недели так промучился, а потом начальник И.В. Морозов объявил:

– Все, Рудик, с завтрашнего дня ты сдельно работаешь.

Тогда на заводе было немного народу – чуть больше 50 человек. Все ходили зачуханные, в грязной одежде, после работы не переодевались. Если кто-то такой по городу идет, то сразу было видно, что на «Металлисте» работает. Воды на заводе не было, что мать принесет на коромысле с реки или из колодца, тем и вымоешься. Это уж потом подвели насос из Спировки – эта речка в то время чистая была, из нее пили воду, рыбу ловили.

Раньше на заводе из транспорта была только гужевая лошадь. Но грузы как-то надо привозить-вывозить. Вот и решили рабочие технически совершенствоваться и сделать машину. Достали где-то отдельные компоненты и детали, сами соорудили деревянный кузов. Работу начали под осень под открытым небом, сделали перерыв на зиму, а потом полностью собрали полуторку, покрасили, завели. Председатель проехал на новой машине вокруг по территории и выдохнул с облегчением:

– Ну вот, машина на ходу!

Все были довольны, а то, вроде, называемся машиностроителями, а какие-то чугунки делаем. И машину собрать нам тоже оказалось по силам! Это было в 50-х годах ХХ века. А потом еще купили трофейный немецкий «Форд». Обе эти машины долго заводу служили, на них продукцию возили, чугунные и алюминиевые чушки с железнодорожной станции. Нас, молодежь, заставляли вагоны на станции разгружать.

Поначалу в артели делали одно печное литье. Везде в городе стояли деревянные дома, и каждому нужна была печка, а к ней вьюшка, заслонка, плита. Необходима и посуда: сковородки, алюминиевые чугунки, ступки. Позднее стали делать железные кровати. Вся эта наша продукция была у народа нарасхват, и мы не успевали ее производить.

В 50-е годы на заводе мы жили богато. На протяжении года было два отчетных периода – полугодовой и годовой. По итогам каждого делили прибыль, выдавали денежное вознаграждение, приглашали буфет и устраивали вечеринки.

При заводе был скромный духовой оркестр с полным набором от контрабаса, гитары, мандолины до мелких инструментов. Я, еще учась в школе, играл на пикколо. Оркестром руководил И.В. Воробьев, он славился в городе Слободском как хороший музыкант и в красном уголке преподавал нам музыкальную науку. На праздниках мы играли «Степь да степь кругом» и еще несколько песенок, под которые народ танцы-вальсы устраивал, а иногда и драки. Это было при председателях артели А.В. Ситникове (1944-1946 гг.) и П.Я. Перминове (1946-1951 гг.). Позднее эти музыкальные инструменты куда-то исчезли.

При заводе была библиотека. И что в ней было хорошего, так это энциклопедия. Это были большие, толстые книги с иллюстрациями, в хороших переплетах. Книги находились в нашем доме в больших шкафах, которые стояли в конце длинного коридора.

При мне колоколов на заводе уже не было. Но из детства помню, как рабочие настойчиво говорили, что старые владельцы колокололитейного завода где-то зарыли серебро и медь, ведь колокола-то из них делали. Это богатство искали все. Но сколько в дальнейшем цехов на территории завода построили, и нигде ничего не обнаружили. Думаю, что разговоры про серебро были безосновательны.

В моей памяти осталось очень много продукции, которую выпускали на заводе в разные годы. Во времена «Металлиста» в литейке делали печное литье, в обдирочном цехе – угольные утюги. Помню ручные штампы для пуговиц. Долго у меня хранилась целая пачка красных наклеек на чугунки с надписью «Артель «Машиностроитель» г. Слободской». При мне на заводе делали маленькие лопаты, санки, батареи, сечки. Я точил заглушки, детали к чугунному сливному бачку, внес свое первое рацпредложение об усовершенствовании поилок для коров и экономии воды. Мой портрет как передовика производства висел в городе на Алее труда в сквере у аптеки на ул. Советской. Однажды вместе с директором завода Н.И. Забарным я ездил на награждение в честь 100-летия С.М. Кирова в областной драмтеатр, а после торжественной части перед нами выступила Эдита Пьеха.

