Они подошли к двухэтажному старому колхозному складу. Забитые фанерой окна верхнего этажа, облезлый фасад, стены когда-то жёлтого, а сейчас грязно-серого цвета. Нижние окна, наполовину вкопанные в землю, заложены мешками с песком. Вездесущие куры копошились в пожухлой траве. На заброшенном газоне росла лебеда.
Деревянная дверь приоткрыта и подперта обломком кирпича. За ней виднелся длинный темный коридор.
Соня остановилась, беспомощно оглядываясь по сторонам, опустила на землю сумку. Замерла, не решаясь переступить высокий порог. Лера, почуяв неладное, осторожно тронула подругу за локоть.
– Под-вал, – тихо выдохнула Соня. Она обхватила себя руками за плечи, пытаясь сдержать дрожь.
На скрип входной двери из крайней комнаты выглянула невысокая девушка в синем рабочем халате. Радостно замахала руками новоприбывшей подмоге.
– Девчонки, привет! Вы на тушёнку или на сетки?!
– Сегодня на сетки, вон, сколько тряпок притащили, – нарочито бодро ответила Лерка, тревожно поглядывая на застывшую Соню. – Хотя у тебя пахнет вкуснее! Мы потом зайдем. Пробу снимем.
Девушка грустно вздохнула, и тут же расплылась в улыбке.
– Добренько, но в следующий раз ко мне! – она заговорщицки понизила голос, – а то я целыми днями с бабульками банки кручу, поболтать не с кем.
– Наталочка!!! Кипит!!! – радостно закричали из открытой двери.
– Бегу, бегу!! Лерка, говорят, ты на черный ставок собираешься?!
– Ага. И Соня тоже, – Лера легонько толкнула подругу в бок, – в субботу.
– А можно я с вами? – Наташа умоляюще сложила руки.
– Кипииит!!! – не унимались на кухне.
– Все-все, потом поговорим! – ойкнула она, захлопывая тяжёлую железную дверь.
Пыльная тишина пустого коридора. Тусклые лампочки на крученых коротких проводах. Старые деревянные стулья изломанной кучей громоздятся в дальнем мрачном углу. Сырость давно не крашенных стен…
Четыре ступеньки, скользкие от талого снега и грязи, ведут вниз, в темноту. Спотыкаясь и падая, люди бегут, надеясь укрыться в подвале от обстрела.
Первая ступенька высокая, неровная, вторая – короткая и узкая, третья – с отколотыми краями, четвертая… четвертую Соня не помнила. Она поскользнулась на третьей, упала, покатилась по полу, ударилась головой. Ее подхватили, рывком поставили на ноги, подтолкнули в спину. Боли не было, или была? Шишка на затылке болела долго. Хорошо, шапка смягчила удар. Яркая, бело-голубая, двойной вязки с теплой подкладкой – бабушкин подарок. Соня не снимала ее много дней подряд, натягивала на уши, на глаза – прячась от жути и смерти. Шапка была с ней в Городе, а потом – испарилась. Наверное, осталась на раскладушке на том суматошном вокзале, отдав до капельки все свое тепло и заботу бабушкиной любимице…
– Знаешь, а ведь у меня была необычная шапка. Ты же ищешь волшебство. Так вот. Она меня… прятала. Ну…там…в ТОМ подвале. А когда мы вырвались, она…ушла. Сама. Я бы ее ни за что не потеряла. Понимаешь? Шапка меня спасла и исчезла.
Соня глубоко вздохнула, решительно расправила плечи и крепко сжала Леркину ладонь.
– Пошли. Я не боюсь!
************
Вдоль длинной стены на деревянной, грубо сколоченной раме была натянута огромная сетка. Женщины разного возраста стояли рядом и вязали узлы, переплетая тонкие полоски темной ткани. В углу были свалены старые вещи. Лера вытряхнула содержимое сумки, облегченно вздохнула, мельком глянула на подругу. Та подошла к раме, провела ладонью по серо-зеленым скрученным узелкам. На одном из немногих фото, присланных папой с фронта, была такая же сетка. Данька заявил, что это шкура страшного дракона, – «дракончик рос-рос, однажды шкурка стала ему тесной и порвалась, чешуйки посыпались, он ее под кустиком оставил, а папа нашел и забрал себе. А у дракончика новая вырастет, он прилетит и всех победит». Вот, значит, где живут драконы…
В комнате стало очень тихо. Смолкли неспешные разговоры, перестали щелкать ножницы, – все уставились на Соню. Она что, говорила вслух?
