Глава 28
Я отставила еду и вино в сторону. Не планировала вечер откровений, но если Кремер намерен открыть передо мной свою жизнь или хотя бы часть ее, то я не могу устоять перед этим.
– Ты можешь довериться мне, Кремер. Мне правда хотелось бы знать о тебе больше того, о чем можно услышать, гуляя по коридорам замка чародеев.
Он хмыкнул и весьма энергично кивнул.
– Как я уже сказал, отец погиб раньше, чем я родился. Он участвовал во всех битвах с магами. Но мама никогда не одобряла его действий. Для нее главным был мир в семье. А всей ее семьей до появления меня был мой отец. Его звали Улаф, и он не разделял взгляды моей матери. Он был помешан на войне. Цель своей жизни он видел лишь в уничтожении…
– …магов, – закончила я за Кремера, когда он сделал паузу, не зная, как правильно сказать магу о том, что его отец убивал моих предков и для него это было целью жизни.
Я кивнула Кремеру, чтобы он продолжал и не видел во мне осуждения. И этот кивок был сделан не только для Кремера, но и для меня самой. А за что я могла его осуждать? И могу ли я осуждать? В те времена маги были адским пламенем, спустившимся на все живое и бессмертное. Сложно осуждать тех, кто решил это остановить. Но признаться себе в сочувствии к тем, кто истреблял моих предков, крайне тяжело, да. Тяжело и невыносимо. Но это честно. Вроде бы понимаешь логику, цель, можешь всем сердцем это принять, но, когда задумываешься над тем, что таким образом были убиты и твои родные, твои кровь и плоть, целое поколение твоего семейного древа, сложно сохранять нейтралитет. Но если я хочу мира между мной и наемником, я должна отложить обиды в дальний угол своего сердца. Мне необходимо найти в себе силы, чтобы поставить точку на прошлом и устремить все свои эмоции и силы на будущее, в том числе магов, моего брата и меня самой. А роль адвоката и прокурора оставить другим, пусть они решают, кто прав, а кто виноват, позволить истории делать акценты на грехах бессмертных.
Ясно одно: я не желаю становиться судьей, я не мечтаю копаться в прошлом и искать виновных и жертв или подсчитывать, кто больше пострадал в прошлом. Я мечтаю о будущем, мирном будущем, где живут маги, чародеи и другие бессмертные.
Кремер смотрел в мои глаза не моргая, я не нашла на сей раз в его взгляде уязвимости, слабости или неуверенности.
Кремер верил в то, что делал его отец. Хотя чему я удивляюсь? Кремер – лучший наемник, который явно продолжил дело своего отца.
Я отвела взгляд от Кремера и сделала глоток вина. Нет, это не вино. Вкус очень сладкий, напоминает чем-то мартини и очень освежает. Божественно.
– Продолжай!
Я поставила бокал на стол почти бесшумно. Я готова выслушать рассказ о том, как отца Кремера убили маги. А в этом я уже не сомневалась.
– Как мне потом рассказывала мама, однажды отец вернулся с поля боя почти обессиленным. По его словам, маги ударили по нему и вонзили в него магическую силу или суть магов. Известно, что маги, вернее Источники, могут давать силу всем: бессмертным, смертным и другим магам. Но для чародеев сила магов чуждая, наши сущности настолько чужды друг другу, что лишь бессмертие может помочь пережить прямой магический удар Источника, и то далеко не всегда.
Кремер встал и, повернувшись ко мне спиной, продолжил:
– Отец смог пережить прямой удар Источника благодаря возможности чародеев исцеляться, а также благодаря тому, что он знал, против какого Источника намерен воевать, он дополнительно прочитал защитные заклинания и использовал зелье против водного Источника. Водная стихия не убила отца, но маги вкладывают в свой удар и телекинез, который проник глубоко в тело папы. Странно, но эта сила, переданная таким образом, не осталась в нем надолго, но ее часть передалась мне, правда, проявилась не сразу. Именно поэтому я обладаю силой телекинеза.
На этих словах Кремер повернулся ко мне, а я вскочила на ноги.
