Солнечный дождь из черной дыры

– Молчит, мамуля, – пожал плечами Стас и вопросительно посмотрел на Юльку. – Неужели ей нечего сказать? Представь моё изумление, когда бабушка мне, сироте с помойки, вдруг дрожащим голосом рассказывает эту глупейшую историю о похищении в роддоме! Искали, платили, рыдали! Крокодиловыми слезами вы рыдали! Но милая бабушка всех вокруг считает идиотами. Зачем напрягаться, выдумать что-то мало-мальски правдоподобное? Если бы вы знали, как мне хотелось положить одной очередью вас всех, прямо за вашим богатым столом! Чтобы ваши морды лежали в салатах и осколках дорогих сервизов! Чтобы ваша кровь перемешалась с помидорами. Но это было бы слишком просто. Я хочу, чтобы вы мучились и знали за что. Это справедливо. Я ведь вас даже не искал, меня к вам привела сама жизнь. Значит, я прав, я имею право и должен вас наказать!

Юлька пыталась и не могла осознать происходящее. Верила и не верила. Волной накрыл страх. Но она не понимала, что её пугало больше – варварство и жестокость родных или неизвестно откуда появившееся окаянство, рвущееся из Стаса. Окаянство злое, бесстрашное, бесшабашное. Стас сказал, что она росла окружённая любовью и заботой. Оказывается, за время знакомства Юлька только слушала Стаса, а о себе почти ничего рассказать не успела. Он ничего не знает о ней. В её жизни любви было так же мало, как и заботы. Вот только вспоминать об этом сейчас совсем не хотелось. Больше того, это совершенно не имело значения. Юльке было плевать, любят её мама и бабка или нет. Лишь бы они были! Просто жили дальше!

– Стас, – преодолевая страх и появившееся отвращение, Юля подошла к нему, – то, что они сделали, ужасно, жестоко и несправедливо. Мне очень жаль, лучше бы я оказалась на твоём месте. Но я знаю, что мама всю жизнь помнила и думала о тебе. Каждую секунду! И страдала… Больше наказать её уже невозможно. Если бы она могла что-то изменить, непременно сделала бы это.

Юля положила руки ему на плечи, затем успокаивающе погладила по голове.

– Бабуля… Она уже старая. Ты мало её знаешь, поэтому не замечаешь, что у неё проблемы с головой. Как это говорят, деменция старческая, – другого оправдания для бабки Юлька наскоро придумать не сумела. – Может, она и не помнит уже ничего из прошлого. Она, как папа, не перед нами ответ держать будет. Давай их выпустим?

– Папа? Да! Я чуть не забыл! Папа все долги отдал! – рассмеялся Стас.

Он обнял сестру, прижал её голову к груди и горячо зашептал ей в макушку:

– Юлька, ты не переживай, не бойся, ты со мной в полной безопасности. Конечно, я им хочу отомстить за свою испорченную судьбу, за то, что разлучили нас. Ты только представь, как было бы хорошо, если бы мы росли вместе, читали бы книжки, ходили в школу, играли… А они лишили нас всего этого. Но я не сумасшедший мститель. Это не месть ради мести. У меня есть абсолютно рациональный план. Вадик, Вера, бабка – они не должны путаться под ногами. Всё, что осталось от Вадика, это моё и твоё. Это справедливо. Я не был нужен им тогда, теперь лишние они, и им пора на помойку. Я всё сделаю так, как с Вадиком, никто не догадается…

Юлька отстранилась от него:

– Как с Вадиком?

– Я не хотел, чтобы ты так обо всём узнала. Тебя здесь не должно было быть. Я хотел рассказать тебе обо всём потом, когда всё закончится. Но раз уж ты здесь…

Он подошёл к двери в комнату и со всей силы ударил по ней кулаком.

– Эй, вы там! Не заснули? Эта история для вас тоже! Рома, зацени, какую я верёвочку красивую сплёл, ниточка к ниточке! Начнём с Лары. Лара – это, как говорят поэты, проба пера. Наглости ей было не занимать. Стоило ей поднапрячься, и она могла прибрать к своим ручкам всё, что нажил непосильным трудом наш дорогой папаша. Вот бабуся это сразу поняла. Только Лара чихать хотела на твои заклятья, бабуля, – прокричал в окно Стас, обращаясь к Нинель. – Ты её только раззадорила своими угрозами!

