Вдохновленный ее покорностью, я опускался ниже, вылизывал упругий живот, вылакивал впадинку пупка; и еще ниже – чувствуя губами мягкий курчавый шелк, солоноватую девичью тайну, чуть пахнущую мочой.
В надуманном бреду, в терпких волнах предоргазмовой сладости, я уже был готов нарушить зарок – загадать ЖЕЛАНИЕ – чтобы Вера пришла ко мне наяву.
Но стоило достигнуть липкого финала, стоило призраку раствориться в ночной пустоте, как былые страхи возвращались с новой силой, и я уже знал, что с Верой ТАК не поступлю никогда.
Потому, что ее ЛЮБЛЮ.
Глава тридцатая
25 октября 2013 года, пятница
***
Была пятница. Впереди ждали два пустых дня.
Офис готовился к запойному вечеру, чем еще больше сгущал мое уныние, поскольку разделить всеобщей радости я не мог.
«Может, пойти с молодежью…» – думал я, пытаясь отогнать приторные мысли, которые липли и липли к основному инстинкту.
Я прекрасно понимал, что мои шансы в молодежной компании не велики.
Тем более, меня никто туда не приглашал.
«Плюну на принципы, и пойду к бухгалтерше. Она не откажет… Эх, Вера-Вера».
***
После обеда, дождавшись, когда из туалета разбегутся последние курильщики, вышел размягчить никотином суконную тоску.
Я шел по коридору в тумане мрачных своих размышлений:
«Эх, Вера-Вера…».
Вдруг стремительное розовое облачко выпорхнуло из-за угла, налету стукнулось о мой бок, испугано пискнуло и осело на линолеум.
Не совсем еще понимая, что случилось, я опустил глаза: на полу, закусив нижнюю губу, сидела офисная принцесса Настенька, потирала ушибленный локоток.
Коротенький подол задрался, открывая детские бедра и коралловые трусики между ними.
Растерянная, во взъерошенном бело-розовом платье, она была похожа на куклу.
В тот миг я даже о Вере забыл.
– Извините, ради бога!.. – залепетал я, подавая руку. – Вы так неожиданно…
– Пошел вон, кАзел! – огрызнулась Настя, блеснула злыми глазками из-под кукольных ресниц. – Скажу Степану, он тебя уволит! Понял, кАзел?
Степан Андреевич – это наш Генеральный. Для Настеньки он Степан, а для меня – царь и бог на отдельно взятом офисном пространстве.
– Я не хотел. Не предполагал, что вы…
Настя меня не слушала. Подхватилась, расправила платьице и так же стремительно засеменила по коридору. Нырнула в приемную шефа.
Выяснять, кто на кого налетел – не было смысла.
«Да и кто меня послушает! Вышвырнут по-тихому, как у нас заведено, даже не примут объяснений».
***
Это был хороший повод оставить надоевшую работу, особенно милый коллектив. В свете новых событий, в деньгах я, вроде как, не нуждался. Пожелаю – хоть миллион отвалится.
«Хоть миллион. Как у нашего Генерального. И везет же ему…».
Воображение подкинуло пару живых картинок совокуплений Настеньки и Степана – выходило грязно и маняще.
Я поймал себя на мысли, что, страдая за Верой самым горьким страданием, в то же время жалею, что обидел Настю.
Казалось бы, какое мне дело до взбалмошной куклы – шефовой «соски», как говорит Ирка, – но вот, бывало, встречу ее в коридоре, или заглянет к нам в кабинет, помелькает загорелыми коленками, и сладко замлеет у меня внизу, окатит похотливой волной. И все мои мысли поднырнут под коротенькое платьице, уютно там расползутся, и уже не пишется, и не думается ни о чем, кроме невозможных утех с капризной девчонкой.
***
«Мне нужно с нею помириться, – размышлял я, закуривая вторую сигарету. – Я не хочу, чтобы она обо мне плохо думала. Будто она вообще обо мне думает…
А я о ней думаю. Чаще, чем это нужно и можно.
Например, если бы мне предложили на выбор, с кем провести ночь – с Верой или с Настенькой – кого бы выбрал?
Если ночь – то с Верой. Я бы хотел провести с нею всю жизнь.
А вот, если час – то с Настенькой. Больше ее не вытерплю, но зато этот час…
У меня нет ни той, ни другой. И вряд ли мне ТАКОЕ предложат».