– Ты хочешь сказать…
– Да, телекинез у чародеев от магов, так или иначе. Либо от прямого воздействия Источников, либо передан детям от родителей, как в случае с моим отцом.
– Но у многих чародеев…
– Не у многих, Алика. Это редкость, которая воспринимается как аномалия. Она проявляется только у древних, тех, кто мог повстречать Источников. У молодых чародеев, а это те, кому меньше двухсот лет, не найдешь такой силы. Источников давно никто не встречал. Мы думали, что убили всех.
– Ты говоришь, что наши силы чужды друг другу, но твое зелье вылечило меня.
– Это зелье универсальное, мощное, но не направлено только на чародеев. Никогда не знаешь, кого придется спасать.
– Звучит иронично. – Хмыкнув, я плюхнулась обратно на стул. – Что случилось дальше с твоим отцом?
– Однажды, когда случилась великая битва магов с территами, отец не вернулся домой.
– Он погиб.
Из моих уст это прозвучало как приговор. Я уже могу себе представить беременную Хельгу, которая не дождалась своего мужа, я могу представить, как долго она его ждала, как долго она надеялась.
– Мама заговорила его кружку, когда он в последний раз пил из нее. В минуту, когда отец погиб, кружка разлетелась на мелкие кусочки – обычное заклинание чародеев, так можно отслеживать судьбу того, кого ищешь или ждешь. Главное, чтобы потом к кружке никто не прикасался.
– Твой отец не вернулся домой, так?
– Да.
– А где уверенность, что…
– Он мертв, Алика. В чем угодно можно усомниться, но только не в заклинаниях моей матери, в этом она сильна. Собрав осколки кружки с пола, она все равно что похоронила мужа. Отец погиб.
Мы оба замолчали. Не знаю, о чем вспоминал Кремер, но у меня перед глазами возникла женщина, которая собирает с пола осколки… мужа. Остановилось ли ее сердце в момент, когда она услышала, как кружка разлетелась на кусочки? Сколько раз она порезалась, пока собирала осколки с пола? О чем были ее молитвы в тот момент, когда она поняла, что мужчина, от которого она носит под сердцем ребенка, никогда не разделит с ней счастье рождения малыша? Как… как она нашла в себе силы пройти через все это? Лишь представив себе нечто подобное, можно сойти с ума. Боги, Хельга… Кремер.
– Еще вина?
Будничный тон Кремера оторвал меня от картинок моего разума и грубо грохнул в реальность. Я посмотрела на него и увидела привычное отстраненное выражение лица.
Я каждой клеточкой души ощущала, насколько ему больно говорить об этом. При этом выглядел он, как фотограф в Диснейленде, только что вышедший из туристического автобуса: сама скука и отстраненность, но с отрепетированной и радушной улыбкой на лице. Это века практики сокрытия эмоций так работают?
– Что случилось после того, как мама узнала о смерти твоего отца?
Нет, вина мне не хотелось, как и попыток Кремера уйти от данной темы.
– Знаю только, что она ушла из семейного дома и поселилась одна в доме на самом отдаленном участке северной земли.
Кремер поставил графин и пересел подальше. Он опять закрывается от меня.
– Ей было тяжело, это можно понять, – нарушила я паузу в разговоре.
– Да, но после моего рождения она продолжила избегать чародеев. Она всеми силами пыталась скрыть меня ото всех.
– Она, видимо, боялась, что ты пойдешь по стопам отца и можешь погибнуть. Это материнский инстинкт. Она пыталась тебя защитить.
– Сомневаюсь, что дело лишь в этом. Примерно в двенадцать лет я впервые использовал телекинез. Когда мама это увидела, она…
Кремер сжал челюсти и, клянусь, я слышала, как он скрипит зубами.
– …она увидела отпечаток магов в тебе, магов, которые стали причиной смерти ее мужа.