– Конечно, – продолжил он, – Лару можно было просто искалечить, изуродовать. Вадик бы мигом её бросил. Но я решил действовать наверняка, а что может быть надёжнее смерти? Лара – приятное воспоминание в моей жизни. Первое убийство – это круче, чем первый секс! И это было верное начало пути. Вадик из-за её смерти так распереживался: «Жизнь без Лары потеряла смысл», «Она дарила мне радость», «Таких женщин – одна на миллион»… Сына на помойку выбросил и забыл, а из-за любовницы впал в депрессию. Хотя… Сын для него был менее важен, даже чем кошка. Отправить дохлую кошку на помойку – святотатство, живого новорождённого сына – дело житейское!

Стас от избытка эмоций поперхнулся собственными словами и сделал небольшую паузу, чтобы отдышаться.

– Кошке, кстати, тоже я хребет сломал. Достала гадить в тапки, – сказал он более спокойным голосом. – Вообще-то, папа был молодцом. Он всё делал правильно. Я ему наливаю – он пьёт, говорю, Лара тебя так любила – он плачет, я подрезал тормозной шланг – он сел и поехал. Он мог погибнуть в аварии, но «Лексус» – хорошая машина, то, что он остался жив, было предсказуемо. Я поехал за ним на твоей, Юля, машине, заранее запасся метиловым спиртом. Я успел ему в красках рассказать, какая Лара ненасытная была в постели, как я её душил. А вот умирать он не хотел. Как он просил оставить его пожить! Я даже представить не мог, что такие мысли в его тупой голове бродят. Он, видите ли, понял ценность жизни, понял смысл, теперь всё будет иначе, он всё искупит. Вот и искупил! Пришлось, конечно, заставить его пить метиловый спирт, но это было просто, стоило надавить ему на сломанную руку. Всё прошло идеально. Он пил несколько недель, не просыхая, поэтому неудивительно, что пьяный сел за руль, неудивительно, что пил всякую дрянь. Умер в результате отравления, а не в аварии. Поэтому машину никто не досматривал.

– Стас, что ты говоришь?.. – еле выдавила Юля. Её затошнило, она обессиленно опустилась прямо на пол.

– Не перебивай! – повысил голос Стас. – Дальше по сценарию мама должна была покончить с собой. Просто взять и утопиться, или вены порезать, или удавиться. Что угодно! И что мы имеем? Струсила! Опять струсила! А я столько сил потратил, взывая к твоей совести, мама. Я столько ночей подряд рассказывал тебе про своё одинокое детство! Ты так рыдала! И всё равно не смогла совершить за всю свою никчёмную жизнь один единственный поступок! Твоё жалкое существование важнее, чем искупление вины перед сыном, чем прощение! Не молчи! Отвечай!

Он снова ударил в дверь кулаком. Из комнаты не донеслось ни звука.

Там Вера судорожно схватилась за горло. Она подняла глаза на Романа, ожидая осуждения.

– Это всё скоро закончится, всё будет хорошо, – попытался её ободрить Роман.

– Вы не понимаете… Хорошо никогда не будет. Он нас не простит. Лучше бы я довела всё до конца. Тогда ни вы, ни Юля не пострадали бы, – прошептала Вера.

Стас развеселился, от возбуждения по лицу разлились красные пятна. Он брызгал слюной, изрыгая страшные слова.

– Нинель Борисовна, бабуля моя дорогая, почему тебя не слышно?! Твой голос в семье всегда был решающим! Неужели неинтересно, что я приготовил для тебя? С тобой, старая ведьма, всё должно было быть гениально просто. Я бы тебя просто выгнал из дома. Вот сюда, на малую родину. Одну, старую, больную, никому не нужную. И, конечно, без твоей кубышки. Чтобы ты страдала каждую минуту в нищете. Ведь это для тебя самое страшное?! Тут бы и сдохла в одиночестве и без помощи! Где ты денежки прячешь? Где-то в доме, у себя под боком, чтобы пересчитывать. Я найду, не сомневайся.

Стас устал от страстей, кипевших внутри него, и утомлённо подвёл итог:

– И вот мамуля испортила такой красивый план! Я приготовился к любопытному зрелищу, ты взяла верёвку, сунулась в петлю, посучила ножками и из петельки выскочила… И как это назвать?! Мама, что за свинство?! Но правда на моей стороне, поэтому подвернулся бедный Кирюха. Я правильно разыграю выпавшую мне карту. Теперь вы здесь просто сгорите все одним махом.