***
В туалете было пусто. Десять минут назад закончился обед, последствия которого еще не успели выветриться через узкое оконце под потолком.
Это я мог себе позволить выходить на перекур в любое время, да еще Ирка. Но она на неделю уехала в командировку…
«Потому, ближайшие полтора часа, до следующей пятиминутки, туалет будет относительно свободным…».
– Я хочу, чтобы сюда пришла Настя, – прошептал я, озвучивая еще не проявленное ЖЕЛАНИЕ. – Я хочу попросить у нее прощения, помириться.
«К черту! Ей мое примирение до маленькой упругой попки».
– Я хочу, чтобы сюда пришла Настя. Чтобы она… ну, в ЭТОМ смысле… И чтобы нас никто не засек. Такова моя воля. Пусть будет так!
***
Сердце защекотало предвкушением и страхом.
«Я замахнулся на ТАКОЕ!..».
Не сомневался, что мое ЖЕЛАНИЕ исполнится, как исполнились предыдущие.
«И что потом? Это все равно, что увести общак у братвы!
Степан Андреевич – мужик крутой, ассимилированный Робин Гуд из лихих девяностых. Не простит…».
Испуганное воображение пустилось тасовать яркие картинки всевозможных кар, которые упадут на мою голову.
«Отказаться!
Загадать ЖЕЛАНИЕ: чтобы Настенька не приходила…
Погубить еще одну жизнь?».
В приоткрытое оконце шмыгнул воробышек, сел на подоконник, зыркнул любопытными бусинками. Чирикнул, упорхнул обратно.
«Знак?».
***
Дверь туалета медленно отворилась.
В щелочке появилось испуганное Настенькино лицо. Затем она сама: растерянная, изумленная.
«Вот и ВСЕ!..».
Не мигая, Настенька уставилась на меня кукольными глазками.
Видимо хотела что-то сказать, но, лишь разнимала губы, как безмолвная рыба.
Меня окатила новая волна страха и отчаяния!
Изначальным побуждением было выставить девушку за дверь. Сбежать. Раствориться в городском муравейнике.
Но что-то, не мое – дьявольское – подсказывало: ТАК НЕЛЬЗЯ!
Я не знал, что будет, если отступлю, не воспользуюсь загаданным ЖЕЛАНИЕМ, но чувствовал – просто так не обойдется: неведомые страшные силы запустили маховик – он должен прийти в движение, заскрежетать, качнуться, смести на своем пути преграды, чтобы ЗАГАДАННОЕ исполнилось.
Глава тридцать первая
После обеда, 25 октября 2013 года, пятница
***
Нужно было доиграть смертельную роль, в которую так опрометчиво вляпался.
Я обреченно улыбнулся Настеньке.
На ум пришли благополучно забытые эротические триллеры семидесятых годов прошлого столетия – итальянские и французские – где влюбленный герой следует за роковой красоткой, овладевает ею, а потом расплачивается за ЭТО своей жизнью.
«И только так! И жалеть глупо. Я заигрался. Прощай Вера…».
***
После ритуального прощания с жизнью, страх отступил, сменился обреченным желанием.
В распаленном мозгу калейдоскопом проносились картинки двухлетнего вожделения к этой испуганной девчонке, которая сейчас в ужасе таращилась на меня.
Проносились ее многочисленные юбочки, кофточки, платьица, которые примагничивали глаза; ее насмешливый тон и пренебрежительные взгляды в мою сторону; ее обидное слово «кАзел», которым я, в сущности, и был.
Проносились эмоции моей бессмысленной ревности, когда Настенька запрыгивала в джип Генерального, мои порнографические фантазии на этот счет. А теперь…
***
Я прошел к дверям туалета, обходя замершую возле них девушку. Плотно закрыл.
Обернулся к Настеньке, кивнул, чтобы та заходила в ближайшую кабинку.
Девушка отрицающе замотала головкой, но затем, словно сомнамбула, шагнула за приоткрытые картонные двери, уселась на крышку унитаза.
Я зашел следом, щелкнул задвижкой.
Повернулся к Настеньке.
Та в ужасе подняла на меня недоуменные глаза, захлопала ресничками, не зная (или зная?) что будет дальше.
***
Сидя на унитазе, Настенька колебалась, беспокойно теребила подол платьица, натягивала его на коленки, молящее смотрела на меня, опять хотела что-то сказать.
Затем безысходно протянула тонкие руки к моему поясу, привычно расстегнула. Так же умело, высвободила страдальца, который до боли разбух в тесных джинсах.