Хотя у меня и нет детей и я никогда не была замужем, я могу ясно представить, что могла почувствовать женщина, потерявшая своего мужа в боях с магами. Голос моего отца, пока я сидела в шкафу, навечно отпечатался в моем сознании: крик, разрывающий душу, когда на твоих глазах умирает тот, в ком хранится часть тебя, часть твоего сердца и часть всего смысла твоего существования. Это то, что чувствовала Хельга. Той ночью мои отец и мать умерли вместе, но Хельга не умерла вместе со своим мужем, возможно даже, что она сожалела об этом. Возможно, моим родителям повезло – они жили в любви и умерли вместе. Хельге же пришлось найти в себе силы жить дальше. Ради сына, ради будущей войны, ради того, что, быть может, в один день ей придется соскребать с пола осколки сына.
Казалось, Кремер неожиданно вместо меня увидел незнакомку. Он резко оторвал взгляд от поверхности каменного стола и удивленно уставился на меня. Примерно полминуты Кремер просто смотрел на меня, а потом кивнул. Он удивлен тем, что я смогла его понять? Неужели никто до этого не понимал Кремера? Кремер прожил свое детство с матерью, которая прятала сына ото всех, в том числе от чародеев. Она хотела сохранить его, как драгоценный сервиз за стеклом антикварной мебели. Просто мать не хотела потерять еще и сына. Что тут непонятного? Ради этого она готова была жить хоть в стоге сена в пустом поле, только чтобы их двоих оставили в покое.
– Да, и чем старше я становился, тем яростнее моя мама скрывала меня. Она никого из чародеев не пускала на порог. Когда к нам прибыли чародеи, а вместе с ними и тогдашний глава, чтобы лично забрать меня на обучение в знак признательности к заслугам моего отца, мама просто спустила на них все свои мощнейшие заклинания и зелья. – Кремер улыбнулся. – Ой, убегали они спешно.
Это я легко могу себе представить. Браво, Хельга!
– Что потом? – продолжала я давить на Кремера.
Он, болтая вино по бокалу и вновь погрузившись в воспоминания, продолжил.
– А что потом? Потом я стал понимать, кто я. – Кремер тяжело вздохнул. – Я стал донимать маму вопросами об отце. Она мне все рассказала, и я поклялся себе, что стану лучшим чародеем, чтобы… – Он замолчал и нахмурился.
– …чтобы отомстить за отца. – Я не уточняла, не спрашивала, я просто это почувствовала и ответила за него.
– Да, – коротко и сухо подтвердил Кремер.
И ведь он стал одним из лучших. Отомстил ли он за отца, успокоил ли свою душу?
– Вначале чародеи не принимали меня, мой телекинез воспринимался как предательство, словно я сам выпрашивал у магов снисхождения. Ведь я не в бою против Источника заполучил телекинез, эта моя сила считалась… чем-то мерзким. Я пережил насмешки и издевательства. Я пытался доказать, что я сильный и без телекинеза и что он мне даже мешает.
Это признание меня совсем не удивило. Вспоминая нас с Ремисом и наш телекинез, я могу сказать, что чародеи смотрят на это как на нечто очень уж странное, как на гипс, наложенный на здоровую ногу. Я тоже прятала эту способность, когда жила в замке чародеев, никто не желал этого видеть, все восхищались лишь зельями и заклинаниями, а мы с Ремисом в этом были в отстающей лиге. Могу себе представить, как тяжело было Кремеру с его желанием доказать, что он лучший.
– Ой, про телекинез можешь не рассказывать. Но ты хотя бы был силен в зельях? Я была в этом полным профаном.
Я пыталась придать нашему разговору легкость пьяных откровений, но Кремер не клюнул на это.
– Дело не только в телекинезе и в осуждающих взглядах других чародеев.
Наемник немного помолчал, словно подбирая слова, а потом продолжил почти непринужденно:
– Моя мама очень сильная чародейка. Даже мне до уровня ее мастерства в зельях и заклинаниях далеко. Хотя большая часть ее зелий носит мирный характер. – Тут Кремер засмеялся, чем сильно меня удивил. – Представляешь, у нее собственная лавка лечебной косметики! – Кремер вздернул руки вверх и согнул пальцы, показывая в воздухе воображаемые кавычки. – Она продает смертным кремы и всякие там мази. Кстати, делает хорошие деньги на этом. Хотя чему удивляться, ведь ее кремы для смертных и впрямь творят чудеса.
