Глава 15
Я сидел как настоящий затворник в своей спальне, которую даже не удосужился обеспечить достойным бога освещением. Так в потемках, оперевшись локтями на колени, я разглядывал артефакт, который мне удалось украсть уже очень давно. Если учесть, что хрустальный ромб в оковах благородного металла, по размеру не больше моего кулака, был способен проложить путь к моей мести, то его размер казался огромным. Забавно, как что-то столь незначительное, но вовремя украденное может заложить основы для выхода на поверхность ненависти и бойни, что приведет к войне, если правильно расставить приоритеты и пальцем указать на виновных.
А еще этот кусок «хрусталя» в моих руках отлично отвлекает меня от самобичевания и мыслей о разрушениях, которые стали моими спутниками в последнее время. Заточение, в которое я сам себя и заключил, моих рук дело.
Да, свой замок я отстроил для себя сам. Внешне строение грандиозное, а интерьер соответствует моему безумию. Главный зал с моим троном декорирован пафосно, но убранство моих покоев и библиотеки просто кричит о том, что я одинок и безумен. Все мрачное: голые стены, лишенные красок, как и мои эмоции, жесткая кровать, которая не позволяет мне даже уснуть спокойно, книжные полки, где хранятся справочники и хрестоматии всех бессмертных и богов. Все куцее и унылое, как и хозяин, то есть я в нынешнем моем состоянии.
Продолжая вертеть в руках артефакт и решая, каким образом мне лучше приступить к реализации плана мести, я понял, что не могу вспомнить, когда мои мысли были так упорядочены в последний раз. Почему нынче меня беспокоит не только мысль о ненависти ко всем, кого я знаю, но впервые за долгое время я еще и задумался: а не обустроить ли мое жилище и не пора ли вдохнуть свет в это лоно уныния и тоски?
И вот так от банальной идеи с освещением я встал и прошелся по спальне, решая, куда спрятать артефакт. Странно, что до сих пор бессмертные не заявили о пропаже, и что более странно – почему брат все еще не навестил меня. Но, предчувствуя его скорое появление, я поспешил спрятать артефакт в стене дальней части моей спальни, где мне удается скрывать все то, что не должен видеть никто. Я уже перестал надеяться, что мой рассудок когда-нибудь прояснится, а боль утраты позволит жить, мечтать и планировать. Но именно сейчас, кажется, настало самое подходящее для этого время. На сей раз я не останусь в стороне. Даже если покинуть свою тюрьму мне и не суждено, то сил и возможностей мне хватит, чтобы защитить то, что мне дорого. Только на этот раз я не позволю себе обмануться и использую все силы, ложь, манипуляции и лесть, чтобы изменить существующий порядок. Кроме того, использую артефакты, к чему скромничать? Необходимо добыть их еще больше, чтобы зародить семя смуты среди бессмертных. Терпение, время и еще раз терпение. Артефакты богов содержат невероятную силу, и я могу ее использовать. Мне лишь необходимо больше их собрать, тогда меня никто не сможет остановить.
Начало мести не было заложено вчера, когда я разнес к чертям новое творение брата. Но накануне я очнулся после долгого сна и вспомнил, что тоже чего-то да стою! Время пришло. Сейчас! Какой смысл ждать?
Хаф еще не навестил меня, он до сих пор не осознал, что я проснулся. Нет сомнений, что скоро он об этом узнает и заявится, и мне надо подготовиться к встрече. Мне уже давно пора было с ним встретиться, но, не желая становиться инициатором, я решил подтолкнуть его к этому. Небольшой взрыв, и это заставит брата вспомнить обо мне.
Спрятав в стене артефакт и окинув взглядом спальню, я осознал, что лучше это место брату не видеть. Следует убедить его в том, что у меня все хорошо и я не страдаю саморазрушением. Позже, возможно завтра, я наведу тут порядок, а пока мне надо поспешить в зал для встреч, убедиться, что тронный зал может внушить обманчивое впечатление, что я все еще сын бога и мой замок является символом моей власти. Все это, конечно, не так, это, скорее, венец моего безумия, скрытый за сумбурным убранством.
