В этом был весь Эльдар. Он подкупал своей честностью, питал меня эмоциями страха, гнева и эйфории, заставлял видеть необычное в обычном, и наоборот. За все свои сорок пять, общаться с подобными людьми мне не доводилось.
***
Но одно дело, встречаться для беседы, и совсем иное – просить денег в долг.
Воображение уже подсказывало виртуозные издевательства, которым подвергнусь.
Но вышло еще заковыристей.
– Я не даю в долг. Никому, – ответил Эльдар, выслушав мою просьбу.
И в обычной своей манере пустился в пространное объяснение:
– Во-первых. Деньги – это энергия. Значит, тебе недостаточно собственной энергии для решения определенной проблемы. Это плохо. Следовательно: или желания у тебя завышены, или работаешь мало.
Во-вторых. Ничего в мире не бывает случайно. Если проблема образовалась – это, или наказание за прошлые поступки, или испытание для становления твоего будущего. В любом случае это УРОК, это задача, которую нужно решить. Самостоятельно. А ты хочешь, чтобы я дал тебе шпаргалку. Не дождешься. Ты должен САМ решать СВОИ проблемы. Ты же хочешь чему-то научиться? Тем более, учиться все равно придется – от этого не убежишь. Рано или поздно наши души ОБРЕЧЕНЫ стать совершенными. Даже против рассудка и желаний тела.
А в-третьих – у меня нет таких денег. Бог дает мне именно столько энергии, ЗАРАБОТАННОЙ энергии, сколько мне необходимо для удовлетворения своих ЛИЧНЫХ потребностей. Не больше и не меньше. Тютелька в тютельку. И в Небесной канцелярии, в моей смете, не определено дополнительных сумм на удовлетворения желаний ПОСТОРОННИХ лодырей и побирушек.
И, наконец, в-четвертых. Если я, все-таки, пожалею и дам тебе денег, то они впрок не пойдут – аналогичную задачу все равно придется решать. А с меня спросят болезнями и неприятностями, за то, что лезу в твою Судьбу.
– Ну, я пойду, – сказал я после некоторой немой сцены.
– Иди! Еще раз повторю: ты должен сам решать свои проблемы – это необходимые уроки. Понял?
Понурив голову, я молча шагнул к дверям.
– Умному – достаточно, – сказал он вдогонку. – А дебилы мне не интересны.
Я вышел от Эльдара злой и обиженный.
«Права Светлана Ивановна – неприятная он личность».
Глава семнадцатая
Ночь с 14 на 15 октября 2013 года, с понедельника на вторник
***
Лег за полночь, долго не мог уснуть. Все ворочался и считал слонов.
Чем упорнее считал, тем неуютней становилась бессонница.
«Я не могу со Светланой Ивановной ради денег!
А Эльдар – сволочь. Напыщенный павиан.
Завтра нужно тащиться к тетке Галине, просить…».
Воспаленный мозг живописал картины моих нерешенных проблем. В сознании проносились смальты минувших дней, которые складывались в неприглядные узоры:
«Познакомился с Верой.
Всегда буду помнить – КАК познакомился!
Даже если Бога НЕТ, это проклятие останется со мною».
Рациональной своей частицею, я понимал, что мои страхи – фантазии больного воображения, но все равно на душе было мерзко:
«Я – убежденный атеист – поверил в этот бред!
Сорок пять лет не верил, а теперь – поверил!
И даже – попробовал…».
Страдая на мятой простыне, я чувствовал себя тургеневской барышней, которая мечтала о чистой любви, годами берегла честь для суженого, а потом случайно, безответственно уступила сладкоустому ловеласу на затененной скамейке в дальнем углу сада.
«Лучше бы Веру не встретил!
Лучше бы страдал книжными страстями, которые заканчиваются с перелистыванием последней страницы».
***
Снилось мне, что я стою посреди огромного зала, стены и потолок которого тают во мраке.
Пахнет нагретым воском, полынью и ладаном.
Я стою в кругу грязно-желтого света от факелов, закрепленных на мраморных колонах.
Стою у помоста, на котором возвышается массивный трон с резными подлокотниками. В навершии подлокотников искусно вырезаны собачьи головы: левая – ластится, правая – щерится. Породу собак разобрать не могу. Кажется, пудели.
В кресле, закинув ногу на ногу, сидит Велиал. Я знаю, что это он.