Про Данькиного дракона?
Про папу?
*******
Работа на сегодня была закончена, но расходиться никто не спешил. Уйти додому голодными – та вы шо!!!
На стол накрывали все вместе. Каждая хозяйка захватила с собой «трошечки смачненького». Пригодились и кабачковые оладушки тети Томы. Непривычная к сельским посиделкам, Соня восторженно наблюдала, как за считанные минуты из ниоткуда возникали сочные помидоры, малосольные огурчики с укропом, молодая картошечка, посыпанная ароматной зеленью, блинчики с творогом, вареные яйца, нарезанные с зелёным луком, пирожки с картошкой, вареники с вездесущими вишнями…
Говорливые сельские кумушки поначалу остерегались расспрашивать «бидну дивчинку», но мало-помалу осмелели, и на Соню ворохом посыпались вопросы о Городе, о прошлой беззаботной жизни, о пережитой кошмарной весне. Девочка негромко отвечала, смущенно улыбалась и вежливо благодарила, отказываясь от помощи, повторяя, что у них все есть.
Игрушки для братика? Вот игрушки нужны, и книжки…наверное…
Мама? Мама – парикмахер. Скоро вернётся в Михайловку и сможет вас подстричь, как в модном салоне…наверное…
Папа? Папа… он обязательно приедет, когда врачи разрешат. Папа – герой? Герой! Наверное…
Так, слово за слово, нарезали хлеб, расставили тарелки и чашки, накрошили большую миску салата. Из коридора притащили старые облезлые стулья, сдвинули в центр комнаты столы. То ли поздний обед, то ли ранний ужин…
– Лерка! Говорят, ты молоко заговоренное домовому ставила? —
загорелый мальчишка лет двенадцати плюхнулся рядом и по-свойски толкнул Леру локтем в бок.
– Штавила, – важно кивнула Лерка, жуя пирожок с картошкой, – не пришел, гаденыш. Кошак молоко штырил. А ты?
– Не, мне мама не разрешила, – обиженный взгляд в дальний конец стола. – Она боится этих…всяких… ну, чертовщины.
– А до цыганки гадать ходила? – ехидно подковырнула высокая худая девушка, кажется, Маринка.
Лера ненадолго задумалась.
– Нее… а у нее интересно?
– Я не знаю, не была, мне рановато, но некоторые, – Маринка кивнула в сторону старших и добавила шепотом, – частенько бегают. Только она деньги берет.
– Денег не дам. Пусть бесплатно гадает. Сбудется – заплачу…– Лера потянулась к тарелке с блинчиками.
– Как же! Будет она бесплатно гадать! – вмешалась совсем не старая, но полностью седая женщина. – Ты лучше скажи, Валерия, засуха скоро закончится? А то, сама знаешь, какие слухи по селу ходят. Не хочешь проверить?! Это тебе не молоко в миску налить – это посерьезнее будет.
Соня слушала с интересом. Оказывается, среди местных есть почитатели необычного таланта подруги. Хотя намеки о прямой связи засухи и неправильных покойников уже порядком надоели.
Лерка налила в чашку компот, по-хозяйски подвинула к себе тарелку с салатом, но, глянув на Соню, отложила ложку и начала терпеливо пояснять:
– В мае тут один самоубился. Повесился, короче. По сельским понятиям хоронить такого на кладбище нельзя. Только в поле или при дороге. Родичей у него не было. Хоронили за счет села. Сельсовет взбеленился и всех суеверных…далеко послал. Перегрызлись тут добряче. Ну и закопали по закону, как полагается. Даже крест поставили. Теперь покойник воду ворует. Вот и засуха. – Лерка отхлебнула компот, поставила чашку, многозначительно глянула на каждого и продолжила зловещим голосом. – Нужно его напоить! Вылить на могилу 40 ведер воды. И все. Этот злыдень напьется и дожди отпустит. Все село выжидает, кто на такое дело пойдет. Кто решится?! Никто не верит, но…
Соня в изумлении смотрела на подругу. А та, как ни в чем не бывало, уплетала салат…
Бред какой-то! Самоубийца ворует дождь!? Как можно обсуждать такую чушь? Да еще всем селом!