Я уже люблю его маму. Но что насчет осуждающих взглядов? Это я не полностью поняла.
– Но ты не пошел по «мирному пути»? – Я тоже изобразила кавычки в воздухе.
– Нет. Я был окружен насмешками или нескрываемым сочувствием и не был склонен к мирному течению жизни. Кроме того, мне отчаянно хотелось вырваться из дома матери. Она в глубине души тоже считала меня в какой-то степени неполноценным чародеем, особенно когда проявился мой телекинез. Излишне оберегала меня, как больного ребенка, а меня это только дико злило и морально уничтожало. Я хотел доказать всем и маме в частности, что я не слабый, больной ребенок, я могу стать сильным и великим чародеем и отомстить не только за отца. Я мечтал отомстить за себя, жаждал уничтожить всех магов и всех Источников.
Вот оно!
Вот этот момент, которого я так боялась.
На этом самом месте наши поезда должны столкнуться, потому что диспетчер вовремя не передвинул нужную стрелку судьбы, чтобы мы смогли мирно разойтись.
Столкновение должно произойти. Разрушительное, громкое и с неминуемыми жертвами.
Кремер ощущает то же, что и я, выбравшись из того злополучного шкафа вместе с Ремисом, – ненависть к убийцам моих близких. Я обещала себе, что обязательно отомщу за весь ужас, который пережила моя семья. Но если сейчас я готова смотреть вперед, откинув далеко за спину часть своего груза ответственности за семью и других магов, то вопрос в том, готов ли к этому Кремер. А если готов, то как далеко распространяется его готовность к прощению и движению вперед?
– Ты ощущаешь последствия битвы и смерти своего отца на протяжении всей своей жизни, а я прочувствовала смерть моего отца, я была ее свидетелем.
Мы оба хотим отомстить или, во всяком случае, хотели. Только в желании мстить я боялась признаться даже себе самой. Кремер тоже хотел отомстить и не побоялся озвучить это. Есть ли выход из такой ситуации или кошка и собака все же не смогут найти общий язык?
Глава 29
Все мои прежние сомнения и опасения насчет Кремера исчезли. Все это время я думала, когда же он найдет правильное время для моего убийства и какое зелье использует. А теперь понимаю, что, может, он больше и не желает убивать меня или любого другого мага, но жажда мести в итоге приведет Кремера к тому, что любой маг вздрогнет в ужасе при встрече с ним. И возникает только один вопрос: когда он даст волю своему желанию отомстить?
У Кремера есть внутреннее обоснование мести. Оно укоренилось в нем еще в раннем детстве. И никакие наши совместные посиделки у камина не избавят его от этого.
Когда ты мстишь за обиду или оскорбление – это одно. Но когда это жгучее желание поселилось в сердце и крепло с каждой прожитой минутой, то это становится частью существования. А Кремер жил долго, очень долго, и жил он боями. Даже когда перестаешь думать и вспоминать о причине всепоглощающего желания мстить, все сводится к тому, чтобы ответить и покончить с этим. И тогда смыслом жизни является даже не сам процесс мщения, а желание заглушить невыносимую боль. Любое живое существо стремится избавиться от зудящей боли. И все навыки приобретаются только для одной цели, все ресурсы тратятся на это.
Желание мстить отравляет кровь, словно яд. А избавиться от своей крови невозможно. Нет такого антидота, способного изгнать яд, порожденный желанием мстить. Но так же невозможно просто избавиться от навязчивого желания мстить, как невозможно выпустить кровь из вен и остаться при этом в живых. Ты вынужден смириться, и это становится твоим навигатором по жизни. И когда проливается кровь твоих врагов, это лишь немногим облегчает твои мучения. Ты не можешь успокоиться, пока все причины твоей боли не будут уничтожены.