За широкополой шляпой не могу разглядеть лица, но отчетливо вижу блики на модельных туфлях. Как и в прошлый раз.
Велиал с интересом смотрит на меня.
– Очень рад, что мы снова встретились, – говорит Велиал. Я верю его голосу. В нем дружба, участие, неподдельная радость. – Приглашаю тебя на официальную аудиенцию.
«Это сон…».
– Не ошибся в тебе, – говорит Велиал. Он снимает шляпу, открывает красивое лицо Ретта Батлера. Покровительственно, с нежностью и пониманием, улыбается. – Ты загадал ПЕРВОЕ ЖЕЛАНИЕ, прошел инициацию. Рад тебя приветствовать в легионах Князя Мира Сего!
Велиал ждет моей реакции.
Я молчу.
Я боюсь! И не могу до конца поверить, что ЭТО происходит со мною.
Что это реальность.
Невозможная и страшная реальность.
Что мое НЕХОРОШЕЕ случилось, и возврата НЕТ.
Если, только, проснуться!
«На этот раз ущипнуть себя не получиться.
Тогда было можно, а сейчас – нельзя».
***
– Я не хочу…
– Ты боишься?
– Нет. Я знаю, что ты мне снишься. Что ВСЕ ЭТО живет в моем воображении. Я НЕ ВЕРЮ в Бога, а, значит, и в Сатану!
– Тебе не нужно верить. В отличие от Врага, Лучезарный не требует веры, но ДЕЙСТВИЯ. Размышления и слова – дым! Твои поступки говорят за тебя, а верить можешь, во что хочешь.
Велиал кивает головой.
– Например, что пошел на сделку со мною по благому намерению, – продолжает он. – Ни золота не пожелал, ни власти, ни долгой жизни стареющему телу, а того, что величественней и достойней этой ерунды – ты пожелал страстной ЛЮБВИ. Так гордись своим поступком!
Он прожигает меня взглядом – там восторг, и одобрение, и понимание:
– Люди слабы, лицемерны и низки – если бы ты знал, чего они желают, что готовы отдать взамен… Но ты пожелал ОБЛАДАНИЯ – единственного сокровища вашего плотского мира! Поверь мне, а я уж – ЗНАЮ. Не «вера», «надежда» и братская «любовь» правят миром. Тем более не «мудрость-софия». Миром правят две страсти, дарованные человеку Люцифером: «похоть» и «власть». Но ПОХОТЬ из них больше.
***
Велиал смотрит на меня.
Я молчу. Не знаю, что сказать.
Приходит понимание, что ВСЕ гораздо серьезнее, чем мне казалось.
Детские игры закончились. Начинаются взрослые, за которые нужно платить.
– Ты из-за своего поступка чего-то лишился? – по-отечески спрашивает Велиал, чувствуя, как сомнения грызут меня изнутри. – Ты лишился души? Но в душу ты не веришь. Вечной жизни во Христе? Тоже не веришь.
– Я не хочу, чтобы из-за меня гибли люди. Я ТАК не могу.
– А КАК можешь? Тот паренек – Тимур, кажется – он не из-за тебя погиб? Не по твоей воле?
Горячая волна окатила сердце, запекла:
«Он ВСЕ знает! Не может не знать».
– Тимур сам виноват, – сказал я дрожащим голосом, чтобы не молчать, не соглашаться.
– Успокойся! Не ты первый. Я ни коим образом не осуждаю. Даже хвалю. Тот юноша, действительно, спровоцировал. Он нарочно так поступал, чтобы сделать тебе больнее – уж я-то знаю.
Велиал замолчал, давая возможность переварить.
Ничего нового он для меня не открыл – ЭТО я и сам знал. Потому особо не мучился из-за своего юношеского поступка. Гораздо больнее щемила мне Жорина гибель.
– Так чего ты НЕ-хочешь? – продолжил Велиал.
– Я не хочу, чтобы за мои поступки расплачивались посторонние.
– Скажите, пожалуйста! – Велиал деланно плеснул в ладони.
– Вчера, после моих СЛОВ в кто-то умер?
– Тебе зачем?
– Мне необходимо знать!