Я отработал на заводе почти полвека, и даже не думал, что надо найти место полегче. После женитьбы я ушел из заводского дома жить в город, но завод всегда был мне домом родным. Я здесь вырос среди рабочих, всю жизнь трудился, а когда уходил на пенсию, то мне выписали бессрочный пропуск, ведь я 65 лет провел на территории завода.

Стеклозавод в осколках памяти

В 1885 году в четырех верстах от города Слободского на землях деревни Лобовики Стуловской волости Слободского уезда мещанином из города Судогды Владимирской губернии Иваном Ефимовичем Егоровым (Егеревым) был основан стекольный завод. После его смерти в 1891 году завод передан в руки заводчика из Костромской губернии Григория Николаевича Шмелева, в 1913 году перешел по наследству его сыну Александру Григорьевичу Шмелеву. После революции завод был национализирован, полностью прекратил свое существование в 1994 году.

Сегодня на месте основного производства лишь разрушенные остатки зданий и разноцветное стекло на земле. Однако завод живет в памяти старожилов поселка Стеклозавод. Один из них, ветеран труда, труженик тыла Владимир Иванович Деньгин рассказал о родной земле и заводе, с которым были связаны несколько поколений его семьи.

– Я отработал на заводе 53 года. С малых лет никуда не уезжал, все живу на стёкольном своем, тут родился, женился и до сих пор так все время здесь и нахожусь.

В 1942 году, когда закончил 4 класса Стеклофилинской школы, в 12-летнем возрасте я пришел работать на завод относчиком. Другие ребята, чьи родители были позажиточнее, дальше продолжили учиться, а я не смог – отец погиб на войне, мать одна работала, нас у нее осталось двое: я и на 9 лет младше меня брат Вячеслав.

За годы работы на заводе я прошел все специальности: был кузнецом, токарем, электриком, шофером, водопроводчиком, слесарем в гутеновском цехе (гута – это основной завод, а все вспомогательные производства располагались в разных местах неподалеку). Куда ни поставят, я не отказывался, справлялся со всякой работой, до всего доходил самоучкой. Жена Нина Александровна, когда вышла за меня замуж, уволилась с меховой фабрики «Белка» и тоже стала работать на процессе, где делали пол-литры, затем засыпщиком. Мой брат Вячеслав Иванович трудился на заводе шуралем у газогенераторов, которые вырабатывали газ и плавили стекло. Это была такая здоровенная яма с крышкой, где постоянно горело, и вырабатывался газ, а брат опускал дрова, так сказать, шуровал там.

Печи на стеклозаводе топили дровами, и топливный отдел занимался их заготовкой. Лес рубили на делянках, сплавляли по реке Вятке, пилили-кололи, вылавливали моль. А когда в последние годы завода перешли на мазут, то не смогли поддерживать оптимальную температуру, и стекло застывало.

Мой отец Иван Васильевич Деньгин до войны тоже работал на заводе мастером-стеклодувом, а мама Мария Алексеевна была дежурной смены. Бабушка Александра Михайловна Лобовикова работала у тягуна, где обжигалась посуда. Помню, маленьким бегал к ней на завод и наблюдал, как она длинной двухрогой вилкой подцепляла горячую посуду и складывала в вагонетки – четверть к четверти, полчетверть к полчетверти, ламповое стекло отдельно. Эта профессия называлась относчик. Бабушка всю жизнь тут работала, здесь и замуж вышла за Алексея Лобовикова. Я о нем мало знаю – бабушка говорила, что он долго служил в царской армии в каком-то казачьем полку, там и погиб. От него осталась только фотография, где он стоит в казачьей шапке и шинели.