Так и в случае с Кремером. Он мстит магам потому, что кровь наших обоих видов заражена болью и страданиями. Маги уничтожались чародеями, а чародеи – магами. Не только наши силы чужды друг другу, но на руках обеих рас слишком много крови, и эта кровь не смоется лишь потому, что мы с Кремером желаем этого. Даже если мы не хотим войны, даже если мы всем сердцем жаждем мира между нашими мирами.
От непредвиденного смешения крови и магии пострадал ребенок – Кремер. Он терпел предвзятость чародеев, мнения ближайшего окружения матери Кремера и ее самой. Возможно, он даже не сразу понял, что происходит и в чем причина! Но он уже был под контролем окружавшего его мира чародеев и царившего в нем порядка. Он был под «микроскопом» всех скорбящих о вмешательстве магов в упорядоченную жизнь чародеев. А это общество сострадающих и скорбящих молчаливо призывало мстить всю жизнь. Это давит морально, диктует свои идеи скорби и справедливости. Призывает действовать. Призывает «ответить». И даже если ты не хочешь отвечать, даже если ты просто хочешь жить. НЕТ. От тебя ждут ответа, ибо в противном случае эти скорбящие превратятся в осуждающих тебя.
Я понимаю, что маги в отношении его отца действовали не из благотворительных побуждений. Они хотели уничтожить его отца, как и всех других чародеев, а не делиться силами. Но, сами того не ведая, создали чародея, обладающего силой телекинеза. Они создали ребенка, чуждого как магам, так и чародеям. А ребенок лишь хотел защититься. Он хотел показать, что он – не оружие мести всех угнетенных. Он лишь результат плохого стечения обстоятельств.
Я могу сделать вид, что не понимаю этого и не беспокоюсь насчет того, охотился кто-нибудь из семьи Кремера на моих предков или нет. Но вопрос в другом: могу ли я действительно поверить, что в отношениях между Кремером и мной нет смертельной битвы магов и чародеев? Нет желания мести, которое иногда прячется где-то под коркой черепной коробки и лишь ждет подходящего момента выйти наружу? Нет желания «убить и закончить на этом», прекратив тем самым мучения своей души? Отдать долг перед обществом «знающих и все помнящих»?
После совместных акций спасения я могу поверить, что Кремер не желает лично мне причинить вред. Но дело даже не в этом, а дело в другом: могу ли я, зная, что я – Источник, перечеркнуть прошлое, к которому имею отношение в виде кровного родства и неярких образов моих родителей? Могу ли я рискнуть братом и теми магами, которые его сейчас охраняют? Могу ли я ради Кремера закрыть глаза на очевидное? А именно: что чародеи всегда достигают своих целей. Чародеи всегда побеждают врагов. А враги в данном случае – все маги.
Отца Кремера «заразил» телекинезом Источник. Именно маги погубили его отца и отравили жизнь маленькому Кремеру. И именно я сейчас нахожусь с ним, но выжить мы можем только сообща. И вместе с тем я являюсь олицетворением главного врага.
А теперь, внимание, вопрос: готова ли я поверить, что Кремер откажется от мести? Другой вопрос: готов ли Кремер отказаться от своей крови и плоти – сущности, ради которой были созданы чародеи?
И глубоко личные вопросы: готова ли я заглушить крики моего отца и простить смерть моих родителей, не оказалась ли я сама в обществе «знающих и осуждающих» магов?
Я встала из-за стола. Съела я немного, но голода как не бывало от мысли: как бы мы с Кремером ни были близки в данной ситуации, все радужное закончится, как только мы выберемся из этого места. И если чудо произойдет и мы выживем, мы столкнемся с жестокой реальностью, которая покажется раем по сравнению с тем, с чем мы столкнулись в последние дни.
Может, Кремер и не будет гоняться персонально за мной, но он определенно когда-нибудь убьет мага, если в том возникнет необходимость. А если Кремер убьет Ремиса? Тогда уже у меня возникнет необходимость… отомстить.