– Во многом знании много печали, – как говорил почитаемый мною и вашими церковниками Соломон Давидович. Между прочем, большой ценитель девичьей красоты. ОЧЕНЬ большой ценитель и ОЧЕНЬ юной красоты. Просто суперпедофил – по меркам вашего времени. Кстати, я знал его лично, – Велиал довольно кивнул. – Как-то сиживали вместе на ступенях Иерусалимского храма. Так вот, он сказал золотые слова: все, говорит, из праха, и все возвратится в прах. Вот так, коллега, ты особо не самоуничижайся. Пока не стал прахом – радуйся жизни. Как царь Соломон.
– Я не хочу. Вернее, спасибо за доверие, но… Пусть у меня с Верой дальше идет по-людски. Как будет – так будет. И я больше не хочу…
Велиал прожигает меня взглядом:
– Поздно. Слова сказаны, инициация произошла – имя твое навечно занесено в Скрижали Лучезарного. Ты уже наш. Ты взошел на первую ступень Храма Света, нарушил договор с Богом, в которого не веришь, совершил преступление – от слова «преступить» – так почему бы не насладиться его результатом?
Я молчу, понимая, что сейчас уже ничего не решаю.
«Этот страшный спектакль, в котором мне отведена главная роль, имеет давно предопределенный финал».
***
Тем временем Велиал поднимается с кресла.
Он снимает с указательного пальца левой руки перстень, протягивает камнем в мою сторону.
– Нима! Огавакул то сан ивабзи… – гортанно заводит Велиал.
Слова катятся по залу, заполняют каждую щелочку в древних колонах, каждую клеточку моего дрожащего тела.
– Еинешукси ов сан идевв ен и… – лает Велиал.
Он произносит, я слушаю.
Я не понимаю, что он говорит, но чувствую страшный смысл перевернутой, отзеркаленной молитвы.
Я знаю, что стоит дождаться ее окончания, и безвозвратно попаду в Велиаловы сети.
Я пробую проснуться, хочу ущипнуть себя, чтобы перенестись в уютную постель. Закаменелые руки не слушаются.
***
Так же неожиданно гортанный вопль прекращается.
Сумрачный зал накрывает вязкая тишина, в которой слышу удары своего испуганного сердца.
– Приветствую тебя, соратник Люцифера, пасынок Утренней Звезды, столп Ада! – торжественно говорит Велиал. – В отличии от злобного Яхве, Лучезарному не нужны рабы, лишь добровольные соратники. Со-ратники – вслушайся в это словосочетание, в нем заключается суть того, что сейчас произошло.
Велиал посмотрел на меня, торжественно продолжил:
– Ты посвящен в первый ранг Светлого воинства. Это низшая, первоначальная ступень, но она открывает путь к восхождению. Дальше – все зависит от тебя. С каждой ступенью для тебя будут открываться новые возможности, которым позавидуют сильнейшие вашего мира. Но это нужно заслужить. Служи!
– Почему, Светлого? – удивился я. – Ты же, как теперь и я – силы Тьмы.
– Кто сказал тебе этот бред? Церковники? Так они и есть силы Тьмы. Не даром в черных одеждах ходят – их самый любимый цвет. А воинство Люцифера – Светлое Воинство. Потому, что сам Лучезарный – носитель Света, Ангел Утренней Звезды, то есть Венеры… Но хватит лекций. Как-нибудь – другим разом, – Велиал перевел дыхание, сверля меня голубыми алмазами. – Как отличительный знак принадлежности к Светлому Воинству, отныне у тебя на левом плече проявиться отметина Люцифера.
Я чувствую: запекло, зачесалось в левой впадинке под ключицею. Повернул голову. Разглядел, как проступает, наливается багровым, а затем темно-синим, небольшой, с пятикопеечную монету, крест, нижний конец которого серпом завернут вправо.
– Это – Крест Беспорядка – давний символ отрицания христианства и божественной сущности Христа, – говорит Велиал. – Носи его с честью.
Он садится обратно в кресло.
Улыбается, превращаясь из грозного проповедника в доброго друга.
– Вот и все, а ты боялся. Просыпайся и готовься к новой интересной жизни. И не скромничай в желаниях – теперь тебе многое позволено. Женщины слабы и хотят, чтобы над ними властвовали. Ты получишь возможность насладиться своей возлюбленной. Будь мужчиной, не упусти свой шанс.
***
Я проснулся, глянул на часы: половина восьмого.
«Опоздал!..».
Вскочил! Кинулся в ванную.