– Зачем эта месть? Для тебя ведь всё оказалось не так плохо, ты жил в семье, и тебя любили… – сказал Роман, голос его звучал глухо, он только сейчас начал осознавать, насколько серьёзно их положение.

– Любили?! Конечно, любили! – согласился Стас. – Но только не меня! Вы себя любили, любовались своим благородством, великодушием, добротой! Вот какие мы прекрасные люди, подобрали сиротку, на помойку выброшенного, отмыли несчастного, обогрели, поили, кормили, по головке гладили. А я каждую секунду думал, кружку разобью, или постель не заправлю, или двойку получу, и меня назад отправят в детдом. И скажут напоследок, что я сам виноват, не оправдал надежд: «Мы-то думали ты умница-разумница, а ты двоечник, и руки у тебя из задницы растут». Я такой ужас чувствовал при мысли об этом! Ты думаешь, я не ощущал разницу между тобой и мной? Родители с тобой были искренни! Если ты что-то вытворял, тебя наказывали, когда радовал, они были счастливы. Тебя любили просто так, хорошего и плохого. А на меня даже голос ни разу не повысили, потому что на чужих детей нельзя кричать. Они же воспитанные люди. Квартиру мне оставили в этом зачуханном городе! Ах, какая щедрость – приёмного сынка облагодетельствовали, а собственного кровиночку заставили выплачивать ипотеку. А кому, спрашиваю я вас, останется четырёхкомнатная в Москве?

– Об этом никто не думал. Там живут родители и будут жить ещё долго, – ответил Роман.

– Конечно, зачем думать? Это же такой прекрасный повод продолжать держать в узде сиротку. Пусть надеется, что ему что-то перепадёт от этой квартиры. А может, и нет. Это зависит от его поведения, это надо заслужить. Я всю жизнь жил из милости и должен был платить, платить, платить! За внимание, за сказку на ночь, за подарки, за покупку необходимого… И я платил послушанием, хорошими оценками, помощью по дому. Если вы думаете, что совершили добрый поступок, когда подобрали сироту и вам это зачтётся, то нет! Я вам ничего не должен!

Стас стал заглядывать в окно сквозь доски, пытаясь рассмотреть лица своих пленников, лицо Романа, но в сумраке комнаты это было непросто. Юля смотрела на него и не узнавала, он потерял свою благородную сдержанность. Он принимал нелепые позы, выгибал шею. Надо было снова попытаться что-то сделать.

– Стас, бедный ты мой, ты столько пережил… Тебе нужно успокоиться и отдохнуть. Давай поедем домой.

Стас чиркнул зажигалкой. Юля потянулась за ней.

– Подожди, ты это ещё успеешь. Я хочу, чтобы ты был справедлив.

– Юлька! – он по-хозяйски обнял её, прижал к себе и счастливо рассмеялся. – Справедливость – моё второе имя!

– Роман в этой истории вообще ни при чём. Отпусти его.

– Он всегда при чём! Он это клубничка на торте, это бонус. Мы избавимся от всех одним разом. Эх! Сирота я, сирота! Из Чечёткиных мы с тобой одни остались, я официально сын, справка имеется. И Сергеевы меня усыновили. Там, конечно, всё гораздо скромнее, но московская квартирка в центре дорого стоит. После потери родного сына я родителей успокою, а потом отправлю следом за ним. Ещё не знаю как. Может, отравлю. Тут бы с бабушкой посоветоваться, да она вряд ли согласится помочь. Скорее всего, они не переживут смерть любимого сына и отравятся газом. Хотя это рисково. Может пострадать квартира. Но время подумать у меня ещё будет. Короче, хватит болтать. Всё, что хотел, я сказал. Преступление доказано, подсудимые признались! За судом незамедлительно следует наказание!

– Юля, уходи отсюда! – прокричал из-за двери Роман.

– Я без тебя никуда не уйду, – просто сказала Юлька.

– Убирайся! – кричал из комнаты Роман.

– Юля, что за фамильярность? – вдруг заинтересовался Стас. – Всё-таки скажи мне, где ты сегодня ночевала?