Неожиданно пещера показалась мне невероятно тесной. Мне немедленно захотелось сбежать и от Кремера, и от себя самой. От всего этого мне просто захотелось укрыться. Это прекрасное и мимолетное чувство отрешенности – когда ты укрываешься одеялом на уютной кроватке с головой. Ты укрываешься от солнца, от звуков и даже от запахов. И вот буквально на мгновенье создается ощущение безопасности, в котором только ты и твое дыхание. И ты сам себе судья и сам себе создатель фантазий. Ты один – ты и твое одеяло. Что может быть лучше? Просто надо найти свое одеяло.
Я направилась бродить по пещере. Кремер замолчал, и это хорошо, потому что я не знаю, как и, главное, что нужно сейчас говорить. Мне не пришлось даже смотреть на наемника, я кожей ощущала создавшуюся вокруг нас напряженность. Он явно хотел мне что-то еще сообщить, но осознавал, что сейчас я к этому не готова.
Не будет подходящего времени, чтобы обсудить судьбу народов, когда только один из двух может выжить. Никто не пожелает принять участие в этом диалоге. Особенно когда в диалог вмешались Источники, близкие к чародеям. Близкие и чужие одновременно. Близкие, но обманутые из сомнительных побуждений. Близкие и самые опасные.
Блуждая по пещере, я наткнулась на нечто напоминающее ширму. Она состояла из трех равных по ширине створок из плотного полотна, чем-то похожего на мешковину, лилового цвета. Полотно было украшено разноцветной вышивкой цветов неземного происхождения. Рама, в которой крепилось полотно, из неровных брусков дерева темного цвета. Эта неровность, как ни странно, своей небрежностью создавала уют домашней обстановки. Как если бы эта ширма была сделана руками хоть и не очень умелого мастера, но с любовью и вниманием ко всем деталям. В итоге получился весьма красивый элемент интерьера, который гармонично вписывался в каменное окружение пещеры.
– На что смотришь?
Увлеченно разглядывая ширму, я смогла отвлечься от гнетущих предположений будущего наших народов. А вопрос Кремера вернул меня в реальность.
– На ширму, довольно необычная вещь в этой пещере.
– И что там за ширмой? – Спрашивая, чародей уже шел ко мне, судя по приближающемуся звуку его голоса.
Чтобы ответить на его вопрос, я заглянула за ширму и не успела ответить, как Кремер уже был возле меня.
– Кажется, это ванна. – Мне послышалось удивление в голосе наемника.
Хотя чему удивляться? В пещере есть очаг, стол и кровать. Кто бы ни жил в этом месте, он предусмотрел место и для ванны.
Я зашла за ширму, чтобы ближе рассмотреть прекрасную ванну из камня, который явно содержал малахитовую крошку. Круглая и весьма глубокая чаша стояла примерно в полуметре от ближайшей к ней стены. Но вот только тут полностью отсутствовала сантехника для подачи воды, поэтому я засомневалась в том, что это ванна.
Обойдя ее и убедившись, что к ней все-таки не ведут хоть какие-то шланги, из которых могла бы поступать вода, я подняла взгляд на Кремера и спросила:
– Если это ванна, то откуда берется вода?
– Понятия не имею, – Кремер тоже осмотрел ванну, – хотя мы же не можем знать наверняка, что в этом мире вообще есть необходимость принимать ванну с водой.
Мне вдруг стало любопытно, а есть ли в этом мире необходимость ходить в туалет.
Чуть левее от ванны я обнаружила еще одну ширму, которая, в свою очередь, скрывала еще одно каменное пространство, и поспешила туда. К моему счастью я обнаружила нечто, очень напоминающее обычный человеческий унитаз. Ну, почти обычный. Он тоже был сделан из камня темно-серого цвета. Но опять-таки я не видела ничего, что было бы связано с системой подачи и спуска воды.
– О, смотри, а это, кажется, местный туалет. – Кремер уже стоял возле меня, и увиденное его веселило. – И я не пойму, как им пользуются.
После плотного ужина и вина мне захотелось поскорее узнать, как пользоваться благами потусторонней цивилизации. Я оттолкнула Кремера за ширму и скрылась от его глаз.
– Не знаю, но я хочу воспользоваться туалетом. Так что отойди и не подслушивай.