Посмотрел в зеркало: под левой ключицею, на набухшем, красноватом пятачке раздраженной кожи, проступала татуировка креста с выпуклым серпастым нижним концом.
Глава восемнадцатая
Утро, 15 октября 2013 года, вторник
***
Под холодным душем сон растворился. Как и припухлость под левой ключицею. Знака тоже не было.
Если бы не зуд в том месте, вроде от комариного укуса, можно было бы отнести мои ночные приключение к разряду кошмаров.
Рациональной своей частицею я понимал, что это ЛИШЬ СОН, но нужно сходить к психиатру.
Возможно, в его ведении находятся и мои воспоминания о вчерашнем знакомстве с девушкой Верой, и визит к Эльдару, и разговор с Велиалом в страшном замке?
Лучше бы так.
«Принимал бы успокоительное, “капался” в психдиспансере, и жил бы дальше серой, никому не нужной амебой…».
***
Из дому выбрался весь измотанный гнетущими догадками.
В дневном свете ночной кошмар окончательно растаял, зато недоступные девятьсот гривен покалывали девятью сотнями иголочек.
«Нужно звонить тетке Галине. Если она не выручит – никто не выручит».
Чтобы не встретиться с Верой на «нашей» остановке, задворками пробрался в соседний переулок. Оттуда, через пустырь, меж куч строительного мусора — к трамвайному маршруту.
На работу опаздывал, но отвечать на Верины вопросы о ремонте ужас как не хотелось.
«Если встретимся, она их обязательно задаст. И что говорить? Общих тем у нас – кроме злосчастной книги – пока нет».
***
Добрался в офис к десяти.
Начальница промолчала, лишь глянула недобро. Но мне и взгляда хватило – до обеда не поднимал головы, не отрывал глаз от монитора – изображал работу, хоть мысли были заняты совсем другим.
В неприглядном обличии проступала моя нищета.
«Мне даже в ломбард нечего заложить».
Не отдавать же мамино обручальное колечко – единственную реликвию? А обручалку, оставшуюся от второй жены, я продал полгода назад, случайно обнаружив на букинистическом раскладе три первых тома «Всемирной истории» пятьдесят шестого года издания.
Ближе к вечеру в голове моей созрела отчаянная глупость: подойти к Генеральному, выдумать уважительную причину, попросить аванс.
Не решился. Не любит Генеральный деньгами баловать.
«Они, буржуи, экономные. А тут придет НИКТО, станет клянчить…
Лучше Степан Настеньке новые трусы купит – вон, как она, непритворно радуясь, прыгает в джип.
Генеральному с Настеньки услада, а с меня какой резон?».
Под конец рабочего дня я окончательно уверовал, что кроме тетки Галины никто меня не выручит.
Звонить не отчаялся – решил проведать: не видя моих умоляющих глаз и покаянной фигуры, той проще будет отказать.
Глава девятнадцатая
Вечер, 15 октября 2013 года, вторник
***
Ехать пришлось на другой конец города.
Тетка встретила радушно, угостила вишневой наливкой, выслушала о моих проблемах, посетовала на жизнь-злодейку, нищенскую пенсию и артритные пальцы. Денег не дала. У внучки, мол, на Покрову был день рождения – подарков накупила. С этим и уехал.
По дороге домой, в маршрутке, прислонившись пьяным лбом к холодному стеклу, мысленно прощался с Верой:
«Наш не начавшийся “роман”, вернее “дружба”, так и не начнется, потому что сегодня же вечером ей позвоню, признаюсь в своей несостоятельности.
Потом мы как-нибудь встретимся, я верну разбитую книгу и буду чувствовать себя идиотом.
А она посмотрит на меня с плохо скрываемой брезгливостью, и захочет поскорее уйти, чтобы не слушать жалкого, покаянного лепета…
А чего я ждал?» – пьяно думал я, прикладываясь к холодному стеклу.
Вспомнил как прошлой ночью, во сне, меня принимали в Светлое Воинство, отметили кривым крестом под ключицею, который утром видел своими глазами.
«Или примерещилось?».
Я сам уже не знал! Сон и явь переплелись в единый страшный узор, и я не был уверен – что мне снится? Вчерашний Велиал или сегодняшняя маршрутка?
«Я схожу с ума. И это – совсем не смешно. Мистика какая-то».
Прислушался к несчастному скрюченному телу, которое упиралось коленями в спинку переднего сидения и страдало от сомнений, безденежья и неразделенной любви.