– Я ночевала у Романа!

– Ты не могла. Ты хочешь меня расстроить? Ты же не одна из этих пустоголовых дур, которые сами лезут к нему в постель. Ты моя сестра. Я же предупреждал тебя.

– Она тебя дразнит, – встрял Роман, – ты в бабах никогда не разбирался! Пусть уезжает. Она наслушалась тут достаточно, если ещё насмотрится, придётся тебе её по психологам таскать. Бабы – народ впечатлительный. У меня с твоей сестрой ничего не было. Я, конечно, кое-какие вольности себе позволил, но Юлия Вадимовна – кремень. Не дала! Она мне, собственно, и не нравится, не люблю рыжих.

Роман говорил нарочито грубо, надеясь обидеть Юльку и облегчить ей отступление. Она должна уйти отсюда. Сейчас это было самое главное.

– Ночью мне так не показалось, – не приняла его игру Юлька. – Рыжие как раз в твоём вкусе!

– Можешь ты сделать то, что тебе говорят! – заорал Роман.

– Ты разочаровываешь меня, Юля, – покачал головой Стас и приказал, – подойди ко мне. Я готов простить твою ошибку. Но ты должна понимать, ты моя сестра и всё хорошо у тебя будет, только пока ты рядом со мной. У тебя больше никого нет, только я. Я один могу понять тебя. Без меня ты пропадёшь. Жизнь опасна, а ты несамостоятельная. Тебе требуется забота.

– Я благодарна тебе. Но я не ребёнок, не стоит так меня опекать, – сухо ответила Юля.

– Не обманывай себя, – Стас взял её за руку и заговорил как с маленьким ребёнком. – Помнишь, как тебя напугала собака? Всего лишь собака, сорвавшаяся с цепи. А если это будет маньяк? Ты же слышала новости. Он где-то близко. Ты его не встречала? Надо быть осторожной. И на работе у тебя ничего не ладится. Коллеги тебя не любят. А эти ужасные письма… Люди такие злые.

– Откуда ты знаешь про письма? – дикая догадка проскользнула в голове у Юльки, и она вырвала у Стаса руку. – Я про них никому не рассказывала.

– Нашёл в твоей сумочке.

– Ты врёшь! Я уничтожала их сразу, как получала, кроме последнего, но ты не мог его видеть, это было после твоего отъезда. Стас, это ты их писал?

– Хорошо. Их писал я. И собака – это тоже я, догадливая ты моя, – он улыбнулся и снова потянулся к ней.

– Зачем? Это было страшно! Это жестоко! А этот человек в капюшоне, который свистел?

– Тоже я. Опережая твой вопрос, скажу, что женщин в красном я не трогал. Просто я систематически смотрю криминальные новости. Пару месяцев назад я услышал про первое убийство и запомнил. Я же не монстр убивать направо и налево.

Юлька молчала. Ей захотелось, чтобы он исчез и никогда не появлялся в её жизни. Кажется, она готова была его убить сама.

– Я хотел, чтобы ты поняла, что ты моя, что ты нуждаешься во мне, – Стас начал раздражаться. – Ты обязательно пришла бы к этому пониманию, но через какое-то время. Я просто старался сократить это время. Когда я уехал в город после похорон, ты должна была поехать за мной или звонить и просить вернуться, ты должна была цепляться за меня. Я твой брат! А ты? Ты оказалась в постели этого урода. В общем, решай либо ты уезжаешь сейчас со мной, либо горишь вместе с ними. Не будь дурой. Ты моя! Ты такая же, как я. Ты и я из одной клеточки, ты часть меня!

– Вы разнояйцевые, – испортил пафосную речь Роман.

– Чего? – не понял Стас.

– Разнояйцевые вы, говорю.

– Ты это зачем сейчас сказал?!

– Констатировал факт. Ты говоришь: «Юля, мы из одной клеточки»… А вы из разных клеточек. Вы разнояйцевые. Обычные брат и сестра. Ты всегда биологию недоучивал.

– Ты что, придурок совсем?! – заорал Стас. – Ты не понимаешь, что я тебя сейчас убью?!

– Понимаю, тем более молчать смысла нет. Какая теперь разница, раздражаю я тебя или нет!

– Ты! Ты! – брызгал слюной Стас и не мог найти слов. Чем ещё можно угрожать человеку, которого собираешься убить через пару минут.

