Другой «Идиот»: истинный и правдивый, печальный и фантастический. Книга 1. Князь Мышкин: Крест и Голова

Тост Ипполита

Масонский подтекст ощущается и в особенном тосте Ипполита, предваряющем цитаты из «Фауста». Собираясь с восходом застрелится, он обращается к князю с предложением выпить за здоровье солнца: «…Мне надо краешек солнца увидеть. Можно пить за здоровье солнца, князь, как вы думаете?»

Почему именно к князю и почему такой пафосный тост? А он не пафосный. Просто этим тостом-цитатой (а это ведь длится все та же цитата из масонского «Фауста» – «на небе солнце зазвучало») Ипполит еще и еще раз намекает князю, что прекрасно знает, что он масон и по какому случаю все здесь собрались.

Ведь, в соответствии с масонской фразеологией, как сообщает С. Карпачев, ««здоровье» – тост на агапе. Пожелать здоровья кому-либо означает произнести в честь него тост»⁴⁾. Агапа – это масонское застолье.

СНОСКИ К ГЛАВЕ 5:

¹⁾ Нащокина М. В. Русский масонский сад. / Русская усадьба. Сборник ОИРУ. №12 (28). М.: Жираф, 2006. Стр. 497—536.

²⁾ Карпачев С. П. Путеводитель по тайнам масонства. М.: Центр гуманитарного образования, 2003. – 381 с.

³⁾ Брачев В. С. Масоны в России: от Петра I до наших дней. – СПб.: Стомма, 2000. —337 с.

⁴⁾ Карпачев С. П. Масоны. Словарь. Великое искусство каменщиков. М.: АСТ, Олимп, 2008. – 634 с. – Стр. 167.

ГЛАВА 6

«Красота спасет мир»

Фраза Мышкина «красота спасет мир» (четырежды повторенная Ипполитом в романе!) давно стала расхожим умозаключением, в которое неизменно вкладывается некий размытый, общий смысл красоты человеческой души. Эту трактовку, приторную и пошловатую, никто и никогда даже и не пытался оспорить, что и понятно – другого-то смысла у фразы все равно никто не мог найти. Однако берусь утверждать, что Достоевским в эту фразу был вложен совсем другой смысл.

«Красота – загадка» – говорит Мышкин. В романе есть человек, который сумел эту загадку разгадать. Это Ипполит. Вот он сидит на даче у князя и собирается застрелиться с первыми лучами солнца. Он хочет, чтобы если уж не его короткая жизнь, то хотя бы его смерть стала хоть чуть-чуть кому-то интересна. Он перевозбужден. Ему хочется быть в центре внимания этих последних, как он думает, людей в его жизни. Он демонстративно поднимает тост за здоровье Солнца, масонского источника жизни. И вновь обращается к князю (курсив мой):

Правда, князь, что вы раз говорили, что мир спасет «красота»? Господа, – закричал он громко всем, – князь утверждает, что мир спасет красота!

<…> Какая красота спасет мир? Мне это Коля пересказал… Вы ревностный христианин? Коля говорит, что вы сами себя называете христианином.

Обратим внимание на представленную здесь смысловую цепочку. Итак, сначала Ипполит цитирует утверждение князя, что мир спасет красота. И тут же задает ему первый, вполне практический вопрос: а вы, дескать, какую такую красоту имеете в виду, это какая такая красота спасет мир? А через короткую паузу следует второй, заключительный вопрос, буквально как выстрел: а вы вообще сами-то христианин? Именно так: с ударением на христианина. Прилагательное «ревностный» тут, конечно, вторично. Вон и Коля рассказывал Ипполиту, что князь себя христианином называет. Не ревностным, а просто – христианином.

Почему же Ипполит увязывает два своих вопроса в единое целое? Почему на утверждение князя, что красота спасет мир, с подковыркой вопрошает: что это еще за красота такая и христианин ли князь в принципе? И почему князь на два эти вопроса предпочел не отвечать?

Потому что князь – не христианин. А значит, и красота, про которую он говорил, тоже не христианского происхождения!..

Так что же это за красота такая, которая, по утверждению масона Мышкина, должна спасти мир? Чья она? Конечно, масонская. Ибо в устах масона Красота – это не что иное, как важнейшая компонента масонской религиозной философии!

Вольными каменщиками, имеющими своей целью уничтожение христианства, было разработано учение о своей, масонской, Троице – в противовес Троице христианской. Таким образом, если христианская религия признавала Троицу как Бога-отца, Бога-сына и Святого Духа, то в соответствии с масонским учением своей собственной Троицей вольные каменщики считали Мудрость, Силу и Красоту.

Именно так и говорил об этом известный английский теософ-масон Фостер Бейли (Алиса Бейли): «Бог выражает Себя в Своей вселенной как Мудрость, Сила и Красота. Это масонская дань Троице Божества. И неизменным подтверждением этой активной Троицы служат масонские ритуалы»¹⁾.

Именно такой, масонский, подтекст мы встречаем в рассуждениях князя (сына Света, согласно масонской терминологии) про видение им божественного света, охватывающего его перед припадком. И хотя эти приступы, говорит Мышкин, и грозят ему реальной потерей разума, но зато одна эта предваряющая приступ минута божественного света есть не что иное, как «красота и молитва» – результат «восторженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни», или, иначе говоря, с Архитектором Вселенной.

Таким образом, своей знаменитой фразой «Красота спасет мир» князь Мышкин лишь утверждал очевидную для всякого масона истину – что мир спасет масонская Троица, когда ее третий элемент (Красота) заключит масонское божество в единое целое.