Готов ли я к встрече с братом? Наверное, да. Смогу ли я сдержать себя? Скорее всего, нет. Но если поставить перед собой задачу-минимум не убить брата, то, пожалуй, сегодня подобный подвиг я осилю. Главное – держать себя в руках, выдержать все, что он обрушит на меня, и не свернуть ему шею! Да, продолжай себя в этом убеждать, и, возможно, хоть в этом ты сегодня преуспеешь, – убеждал я себя, как положено безумцу, коим я себя и считаю.
«Ненормальный, отщепенец, – продолжаю сам с собой разговаривать, спорить, что-то доказываю самому себе. – Безумец». И этот диалог с самим собой длится веками – нескончаемыми ночами и днями, бессмысленным разглядыванием потолка. Эти диалоги, эти мысли меня не покидают. Не то чтобы подобное общение мне надоело, но ведь не я загнал себя в это состояние! Может, в этом и состоял план Единого Отца? Он решил наказать меня, лишив рассудка? Скорее, он пытался указать мне мое место: где-то в районе его ног, там, где я умоляю о пощаде и, проливая слезы, прошу не лишать меня божественных сил. Интересно, удивился ли он, когда уговоров и слез с моей стороны не последовало? Неужели он и впрямь ожидал от меня подобного?
Он не узрел от меня этого ранее, и тем более я не собираюсь его радовать сейчас. Просто сегодня я в отличном настроении, и готов выйти в мир, и почти рад, что увижу брата. Века гнева, подогреваемые в сердце, готовы встретить новый мир, где я заточен и лишен сил, где мечтаю уничтожить Отца и всех, кто ему дорог. Ни много ни мало.
– Дуфф, я иду к тебе, и тебе придется меня принять!
Услышав разъяренный голос Хафисвальда, направленный прямо в мое сознание, я не смог сдержать улыбки. А я уж заждался!
Я вынудил его явиться, и брат купился. Сегодня я с ним встречусь.
– Да, я тебя ждал, думал, ты появишься раньше, – ответил я уныло и без энтузиазма своему так называемому брату.
Мгновенье спустя массивная дверь из чистого золота распахнулась, и створки с грохотом, сотрясающим весь замок, явили брата. Я уже успел зайти в тронный зал, где колонны и мрамор вкупе с золотом говорили громче моих слов: я велик! Справа от моего трона располагался бар и бильярд, и это свидетельствовало о том, что мне плевать на условности. Я встречаю посетителей с выпивкой и игрой, ибо только так можно заставить их расслабиться и говорить о том, о чем они в иной обстановке рассказывать бы не стали.
Когда грохот от распахнувшейся двери стих, а пыль, упавшая с дверей, рассеялась, я бы должен был как-то отреагировать, но нет. Я притворюсь, что это всего лишь обычный день в моей жизни. Уже давно никто не являлся ко мне в тронный зал, так что это не совсем обычно, но и появление брата не станет изменением в моем течении жизни. Пока не станет. Он просто комарик, который хоть и надоедает людям, но неприметен и незначителен для меня.
Столь яркое появление брата не заставит меня даже повернуться в его сторону, чтобы его поприветствовать. К тому моменту, как он вошел, я уже был у барной стойки, делая вид, что единственное, чего мне не хватает сегодня, – так это выпивки.
Хафисвальд привык к почтению в свой адрес, и не только в этом измерении, но от меня почтения мало кто заслуживает. Хотя, должен признаться хотя бы себе, что, пожалуй, брат может быть исключением в моем презрении к миру.
Он единственный, кто по непонятным для меня до сих пор причинам всегда меня поддерживал. Чем раздражал меня бесконечно. Никак не могу взять в толк, что это: его наивность, возможно, неуместная доброта, а может, еще хуже – глупость? Почему, ну почему он меня терпел все это время? В одном я сейчас более чем уверен: его терпению вскоре придет конец. Я приложу все усилия для этого, всю свою веками копившуюся ненависть, и тогда даже такой болван, как Хаф, потеряет терпение, и вот тогда, и только тогда, я нанесу удар. Но это пока далеко идущие планы, а сегодня и сейчас мне требуется только уверенно сыграть свою роль затворника-психопата. Хотя меня уже давно одолевают сомнения: а играю ли я данную роль или таковым в действительности являюсь? Скорее последнее, но меня такое положение дел никогда не смущало.