Высвободила, охватила маленькой ладошкой. Потянулась губами, легонечко чмокнула, будто знакомясь.
Не отрывая глаз, я смотрел на фантастическую живую картинку, сошедшую с разноцветного стыдного сайта, и до конца не мог поверить, что ЭТО происходит наяву. СО МНОЙ! Что офисная принцесса, подружка Генерального, всеобщая любимица, у которой трусики стоят больше моей зарплаты, сидит на грязной крышке, чмокает, облизывает, преданно смотрит в глаза.
***
Я представил, какой она была в школе – года два назад, не больше.
Представил, как ее все любили, потому что маленьких и хрупких любят. Их невозможно обидеть, и хочется баюкать.
Я представил, как мальчики-красавчики сохли за нею и мечтали сорвать поцелуй с невинных уст.
«Я учил таких девчонок не один год, насмотрелся на школьные романы и первую любовь. Я сам такими миловался, потому что не миловаться ими нельзя, если не гей, и не больной».
***
Вдруг мне стало стыдно! Невыносимо стыдно перед бывшей школьницей Настей, и перед ее сверстницей – Верой, которой я, в эту самую минуту, изменял.
«Измена моя – вовсе не измена, – тут же утешил себя. — Это месть за несбывшееся…
У меня никогда ТАКОГО не будет с Верой, потому что не будет никогда».
***
Скрипнула входная дверь туалета!
Кто-то стремительно ворвался в соседнюю кабинку. Завозился, пукнул, облегченно зажурчал. По-мужски. Женщины писают иначе.
Настенька испуганно замерла, подняла на меня глаза, будто спросила: что дальше? Я равнодушно кивнул – продолжай.
Я хотел, чтобы за тонкой перегородкой был шеф, но знал, что это не шеф, поскольку небожители в общий туалет не спускаются.
Настенька заелозила головкой, стараясь не чмокать, а я думал, как доиграть эту фантасмагорию, сладкий и страшный сон, который я вызвал, будто джина из бутылки.
Мне представилось, что облегчавшийся сосед нас рассекретит, и – конечно же! – разнесет по офису.
«И тогда НИЧЕГО доигрывать не придется: меня поволокут в кабинет шефа. А вечером утопят в Днепре. Или раньше придушат, расчленят и выбросят в мусор».
Сосед оказался нелюбознательным. Возможно, и вправду, ничего не слышал.
***
Сладкая мука продолжилась. Неутомимые девичьи уста входили во вкус, все глубже глотая змею. Зато мое первобытное желание схлынуло.
Опять захотелось убежать, раствориться в спасительном сумраке надвечерненего города, но неудобно было перед дамой, которой, по наивности, хотел доставить хоть какое-то удовольствие. В женское удовольствие от минета я не верил.
Я остановил беспокойную Настенькину головку. Подхватил легонькое тельце под мышки, развернул, поставил коленками на крышку унитаза, тыкнул головой в сливной бачок.
Настенька все понимала, потому не противилась: прогнула спинку, выставила попку, раздвинула шире ноги, балансируя на скользкой крышке. Даже подол сама задрала.
Растроганный пониманием, я хлопнул ее по попке, легонечко отодвинул тонкую коралловую полоску с промежности.
Настина тайна была гладко выбрита.
«Эпилирована – если по-модному».
Я никогда таких не видел наяву, если не считать виртуальных утешительниц за стеклом монитора. Мне не нравились безволосые женщины – было в них что-то неестественное, сродни резиновым куклам. Но сейчас это не имело значения.
Я чувствовал, как от пережитого наслаждения, или страха, или чрезмерного мудрствования, упругий воздушный шарик скукожился. К положенным действиям он явно был не готов.
Пришлось опять разворачивать Настеньку лицом к себе, усаживать на крышку, тыкаться меж понимающих губ, очерченных разводами смазанной помады. Затем опять разворачивать.
Мышиная возня надоела, а покорная Настенька желания больше не вызывала.
«Пошло оно все к черту!».
***
Я оттолкнул молочные ягодички, принялся натягивать брюки, съехавшие до щиколоток.
Девушка видимо почувствовала окончание спектакля, повернула головку, зло глянула через плечо.
– Представление закончилось, – подмигнул я.
– Я расскажу Степану, – прошептала девушка, одергивая подол.
– Ты сама пришла. Ты зачем пришла?
– Не знаю, – Настенька по-детски снизала плечиками. – Он все равно тебя убьет.