Когда я поняла, что наемник отошел, стала разглядывать унитаз. Я сильно смущалась, но что поделать? Против природы же не попрешь, а ходить в кустики в землях Фейсала мне уже не было необходимости. Я еще какое-то время сомневалась, но мой переполненный мочевой пузырь призывал рискнуть и воспользоваться странной формы унитазом. Когда я присела, сделала все свои дела и встала, то обернулась на вполне характерный для работающего унитаза звук. Вода заполнила чашу унитаза и испарилась так же внезапно, как и появилась.
– Да тут крутая автоматика!
– Я рад, а то беспокоился о возможных неприятных запахах. – Кремер смеялся.
– Болван! – Я тоже смеялась.
Банальные житейские задачи сбавили градус напряженности между нами.
Я вышла из-за ширмы и не увидела Кремера. Он вернулся вглубь пещеры, оставив меня возле ванны.
Интересно, если забраться внутрь ванны, то появится вода?
Решив проверить свою теорию, я быстро разделась, скинув одежду на пол в одну кучку, подошла и провела рукой по каменному краю предполагаемой ванны. На ощупь она оказалась очень гладкой и теплой, словно внутри камня спрятан подогревающий механизм. Но стоило мне ухватиться за край ванны в попытке в нее залезть, как чаша немедленно наполнилась водой почти до самых краев.
– А вот и вода! – вскрикнула я, даже не пытаясь скрыть свой восторг.
– Неужели? – Кремер явно хотел увидеть это собственными глазами.
– Не входи!
Я быстро запрыгнула в ванну и на всякий случай прикрыла себя руками, погрузившись в воду по самый подбородок. Не то чтобы я сильно стеснялась, но я не привыкла принимать ванну на глазах у кого бы то ни было. Но как только вода сомкнулась вокруг моего уставшего тела, я позабыла обо всем на свете. Блаженство!
Я мгновенно расслабилась и закрыла глаза. Ванна была настолько большой, что позволила мне растянуться в полный рост, раскинув руки и ноги. Полностью я не погрузилась в воду только потому, что моя голова покоилась на краю ванны. Но все мое тело приняло расслабленную позу и покачивалось в теплой воде.
– И почему же мне запрещено входить и любоваться столь прекрасной картиной?
Я резко распахнула глаза и уставилась на Кремера, который навис прямо надо мной всего в нескольких сантиметрах от моего лица. Я уставилась в его темные глаза, в которых отражался свет, исходивший от круглых шаровидных каменных свечей. Не сразу найдя, что ему ответить, я просто молча всматривалась в его безупречное мужское лицо.
Наемник молча отодвинулся от меня и выпрямился, по всей видимости все еще ожидая от меня ответа. Или мне только казалось, что ему нужен мой ответ.
– Вот и я не вижу причин, почему мне нельзя тут находиться и разделить с тобой ванну.
Мое молчание он воспринял как приглашение?
– Разделить со мной ванну?
Я нахмурилась, когда поняла, что Кремер начал раздеваться.
Разговор о родителях Кремера и мои размышления о мести, мысль которая плотно укоренилась среди всех чародеев и магов, зародили во мне серьезные сомнения насчет правильности моего поведения с Кремером. И лишь приятное действие воды ненадолго прервало мои рассуждения на сей счет.
– Думаю, это не лучшая идея. – Я попыталась остановить наемника. Мысленно поискала в голове причины, почему мы сейчас не должны быть в одной ванне вместе, но ничего не нашла. Да, я не в восторге от того, что Кремер мне сообщил, но мне сложно противостоять подобному мужчине, который в данный момент ведет себя так, словно у нас не было неприятного разговора.
Хотя стоп! Может, этот разговор был неприятен только мне? Может, Кремер и не заходит так далеко? Что если он совсем не беспокоится по поводу того, что будет с нами и как отреагируют на наши с ним отношения чародеи и маги?