Я люблю свое одиночество, люблю долгие диалоги с самим собой, обожаю причинять неприятности своей родне. Это дарует мне возможность посмаковать очередной разочарованный взгляд в мою сторону. Когда я встречаю такой взгляд, всегда испытываю нечто сродни экстазу, словно я достиг цели – убил надежду и веру в меня. Есть в этом моменте что-то сакральное, словно ты пришел на таинство, но вместо всеми ожидаемого жертвоприношения привел в храм модного диджея и проституток. Словно тебя долго ждали, а ты появился с опозданием, да еще и подарил всем только горький привкус разочарования. А потом крикнуть ублюдкам: «А вы на что рассчитывали?! Ваши ожидания и ваши надежды на меня – не моя проблема!». И наконец стать свидетелем того самого взгляда – смеси шока, слез и траура, взгляда, который прямо говорит: «Как ты мог?!» Это бесценно! Разве это не характеризует меня как психа?
– Хаф, будешь виски? Его мне сегодня доставили, ты должен это попробовать. – Продолжая стоять спиной к Хафисвальду, я размеренными и плавными движениями наполнял два золотых бокала, которые, к слову, украл у Людовика XIV. Не сам, конечно, а с помощью мерзких слуг Хафа. Являясь проклятым сыном и наказанным Единым, сам я никогда не смогу покинуть эту тюрьму, которую Хав трогательно зовет своей обителью покоя и мира, или Землей Тумана. И Хаф, безусловно, считает, что это прекрасный мир, созданный им, а вовсе не треклятая тюрьма для меня и мерзкое пристанище для душ. Подозреваю, ему не дано понять, что любой мир, который ты не можешь покинуть по своей воле, является тюрьмой.
– Дуфф-Кайден, я тебя не беспокоил вот уже более пятисот лет, полагая, что ты в трауре, я исполнял все твои непомерные требования, которые ты направлял МНЕ, используя моих подданных, но сегодня ты перешел все разумные границы!
Последний раз он называл меня полным именем, когда пришел в мои покои и, опустив глаза в пол, сообщил, что наш возлюбленный брат, он же судья Фейсал, приговорил всех моих детей к смерти, к тотальному уничтожению. И еще что все «братья и сестры поддержали это решение, выступили единым фронтом и объединили усилия». В тот день я в первый и последний раз осознал, что я не сын Бога, а они мне не братья. Я не мог ничем помочь своим детям, ничем! Их уничтожали повсеместно, всех без исключения. Благо, никто не был свидетелем моего отчаянья – когда я метался по своему замку, почти разрушив его изнутри. Я ревел от гнева, в минуту отчаянья был готов приползти на коленях к НЕМУ, к тому, кто зовет себя моим Отцом. Единственный, да, он зовет себя моим Отцом, Единственным Богом всего сущего. Но в день приговора Фейсала Отец окончательно стал ЕДИНСТВЕННЫМ ненавистным мне существом. Остальных я просто презираю, считаю, что они слабы, а слабость – это самый страшный порок! Но Его я уважал, был не согласен с ним, но уважал! Все это в прошлом!
– Тебе со льдом? – Если Хаф считает, что я перешел границы, то он, наивный, еще не осознал, где пролегают его границы со МНОЙ. Я готов его удивить. Разлив виски, я направил вальяжным жестом палец в сторону бокалов и заморозил жидкость, затем едва заметным движением разбил ее, слегка нагрев, так в бокале появился виски со льдом. После этого я решил взглянуть на брата, главное – не рассмеяться от его разъяренного вида. Мне нужно время. Еще немного времени в моем бесконечном бессмертном и бессмысленном существовании. Хотя последнее может вскоре измениться, вероятно, я таки нашел повод просыпаться по утрам.
– Зачем? Просто скажи… зачем тебе это понадобилось?
Ой, неужели я впервые недооценил его и он раскрыл меня уже так скоро? Это даже заставило меня убрать улыбку с лица.
– Ты о чем?
Раскроем все карты, что мне терять? Я уже потерял все или почти все.