– Никто в эти бредни по-настоящему не верит, – вмешалась тетя Маша, Маринкина мама. – Просто похороны эти, жарища, и война проклятая – будь она неладна…
– Не скажите, – Лерка хмыкнула. – Ну, в смысле, что не верят. То-то на базаре трындят об этом вторую неделю.
– Ну, трындят, на то он и базар. Даже батюшка грозился, хм…голову оторвать тем, кто эти слухи распускает.
– Вот! Об этом все говорят, даже батюшка. Кстати, у него я ещё ни разу не была. Надо бы разведать. Церковь – это же такое место…как эта мысль раньше в мою голову не пришла? – Лерка увлеченно размахивала ложкой. – Решено! В субботу на черный ставок, а в воскресенье – в церковь!
– Да он тебя на порог не пустит, – засмеялась Маринка, – решит, что ты заговоры в храме проверять надумала, и кааак стукнет кадилом, так все бесы повыскакивают!
Девчонки весело рассмеялись, живо представив вылетающих из Лерки жизнерадостных бесов и колоритного сельского батюшку – здоровенного мужика с роскошной бородищей и кадилом наперевес. В засаде.
– Ерунда это все! – внезапно возмутилась сидевшая напротив Сони женщина. Девочка не запомнила ее имя, за весь день они не перекинулись и парой слов. – Ты бы вместо дури своей делом занялась. Заговоры она проверяет, колдунов ищет, верит непонятно во что! Тьфу.
Все притихли, перестали стучать ложками. Лера медленно положила на тарелку надкушенный пирожок, исподлобья уставилась на обидчицу.
– Вон какая деваха вымахала, а дурью маешься! – зло продолжила та. – Совсем рехнулась! Покойник у нее проклятый. Ты, – она развернулась к Соне, – меньше ее слушай. Ничему путному ЭТА не научит, только мозги запудрит. Нашла с кем дружить.
Соня растерялась. Испуганно глянула на подружку. У Лерки подозрительно заблестели глаза, она сжала кулаки, шумно вдохнула и явно готовилась выпалить что-то резкое и не совсем цензурное. Видно, не впервой приходится отбиваться от подобных нападок.
Соня внимательно пригляделась к обидчице, и вдруг, удивляясь собственной дерзости, потянулась через стол, резко отвернула ворот чужой рубашки. Спрятанная складкой ткани, на изнанке красовалась крупная черная булавка, обмотанная черной ниткой.
– А зачем вы носите булавку застёжкой вниз? От дурного глаза? – тихо спросила девочка. – И крестик у вас непростой. Крестильный, правильно? Обережный?
Тетка опешила от подобной наглости, поправила воротник, гневно кинула ложку, поднялась из-за стола и, не прощаясь ни с кем, вышла, напоследок громко хлопнув дверью.
Все сидели как прибитые.
– Не надо было так, – наконец негромко проговорила тетя Маша, – каждому сейчас тяжело. Вот нервы и сдают. У них сын без вести пропал. Уже два месяца, как. В чем-то Ольга права. Все эти твои глупости с чудесами, ведьмами…ну…пора уже повзрослеть.
Доедали наскоро и молча. Наспех убрали грязную посуду, сложили остатки еды в пакеты и, скомкано простившись, разошлись по домам. Настроение было испорчено.
*********
– Злишься на них? – Соня подула на светлую челку, отросшую за лето, вытянула уставшие за день ноги.
– Нет. Уже нет, – Лерка
сидела, обхватив колени руками. Грустный взъерошенный воробей. Короткие волосы перьями торчали в разные стороны. Черные пряди выгорели на жарком солнце, золотились рыжеватыми кончиками, малиновые ярко топорщились. Да уж, с такой прической своей в селе не станешь. Даже Соне это понятно, хотя она живёт тут всего ничего, а Лерка приезжает к тетке каждое лето – должна знать. Знает, и все равно делает по-своему. Всё по-своему. И выглядит, и говорит, и действует…
– Как же ты булавку заметила?! – резко встрепенулась Лерка. Ну, точно, воробей.
– Не знаю, – честно призналась Соня. – Я за тебя сильно испугалась! Смотрю, у тебя слезы и… оно как-то…само получилось…
– А про крестик откуда узнала? Ну, что он не простой?! – допытывалась неугомонная девчонка. – Как ты сказала – обережный!