Я был небольшой и мало запомнил, как бабушка рассказывала, что хозяином завода раньше был Шмелев. Все рабочие его хвалили, потому что он никого не притеснял, что нужно, все предоставлял. Он откуда-то приехал и организовал здесь стекольное производство. Привозного сырья тогда не было, все было местное. Песок кварцевый добывали у деревни Ботевы. Также его копали за рекой Вяткой между болотом и бором и возили из-за реки на больших лодках. А известь возили из Чирков. Только сода была привозная издалека. Тогда было небольшое потребление жидкого стекла, и хватало местного песка.

В 1923 году во время репрессий богатых хозяев неизвестно куда выслали и сперва организовали артель «Стекло» во главе с председателем. Рабочих тогда было немного. Бабушка рассказывала, что на заводе стояла горшковая ванна. Горшки были из огнеупорной глины, в них засыпали шихту и плавили стекло. Затем председатель вызывал из колхоза рабочих и сам учил их, как работать трубочками. Когда они выработают всю продукцию, то опять уходили домой и ждали, когда он опять наварит эти горшки и снова их позовет. И затем процесс снова повторялся.

До войны на Стеклозаводе ни у кого не было своих домов. Наша семья жила в двухэтажном заводском доме с соседями. Там и я прожил почти всю жизнь. В основном, на заводе работали люди, которые из окрестных деревень приходили на работу. Деревень вокруг Стеклозавода было очень много, помню все их названия. Параллельно реке Вятве шли Филины. В двух шагах от поселка, где я сейчас живу, стояла Колода. При въезде по дороге из города – Лобовики. На бугре стояли Негоди, и жили Долматовы. Далее – Ярошутинцы, Петухи, Васькинцы, Бушмакины, Паниловы, Юрпаловы, БагинЫ, Пыреги. В сторону Денисовых недалеко от нас – Исайки, Зубари, Пивоваровы, Степкины. На месте, где сейчас расположена большая деревня Верхние Кропачи, были еще Михонины и Минчаки. К Сидоровцам мы ходили в лес за грибами и ягодами, неподалеку там в лесу стояли также Малыгины.

У нас и через реку Вятку были грибные места, они и сейчас остались. На поселке стояло всего шесть-семь домов. И у каждого хозяина была своя лодка, потому что держали коз. Их запрещали пасти на колхозных землях, поэтому утром коз увозили на лодках за реку, где они паслись без пастуха, а вечером выходили к берегу. Козы сами залазили в лодки к своим хозяевам и плыли домой. Так происходило ежедневно. В войну было очень тяжело с питанием, и козы нас спасали.

Во время войны на стекольном заводе кое-что делали для фронта. Запомнились плоские бутылки, которые назывались «матрацы». Нам не говорили, для чего они предназначались. В то время изготавливали также ламповые и фонарные стекла, графины, полчетверти. Самыми большими по объему емкостями были четверти в 3 литра, люди в них наливали молоко и другие жидкости и затыкали горлышко пробкой. По заказу делали большие аквариумы для рыбок.

Запомнилось, как у длинной бутыли отрезали дно и горло, специальный резчик разрезал ее пополам. Затем на кругах обрабатывали газом, чтобы она разошлась, и выглаживали гладилкой. Так получалось оконное стекло. После войны начали делать разную посуду. Труд был весь ручной. Стекло варилось из шихты – смеси из извести, кварцевого песка, доломита, кальцинированной соды и еще кое-каких компонентов. Все это смешивалось и засыпалось в ванну на несколько тонн, затем замазывалось глиной. Оставляли только специальное окно, в которое вставляли бот – через него мастер трубочкой набирал стекло, которое наворачивалось на формы. Они были из чугуна и до наших дней не дошли. Когда поставили шестисекционные автоматы, на которых долго делали пивную бутылку, все формы увезли на «Металлист» на переплавку.

Было дело, посылали меня на учебу в Гусь-Хрустальный, у них там три стеклозавода работало, делали стекло даже для автомашин. Я все посмотрел, поучился и сделал для себя вывод: конечно, нашу маленькую артель с такой махиной не сравнишь, но все равно своя продукция дороже, мы тоже работаем для потребностей страны.