– Зачем, ну зачем надо было разрушать то, что я построил? Тебе что, правда принципиально важно уничтожить все, что не тобой создано?
Фу-у-у-у-ух, убираем карты в стол, нет, он все так же глуп, а то уж я было подумал…
– Ты оценишь виски, The Macallan in Lalique 1964 года, графин, правда, немного пострадал, в связи с чем могу сказать, что твои миньоны – тупицы!
– Во-первых, прекрати их так называть! Во-вторых, я строил эту арену уже сто тринадцать смертных лет. Зачем надо было ее взрывать? Знаю, тебе тут не нравится, хотя я пытаюсь сделать все, чтобы осчастливить тебя или в крайнем случае скрасить твое пребывание тут, но скажи… – Хаф, скинув капюшон своего плаща странного покроя, прошел-таки в мою обитель, взмахнул рукой, закрыл мою, между прочим по специальному заказу сделанную, дверь. – Просто скажи: зачем?
– Я их называю так, как они того заслуживают.
Все так же стоя поодаль от него, я телепортацией протянул ему бокал, вернее, впихнул ему в руку. Но улыбка уже успела вернуться на мою маску эмоций. Осчастливить меня, говоришь? Мой забавный и глупый брат. Для этого всего-то и надо, что уничтожить Отца, а вместе с ним и других братьев.
– Они мои творения, они онгхусы, и называй их именно так! Ты так и не ответил, зачем ты разрушил, взорвал арену, а вместе с ней и около сорока моих онгхусов.
– Они шумели? – то ли спросил, то ли утвердительно ответил я, но Хаф вопросительно приподнял бровь, явно не удовлетворенный моим ответом.
Если бы я сам знал, зачем я это сделал. Это было не обязательно – взрывать и убивать. Но! Впервые за последнее время я нашел причину для того, чтобы жить! Хотя я задумался: неужели всегда должна быть причина чьих бы то ни было действий?
– Я вышел прогуляться и увидел, что мин… онгхусы строят нечто невообразимо страшное. Кроме того, они действительно шумели и сильно меня разозлили этим.
– Разозлили? Строят страшное? Ты… ты ужасен, Дуфф! Каждый раз, как ты выходишь из своего убежища, ты совершаешь нечто жуткое! Я хотел построить новую арену для…
– Тогда изучи архитектуру лучше! Нет, ну серьезно! Арену? Это должно было стать ареной? Это больше походило на готический сарай!
Я всегда любил ставить под сомнение действия Хафа, вернее, мне нравится, когда Хаф начинает оправдываться. Интересно, он сам-то это понимает?
– Мне не нужны твои советы!
Брат-таки умеет повышать голос. Это ему не свойственно, поэтому он сам каждый раз такому своему поведению удивляется и смущается. Вот и сейчас, выкрикнув эту фразу, он одной рукой сжал бокал с виски, а другой ухватился за лоб, явно обдумывая свое неподобающее поведение.
– Ладно, ладно, успокойся, хорошо? Я могу помочь, я даже сам могу руководить новым строительством. Договорились?
Сделаю все, чтобы отвлечь тебя, мой милый брат. Этого, конечно, я вслух не скажу.
– Ты? Помочь? – Он резко опустил руку со лба и вздернул голову, явно шокированный моим предложением.
Не знаю, что его больше удивило – то, что я готов оказать помощь, или то, что я готов покинуть свой замок. Необходимо его отвлечь. А предлагая помощь, да еще и без уговоров со стороны Хафа, это может звучать очень подозрительно. Так, сбавь обороты, Дуфф.
– Ладно, – примирительным тоном продолжил я. – Что такого в этой арене и зачем она тебе понадобилась?
Я обогнул бильярдный стол и приблизился к брату.
– Тебе серьезно это интересно или ты просто пытаешься меня еще больше разозлить?
– Конечно, мне любопытно. Зачем бы иначе я спрашивал и предлагал помощь?
Мне нисколько не интересно, но мне нужен повод, чтобы, не вызывая подозрений, я мог чаще выходить из замка.
Поэтому я просто развел в сторону руки и, немного склонив голову, поклонился Хафу, давая понять, что у меня в руках нет «оружия» и я говорю абсолютно искренне.