Соня пожала плечами.
– Крестик…она же его на шее носит. Во-от. И мне… пришло в голову, что он очень важный. Лер, я, правда, не знаю, что на меня нашло.
Девочки сидели на завалинке около старого заброшенного дома. Колючие кусты малины разрослись вдоль забора, скрывая их от посторонних глаз. Все давно ушли домой. Даже веселая Наталочка пробежала мимо, напомнив, что на черный ставок она обязательно поедет, да еще с каким-то Пашкой. Лерка вяло кивнула и снова сердито пялилась в землю. Где-то хрипло заорал петух. По улице гнали небольшое стадо коров. Буренки шли степенно, отмахиваясь длинными хвостами от приставучих комаров. Вдалеке загрохотал поезд. Резкий гудок паровоза спугнул копошившихся в пыли кур. От громкого звука Соня вздрогнула, про себя отметив, что уже не падает на землю, не закрывает голову от ужаса.
– Я на кладбище пойду, – решительно заявила Лера. – Прямо сегодня и пойду. И воды натаскаю. Сколько там – 40 вёдер?! В две руки – 20 ходок сделать. Фигня! – девочка выпрямилась, огляделась по сторонам, – пусто на улице. Вечернее время – все на огородах. Поливают.
– А воду где брать?
– Там старый колодец есть. Возле дома смотрителя кладбища. В нем никто сейчас не живёт. В доме. А колодец есть. Был. Проверю. Если вода ушла, то… ну, не знаю. Что-нибудь придумаю.
– Давай…я с тобой, – робко предложила Соня. – Вдвоем быстрее будет. Только ведра нужны и…
Лерка толкнула подругу локтем, мол, тише, гляди, кто идет.
По улице, погоняя хворостиной пару козочек, вразвалочку топал дед Назар. Рядом с хозяином увивалась лохматая собачонка. Пасечник хмурился, что-то бормоча себе под нос.
– Может, выглянуть поздороваться? – прошептала Соня.
– Погодь, он сейчас нас сам учует, знаю я этого хитрована, – чуть слышно ответила Лера.
И точно. Чудной дедок враз остановился, прислушиваясь. Повертел головой по сторонам. Козы залезли на кучу земли и начали объедать ничейную малину. Собака плюхнулась в пыль и принялась усердно выкусывать блох из кудлатого хвоста.
Пасечник чуток постоял, и уверенно заковылял к завалинке. Раздвинул колючие ветки.
– А я думаю, кто тут заховался! Вы чего удумали? А?
Подружки удивлённо переглянулись.
– Здрасьте, дед Назар! Много чего удумали. А шо? – Лерка прищурилась и с вызовом смотрела на старика.
– А то, что неспокойно у нас!
Лерка хмыкнула. Ну да, неспокойно, это ещё мягко сказано.
– Да не про войну я кажу, дурехи. В селе неспокойно!
Соня насторожились. Дед говорил серьезно, а не шутил, как обычно. Выглядел изрядно озадаченным.
– Чужой заходил в село, – тихо сказал он, пристально глядя Соне в глаза. – Да не приезжий, а ЧУЖОЙ. Ныкается, поганец, я его почуял, – дед сжал кулак, – а найти не могу. Старый я.
Лера и Сонька поднялись, поражаясь тому, как меняется лицо старого пасечника.
– А участковому докладывали?!
– А то! Хлопцы у нас толковые. Обещали следить в оба. Даже не смеялись над старым дедом и его придурью. Так, поулыбались малость.
– А откуда знаете? Ну, про чужого? Видели его?
– Учуял, – нехотя пробурчал дед Назар, зыркнул на восхищенную Лерку, что-то хотел добавить, да передумал, кивнул девчонкам уже приветливо. – Вы, красавицы, осторожнее, и глядите в оба. А я по своим…хм… знакомым пошуршу, может, кто и знает чего. Эй, Марта, Баська – бисовы козы, а ну марш додому!
Дед Назар грозно взмахнул хворостиной. Козы, услышав хозяйский голос, нехотя слезли с земляной кучи и потрусили по улице. Дедова собачонка, тявкнув разок для порядка, побежала следом.