– Стас, это всё бессмысленно. Ты первый подозреваемый, – сделал слабую попытку остановить его Роман.

– Ошибаешься! Убийца лежит в багажнике. Сейчас я его принесу сюда. Я не при делах. Это Кирюха задумал страшную месть. Заманил вас сюда, а потом напился, не успел убежать и сгорел с вами вместе. Полиция будет рада раскрыть дело по горячим следам. А я похороню ваши обезображенные тела. Будут цветы, речи, слёзы. Об этом не беспокойтесь. Перед людьми стыдно не будет.

Юлька поняла, что настала последняя решающая минута. Стас откупорил бутылки с жидкостью для розжига и забросил их в комнату сквозь щели в досках на окнах. Затем схватил канистру и вылил оставшийся бензин на дверь и стены на веранде.

– Стас, Стас! Пожалуйста! Не надо! Пожалей их! Ты уже и так всех наказал! Они раскаялись! Ты же не дал им слова сказать! Они так жалеют обо всём, что натворили! Мама всю жизнь, каждую минутку о тебе думала! Ты же мне веришь! Я твоя сестра!

Юлька бегала за ним, хватала за руки, пыталась вырвать канистру, вешалась ему на шею, падала. Стас нетерпеливо отмахивался от неё. Он грубо выволок из багажника полуживого от жары Кирилла, затащил на веранду и бросил его там связанного.

– Прекрати истерику! – он схватил Юльку за плечи и затряс. Потом сильно ударил по лицу, и Юлька обмякла в его руках. Он оттащил её в машину, посадил на переднее сиденье. А затем поджёг дом. Пламя мгновенно взвилось в небо. Стас с удовольствием бы постоял немножко и полюбовался пожаром, зрелище впечатляющее, и начинка у пожара что надо. Но оставалось ещё много дел. Он отогнал от дома на безопасное расстояние BMW и машину Романа, чтобы летящие головёшки или пожарные не испортили их. Всё-таки автомобили денег стоят. Менты подумают, что Кирилл привёз свои жертвы на BMW. Бесчувственную Юльку он повёз домой на её машине. Он не боялся, что кто-то из стариков, живших в деревне, запомнит машину. Вряд ли они разбираются в иномарках, да и кто вообще станет слушать старых маразматиков? Сколько им там машин померещилось? Две, три, пять…

Глава 10. После трудов неправедных

Стас вернулся домой. С этого дня своим домом он считал особняк Чечёткиных. Здесь всё принадлежит ему. Он не торопился. От вступления в роль хозяина нужно получить удовольствие. Помыл машину. Это было необходимо сделать, машина в пыли, сразу видно, что была где-то за городом. На этом с уничтожением улик было покончено. У него было внутреннее убеждение, интуиция подсказывала, и он склонен был ей доверять, что опасаться нечего. Шарить и что-то искать в доме нет никаких предпосылок. Конечно, кто-то из полиции скоро явится сюда, может быть, сначала позвонят, сообщат о постигшем его несчастье. Стас немного погримасничал перед зеркалом в ванной, репетируя ошеломлённое неверие при известии о смерти родных, переходящее в шок, затем в безутешную скорбь и, наконец, в глубокий траур. Траур – это через недельку после скорби. Сейчас шок и скорбь, шок и скорбь! Он радостно засмеялся. Набрал джакузи, щедро налил туда пены, полежал, потом накинул белоснежный банный халат Вадика. Грязные вещи пришлось самому отнести в прачечную. Стас подумал, что первым делом необходимо будет завести себе прислугу. Кто-то должен вытирать мокрый пол в ванной, подбирать грязное бельё, стирать, убирать, готовить и накрывать на стол. После ванны Стас почувствовал усталость, приятную усталость вкупе с удовлетворением от хорошо сделанной работы. Как, например, утомлённый строитель получает удовольствие, когда смотрит на дом, построенный своими руками. Всё получилось даже лучше, чем он рассчитывал. У него появилась счастливая возможность не просто отомстить, но и высказать своим заклятым родственникам всё, что копилось в нём столько лет, ярилось и бушевало. Потом он ещё не раз будет вспоминать и смаковать подробности сегодняшнего дня. А сейчас, пока есть время, он имеет право расслабиться и восстановить силы. На кухне он нашёл хлеб, испечённый утром Верой к завтраку, достал из холодильника мясную нарезку. Потом спустился в винный погреб, долго выбирал бутылку. Хотелось выпить чего-то дорогого, всё равно чего – вина или коньяка, главное – дорогого. Жаль, что на бутылках отсутствовали ценники. В результате выбрал бутылку красного вина, достаточно затёртую, чтобы быть старой и дорогой. Вадик держал дома приличную винную коллекцию, коньяки там тоже водились. Но это была дань моде. Вадик предпочитал водку и пиво, можно вместе, можно из ближайшего гастронома. Дорогие напитки ему в горло не лезли, было жаль потраченных денег. Короче, Вадик был безобразно прост для своих денег. Он не понимал вкуса жизни. Стас понимал. Он устроился в кресле в гостиной с бокалом вина и деликатесами на блюде и расслабился в тишине и покое дома. Вечерело. Не хватало только тихой музыки, чего-нибудь этакого, классического, скрипки или фортепиано. Но пока в этом доме ничего такого не завелось, Вадик любил шансон.