Хаф какое-то время осматривал меня с ног до головы, пытаясь понять, кто стоит перед ним и куда делся его ужасный брат. Не смей ржать, Дуфф, держи себя в руках! Затянувшееся молчание Хафисвальда надо прекратить, пока его подозрительность не завела туда, куда ему не стоит совать свой нос.
– Да ладно тебе, Хаф! Я ведь не монстр, я и впрямь вспылил, был не прав, что разрушил твое… строение, признаю свою вину, но, поскольку у меня сегодня отличное настроение, почему бы мне не предложить тебе помощь?
– Не знаю, что меня пугает больше – твое вдруг отличное настроение или предложение помощи от тебя.
Да, Хаф меня все-таки хорошо знает, пожалуй, лучше всех.
– Я долго пребывал в отвратительном настроении. Но все меняется, верно?
Нет, это не скоро изменится, меня переполняют убийственные эмоции. Я не откажусь от мести, обрушу на каждого свое «отличное настроение», просто теперь я не могу более это скрывать.
– В последний раз, когда ты был в отличном настроении, ты создал магов.
Вот, одна фраза, и мне уже не хватает сил, чтобы удержать притворную маску счастья на лице. Заметив это, Хаф постарался исправить ситуацию:
– Прости, не стоило мне об этом вспоминать. Знаю, ты любил их как своих детей.
– Они и были моими детьми! В Источниках была часть моей крови, часть моей души. Это вы создали бессмертных, слепив их из того, что под руку подвернулось. А я в своих вложил всего себя, не пожалел своей души, ослабил себя, чтобы они были моим продолжением.
Понимая, что начинаю терять остатки самоконтроля, я постарался свернуть с темы разговора.
– Но ты прав, тебе не стоит об этом напоминать каждый раз, когда я стремлюсь найти повод для хорошего настроения.
– И какой повод сегодня? Что изменилось? Ты все такой же подозрительный.
– Я его как раз пытаюсь найти, и если ты хочешь мне в этом помочь, то предлагаю партию в бильярд. Раздели со мной отличный виски, согласись на мое предложение помочь тебе в строительстве арены.
– Зачем тебе это? Какое тебе дело до моей арены?
– Мне наскучило мое одинокое существование. А это тебя должно пугать больше, чем мое отличное настроение!
С этими словами я взял кий, что стоял у стены. На его турняковой части художественная инкрустация, выполненная из серебряных нитей и древесины сатин, а сам кий сделан из древесины черный граб. Да, я люблю, чтобы меня окружали красивые и дорогие вещи. В конце концов, я достоин лучшего! Я кинул кий Хафисвальду, он поймал его и осмотрел, явно впечатленный. Да, это тебе не сарай строить!
– Кроме того, бильярд – отличный повод провести время с… другом.
– Дуфф, я тебе брат, а это больше, чем просто друг!
Кажется, мои слова его задели. Я расстроен этим? Нет, я счастлив! О да! Почему мне нравится делать больно окружающим? Я задавал себе этот вопрос пару раз, но не нашел ответа. Почему я вспомнил об этом сейчас? Не знаю. Но хочу ли я сделать больно Хафу? Да, все, кто так или иначе был причастен к смерти моих детей, подлежат уничтожению! Даже ты, мой милый Хаф!
– Не каждый брат может стать другом, считай это комплиментом.
– Да, и не каждый брат может мне подарить столько проблем, как ты. – Повертев кий в руках, Хаф присоединился ко мне и встал у бильярдного стола.
– Тебе стоило бы меня поблагодарить. Если бы не я, ты бы тут помер от скуки. – Я чуть более наигранно, чем следовало бы, засмеялся. Хотя вовсе не шутил.
– Ох, ну конечно, спасать души, переносить их в мой мир после смерти и суда, возвращать к Отцу – это так скучно, согласен.
– Ты так это произнес, что умудрился эту свою обязанность вознести на верхние ступени скуки. Для меня, во всяком случае.
Меня даже передернуло от одной только мысли, что может быть хоть какое-то удовольствие от служения Отцу.
– Тебе тоже не помешало бы взвалить на свои плечи некоторые обязанности Отца.