– И что теперь? – спросила Соня, когда сельский чаклун скрылся за поворотом. – Пойдем?
Лерка, упрямо прикусив губу, задумчиво смотрела вслед старику.
– Пойдем, – проговорила с нажимом. – Вдвоем быстрее управимся. Темнеет поздно. Тетку предупредим. И это…Овчара с собой возьмём.
Соня задумалась. Почему-то ее больше волновали не дедовы смутные опасения, а то, что дождь все равно не пойдет. Хоть сто ведер на могилу вылей. Ей-то что. А Лерка расстроится.
******
– Тетя Тома, здрасте. Это Соня. Со мной все хорошо. Обедали. Маме позвонить? Сейчас наберу. А можно я с Лерой погуляю? Недолго. Недалеко. До темноты? Конечно, буду!
Отключив телефон, Соня задумалась, правильно ли поступает, не предупредив, КУДА именно они намылились. Оксана Ивановна – Леркина то ли тетка, то ли бабушка, вроде знает…
А что бы сказал папа? Таскать воду на могилу самоубийцы, чтобы спасти село от засухи. Папа бы… впечатлился. Наверное.
Эх. Была не была. Да и что там может быть опасного! Сельское кладбище – не осажденный врагом город.
Покойники?
А что покойники?! Тут они приличные. Смирные. Лежат себе тихонько в могилах. Цветочки, лавочки, кованые ограды…
Это вам не разорванные трупы на заснеженной детской площадке.
Навстречу спешила Лерка. Помня про местные суеверия – одно ведро она вложила в другое, и сверху сунула скрученный пакет.
Таскаться с пустыми ведрами по улице – не приведи господь! Не оберешься потом…комментариев от местных. Счастливый Овчар, здоровенная чистокровная дворняга – бежал рядом. Норовил пометить каждое дерево, гонял суетливых вездесущих кур. Увидев Соню, подбежал, стал пыльными лапами на плечи и радостно лизнул прямо в нос. Охранник!
– Потопали, пока не поздно. Я тетке записку оставила. Ее дома нет. Телефон не отвечает. Ушилась к знакомым на весь вечер.
– Сколько у нас ведер?! – Соня покосилась на «магический» инвентарь.
– Три нормальных и одно, ну, такое, маленькое. – Лера достала пластиковое ведёрко с надписью «майонез». Оценивающе покрутила в руках.
– Ну а что – ведро? Ведро! В условии про размер не сказано. Я поздно сообразила. Надо было ещё Данькино ведерко взять.
– Ага, и пасочки с лопаткой!
Девчонки уставились друг на дружку и рассмеялись.
*****
Солнце по летнему времени стояло ещё довольно высоко, но жара спала. Потянуло вечерней прохладой, на охоту вылетели комары. Лавочки обсели болтливые соседки, вышли прогуляться мамочки с карапузами, детвора на самокатах. Возле общих колодцев обменивались новостями, спорили, жаловались и смеялись.
Соня впервые шла по вечернему селу так далеко. Нет, за ворота она выходила даже ночью, – благо колодец был в паре шагов от калитки. Но пройти через всю знакомую улицу, свернуть в неприметный переулок, протиснуться боком по узенькой тропинке между двух глухих стен, миновать заросший сорняком пустырь, выбраться на безлюдную базарную площадь, нырнуть под чужим забором, чтобы срезать угол… По пути не забывать здороваться, кивать и улыбаться, а иногда и переброситься парой фраз с совершенно незнакомыми людьми, которые почему-то знали ее по имени, и все это быстро, – квест, да и только!
Лерка быстро шагала впереди, выбирая самый короткий путь. По ее прикидкам, до кладбища идти минут сорок. И назад – столько же. Стемнеет не раньше, чем через два часа – время есть, но лучше поторопиться. Мало ли… Что «мало ли», Соня старалась не думать.
Овчар не отставал, держался рядом с хозяйкой, на ходу успевал метить чужие заборы и лавочки. Возмущенный лай и обиженное тявканье раздавались отовсюду. Пёс, гордый и довольный собой, бежал дальше.
Местное кладбище приткнулось прямо за селом. От крайних домов его отделяло небольшое бесхозное поле и накатанная проселочная дорога.