До войны готовую продукцию завода сплавляли на баржах по реке Вятке до города Уржума и дальше. Посуду также грузили на специальные кошевки, и возчики везли ее на лошадях в город Киров на склады станции железной дороги, где ее распределяли по местам назначения. Лошадей давали колхозы. А в послевоенное время появились четыре заводские машины, и я выучился на шофера. Мы возили продукцию на Слободскую железнодорожную станцию. На улице Железнодорожной были оборудованы специальные сараи-склады для нашей посуды. Уже тогда песок для стекольного производства привозили в вагонах, сваливали на арендованное заводом место, а мы потом вывозили его на машинах.

А дороги были паршивые, везде грязи по колено. Мы по всей стеклозаводской округе искали, где дорога получше. И через Минчаки, и через Васькинцы ездили, чтобы только в город попасть. А там с моста через речку Спировку только поднимешься, тоже дорога плохая. Да и по улице Советской было не лучше. В общем, одно мученье. Но в дальнейшем стало лучше – приехала к нам директором Лидия Михайловна Архипова и начала дорогу организовывать. Тогда стали нормально ездить по прямой.

Наш поселок всегда назывался Стеклозавод. А учился я в Стеклофилинской школе. Вся деревенская округа в нашу школу ходила, учились на две смены, очень много было маленьких пацанов, а сейчас ни одной деревни не осталось. Одноклассников тоже стало не видно, раньше многих встречал, а теперь нет. Много лет прошло, мне уже девятый десяток идет, но жизнь незаметно прошла. Длинная жизнь была до армии – все ждал, когда призовут. С 1950 по1954 годы служил на Дальнем Востоке. В это время Сталин умер, Берию разоблачили, в Корее опять началась суматоха. Поэтому нас задержали, и мне выпал лишний год службы.

А после армии все быстро покатилось-полетело. Поселок Стеклозавод был небольшой, нас было мало, но жили весело. Мы, стеклозаводские ребята, были отчаянные, на сцене в клубе выступали, концерты-пьесы ставили. К нам в клуб собиралась вся округа на танцы. Было много спортсменов, мы выступали даже на областных соревнованиях за Облразнопромсоюз и заняли 1-е место, в городе Слободском ни одни соревнования без нас тоже не обходились. И все благодаря хорошему спорторганизатору Ивану Павловичу Слотину.

Не я один, многие мои сверстники на Стеклозаводе всю жизнь прожили. Нам в войну здорово досталось, что попало ели. Нелегко мы жили: денег мало было, и земли мало, только чуть хватало картошку посадить. Вся жизнь у стеклозаводских на пятачке у реки проходила. Раньше не разрешали колхозной землей пользоваться, а сейчас ее застраивают домами. Много в памяти осталось, всего вам не перескажешь. Ночью нечего делать, вот и вспоминаю, что было со мной, с друзьями, все это живет в душе. Спасибо за разговор, от души поговорили. О том, что было раньше, нужно разговаривать.

Родной пивзавод

В 1866 году при винокуренном заводе купца первой гильдии, потомственного почетного и степенного гражданина города Слободского В.В. Александрова был пущен пивомедоваренный завод. Пивовар с помощником и 27 рабочих быстро наладили выпуск пива, меда, русского и баварского кваса, кислых щей. Завод работал на местном сырье. Зерно, мед, ягоды, фрукты закупались на месте, из Баварии привозили хмель.

В 1896 году продукция завода получила первую весомую награду для вятских пивоваров – серебряную медаль на Первой Всероссийской кустарно-промышленной сельскохозяйственной выставке-ярмарке в Нижнем Новгороде. В дальнейшем пиво завода (в лучшие годы его выпускалось до 20 сортов) получало награды в России (Казань, Пермь, Ирбит, Москва) и за рубежом (Брюссель, Вена). Летом 1909 года на Международной выставке в Казани Торговый дом Александровых за квасы получил золотую медаль. Сбыт продукции слободских пивоваров осуществлялся в Вятской, Казанской, Сибирской, Вологодской, Уфимской губерниях.