Настя хотела еще что-то добавить, но я, больше не слушал, выскочил из туалета.
Я и так догадывался, что меня ожидает в очень скором будущем.
Это был хороший способ закончить бестолковую жизнь без Веры.
***
Возвратился в кабинет. Неспешно сложил портфель: забрал самое ценное.
«Больше сюда не вернусь».
Накинул плащ. Не объясняясь, вышел.
Начальница хмыкнула в спину, но смолчала – привыкла к моим чудачествам.
Вжав голову в плечи, не поднимая глаз на встреченных сотрудников и не отвечая на их приветствия, добрался до выхода.
Выскользнул в октябрьский город, спешно направился к метро.
Я понимал, что совершил НЕХОРОШЕЕ, которое мне аукнется страшным эхом.
«Настенька расскажет – меня найдут, где бы я не был – найдут и убьют. Рано или поздно это все равно произойдет. Ну и черт с ним!».
Больше всего я боялся не возмездия – и поделом! Больше меня страшили укоры совести об измене.
Глава тридцать вторая
Ночь с 25 на 26 октября 2013 года
***
– Ты – дурак! – отчитывал меня Велиал. – Неисправимый дурак!
Я молчал.
Зачем говорить? Он и так все знает.
***
Он пришел, как и полагается, около полуночи. Я еще не спал.
Или спал, но мне казалось, что не сплю.
Он возник из сумрака. Сгустился, окутал пряным дорогим ароматом, сверкнул твидовым отливом элегантного костюма.
Вальяжно завалился в кресло и принялся воспитывать меня, сверля насмешливыми глазами.
– …сдалась тебе та шлюха!
– Так вышло, – сказал я, или подумал, что для Велиала не имело значения.
– Глупо вышло. Ты – Посвященный Воин Лучезарного! Как в набоковской «Сказке» ты можешь бродить городом, или сидеть на скамейке в парке, подобно набоковскому Волшебнику. Ты можешь выбрать ЛЮБУЮ. И она придет в указанное место и время – как пришла та шлюха – будет послушная, исполнит любые твои фантазии, а потом даже не сможет вспомнить, что с нею случилось – за дополнительную плату, разумеется. Но с твоими возможностями – это не проблема…
– Настя может забыть?!
– Могла. Нужно было сразу загадать, чтобы забыла. Теперь уже поздно – она рассказала мужчине, который считает ее своей собственностью. При том наврала, что ты насильно затянул ее в туалет, пригрозил и заставил.
– Вот же стерва!
– А ты сомневался?
Я отрицательно покачал головой.
– И что будет дальше?
– Увидишь. Но с твоими возможностями… Решить эту проблему для тебя не составит труда.
Велиал брезгливо скривил красивые губы:
– Знал бы ты как куролесят новоявленные Воины, дорвавшись до халявы! Я уже не говорю о Посвященных более высоких степеней – те, которых ты каждый день по телевизору видишь – сладкоустые политики, радетели за народное счастье и прочий сброд. Все как один – верные слуги Лучезарного, иначе бы их там не было…
– У меня нет телевизора.
– Не цепляйся к словам! Ты смотришь новости в Интернете… Так вот. Не скромничай, выбирай. Тешь себя. Вот, например, хочешь…
– Я не хочу НИКОГО, кроме Веры!
– И в чем проблема? Загадай.
– Я не хочу ее насильной любви.
– Добейся ненасильной. Я в третий раз повторю: с твоими-то возможностями… В вашем мире покупается и продается ВСЕ. Если не прямо, то косвенно, если не деньгами, то вниманием, лаской, доверием, дружбой наконец. Подари ей хоть что-нибудь из перечисленного. В вашем мире большинство людей непоняты, не обласканы, одиноки. Как у вас говорят: стань для нее родной душой.
Я обреченно посмотрел на Велиала:
«Легко ему учить».
– Четвертый раз повторять не буду. Я знаю все обстоятельства вашего знакомства, все ваши слова и даже мысли. Так вот, скажу по секрету: у тебя есть шанс.
– Мало верится, – я недоверчиво посмотрел на Велиала.
Под сердцем защемила самодовольная искорка.
– А ты хочешь, чтобы она тебе сразу на шею кинулась? В твоем-то возрасте, и в ее положении. Впрочем, как знаешь. Я же, не просто так заглянул. Я пришел воскресить твои надежды и указать путь, а то ты совсем раскис.