Высокие крепкие заборы сменились кривыми штакетниками, покосившимися плетнями и дряхлыми изгородями. Исчезли такие привычные для обжитых улиц пышные цветники и ухоженные палисадники. Часть домов была заброшена. Заросшие сорной травой дворы и заколоченные ставни навевали тоску. Кое-где, правда, сохло на веревках белье, слышались обрывки разговоров, детский плач. Хотелось как можно быстрее пройти мимо, не заглядывая в темные узкие проулки, не встречаясь с хозяевами. Соня зябко ежилась, настороженно разглядывая кособокие постройки, облезлые стены, ржавые ворота.
Лерка, напротив, заметно оживилась, с явным интересом вертела головой по сторонам.
– Круто, правда? – она оглянулась на притихшую Соню. – Как в другой реальности. Говорят, в старых брошенных домах заводится всякая чертовщина. Кладбище ведь рядом. Я у тетки Оксаны как-то попросилась тут переночевать, так она меня полдня хворостиной по двору гоняла и пригрозила к родителям отправить.
– Правильно гоняла. Тут…тревожно!
– Это же старая часть поселка. Некоторым халупам под сотню лет! – восхищалась Лера. – Вон, глянь – настоящая мазанка начала века! Прошлого! А там дальше старый фундамент панского дома – представляешь! Когда железную дорогу проложили, то центр подтянулся к станции: рынок, школа, почта, магазины. А тут время замерло. Люди переезжали, часто бросая дома. С мебелью, одеждой. Кто их купит в этой дыре?!
– Почему? Тут же недалеко. Ну, километров пять-шесть до центра.
– Ха. Это по городским меркам недалеко. Да и рядом могилы. А местные – народ суеверный. Не то, что я!
– А ты разве не суеверная?! – Соня аж споткнулась от удивления.
– Вот ещё. Нет, конечно, – возмутилась девчонка. – Я ищу доказательства. Настоящие. А суеверные люди… они просто верят и боятся. То черной кошки, то пустого ведра, то еще какой фигни. Смотри – мы почти пришли.
По заросшему лебедой и лопухами полю уверенно бежала тропинка. Накатанная проселочная дорога шла в обход, и добираться напрямик через заросли бурьяна оказалось намного быстрее.
К вечеру стих ветер. Пыльный запах сухой травы и нагретой солнцем земли щекотал нос. Носились за мошкарой неугомонные ласточки. Овчар мелькал в густой траве, распугивая ленивых фазанов. Высоко-высоко в ясном небе пел жаворонок.
Привычные звуки села остались где-то там, далеко. Безмятежность раннего июльского вечера и покой…
Соня остановилась, закрыла глаза и глубоко вдохнула напитанный травяной горечью воздух, провела ладонью по сухим стеблям, улыбнулась, сама не понимая чему.
Лерка притормозила, давая подруге время освоится, задумчиво огляделась по сторонам. Счастливый Овчар подбежал к хозяйке, ткнулся лобастой башкой в бок.
–Это не простое поле, Овчарушка, – Лерка ласково потрепала пса по лохматому загривку, – это переход в другой мир. Местные его недолюбливают, стараются по дороге ходить. А мне тут больше нравится…
*****
Сельское кладбище встретило нежданных гостей тишиной и прохладой. Они шли по неширокой центральной аллее, и Соня с интересом разглядывала вычурные кованые оградки, гранитные памятники с гравюрами и портретами, кресты с трогательными надписями.
На похоронах ей бывать не доводилось, и воображение рисовало подобные места заброшенными, пустынными и мрачными, заросшими диким плющом, затянутыми клочьями холодного тумана – как в кино!
А тут – невысокие столики и лавочки. Даже как-то уютно, по-домашнему. Так и тянет присесть и вытянуть уставшие ноги. Небольшие цветочные клумбы радовали глаз: нарядные петуньи, высокие мальвы, огненные бархатцы; а чего стоила лавандовая изгородь и огромные кусты белых роз около одной могилы!
– Ничего себе, – потрясённо прошептала Соня, – красота какая!!!
Лерка топала впереди, не оглядываясь, и поясняла:
– А ты как думала! Раньше за могилами сторож с семьёй присматривал. Сейчас родственники сами ухаживают или платят жителям крайних домов. Ну и на праздники и поминальные дни приходят. Видела бы ты, что тут на Пасху творится! Это ж село! Овчар, пошли, что ты там вынюхиваешь?