Расслабиться не получилось. Откуда-то из глубины дома раздались приглушённые удары. Юлька вела себя неправильно. Он привёз её домой и был вынужден запереть в подвале в кладовке. Пожалел, не стал связывать и затыкать рот скотчем, хотя она этого заслуживала. Чуть не выпрыгнула на ходу из машины, когда пришла в сознание по пути домой, и теперь барабанила в дверь со всей силой. Придётся связать, нельзя, чтобы её в таком состоянии нашли полицейские. Вот и будет ей наказание, пусть помёрзнет там связанная, голодная и чумазая. Своим поведением она его огорчает, разочаровывает. Она же его родная кровь, она должна не просто его понимать, должна чувствовать. Это когда брат споткнулся, а у сестры нога заболела. Вот как должно быть! А она устроила отвратительную истерику. Но Стас готов списать её поведение на пережитый стресс. Всё-таки по его плану она не должна была присутствовать при казни. Она бы оценила его ум и изобретательность позднее. Он выдавал бы ей правду дозированно, в красках, в лицах. А сейчас он успокаивал бы её на похоронах, держал за руку, сидел у постели, стирал слёзы с лица. И она всё больше и больше привязывалась бы к нему. И, конечно, она не должна была узнать про то, как он её пугал, жаль, что он так некстати сболтнул про эти письма. Но он это делал только ради неё, ради её блага. Она успокоится, и они заживут вместе в этом чудесном доме, будут тратить папины денежки. Стас будет её баловать, и она будет только его, его девочкой.

Стас тяжело встал с кресла и пошёл в подвал. Истерика продолжалась. Юлька бросилась на него, как только он открыл дверь. Она царапалась и дралась. Стас снова её ударил, потом ещё и ещё, пока она снова не отключилась. Погорячился… Вспылил… Сама виновата… Стас тоже человек. Этот день и ему дался непросто. Ему тоже нужна эмоциональная разгрузка. Он связал Юльку, заклеил рот, уложил на полу удобнее и поцеловал.

– Бедная моя девочка, разве можно так себя вести? Ты делаешь хуже только себе!

Надо будет потом купить ей что-нибудь. Серьги, или кольцо, или целый комплект.

Стас вернулся в гостиную, настроение было испорчено. Юлька его оцарапала, а потом у неё кровь пошла из разбитого носа. Халат был выпачкан кровью. Аппетит пропал.

– Приятного аппетита. Наелся? Глотай быстрее, не поперхнись.

На пороге гостиной стоял Роман, чёрный, грязный, страшный. Стас зажмурился и затряс головой, прогоняя видение.

* * *

Как только Стас стал обливать дом бензином, Роман заметался по комнатам, выбивал стёкла, пытался найти слабые доски на окнах и расшатать их. Ничего не выходило! От двери потянуло дымом и жаром, за дверью на веранде бился о пол связанный Кирилл. Пожар будет очень коротким, до приезда пожарных из райцентра старый деревянный дом выгорит дотла. Если этих пожарных вообще кто-то из местных стариков сможет вызвать. Сколько километров надо протопать, пока появится связь?