– Это невозможно!
– Невозможно для верующих в слабого бога и его сына, которые призывают покориться обстоятельствам. Лучезарный же призывает к дерзости. Для тех, кто дерзает, невозможного нет. Преступи за надуманные рамки. Положись на меня, и ты еще можешь быть счастлив. Говорю тебе, как наставник. Как друг.
– С каких это пор?
– С тех пор, как ты загадал первое ЖЕЛАНИЕ. С тех пор. И с тех самых пор я служу тебе. Между нами – ДОГОВОР. Твои желания и счастье – они и мои. Способствовать твоим удовольствиям – вот мое удовольствие. Если удовлетворятся твои желания, я сочту себя вполне вознагражденным.
– Скажи правду, – ты же не мой Демон-хранитель, которым назвался? Ты гораздо выше по рангу?
Велиал не ответил. Поднялся с кресла, взмахнул левой рукой и растаял.
Глава тридцать третья
Позднее утро, 26 октября 2013 года, суббота
***
Я проснулся от настойчивой трели дверного звонка: чем дальше – тем нахальнее!
«Кого черти несут?!».
Голова была ватной. Лишний раз шелохнуться не хотелось, не то, что подниматься с дивана или встречать незваных гостей.
Встал, натянул спортивки.
«Может от Степана?..».
Страха не было. Кроме раздражения и не прошедшей сонливости не было ничего.
Подошел к дверям. Посмотрел в глазок.
По ту сторону обнаружилась искаженная дешевой оптикой закругленная фигура соседа Эльдара, который невидимой рукой продолжал звонить.
«Все же лучше, чем от Степана».
Я зевнул и открыл дверь.
***
– Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что Солнце встало… – дурашливо продекламировал Эльдар. – Чего спим? День на дворе.
– Хотим и спим, – огрызнулся я. – Тебе какое дело?
– Не называй меня на «ты». Только на «вы», – серьезно сказал Эльдар. Его недавнюю игривость как рукой сняло.
– У всех сначала на «вы», а когда знакомятся, на «ты». Мы, вроде…
– Я не ВСЕ!
«Идиот!».
– Хлеб есть? – спросил Эльдар.
– ВАМ нужен хлеб?
– Ну, не соль! Или ты не слышишь?
– А почему вас нужно называть на «вы», а меня на «ты»? – обиженно спросил я.
«Что он себе позволяет!».
– Потому что, – ответил Эльдар и улыбнулся. – Не бери близко к сердцу.
Он подмигнул, по-отечески покачал головой:
– Ах, какие мы нервные! Хлеб у тебя есть, или зря тут комедию ломаю?
– Есть. Немного.
– Бери и пулей ко мне: я суп гречневый сварил.
Эльдар повернулся и исчез в полутемном коридоре своей квартиры. Двери оставил открытыми, не сомневался, что я пойду следом.
«Не пойду! Я не собачка, и не его подчиненный».
Возвратился на кухню, нашел в хлебнице четверть «Украинского», присохшего на срезах, но вполне съедобного.
«Занесу и сразу домой – не хочу настроение портить».
***
– Вот, – я протянул Эльдару хлеб.
На кухонном столе паровали две тарелки. Рядом стояла откупоренная баночка шпрот и блюдечко со сморщенными солеными огурцами. Тут же, на разделочной досочке, ливерная колбаса, нарезанная неровными ломтями. Посреди стола возвышалась начатая бутылка «Хлебного дара».
Рядом две граненые стопочки, еще советские, толстого стекла.
«Не завтрак, а субботняя мечта холостяка! Главное – не смотреть, а то соглашусь».
– Садись, – нетерпеливо сказал Эльдар, нарезая хлеб.
– Нет. Спасибо. Я пойду…
– Зачем? – Эльдар уставился на меня, даже резать перестал.
«Обычно говорят: почему?..».
– Брезгуешь?
– Нет! Вы что… Я квартиру на замок не закрыл.
– Если кто хочет взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду.
– Я еще не готов жить по библейским Заповедям.
– Зря. Вещи делают нас рабами. Они – зло. Единственная ценность – книги. И Любовь. Нынешние люди слепы и гибнут за метал. Туда им и дорога. Я бы всех, кто не читает книг, и не может бездумно влюбиться, лишал репродуктивной функции. Чтобы не плодили на свет дебилов и бессердечных уродов.
– Так нельзя. В современном мире…
– Можно. По Закону Леанды.