Хаф провел рукой вдоль моего тела. Я не совсем понял его жест, наверное, намекает, что я тут просто прозябаю в замке без дела, обладая при этом силой богов, хоть теперь и в весьма усеченной мере. Опять же спасибо папочке за это.
– У меня нет Отца, и если ты хочешь испортить вечеринку, то продолжай на это намекать.
– Я не хочу испортить, как ты выразился… – Хаф насупился, словно я сообщил нечто очень обидное для его доброго сердца. – Боги, ты говоришь как человек?!
Я говорю как человек? Едва ли. Но меня удивило, что при этих словах Хаф немного поморщился. Что, брат, тоже не сильно их уважаешь, да? О, а как же их драгоценные души, о которых ты так печешься?
– Ой-ой, аккуратнее на поворотах, не обижай лучшее творение твоего Отца.
Ненавижу людей, ненавижу творения… Его. Мерзкие, слабые, смертные, с их вечными слезами и стенаниями к богу. Иногда думаю: не ради ли молитв к нему, любимому, он их создал? А что? Логично, разве нет? Создать их слабыми и уязвимыми, чтобы они каждый день молились и взывали к тебе. А ты, весь такой всемогущий, решаешь, кому жить, а кому умереть. Но только не называй их после этого своими детьми, называй как есть – рабы! Раб Божий – это имя очень подходит ситуации.
– Он и твой Отец тоже, и человечество прекрасно, жаль, что ты до сих пор этого не осознал. Но вернемся, как ты выразился, к вечеринке. Во что играем?
Он решил свернуть с темы человечества. Любопытно, брат, очень любопытно.
– Русский? Судя по твоей физиономии, нет? Ладно, уговорил – снукер так снукер. Люди думают, что именно они изобрели бильярд. Но нет, все, что люди когда-то изобрели, – это проблемы для своего собственного мира. Все их изобретения – это подсказки бессмертных, которые находили нужных людей и так или иначе наводили их на «открытия». Когда богам необходимо было вмешаться в жизнь людей, то они вмешивались: то яблоко упадет на голову, то сон правильный приснится с таблицей химических элементов.
Я начал выстраивать пирамиду шаров на столе, попутно размышляя, насколько могу доверять Хафу. Или вопрос поинтереснее: а доверял ли я ему когда-нибудь? Ведь только он защищал меня, вставал на мою сторону, даже пытался найти оправдание моим деяниям, он единственный, я уверен, не проголосовал за убийство моих детей. Да, я там не присутствовал, но почему-то знаю – он был против, только он один.
– Ты так и не ответил, зачем тебе помогать мне со строительством.
– А ты так и не пояснил, зачем тебе в принципе арена. Предлагаю право первого удара тебе.
– И сразу нарушаем правила? Почему бы хоть в игре в бильярд не следовать правилам и не разыграть право первого хода?
Хаф заметно успокоился и повеселел. Он уже давно привык к тому, что у меня всегда свои правила игры во всем, но он каждый раз веселится, когда лично с этим сталкивается. Боюсь, что его веселье быстро закончится, когда он поймет, что и на его правила в этих землях мне, собственно, плевать с орбитальной станции людей.
– Потому что я так хочу?
Потому что Я устанавливаю правила, потому что я не люблю правила – они меня ограничивают. Но опять-таки это я произнес только мысленно.
– Только потому, что я у тебя дома и мне нравится твое настроение, я приму твое предложение.
Хаф выставил биток, встал в позу для удара и на секунду замер, взглянув на меня.
– Арена мне нужна, чтобы онгхусы могли выпустить пар. У них много дел, они сильны, но они не могут дать волю своей силе.
– Почему ты им не позволяешь участвовать в играх богов?
Я считаю, что это идиотские игры, где боги выставляют на арене своих бессмертных в различных состязаниях, по большей части бессмертные используют свои уникальные возможности и сообразительность вместо прямых столкновений и драк. Так боги тешат свое самолюбие – доказывают друг другу, кто создал лучшего бессмертного. Призы победителям, конечно, достаются внушительные, и ради них бессмертные идут умирать. Игры марионетками, не иначе. Если ты так любишь своих детищ, то почему при их создании не наградил их всем необходимым? Нет, лучше сталкивать их лбами и будоражить свое эго.