Почувствовал, как в месте дарованного Знака укололо, затем запекло, опять укололо.
«Правда!..
Завтра же собираю вещи и в Кирилловскую больницу – там ТАКИХ привечают.
Назовусь Светлым воином, и в одну палату с Наполеоном….
Но, почему я – “светлый” если я – “нечисть”? Нужно расспросить Велиала.
Хотя, Светлый воин – звучит краше.
Друг Демона Лжи! Это вам не…
А потому, если я свихнулся – то мне позволено больше, чем здоровому.
Например, принимать подачки от самого Велиала! Все равно он плод моего больного воображения.
Сейчас мне не помешала бы подачка в тысячу гривен.
В полторы. Если хочу девушку в театр сводить, а затем – в кафешку, а затем…».
Я пьяно замурчал, представляя ЭТО невозможное «затем».
«Лучше – две тысячи. Если, конечно, Вера существует наяву, а не приснилась…».
– Я хочу две тысячи гривен, – беззвучно прошептал я, придурковато улыбаясь сам себе. – Нет! Я хочу ТРИ тысячи гривен. Такова моя воля. Пусть будет так!
Как и в первый раз знака не последовало.
«Интересно, деньги я отыщу в книге, в почтовом ящике, или они на голову упадут? Или ничего не произойдет?..».
– Эй, мужчина, – окрикнул водитель. – Ваша остановка.
Я возвратился в разящий бензином салон.
Водитель и пассажиры с раздражением смотрели на меня.
Ухватил портфель, вобрал голову в плечи, протиснулся к дверям.
– Спасибо, – промычал, выпадая в зябкий сумрак.
– Надерутся, проспят, а потом права качают, – пробурчал в ответ хмурый водила, захлопывая дверь.
Глава двадцатая
Утро, 16 октября 2013 года, среда
***
«Проснись и пой! Проснись и пой!..» – запиликал телефон, вырывая из липкого забытья.
Нет отвратнее мелодии, чем та, что будит по утрам!
Даже самая-самая, установленная на будильник, через пару суток превращается в омерзительную какофонию.
И потом, бывает, услышишь из приемника знакомые аккорды, и рефлекторно содрогнешься.
***
Я протянул руку, наослеп оборвал задорную песню. Мне не хотелось петь и улыбаться.
Единственного желало мое сонное тело – лежать бездвижно, а лучше умереть и не переться на работу.
Прислушался к пустой голове: завитушки похмельной боли сплелись меж бровей, расползались колючими побегами у висков, проросли к затылку.
Вроде и выпил у тетки немного – литровку наливки на двоих. Однако сладенький нектар сделал свое подлое дело.
Отказаться я не мог. Надеялся задобрить теткино сердце, радостно принимая угощение, выпивая на равных. Не задобрил.
«Или действительно у нее нет? В любом случае мне от того не легче».
***
Вспомнив о деньгах, вспомнил о вчерашнем ЖЕЛАНИИ.
Подниматься с кровати окончательно перехотелось.
Было стыдно: поддавшись хмельной размяклости, вчера я опять ЗАГАДАЛ!
«И что? Где обещанные тысячи? Так не бывает…».
Чтобы окончательно убедиться в своем психическом нездоровье, заглянул в книгу, хранившую мои сбережения: как и неделю назад, меж страниц одиноко лежала розовая двухсотка, запрятанная на всякий нехороший случай.
«Чудес не бывает» – решил я и принялся собираться на работу.
Собирался неспешно, опасаясь вертеть головой, которая при каждом резком движении взрывалась искрами боли.
«Чудес не бывает! С девушкой можно и самому познакомиться, а деньги из ниоткуда не возьмутся. Принцип сохранения энергии».
***
Усугубляя болезненные подозрения, при выходе из дома заглянул в почтовый ящик.
По случаю моего давнего отвращения к современной периодике, ящик заполнялся исключительно рекламным мусором и потому не запирался.
Я выгреб лежалые фантики, затем свежую, лоснящуюся глянцем морду кандидата в депутаты. Злорадно плюнул в честные глаза, скомкал и бросил на свежие собачьи какашки.
Денег не было.
«Кто бы сомневался!».
Окончательно убитый таким заключением, вышел на улицу.
***
Моросил дождь, пахло поздней осенью.
Как и в прошлый раз, опасаясь встретить Веру, поплелся пустырем к трамвайной остановке.