Не дожидаясь меня, Эльдар сел за стол, налил по половине граненой стопочки.
– Ну, за праздник!
– Я не пью, – сказал я нерешительно, чувствуя, что сдаюсь. – Тем более – с утра.
– Ты не ешь, и не пьешь – это занимательно. – Эльдар покачал головой. – Я тоже, между прочим, не пью. Но сегодня большой праздник.
– Какой?
– Узнаешь в процессе. Садись!
Эльдар пододвинул ко мне табурет.
***
Я больше не упирался, сел за стол. Взял свою рюмку.
– Первым делом выпьем за нашу встречу. Не за сегодняшнюю, а вообще. Мне кажется: мы умрем в один день.
– Даже так? – я уставился на Эльдара.
Рюмка качнулась, несколько капель плеснуло на руку. Запахло ацетоном.
– Да. Скоро будет война, и нас убьют.
– Откуда вы знаете…
– Моя мать была ведьмой, а дед – ведьмаком. Ну и мне перепало. Не очень много, кое-что. Но я чувствую.
– И вы чувствуете, что мы умрем в один день? И когда?
– В самом начале войны. Страдать не будем. Когда – не знаю. Я же не ведьмак. Я бестолковый потомок-материалист, который все и всегда поддавал сомнению вместо того, чтобы учиться у деда и у матери. Но не будем об этом. Лучше выпьем.
Не дожидаясь меня, Эльдар откинул лысую голову и одним махом вылил водку в рот.
Превозмогая спазмы, я последовал его примеру.
Едкая жидкость опалила язык, покатилась по пищеводу. В животе потеплело, стало хорошо.
Я ухватил огурец, зажевал.
Мне не терпелось расспросить его о нашей общей смерти.
– Больше это не обсуждаем. Даже не пытайся, —сказал Эльдар, жуя бутерброд со шпротиной.
– Почему?
– По кочану, – добродушно сказал Эльдар и принялся есть суп, смачно чавкая.
Глава тридцать четвертая
Позднее утро, переходящее в день, 26 октября 2013 года, суббота
***
Кушали молча. В мозгу щемили Эльдаровы слова о смерти.
«Мало ли какой бред несет психически больной…».
– Да ты не серчай, – сказал Эльдар. – А то набычился, словно обиженный.
– Вы о чем?
– Ну, на счет: ты-вы.
– Да ладно, – отмахнулся я. – Забыл уже.
– Не ладно. Я хочу, чтобы ты понял. Честно говоря, мне все равно, как ты скажешь. Но… – Эльдар поднял указательный палец, – у меня Принцип. Я так и называю его в своих дневниках: Принцип Антагонизма. Это один из главных Законов Леанды, о которой я тебе, наверное, уже рассказывал. А если не рассказывал, то значит, ты еще не дорос. Так вот, Принцип Антагонизма исходит из диалектического закона борьбы противоположностей. Но закон – мура! Долго объяснять. А мой Принцип очень прост. Он гласит: Если ВСЕ – ЗА, то Я – ПРОТИВ. И наоборот. Без объяснения причин! Очень просто, действенно, удобно и применимо в любой ситуации.
Эльдар прервал вдохновенный монолог:
– Наливай!
– Я так много не пью! – заупрямился я. – Тем более…
– Я тоже не пью. Можно сказать – вообще. Но здесь вступает в силу второй Закон Леанды – Принцип Пофигизма. Он гласит: а мне ПО-ФИ-ГУ! Очень удобный Принцип. Энергоемкий. Еще более широко применимый, чем первый. Универсальный Закон, можно сказать. Особо эффективен в политических спорах и болтологии о правилах и приличиях.
– Он тоже исходит из диалектики?
– Возможно, – серьезно ответил Эльдар. – Например, из диалектического закона отрицания отрицания. Это философия, брат, любовь к мудрости, а не хухры-мухры. Так что – наливай.
Я взял бутылку, плеснул в стопочки чуть меньше половины.
***
Эльдар одобрительно кивнул:
– Мы пьем не просто так, а по поводу.
– По какому?
– По любому. Повод можно найти. Например, с двенадцати лет я веду Дневник. Я могу тебе сказать, – с помощью Дневника, конечно, – что было со мною в этот день десять лет назад, и пятнадцать, и тридцать. Таким образом, за тридцать три года в этот день что-либо значительное случалось. Но мы не будем пить за отдельные события. Мы выпьем за Дневник, и за меня, его Ведущего. Лично ты знаешь людей, которые в наше восхитительное время ведут дневник? Тридцать три года подряд?