– Потому что я их создал с целью помочь Отцу, и ты знаешь об этом. Кроме того, ты засиделся тут и не знаешь, что игры богов уже давно не проводят. – Брат резко ударил кием, и шары разлетелись по столу.
Боги прекратили играть? Забавно, но да плевать.
Наблюдая, сколько блестящих шаров попадут в лузу, я продолжил:
– Тогда зачем им арена? Их основная задача притаскивать души к тебе. Они не сражаются со смертными, они лишь твои проводники.
– Я создал их воинами, но они нигде не могут себя проявить как воины, арена поможет им в этом. Я могу устраивать турниры, поощрять лучших, а они покажут себя как бойцы.
Очевидно, что один бог точно все еще не наигрался со своими созданиями.
– Глупость! Если хочешь, чтобы они проявили себя, отправь их к акритам, а выживших уже сможешь наградить.
– Очень смешно! Я не желаю им смерти, я хочу, чтобы они… могли выпустить пар.
– Думаешь, они не способны справиться с акритами?
Я знаю, что его миньоны с ними не справятся, я в этом просто уверен. Только я смог создать кого-то сильнее акритов. Хотя чему тут удивляться? Я всегда выжидаю, присматриваюсь и если уж делаю ход, то наверняка – шах и мат! Возвращаясь к игре, брат не забил ни одного шара, и дело теперь за мной.
– Тебе известно, что с акритами никто не справится…
Кроме моих магов, разумеется, но об этом я промолчу, не буду злорадствовать, мне надо отвлечь Хафа, а не разозлить.
– Но, Дуфф, пойми: ведь дело не всегда в победе, иногда важен сам процесс.
Спорно, очень спорно!
Вернув свое внимание к игре, я, рассчитав удар, отправил биток четко в красный шар, загнав его в дальнюю лузу.
– Отличный удар, брат!
Без тебя знаю, я тренировался веками, пока коротал время в своем вынужденном заточении, продумывая план мести.
Обойдя стол, я вернулся к месту, где до этого оставил свой бокал с виски, и сделал глоток обжигающей жидкости. Блаженство. Не зря я отправил слуг брата на поиски именно этого виски.
– Ты совсем не пьешь? Тебе не помешает иногда расслабляться. – Хаф лишь вертел бокал в руке, гоняя по нему лед.
– Ты отправил за виски кого-то из моих онгхусов? Ты ведь знаешь, что они не твои личные курьеры во внешнем мире? Их возможности телепортации связаны лишь с душами, которые направляются ко мне.
– Я их не сильно отвлек от твоих великих целей, я лишь попросил по пути заскочить к одному толстосуму, который на аукционе в 2010 году приобрел этот виски.
– Ты что, украл это?
– Да, и это делает его еще вкуснее! Разве нет?
В этот момент я ощутил тревогу, но пытался ее скрыть от брата.
Я чувствую, что Источник пребывает в ужасном месте в опасной компании. Мне необходимо оказать помощь и сделать это незаметно. Если задействовать свои силы напрямую, то это, во-первых, заметит Хаф, во-вторых, разозлит Фейсала, а этого черта лучше сейчас не беспокоить. Надо отвлечь хотя бы Хафа, еще немного… использовать силу, но так, чтобы он не обратил на это внимания.
– Тут темно, не вижу, куда загнать шар.
Жестом руки я вызвал огонь, все свечи стали гореть ярче, а в камине вспыхнуло пламя. Если использовать силу регулярно и на виду у брата, он перестанет удивляться всплескам божественной силы в своих землях. И если для этого мне надо построить арену для его рабов или играть с ним в бильярд, то так тому и быть. Это не самое противное, что мне доводилось делать в жизни.
Пока Хаф осматривал помещение, я немного отвернулся от него и закрыл глаза, прислушиваясь. Я это делал на протяжении бесконечности, как мне кажется. Все, что мне оставалось, – слушать и ощущать. Боль и смерть моих детей, их страдания и лишения. А я в первый и, надеюсь, последний раз ощущал свою… слабость. Я не был готов к подобному, я не мог этого рассчитать. Я до последнего не мог в это поверить! Они не могут убить моих детей!