Кремер неожиданно остановился, после того как уже снял свой пояс чародея и небрежно откинул его в сторону. Видимо, на моем лице Кремер смог разглядеть сомнения и страх. Может, он даже смог почувствовать мою боль от мысли, что Кремер не придает такой значимости нашим отношениям. В конце концов, я могу быть для него всего лишь мимолетным увлечением, «курортным романом». Тогда как он для меня стал возможной причиной измены всем магам.
– Алика, прекрати анализировать каждый мой шаг. Я хочу, чтобы ты расслабилась и представила, что находишься в крутом спа-салоне.
– Спа… чего?
– У тебя такой взгляд, будто мы незнакомцы, случайно оказавшиеся голыми в сауне, хотя бронировали ее для уединенного посещения.
Я попыталась представить описываемую Кремером картину, и это заставило меня громко засмеяться. Мой смех Кремер явно принял за руководство к действию, поскольку его руки зацепили край футболки.
– Мы и есть незнакомцы, если уж на то пошло.
– Неужели? – Кремер хмыкнул и стянул с себя футболку, откинув ее куда-то в направлении чародейского пояса. – Тогда, может, нам стоит познакомиться поближе? Привет, красавица, меня зовут Кремер. А как величать самую прекрасную на свете женщину?
Так нечестно. Льстивые слова, произнесенные низким и хриплым голосом, да еще и представ передо мной в таком виде, когда я сама абсолютно обнажена? Это борьба без правил и которую я проигрываю. Его бицепсы заиграли под загорелой кожей, когда он опустил руки к своему ремню. Дальше мой взгляд пробежался по его широким плечам и мощной груди, к которой хотелось непременно прижаться, а после жаркого секса уснуть, опустив голову на эту гору мышц.
Следя за точными и медленными движениями его пальцев, которые справились с ремнем и теперь расстегивали ширинку брюк, я приподняла глаза чуть выше и воздала благодарственную хвалу небесам за точеный мужской пресс с ярко выраженными кубиками. Когда Кремер остановился, я готова была уже крикнуть, чтобы не смел останавливаться.
– Алика, я хочу, чтобы ты усвоила одну мысль. – Эти слова заставили меня оторвать взгляд от его живота и посмотреть в лицо чародея. Когда он понял, что завладел полным моим вниманием, продолжил: – Что бы ни произошло дальше с нами тут или в любом другом мире, мы найдем способ решить любые проблемы, мы сможем побороть любой кризис и сокрушить любого врага, но при одном условии.
Мы? Мы вместе?
– Каком условии?
Я ошибалась, Кремер тоже осознает всю сложность наших отношений. Он понимает, что речь идет не только и не столько о нас двоих, сколько о народах, которые созданы быть врагами.
– Ты никогда не будешь закрываться и сбегать от меня, как это случилось недавно после нашего с тобой разговора.
– Но…
– А я всегда отвечу на любой твой вопрос предельно честно и откровенно.
Да, но что если на карту будет поставлена безопасность чародеев? Сможет ли он и в этом случае ответить мне на мои вопросы? Как далеко простирается его открытость со мной? Хотя я не стану задавать подобный вопрос, я предпочту притвориться, что подобная проблема никогда не возникнет между нами.
– Даже тебе понятно, что все не так просто.
Я не желала спорить с Кремером, это совершенно ни к чему. В этом вопросе мы новички. Никто и никогда не оказывался в нашем положении. Никогда чародеи не были близки с магами, никогда еще во всей истории бессмертных миров двое из противоположных лагерей не становились причиной для установления мира и взаимоуважения.
– Согласен, но мы можем хотя бы постараться быть честными друг с другом.
В ответ я лишь кивнула. Это мы можем.
Кремер скинул ботинки и наклонился, чтобы стянуть штаны. Выдернув ноги из брюк, он выпрямился, и в этот момент я затаила дыхание. На нем еще оставались боксеры, но и они вскоре последовали за брюками к остальной его одежде. Чародей и в одежде производил на меня сильное впечатление с примесью страха, а обнаженный чародей, да еще и самый красивый мужчина для меня, заставил меня буквально задрожать. Я ухватилась за край ванны, чтобы не потянуться к его божественному телу.