Эльдар цепуче посмотрел на меня. Глаза его пьяно блестели.
Я отрицательно покачал головой. В детстве и ранней юности я тоже вел дневник, но потом это отошло, вместе с юношескими забавами.
– А все объясняется очень просто, – продолжил Эльдар. – Всему виной мой Принцип Антагонизма. Я вел и веду Дневник, потому что в моем возрасте и положении никто его не ведет. А если бы все вели, если бы это было обязательно – я бы пальцем не шевельнул. Вот так, брат. Тем более, мой Дневник никому не нужен и никому никогда не будет нужен. А согласно Кришне, лишь бесцельное и безвозмездное делание чего-либо – путь к Благодати. Я на пути к Благодати, брат.
«Какой я ему брат?!».
***
Эльдар посмотрел на меня, затем на рюмку, которую держал в руке: во время пространного монолога, водки в ней поубавилась.
Он без обиняков взял бутылку, плеснул себе. Хотел и мне, но я прикрыл рюмку ладонью.
– Ты выгодный собутыльник. Ладно, выпьем за Дневник, за меня и за все события разом взятые, которые, в совокупности, создали меня настоящего. Целое больше суммы частей, его составляющих. А почему, знаешь?
Я пожал плечами.
– Потому, что целое наполнено духом своего эгрегора. За это и выпьем.
Он стремительно чокнулся и одним махом вылил в рот, как и первый раз.
Я лишь пригубил остатки.
– Ты чего? – обиженно спросил Эльдар сквозь разжеванный бутерброд с ливерной колбасой.
– Не могу больше. У меня какой-то фермент отсутствует – я не могу много пить. А лучше – не пить вообще.
– Тогда закуривай.
Эльдар, не вставая из-за стола, пошарил в тумбочке, вынул и поставил передо мною хрустальную пепельницу.
– Кури.
«С удовольствием!».
Я одним щелчком выбил из пачки сигарету. Привычно крутанул между пальцами, понюхал. Краешком губ, легонечко, едва касаясь, взял фильтр, клацнул зажигалкой, поднес горячий язычок к сигарете.
Первая затяжка самая вкусная! Ароматный дым наполнил убогое пространство квартиры.
Эльдар заворожено наблюдал за моим ритуалом, стараясь втянуть заплутавший сизый протуберанец. Ноздри его смешно раздувались.
– Это так поэтично, – сказал он. – Скажу по правде: сигареты для меня были намного важнее, чем спиртное. Курил я одержимо, без сигарет строчки написать не мог. А потом – БАЦ! – и бросил. Представляешь?
Я прикрыл веки, с наслаждением затянулся. Я давно решил, что курить не брошу никогда.
– Как и во всем важном, что происходило в жизни, – продолжал Эльдар, – в моем бросании повинна девочка. Жил я как-то с одной. Куколка! Губки мяконькие… М-м-м… – он сложил пальцы в троеперстие, поднес к губам, поцеловал. – Но девочка была лишь поводом: ей не нравилось, как от меня пахнет. Я пообещал, что брошу. И бросил. Сказал, что это ради нее принес жертву на алтарь любви. Но я солгал… На самом деле – все гораздо серьезнее! Я подумал, с легкого пера Федора Михайловича: кто я – тварь дрожащая, или право имею? И бросил ради ПРИНЦИПА. Таким образом, я не курю и не пью. Назло!
– Кому?
– Всем! Я не пью и не курю, потому что большинство бухает и пыхтит. Они – видите ли! – не могут бросить. А если все перестанут, то я начну!
– Особенно сейчас мы НЕ ПЬЕМ, – сказал я, расплющив окурок в пепельнице.
– Сейчас не считается. Сейчас у нас действует Принцип Пофигизма.
– Удобный принцип.
– Конечно удобный.
– Тогда, может, и закурите?
– Нельзя. Я же говорил, что табак для меня из области трансцендентального. С этим не шутят.
«Убойная логика с принципами».
***
– У тебя проблемы с девочкой? – спросил Эльдар.
– Откуда вы взяли?
– Чувствую. Я же говорил: дед – ведьмак, мама – ведьма.
– Ну…
– Так в чем проблема?