Пёс оторвал нос от земли и послушно подбежал к хозяйке. Сунул лохматую морду под ладонь, выпрашивая ласку. Лера дернула любимца за ухо, хлопнула по спине – беги, мол, нечего рассиживаться.
– Я тебе сейчас настоящую красоту покажу. Идём! Нам как раз в ту сторону.
Свернув с центральной дорожки, девчонки протиснулись в узкий проход между низкими заборчиками и оградками. Кое-где приходилось пробираться через раскидистые кусты жасмина и колючего шиповника, но уже через пару минут они вышли на открытое место.
Ряд могил.
Простые земляные холмики с дешёвыми венками и скромными деревянными крестами.
– Это свежие могилы, – увлеченно поясняла Лерка, – недавние. Ещё неустроенные. Местные положенный срок выжидают, а потом уже украшательствами занимаются. Тут и…хм…нашего похоронили. Кстати, многие взъерепенились как раз из-за козырного места. Смотри!
Они стояли на краю невысокого косогора.
Вид отсюда открывался чудесный: поросший травой склон, узкая лента реки, на другом берегу тянулись холмы и перелески, распаханные поля и парочка дальних хуторов. Июльское солнце сменило гнев на милость, и палящий дневной зной обернулся теплым потоком мягкого золотистого света.
Аромат луговых трав и речной воды.
Высокое чистое небо.
Оглушительный птичий щебет.
Хотелось закрыть глаза, подставив лицо ласковым вечерним лучам, и ни о чем не думать. Только слушать птиц, тихий шелест речной волны и дышать пыльными запахами середины лета…
– Да уж, – хмыкнула Лерка, – дождь с чистого неба только в сказках бывает. Но ведь он все равно когда-нибудь пойдет. Правильно? – она вздохнула и потянула подругу за локоть. – Пошли к колодцу. Нам за час управиться нужно.
*********
Колодец был.
Нормальный такой колодец.
Круглый.
Высокий.
Надёжный.
Колодец был. И вода в нем была.
Глубоко…
А цепи не было. Ни цепи, ни журавля, ни веревки, ни, тем более, насоса…
Озадаченная Лерка зачем-то заглянула вниз, провела рукой по гладкому, темному от времени вороту, толкнула сиротливо торчащую железную ручку. Та взвизгнула, как живая, завертелась вхолостую и замерла отрешенно.
Соня оглянулась по сторонам – никого! Подобрала с земли небольшой камешек и бросила в колодец.
Бульк!
– Сонь, я была тут неделю назад, – недоумевала Лера. – Думаешь, я потащилась бы сюда, не разведав?! Цепь была. И ведро.
– Ты уверена?
Лера задумчиво кивнула, медленно обходя колодец и раздвигая ногами траву, словно надеясь найти цепь.
– Кто-то спер!? – неуверенно предположила Соня.
– Кто? Местные им пользуются. Может, не так часто, но… Я же говорю, за могилами следят. Цветы поливают. Да просто приходят проведать родных и набирают воду.
Овчар ткнулся мокрым носом, заворчал. Не помогло, хозяйка не обращала на него никакого внимания. Тогда пес стал широкими лапами на колодец и завилял пушистым хвостом, громко и весело гавкнул.
– А в доме живут? – Соня махнула рукой на покосившуюся хату.
Ставни заколочены, остатки изгороди торчат в зарослях бурьяна, сквозь трещины крыльца проросла сорная трава…
– Нет. Давно никто не живёт. Там инвентарь вроде хранят – лопаты всякие, ну, могилы копать…Блин, что же мы – зря припёрлись?! – Лерка пнула колодец ногой, швырнула ведра в сухую траву, отошла на пару шагов, прикидывая расстояние до села, вздохнула.
– Не, оттуда таскать долго. Не успеем. Скоро стемнеет.
Она сердито плюхнулась на землю, оперлась спиной о стенку злополучного колодца. Соня села рядом, вытянула пыльные, уставшие за день ноги. Смешно пошевелила грязными пальцами. Эх! Надо было спуститься к реке, хоть ноги окунуть, – подумалось ей.
Точно! Река!
– А если из реки воду носить?! Даже ближе к могиле выйдет!