Но они смогли и убили!
Не так давно я очнулся, как от кошмара, преследовавшего меня уже давно, – боль, ощущение страха! Паника, я даже не мог толком понять, что со мной, но я точно знал, что я не один. Есть кто-то родной, и я им нужен. Ощущение странное для меня, почти забытое. Нечто похожее происходило в моей душе, когда я создавал магов, но после приговора во мне умерло все: ощущения, ожидания, цели и надежды. Но вдруг я почувствовал это опять! Вскочив, я долго пытался понять, в чем дело. Этого не может быть! Этого просто не может быть! Какое-то время я даже отгонял навязчивую мысль, чтобы проследить за тем, что я чувствую, а когда рискнул, то просто пришел в ужас! Осознание одновременно обрадовало меня и ужаснуло. Ужаснуло тем, что я вновь могу это пережить – боль потери, предательство, беспомощность.
Я приставил кий к столу, а сам направился к барному шкафу.
– Но сейчас твой ход. Ты ведь забил шар?
– Я нарушил правило – использовал телекинез, просто ты этого не заметил, – постарался я отвлечь Хафа, чтобы он не смотрел на меня и в мои глаза, которые могут выдать использование мною силы большей, чем просто телекинез.
Надо втереться в доверие, надо заслужить его любовь! А после ударить по самому больному – по любви и доверию брата. Одним ударом двух зайцев? Отомстить и спасти! Что мне важнее: месть или спасение? Еще один вопрос, на который я не могу ответить сегодня.
– Отец сегодня мне сообщил, что уже давно пытается связаться с тобой, но ты не отвечаешь на его призыв.
Я почти готов свернуть брату руку, услышать хруст его сломанных костей, готов закричать от ярости: нет у меня Отца, у меня есть только мои дети, не всех их убили! Вернее, были, вы забрали их всех, почти всех! Вновь это мерзкое ощущение беспомощности взорвалось в моем сердце, но я не намерен более этого терпеть, на сей раз я не останусь в стороне, даже если понадобится уничтожить того единственного, кто до сих пор на моей стороне.
– Правда? Какая жалость, мне казалось, мой автоответчик дал ему понять, что меня нет дома.
Не ломай кости брату, продолжай отвлекать, продолжай говорить.
– И у меня нет Отца, смею тебе напомнить еще раз. И если он этого еще не осознал, то мне очень жаль.
Ненавижу Его, ненавижу! Ненавижу все, что связано с НИМ, с его детьми – как со смертными, так и с бессмертными.
– Ты опять говоришь как человек. Странно, учитывая, что ты их недолюбливаешь.
– Мне больше нравится слово «презираю». – Я повернулся к Хафу, натянув очередную улыбку «мне нравится с тобой говорить». – И что же Он хотел от меня?
На самом деле мне плевать, он во главе моего списка мести.
– Еще до… гибели твоих… де… магов он пытался встретиться с тобой, но ты отказывался, а после он не раз пытался вызвать тебя к себе. – Брат отвернулся от меня, подбирая слова. – Какое-то время он мирился с этим, но теперь вновь хочет вызвать тебя к себе.
– Я ему не шлюха по вызову!
Держи себя в руках! У тебя игра с Хафом, притворяйся!
– Я хотел сказать, что мне не о чем с ним говорить до тех пор, пока он не решит меня освободить от своего наказания.
– Это довольно сложно сделать после того, как ты его ограбил!
Хаф пытается взять на себя роль Фейсала? Ну-у-у… До этого неудачника ему еще далеко.
Ох уж этот любимец Отца! Именно Фейсалу адресованы слова Отца: «Сын мой, готов ли ты взять на себя обязанность вершить правосудие над смертными и бессмертными?» Фейсал – подлиза, конечно, и рад стараться: «Да, Отец, приму за честь служить тебе и твоим детям!» Детям… Детям?! Его дети – это МЫ, а не мерзкие люди на Земле. Я – его сын, я! Я так считал ранее, теперь же я не хочу даже мысленно считать себя равным его людишкам, а посему предпочитаю отказаться от Отца и всего, что с ним связано. Роль психопата-затворника мне более импонирует.