По дороге зло самоуничижался и пенял маловерному придурку, но глаза не слушали разумных доводов, зыркали по сторонам, меж мусорных куч и чахлых кустиков.
Глаза искали заветный кошелек или сверток, или несколько оброненных неведомым добродетелем купюр, которые, как мне казалось, должны быть новыми, хрустящими, с едва заметным водяным знаком дьявольской отметины.
Глаза искали, но кроме нескольких втоптанных в грязь пятаков, ничего не высмотрел.
«Нужно набраться духу, вечером ей позвонить. Извиниться и отдать книгу…
И больше – НИ-КОГ-ДА!
Дьявола нет! как и Бога! как и прочей ерунды…
Как и преднамеренно загаданных встреч и незаработанных денег!
А еще нужно записаться на прием к психиатру. И это – НЕ-ерунда!».
***
На роботу пришел вовремя. Если бы и опоздал, то сейчас замечания начальницы волновали бы меньше всего.
«Напишу заявление и уволюсь, – думал я. – Поеду в деревню, буду читать книги и смотреть на закат.
За сорок пять лет городская суета не сделала меня счастливым. И не сделает.
А тут еще эта бесовщина…».
Уставившись невидящими глазами в монитор и морщась от похмельной мигрени, я думал, как ВСЕ мне надоело:
«Меня достали толпы в метро, вонючие машины и шебутные соседи с электродрелями на выходных и семейными разборками за картонной стенкой.
Еще раньше меня достали школьники – молодая поросль; наше унылое будущее, для которых мои идеалы – полный отстой, а их идеалы никогда не станут моими, как бы я ни старался. А я старался!
Меня тошнит от лживых голов в телевизоре и глянцевых морд на рекламных плакатах, жаждущих построить для меня очередной Эдем, вести на Запад или на Восток!
А как меня достали умные, но не образованные, коллеги, ожидающие халявного счастья в Евросоюзе, хмельной пятницы и последующего уик-энда. Слово-то, какое, противное!
Меня бесит мужеподобная Ирка, говорящая колючую правду!
Меня огорчает даже Незнакомка-Вера – недостижимый образ со старой фотографии, – девушка, с которой просто так, ПО-ЛЮДСКИ, познакомиться невозможно. Обязательно нужно чудить, придумывать, поддаваться искушениям, шептать заклинания…
Вот бы оборжались господа-коллеги, узнай о моих мистических практиках и друзьях из Ада!..».
Я тупо смотрел в монитор, разглядывал ярлыки, выделял их мышкой, открывал-закрывал и сдерживался, чтобы не расплакаться от обиды и жалости к себе. Как в детстве…
«Которое было так давно, будто его никогда не было. Будто оно приснилось. На пару с демоном Велиалом».
***
– …Владимирович! Игорь Владимирович! – проявился из параллельного мира Анфисин голос, который сначала уколол скрипучим тембром, затем оформился в слова.
«Разоралась! Может пригласить ее куда-нибудь? Подпоить… Говорят, водитель Генерального частенько Анфиску. И начальник охраны. Может, и мне не откажет?».
– Игорь Владимирович!
– Чего?
– Вы спите?
– Думаю…
– А я читала, что можно спать с открытыми глазами, и никто не догадается. Я пробовала, но так не умею. Но зато есть наклейки, типа переводных картинок с изображением открытых глаз, которые клеятся на веки. Когда закрываешь глаза, то издали кажется, будто они открыты, и….
– Что-Ты-Хотела?
– Вам из бухгалтерии звонили.
– Откуда знаешь?
– Потому, что трубку подняла. Вы же не обратили внимания, когда телефон звонил, в монитор смотрели. А я подняла. У нас один аппарат на два стола, забыли?. Я не знала, что вам звонят, и подняла…
– Чего хотят?
– Чтобы вы зашли.
– Зачем?
– Премию получили.
– Премию?!
– Ну да… Так сказали.
Глава двадцать первая
День, 16 октября 2013 года, среда
***
Это было неслыханно в нашей фирме!
Как выяснилось, мне начислили три тысячи гривен. По курсу – триста семьдесят пять долларов. Большая часть моего месячного оклада!
Премия досталась не только мне – всему рекламному отделу.
Оказалось, что моя статья на сайте фирмы заинтересовала богатого инвестора. Тот заказал проект развлекательного центра, с перспективой дальнейшего сотрудничества, и все такое.