– Из реки? – Лера задумалась на секунду. – Вообще-то можно! Слушай, ты классно придумала. Я когда злюсь, плохо соображаю. Могила как раз в той стороне! Но это ж по косогору вниз и вверх! Два ведра за раз не дотащишь. Если только это…хм…майонезное.
– За один раз три ведра принесем, – Соне внезапно ужасно захотелось очутиться возле воды, – если там нормальный спуск есть!
Трава под палящим солнцем высохла и кололась. Резиновые шлепки не защищали ступни от колючек и репейников. Глянула на подошву…После сегодняшних приключений хлипкая обувка наверняка порвется. Привычная к авантюрам и похождениям Лерка предусмотрительно обула старые стоптанные кроссовки. Она и запас еды в рюкзак сунула, когда на минутку забежала домой предупредить тетку. Тетки дома не было, зато нашлись куриные котлеты, свежие булочки и пряники со сгущенкой. Все это богатство Лерка смела со стола, объясняя вполне сытой подруге, что аппетит – штука непредсказуемая. Особенно на кладбище.
Оставив рюкзак и телефоны на невысокой лавочке возле последней «облагороженной» могилы – никого тут нет, а мы можем в воду уронить – девчонки отправились к реке. Возле спуска Соня обернулась – ее телефон в ярко-розовом чехле было видно издалека.
Около берега оказалось неглубоко, и на мелководье росла густая сочная трава. Лерка в кроссовках осталась стоять на песке, пока Соня, легко скинув шлепки, с тремя (!) ведрами зашла в прохладную речную воду по колено…
Ох!!!
Она крепко зажмурилась от нахлынувших воспоминаний. Вот папа с Данькой на пляже лепят замки из песка, вот мама беззаботно смеется, машет руками и зовет дочку на берег, а Сонька делает вид, что не слышит и снова ныряет. Вот бабушка сидит в теньке под огромным жёлтым зонтом и увлеченно читает потрепанную книжку, сдвинув очки на кончик носа.
…и море вокруг…
В нежных лучах солнца на теплой коже…
В горячем песке под ногами…
В тихом шелесте прибрежных волн…
В лентах водорослей…
В дыхании горько-соленого ветра…
В это злополучное лето она так ни разу и не искупалась. Мама с Данькой и тетя Тамара каждые выходные наведывались на местные пляжи – благо озёр и мелких речушек вокруг села хватало, но Соня отнекивалась, и под разными предлогами оставалась дома.
О своем страхе девочка помалкивала, все равно не поймут, в лучшем случае пожалеют, в худшем… в худшем мама опять будет плакать и переживать из-за дочкиной нормальности, точнее, полного отсутствия этой самой нормальности. Да и как объяснить тревожные странные сны? Каждую ночь покинутое одинокое море звало Соню беззвучными голосами.
Нет уж!
А вот чудной сельский дедок запросто высмотрел ее нехитрую тайну. Подцепил пальцем липкую паутину страха, осторожно, боясь порвать, намотал на сухонькую ладонь, скрутил в тугой темный комок и…выбросил в бурьян – «курям на поживу»! Впервые за долгое время она спала спокойно…
А река… река бережно приняла новую знакомую, весело пощекотала пятки бурыми водорослями, ехидно хихикнула лягушачьими голосами, закружилась вокруг ног стайками бестолковых мальков. Соня наклонилась и ласково погладила воду ладонью. Как живую.
–Знаешь, – она обернулась к Лерке, – я так боялась войти в чужую воду. Думала – Оно не простит… А тут – река и…я… спасибо тебе. Это чудо…все это…
Соня широко развела руки. Объяснить слов не хватало…Да и как объяснить, что босиком в воде – это чувство дома, мира, радости, летнего солнечного счастья; что река – живая, и говорит с ней. Странно, путано, но говорит, и жалеет, и насмехается, только по-доброму, не обидно, считает ее бестолковым мальком, выброшенным на берег, и едва не засохшим по собственной дурости…
И еще, Соня уверена, – дождь, он тоже, как река, и как море, он услышит, он пойдет. Обязательно. Вот как это все сказать Лерке?!
Она вытерла ладонями мокрые от слез щеки.
– Река, и лес, и берег – тут все живое, и…оно…мое, и…твое…
Лера потрясенно смотрела на подругу. Пристально так смотрела. Задумчиво…А затем, как была, в старых стоптанных кроссовках, медленно зашла в воду и крепко обняла Соню!