В 1913 году немецкие мастера построили на заводе семиэтажное здание солодовни Кронфа с фигурными коваными дымниками над трубой. Красивые паруса при смене ветра приходили в движение, вызывая восхищение слобожан. Но все-таки главной в них была чисто утилитарная функция – с решеток солодосушения через дымники шла вытяжка влажного воздуха, от чего в технологическом процессе достигалась большая экономия тепла, увеличилась производительность. Этот солодовенный цех был непревзойденным и единственным в пивоваренной отрасли страны и во времена СССР.

В 1918 году предприятие было национализировано, с течением лет переходило из одного ведомства в другое и в разные годы называлось пивоваренный, пиво-безалкогольный завод, спиртоводочно-пивоваренный комбинат, а с марта 1966 года – Слободской пивоваренный завод, который перешел в ведение управления пищевой промышленности. Особо пивзавод пострадал в годы перестройки, в начале 2005 года встал на реконструкцию, а в 2008 году был полностью обанкрочен и закрыт.

Судьба пивзавода во все времена была связана с судьбами слобожан, многие из которые не только работали, но и жили на его территории. Одна из них Нина Геннадьевна Леушина. Она родилась в ноябре 1953 года в семье потомственных пивоваров в пивзаводском доме на ул. Советской, 102 (бывшем господском доме заводчиков Александровых) и прожила в нем всю жизнь. Она рассказала:

– На пивзаводе работал кузнецом мой прадед, мой дед делал на заводе телеги, а потом перешел на бондарство. Мой отец Геннадий Семенович Городилов отработал на заводе 25 лет и все эти годы не сходил с Доски почета. Он был участником Великой Отечественной войны, в 1948 году вернулся из армии и пришел на завод. Работал бондарем в бондарном цехе, который позднее стал называться посудо-тарным цехом. Маленькой я часто бывала там с отцом. Это было большое кирпичное помещение, у каждого рабочего был свой верстак. Бондари делали бочки для пива из дубовых заготовок, которые уже вогнутыми привозили в цех. Здесь их собирали в бочки – надевали обручи, конопатили. Затем на улице около бондарки поливали смолой – этот процесс называли полировкой. Также в цехе стоял станок, на котором точили деревянные пробки для этих бочек.

Бочки хранились на улице, и бывало, что в жаркую погоду рассыхались. Вот их закатят в цех, промоют и шлангом наливают пиво. Вдруг мастер кричит:

– Геннадий Семенович, бочка течет!

Тут же мой отец прибежит со специальной стамеской, кувалдой осадит обруч на бочке, а потом скажет:

– Ой, да остальное так захряснет.

Мне всегда интересно было это необычное слово. Оказывается, пена от пива на бочке засохнет, и она перестает течь – вот тебе и захрясло.

Много там бондарей работало, теперь уж никого нет в живых. Их всех Геннадиями звали. Геннадий Стариков, Геннадий Наговицын, Геннадий Алексеевич Михонин – начальник цеха. После него начальником цеха работала Галина Алексеевна Шикалова. Вот они все стоят на фотографии. Она сделана на первомайской демонстрации в начале 50-х годов. Мой папа стоит в свадебном костюме, потому что на демонстрации ходили всем пивзаводом, семьями с детьми, и наряжались всегда как на праздник.

Это было очень хорошее время – люди на пивзаводе работали и жили очень дружно. Отношение к людям здесь было особенное. Рабочие даже знали всех детей друг у друга, потому что мы все ходили в один заводской детский сад. Когда уже учились в школе, то в конце лета всех детей, у кого родители работали на пивзаводе, собирали в заводской конторе (деревянное здание стояло через дорогу) и вручали подарки: книги, игры в коробках. Вот была радость! А кто учился без троек, фотографировали на доску почета. Всем без исключения давали путевки в пионерский лагерь «Спутник» в селе Ильинском. Иногда мы даже по две смены там жили. Так завод заботился о детях своих рабочих.