Шеф на радостях отвалил с барского плеча шесть тысяч гривен премиальных, половина из которых досталась мне.
Несколько часов я был героем отдела.
Коллеги – в миг! – из язвительных насмешников стали добрыми товарищами: подходили, поздравляли. «Отстойный совок» превратился в «креативщика».
Всеобщего умиления хватило до обеда, потом ликование стихло, рассосалось.
Зато у меня были деньги!
***
Я перезвонил в сервисный центр, узнал, что сегодня до девятнадцати успеваю сделать заказ:
«Готова будет через неделю? – Никак нельзя! – Три дня… – Тоже не подходит (уж очень хотелось покрасоваться перед Верой). Крайний строк – завтра вечером. – Двойной тариф?.. Не проблема!».
Для меня сейчас это не было проблемой.
«Легкие деньги легко уходят. Тем более, ни для чего, кроме заветного ремонта, они не предназначены. Ну, еще…».
В глубине моих отравленных мозгов защекотало подленькой догадкой, что таким образом я мог бы попросить гораздо больше…
«Поменять квартиру; купить Lanos (хоть Bentley!); загородный домик, куда пригласить девушку» …
Но тут же, будто оправдывая за подлость, возникало понимание, что эта мишура не станет определяющей в наших с Верой отношениях. А просто так, ради призрачного благосостояния, о котором я не мог судить, поскольку никогда его не имел, губить неведомые души категорически не хотелось.
«Раз уж связался с нечистью, то лишь ради Любви!»
Витая в грезах о дармовом счастье, ничего вразумительного выдавить из себя не мог.
Порученная начальницей новая статья писалась вяло, неинтересно, грешила банальностями, и потому, пользуясь недавней славой, я отпросился с работы на час раньше – нужно было ехать в сервисный центр.
***
Уже выключил компьютер, как заглянула Ирка:
– Пошли курить.
– Очень спешу, – отмахнулся я. – Очень-очень.
– Успеешь, – насмешливо сказала Ирка, показала язык.
Я заметил, как хмыкнула Анфиска, снизала плечами, переглянулась с начальницей. Опять подумают…
«Пусть думают. Главное – у меня есть деньги!».
***
Подхватил портфель, выскользнул за Иркой в коридор.
– Я действительно ОЧЕНЬ спешу.
– Пошли. Расскажешь, как до такой жизни докатился.
Не оглядываясь, Ирка направилась в курилку. Пришлось идти за ней. Еще обидится: мол, загордился. Слышала, наверное, что премию получил.
– С тебя поляна, миллионер, – сказала Ирка, когда мы закрылись в пропахшем никотином туалете. – Колись, кого продал за тридцать сребреников.
– Никого не продал. Статья…
– Не лги! У нас за статьи денег не платят – на то есть оклад. Еще никому, при мне, не платили. А я пять лет здесь работаю.
– Сам не знаю, как получилось, – смутился я.
– Ладно, веди в ресторан.
– В другой раз. И, вправду, спешу.
– Променял меня на бабу… – Ирка хитро прищурилась.
– Я не могу тебя променять, потому что ты друг. И ты не можешь стать моей… э-э … моим предметом вожделения. Ввиду определенных причин.
– Вож-дЕ-лЕ-ния! – передразнила Ирка. – Тыщу лет мне хотелось быть твоим предметом!.. Педагог, одним словом. Умеешь ты словоблудить.
Она раздраженно сплюнула в пепельницу. Ниточка вязкой слюны зацепилась за губу, и все никак не хотела отлепляться. Ирка утерлась тыльной стороной ладони, затем вытерла ее о джинсы. Смутилась.
– Ко мне бы так спешили, – вздохнула Ирка.
– Спешила, – поправил я.
– А, похрен! Никому я не нужна.
Она отвернулась к окну.
Стало жаль ее – отверженную, одинокую, никому не нужную. Я понял, что кроме ненормальности, нас подружило одиночество.
«Как и она, я тоже никому не нужен. Даже Вере. Ей необходимо свою проблему решить, вот и уцепилась за соломинку. Вернее – я сам навязался и стал причиной ее проблемы.
Единственное, кому я, порою, нужен – Ирке.
А еще Велиалу… Вон как прилип: в чудный замок приглашает, сатанинским знаком наградил».