Роман не мог поверить, что Стас это сделал! Он посмотрел на женщин. Вера безропотно приняла свою судьбу, ни паники, ни истерики. Она тихонько плакала, гладила мать по рукам, пытаясь успокоить. Старуха упорно пыталась привстать, но ей это никак не удавалось. Одна рука у неё безвольно лежала на матраце, неестественно вывернутая, а второй, слабой, но сохранившей подвижность, она неловко указывала куда-то в угол под старый комод. Один глаз полуприкрыт, а второй жил какой-то яростной жизнью. Этот широко раскрытый глаз с налитыми кровью сосудами смотрел в упор на Романа, таращился, а потом упирался в пол под комод. Снова на Романа, снова под комод. Бабка увидела понимание в его глазах и обмякла на руках Веры.

Снаружи послышался звук отъезжающей машины.

Роман кинулся к комоду и сдвинул его. Под комодом оказалась деревянная крышка, закрывающая вход в довольно широкий лаз.

– Вера, очнитесь, здесь есть ход!

Роман подскочил к Вере, резко поднял её с кровати и подтолкнул к ходу, потом схватил на руки старуху. Это было нелегко.

– Спускайтесь скорее, у нас пара минут, не больше! Я подам вам мать, вы потащите её за ноги, а я буду нести за плечи! Быстрее!

Вера спустилась, потом в лаз протолкнули Нинель, следующим был Роман. Он оглянулся на входную дверь. На веранде бушевало пламя, дверь горела уже изнутри, вспыхнул залитый бензином пол. Огонь перекинулся на стены и стол. Едким дымом заволокло комнату. Роман нырнул в лаз. Это был какой-то очень старый ход, узкий, подпёртый досками и поэтому, к счастью погорельцев, не обрушившийся. Заканчивался он метрах в тридцати за домом в лесу, был аккуратно прикрыт деревянным настилом и присыпан землёй. Выход зарос травой, Роман с трудом поднял крышку. Кто вырыл ход и зачем? Видимо, были какие-то причины, и бывший хозяин дома готовил себе на всякий случай путь к отступлению. Роман готов был расцеловать этого предусмотрительного человека, кем бы он ни был!

* * *

– Открывай глаза, я не привидение. Живой и даже здоровый, к твоему несчастью, – сказал Роман.

Стасу не пришлось разыгрывать ошеломлённое неверие, оно получилось у него совершенно естественно. Только сначала был ужас. Кровь ударила в голову, лицо перекосило судорогой, руки затряслись. Он попытался встать с кресла, но ноги подкосились, и он упал назад.

– Нет! Ну нет, не может быть… Нет! Нет! Не честно! Ты умер! Ты сгорел! Тебя нет!

– Не бойся, мне ты не нужен. Где Юля?

– Юля? Ты один?

Мысли Стаса метались, ища выход, глаза перебегали с предмета на предмет. Он искал что-то тяжёлое. Страх и паника мешали скрывать мысли. Это было так явно, что Роман усмехнулся.

– Ром, давай поговорим, – тянул время Стас, он не смотрел в глаза Роману. – Ты можешь мне не верить, но я даже рад, что ты жив. Я рад. Да, я рад! Ром, ты же один? Ром, давай ты сейчас поедешь домой и всё. Прямо сейчас… Тебе же надо себя в порядок привести, отдохнуть, поесть? Покушать! Ты ж голодный! Ром, поезжай домой.

– Ты не слышишь? Юля где?

– Юля, Юля… А что Юля? С Юлей всё в порядке.

Роман направился к лестнице. Стас вскочил с кресла и побежал следом за ним. Надо было спровадить его отсюда как можно быстрее, пока не приехали полицейские.

– Ром, поезжай домой. Давай, ничего не было!

Роман успел дойти до лестницы. Он не обращал внимания на Стаса, и тот схватил его за рукав.