Рабочие друг к другу по-доброму относились, радушно нас, детей, встречали, не было никакой злобы. На берегу стояли душевые, и туда рабочие семьями ходили мыться. А тетя Поля Тарасова варила квас, она сама его наводила. После бани зайдем к тете Поле, а она всегда подаст большой медный ковш с холодным квасом. Помню, как отец, бывало, после обеда скажет нам с сестрой:

– Ну че, девки, пойдемте, напитком вас напою.

Мы, довольные, отрежем по ломтю хлеба и бежим за отцом. А он зайдет в цех, мастера спросит, можно ли взять. А той не жалко – движется целая линия, кругом одни бутылки. Возьмет отец две штуки, посадит нас на бочки, пейте, пожалуйста. А мы хлеб достанем и напитком его запиваем. Было очень вкусно!

Слободское пиво всегда славилось и пользовалось спросом. Оно производилось нескольких сортов. Основным шло пиво «Жигулевское», славилось «Рижское», «Мартовское», «Славянское», очень ценилось «Бархатное» – солод в нем пережигали посильнее. Выпускали газированные напитки «Крем-сода», «Лимонад», «Буратино», «Ситро», «Тархун», и любой из них был очень качественным и вкусным.

С 1982 по 1986 год мне пришлось поработать на пивзаводе сменным мастером в экспедиции. Я выписывала накладные на готовую продукцию, когда ее отправляли по городам и весям. Мы обеспечивали пивом, напитком и квасом все территории Кировской области, где были железнодорожные ветки. Машинами возили ящики с продукцией в Киров, Кирово-Чепецк. Начальник экспедиции Виталий Валентинович Грехов разнарядки всегда составлял сам и почему-то любил посылать пиво в Стрижи, видимо, там кто-то из его знакомых жил или работал. Точно так же по нашему городу и району. Особенно много работы было перед праздниками. Тогда за нашей продукцией машины стояли в очередь чуть ли не от клуба Горького.

На заводе трудилось по 450-500 человек, и все были обеспечены работой. Раньше здесь кипела жизнь, а сейчас идешь и видишь, как варочный цех стоит с выбитыми стеклами. Когда оттуда вывозили чаны, то выломали все окна. Хоть в помещениях некоторых цехов (безалкогольного, аммиачного, бондарки) сейчас организовано производство мебели, автосервис, лесопилка, но все равно все разрушено, идешь как по кладбищу.

Очень жаль, что загубили завод, который выстоял даже в годы войны. Старые рабочие рассказывали, что когда началась война, все мужчины были сняты с пивзавода на фронт. Работали только женщины и подростки. Стоял голод. Отходы от ячменя (дробину) выдавали по ведру на семью. Это было для многих спасением – люди варили из дробины кашу, мололи и пекли лепешки. Женщины сами разгружали зерно в мешках, таскали его на седьмой этаж, ездили за реку за дровами, чтобы работа завода не останавливалась.

В 1942 году при пивзаводе открылся детский сад. Его организаторами были Галина Михайловна Первакова и Мария Николаевна Лукина. Их направили сюда работать после окончания Слободского педучилища. Первая стала заведующей, а вторая – воспитательницей. Все заводские дети, в том числе и я, ходили в этот детский садик. А позднее, в 1975-1982 годах я работала в нем воспитателем. Садик располагался на первом этаже бывшего господского дома Александровых, а на втором было служебное жилье для рабочих пивзавода, где я живу по сей день.

Моя мама рассказала историю, как наша семья поселилась в этом доме. Поначалу родители с моей старшей сестрой Таней жили в Воробьях. Но там было настолько неудобно и тесно, что мама, будучи в положении, пришла с маленьким ребенком на завод к директору С.А. Беликову с просьбой об улучшении жилищных условий. Тот, выслушав монолог взволнованной женщины, посадил ее в свою кошевку и довез до Воробьев, а в скором времени наша семья получила квартиру в доме рядом с пивзаводом.