При воспоминании о дьявольской метке под ключицею укололо.
«Что он хочет взамен? Чувствую, просто так мои проказы с рук не сойдут.
Придется платить чем-то отвратительным, на что я бы никогда не согласился, не будь Веры…».
– Беги уже! – сказала Ирка, возвращая в прокуренную реальность. – Передавай привет своей барышне. Она хоть красивая?
– Красивая.
– Небось, молодая?
Я кивнул.
– Моих лет?
– Моложе.
– Ну, конечно! Зачем тебе я. Тем более, сорокалетняя бухгалтерша. Извращенец!
Глава двадцать вторая
Вечер, 16 октября 2013 года, среда
***
Я вышел в осенний город, особо суетливый в утренние и вечерние часы.
Утром город суетился сонным ворошением, вечером – нетерпеливым и усталым.
Сейчас его усталости я не разделял, поскольку мечты сбывались. Впереди меня ждало нечто необычное, приятное, немного страшное, и от того еще больше желанное.
Под сердцем щемило от разговора с Иркой – мне было жаль, что она обиделась, и жаль, что виновником ее обиды оказался я.
«Да только это сейчас… Ерунда, короче!».
Влажный октябрьский ветер холодил счастливую физиономию и навевал картинки возможного будущего:
«Если до завтрашнего вечера экран заменят, то завтра же вечером предложу Вере встретиться. Что она ответит? Какими словами?».
А еще я думал, как бы так повести разговор, чтобы намекнуть ей о желании дальнейших отношений, не спугнуть, не быть навязчивым.
«Я уже забыл, как говорить ТАКИЕ слова юным девушкам.
В последний раз ЭТО происходило лет двадцать пять назад.
Четверть века!
Страшный срок…».
***
Но сердце так же пело, как тогда, и хотелось летать, и безрассудно любить, не думая о прошлом, не планируя будущее, довольствоваться настоящим, зыбким, исчезающим, и потому особо драгоценным.
«Будучи двадцатилетним оболтусом, я даже не представлял, что сорокалетние грустные люди могут влюбляться и хотеть…
А сорокалетние любят еще безрассуднее, потому что понимают скоротечность любви.
И не стоит их осуждать!
Их нужно жалеть и лелеять, и дарить любовь.
Потому как ответные чувства затмят даже самые смелые девичьи мечты.
Даже невостребованные сверстниками, некрасивые восемнадцатилетние дурнушки могут стать принцессами для сорокалетних романтиков, которые недолюбили».
***
К сервисному центру добрался весь в розовых соплях.
Не раздумывая – пьяный от амурных грез – отвалил двойную сумму за строчный ремонт до семнадцати ноль-ноль завтрашнего дня.
Выйдя на улицу, понял, что сделал глупость, потому как отдал большую часть полученной премии. Но у меня оставалось еще тысяча двести, а, значит, жизнь продолжается. И будет за что пригласить девушку в кафе.
«Даже, по скромному, смогу обновить гардероб – вдруг нужно будет раздеться…» – укололо сладким предположением, но сразу себя одернул, не смея думать о таком счастье.
***
Романтической эйфории хватило на дорогу домой. В родных стенах нахлынули сомнения.
Я уже не был уверен, что ВСЕ так чудесно складывается.
«А почему я решил, что Вера захочет продолжать со мною отношения, приняв книгу?
Она будет признательной, станет лепетать благодарности, пообещает вернуть долг…
Но встречаться со мною, гулять по городу или приходить в гости (не говоря о БОЛЬШЕМ!) – она не обещала. Я сам ЭТО придумал.
Правда, Велиал во сне обещал, подначивал не скромничать в желаниях».
***
– Во сне… Мало ли что обещают во сне.
«Хотя, как сказать.
Загадал познакомиться с Верой – познакомился.
Загадал денег на ремонт – получил премию.
Притом, что даже сейчас я не верю в гениальность своей статьи, поскольку была она обычной лапшой…
Значит – правда!
И Велиалова метка – она реальна: то исчезает, то проступает, колет и чешется.
Особенно, когда о ней думаю.
Вот и сейчас зачесалась…».
Подошел к зеркалу, одернул футболку: под ключицею проступал темно-синий Крест Беспорядка – реальный, как старое зеркало с ржавыми проплешинами по углам, как прокуренная комната с выцвевшими обоями, как я в зеркале – бледный, истерзанный.