– Мне нужно сделать то, чего нельзя. Пригласить ее к себе, не смотря на разницу в возрасте. Выйти за рамки, так сказать. Мне стыдно…
– Выйди! Нет ничего скучнее и постыднее, чем жить в рамках. А самое унылое знаешь что? – он вопросительно подморгнул, в глазах плясали озорные чертики.
Я снизал плечами.
– Самое АРХИ-скучное – как говорил лысый Ильич, наискучнейшее, что только можно придумать в нашей земной жизни, и самое извращенное надругательство над ее разнообразием, это…
Эльдар хитро прищурился.
– Это, парниша, секс с законной женой, в супружеской постели, по графику, на десятом году жизни.
Он улыбнулся.
– Об этом все знают, однако стыдливо молчат. В приличном обществе о ТАКОМ говорить не принято. Но мы с тобою не в приличном обществе, мы в нормальном – не-лице-мер-ном.
***
Он посмотрел на меня. Я кивнул в ответ.
– Так вот, – продолжил он, —помнишь, у Рождественского?
Эльдар приосанился, с чувством продекламировал:
– Пугали богами.
А он говорил: Враки!
Твердили: Держи себя в рамках!
А он посмеивался.
И в небо глядел,
И шел по земле,
И осмеливался!
И рушились рамки…
Он довольно посмотрел на меня, подмигнул.
– То-то же. Все придумано задолго до нас.
«Что-то подобное мне уже говорили».
***
– Вы знаете Велиала?
«Кажется, я разгадал…».
Эльдар снизал плечами:
– Заочно. Это Демон Лжи в оккультной мифологии.
– Ну, и?
– Я о нем читал.
– Всего-то…
– А почему ты спрашиваешь?
– Просто так, – соврал я.
– НЕ ПРОСТО. Да ладно. У меня на сегодня еще куча дел.
Я намек понял, встал из-за стола.
– Спасибо за угощение.
– В твоих устах «Спаси Бог» звучит странно.
Я обернулся от дверей, глянул на Эльдара. Опустил глаза.
– Иди уже, – сказал Эльдар.
Он подошел ко мне, взял под локоть, провел к дверям.
– Заходи, коль чего, – сказал на прощанье.
***
Я пошел домой. Двери квартиры все так же были не заперты.
Словно мухи, в голове роились противоречивые догадки.
Я фрагментами вспоминал наш с Эльдаром разговор, и все не мог понять: он говорит всерьез или бредит?
«Несомненно – он больной».
***
В окне стоял серый октябрьский день, но я хотел, чтобы была ночь.
Я задернул гардины.
От выпитого изрядно мутило.
Порылся в аптечке, нашел баночку «Donormyl», прикупленного по случаю, но так ни разу не использованного.
Вытряхнул прямоугольную таблетку. Не разламывая, глотнул целиком. Завалился на диван.
«И рушились рамки, рушились-рушились…» – растворилось в засыпавшем сознании.
Глава тридцать пятая
Утро, 27 октября 2013 года, воскресенье
***
Утром я уже знал, что сделаю. Вдохновил меня на это Роберт Рождественский.
«Главное, чтобы Вера пришла!».
Решительно сполоснулся под душем. Затем заварил чай под порхания Валькирий, которые рвали и царапали мембраны динамиков, включенных на полную громкость.
«Вагнер – слуга Люцифера! Выплеснуть из себя такую музыку!
Как и Людвиг Ван…
Как и обожаемый мною Роберт.
Им было тесно в рамках – будь то божьи или людские…».
– Я хочу, чтобы Вера сегодня вечером пришла ко мне, – сказал решительно. – И осталась до утра. Такова моя воля. Пусть будет так!
***
«Зачем?!».
Я представил, как она придет.
Придет, не понимая причины своего поступка; ведомая нечистой силой, которая рушит гармонию предопределенности, ломает установленный порядок, создает новый, выгодный мне.
«Потому, что такова МОЯ воля!».
На кухне заныли, заскрежетали трубы – дело обычное для убогой хрущевки.
Но я знал, что это – ЗНАК!
Менять что-либо было поздно.
***
Уставился на часы: десять двадцать пять.
«Как дожить до вечера?».
Я принялся искать оправдания своему поступку, который еще недавно, в утренней свежести, казался единственно правильным.
Убеждал себя, что новое, необычное, всегда сопряжено с разрушением установленного.
На ум приходили Великие Нарушители, которые не боялись, дерзнули: тот же Галилей и Джордано Бруно. Да только не вязалась множественность миров и бесконечность Вселенной с похотливыми желаниями сорокапятилетнего неудачника.