Поначалу мы жили в небольшой, с одним окошком комнате, куда входили лишь стол, комод и кровать. Мы с сестрой спали на полатях. Воду носили из колонки, на первом этаже был холодный туалет. Позднее переехали в комнату 27 кв. м на другом конце коридора, где было 11 комнат. В каждой комнате жила семья с детьми. Как рассказывала мама, раньше на втором этаже дома Александровых был клуб, где в 1938 году ее принимали в пионеры. В войну там размещался госпиталь, и на пивзаводе готовили лечебные дрожжи для раненых. Позднее помещение переделали под квартиры – весь большой зал перегородили досками и оштукатурили со стороны жилых помещений.

С другой стороны дом имеет три этажа и отдельный подъезд, где на первом этаже было три квартиры, на втором – две, а на третьем располагалось общежитие пивзавода, где жили одинокие женщины. Раньше в доме были печи, потом завод провел по комнатам большие трубы и установил паровое отопление. В общую ванную провели горячую воду, и появилась возможность мыться дома. Батареи были настолько горячими, что на них можно было вкрутую испечь яйцо. В 1997 году паровое отопление было заменено на водяное, но дом продолжала отапливать котельная пивзавода. И только когда завод закрылся, нас подсоединили к котельной ДК им. Горького.

Моя любопытная сестра захотела узнать точную дату, когда был построен наш исторический дом, и пошла в краеведческий музей. Там ей сказали, что в 1864 году. В музее есть старинная фотография дома – он очень красивый, с хорошим забором и балконом, на котором стоит дама в шляпке. На фото зафиксированы и мои два окна с раскрытой на улицу створкой.

Сейчас в доме я осталась самая старая. Но когда-то была девчонкой и помню всех бывших жильцов. В нашем доме давали квартиры простым рабочим. В деревянном двухэтажном доме через дорогу тоже жило много семей с пивзавода. А в доме за заводской проходной, который сейчас заброшен, давали квартиры людям из управленческого персонала. Там жила семья главного пивовара Серафимы Николаевны Карповой и начальника лаборатории Цилюрик. У них в доме был свой водопровод и ванная, а около дома устроен фонтан и парк. Нас, девчонок, пропускали туда через проходную играть с их детьми. Еще один двухэтажный деревянный дом стоял около речки Петерихи, но он сгорел, там тоже жило много пивзаводского народа.

Раньше люди за размеры своей жилплощади не переживали – главное, чтобы угол для житья был. А руководство завода чужим квартиры не разбазаривало. К примеру, я по распределению после окончания педучилища уехала работать в леспромхоз, там вышла замуж и в 1974 году вместе с мужем вернулась в Слободской. Так директор завода Алексей Алексеевич Старков прописал нас в комнату к маме только при условии, что мы оба будем работать на пивзаводе – я устроилась в детский сад, а муж работал на машине.

Столько лет утекло с той поры. Но оказывается, не одна я помню то хорошее время. В прошлом году из Екатеринбурга на 9 Мая приехал наш сосед по дому Женя Коробейников, с которым мы вместе росли. Его мама Мария Гавриловна работала в варочном цехе. Он организовал встречу во дворе дома, мы дружно собрались, посидели. Пели пионерские и другие хорошие песни своей юности, вспоминали детство, друзей и пивзавод, который навсегда остался для нас родным. Он – наша память о родителях, наше детство и юность.

От автора. Мой отец Геннадий Алексеевич Михонин (1925-1979), участник Великой Отечественной войны, в 1950-1979 годах работал на пивзаводе бондарем, старшим мастером, начальником посудо-тарного цеха. Пивзавод и работавшие на нем люди – одна из ярких страниц и моего детства. Неправильно, что на наших глазах в родном городе разрушаются остатки исторически уникального завода, ни в чем не уступавшего по своему оснащению баварским пивоварням ХIХ века, который мог бы заслуженно стать музеем пивоварения международного уровня.