– Ром, давай ничего не было?! Пусть московская квартира тебе остаётся, ты всё-таки родной сын…

Роман обернулся и всмотрелся в лицо Стаса. Да как такое вообще может быть?! Откуда взялось это диковинное чудовище, этот оборотень! Может, он болеет? Развилась молниеносная психопатия какая-нибудь. Это бы хоть что-то объясняло. Разве так бывает? У тебя есть брат, живёт годами рядом, нормальный парень, ни плохой, ни слишком хороший, просто родной. Ты знаешь, что ему нравится, что его раздражает, точно угадываешь подарки на праздники, знаешь, как поднять настроение, даже знаешь, как обидеть, когда ссоришься. Главное – ты его любишь. А оказывается – ни черта ты не знаешь! И любишь то, что сам придумал. А этот абсолютно чужой и незнакомый тип ведёт с тобой какую-то свою игру. Всю жизнь с тобой играет, и с тобой, и с мамой, и с отцом. У него даже лицо теперь чужое, уродливое, незнакомое. Этот большой нос, мутные бегающие глазки, толстые губы, налёт какой-то отвратительный в уголках рта. Фу! Роману стало противно! Когда он ехал сюда, он был в бешенстве. Он хотел избить его, душу вытрясти за то, что он сделал! Теперь же просто хотел вычеркнуть его из своей жизни, больше ничего о нём не знать, стереть из памяти. Марать руки расхотелось.

Роман поднялся на второй этаж и быстро прошёл все комнаты.

– Юля! – звал он.

Стас остался стоять в начале лестницы.

– Нет её там, – на смену страху возвращалась злость. – Я её из машины по пути выбросил. Может, она разбилась и у дороги в кустах валяется, а может, ковыляет сейчас пешочком домой.

Роман быстро стал спускаться вниз. Стас забежал на кухню, закрыл дверь и привалился к ней изнутри.

– Шучу-шучу! – кричал он из-за двери. – Что ты так встрепенулся?! Что? Сильно зацепила? Нет её здесь! И где не скажу! Давай договариваться! К квартире я добавляю Юльку. Я сам её тебе привезу. Но ты немедленно убираешься отсюда! Немедленно!

– Я сейчас тебя убью!

– Убирайся отсюда по-хорошему. Иначе я её убью! Слышишь, убью! Ты её никогда не найдёшь!

Роман стал дёргать дверь на себя, когда услышал снизу глухие удары.

Мгновение он прислушивался и, сориентировавшись, побежал вниз в подвал.

Он отодвинул щеколду на двери и раскрыл кладовую. Юлька лежала под самой дверью на спине и из последних сил била ногами по двери. Роману, появившемуся на пороге, она с маху въехала по ногам в районе колен. Он согнулся от боли и на секунду застыл в дверях, узнавая Юльку. Руки связаны за спиной, рот заклеен скотчем, на лице ссадины, под носом и на голове запекшаяся кровь. Юлька согнула ноги, готовясь для второго удара.

– Юлька, это я! Тише! Всё кончилось!

Он бросился к ней, прижал к себе и стал лихорадочно рвать скотч у неё на руках. Она замычала и стала вырываться из его рук. Роман едва успел обернуться и перехватить руку Стаса, сжимавшую нож. Роман больше не сдерживался. Появившиеся полицейские во главе с Кравцовым едва успели оттащить Романа от Стаса. Убил бы…

Вызвали скорую для Юли, у которой диагностировали сотрясение мозга. Роман уехал с ней. Избитый Стас от госпитализации отказался. Он сидел в кресле, прятал голые ноги в полах уже далеко не белого халата и поскуливал, изображая среднюю и тяжкую степень причинённого вреда здоровью. Между вздохами он болезненно сморщился и попросил Кравцова:

– Простите, пожалуйста, я не знаю вашего имени-отчества, хочу вам сразу сказать, что драка, которую вы видели, это внутрисемейное дело. Поэтому я никакого заявления на моего брата писать не стану.

– Кравцов Николай Николаевич, – представился Кравцов. – Вы меня можете не запоминать, я ж опер, я как тот мавр, своё дело сделал. Вы дальше со следователем общаться будете.

– Я же сказал, заявление писать не буду, спасибо за помощь, и я бы хотел остаться один. Мне надо себя в порядок привести.

– Вот это здравая мысль. Приводите. В таком виде в СИЗО вам некомфортно будет.

– Вы глухой? Я прошу оставить меня сейчас в покое! Вы, вообще, зачем сюда явились? Что-то хотите мне сообщить? Сообщайте и отправляйтесь по своим делам.

Стас задержал дыхание, ожидая ответа. Сейчас ему сообщат о смерти матери и бабки. Есть ещё шанс как-то уговорить Романа и успокоить Юльку. Они его обязательно пожалеют, ведь они же ему не чужие, они должны ему помочь. Пока они не дали никаких показаний…