Совершенно очевидно, что если в романе есть Красота, то должны присутствовать и первые два элемента масонской Троицы – Сила и Мудрость. Есть ли они в тексте? Конечно, есть. И самое интересное, что находятся они рядом с Красотой! Вернее, рядом с Красотой воплощенной – с Настасьей Филипповной. Чего и следовало ожидать. Ведь Настасья Филипповна, по ревнивому намеку Аглаи, это пушкинский «образ чистой красоты», которому беззаветно служит «рыцарь бедный».

Настасья Филипповна – это трижды повторенная Аглаей «чистая красота». А еще она, по выражению Мышкина, «ослепляющая красота», «странная красота», и т. д.

Вывод ясен: Настасья Филипповна оказалась действительно настолько красива, что увидевший ее портрет Мышкин тут же отождествил ее… ой нет, вовсе не с рыцарской прекрасной дамой, как простовато предположила Аглая. Князь отождествил Настасью Филипповной с божественной красотой. Вернее, так: с масонской божественной Красотой! С воплощенной божественной ипостасью. С третьим элементом масонской Троицы.

«Какая сила?»

А теперь внимательно перечтем в романе то место, где Аделаида рассматривает принесенный Мышкиным в малую гостиную портрет Настасьи Филипповны (курсив мой):

– Этакая сила! – вскричала вдруг Аделаида, жадно всматриваясь в портрет из-за плеча сестры.

– Где? Какая сила? – резко спросила Лизавета Прокофьевна.

– Такая красота – сила, – горячо сказала Аделаида, – с этакою красотой можно мир перевернуть!

Нет сомнений, что в этом отрывке обнаруживается второй элемент масонской Троицы – Силу. Ведь именно сила повторяется здесь трижды и контекстно связана с красотой, то есть с Настасьей Филипповной.

Интересно и то, что Достоевский применяет здесь тот же прием (уточняющий вопрос), что и с выражением Мышкина о красоте. «Какая красота спасет мир?» – требовал у князя ответа Ипполит. «Какая сила?» – так же требовательно вопрошает Лизавета Прокофьевна. И получает удивительный ответ: такая красота – сила, поясняет Аделаида. С такой Красотой (с такой Силой) мир можно перевернуть!

Что это значит? Это значит, создать перевернутый мир. Мир противоположный. Масонский мир. С перевернутой верой и с противоположным Христом.

«Здесь – премудрость!»

Остается найти последний (он же первый) компонент масонской Троицы – Мудрость. Мы обнаруживаем ее спустя полгода, в первый день по возвращении князя в Петербург с утренним московским поездом. Прямо с вокзала Мышкин идет в домик Лебедева, чтобы узнать, где теперь находится Настасья Филипповна, вновь сбежавшая от Рогожина (теперь уже назад, в Петербург), и снова из-под венца:

– Вы меня за маленького принимаете, Лебедев. Скажите, серьезно она оставила его теперь-то, в Москве-то?

– Серьезно, серьезно, опять из-под самого венца. Тот уже минуты считал, а она сюда в Петербург и прямо ко мне: «Спаси, сохрани, Лукьян, и князю не говори…» Она, князь, вас еще более его боится, и здесь – премудрость!

И Лебедев лукаво приложил палец ко лбу.

Достоевский прекрасно знал библейские тексты. И отнюдь не случайно он сделал Лебедева толкователем Апокалипсиса («Я же в толковании Апокалипсиса силен и толкую пятнадцатый год»). Поэтому, когда Лебедев, с лукавством высказывая свое наблюдение, что Настасья Филипповна боится князя еще больше, чем Рогожина, употребляет при этом типично библейское выражение («здесь – премудрость!»), – нет сомнений, что говорит он это с особым смыслом. С каким же? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны найти это выражение там, куда чаще всего заглядывает сам Лебедев, – в Апокалипсисе. И мы это выражение там находим!

Откровение Иоанна Богослова, тринадцатая глава (курсив мой): «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть» (Откр. 13:18).

Как видим, фраза Лебедева идентична выражению из Апокалипсиса, хотя звучит и с легким синонимичным искажением, не влияющим на смысл (премудрость – мудрость).

Как известно, речь в этой строфе Апокалипсиса идет об антихристе. Что это может значить? Только то, что Настасья Филипповна чувствует в тихом, смиренном Мышкине его губительную антихристианскую сущность. Мышкин – масонский антихрист, фанатичный разрушитель христианства. Это и страшит в князе православную Настасью Филипповну.

Число зверя

Число 666 из Апокалипсиса, число зверя, на которое намекает фраза Лебедева, сама являющаяся цитатой из Откровения Иоанна, – есть ли это число в романе? Конечно. Правда, существует оно там нарочно в разделенном виде, однако его легко обнаружить, поскольку связано это число неизменно с самыми дьявольскими вещами – с деньгами и зверствами.

1) Число 600 – это шестьсот рублей, который Павлищев ежегодно платил Шнейдеру за князя («Шнейдер получал по шестисот рублей в год»). Та же сумма повторяется и при уплате Павлищевым за содержание второго своего воспитанника – Антипа Бурдовского;

2) Число 60 – это шестьдесят копеек за ножик с оленьим черенком, с которым Рогожин бросится на князя и которым, видимо, зарежет Настасью Филипповну («Вот и этот предмет в шестьдесят копеек. „Конечно, в шестьдесят копеек, не стоит больше!“ – подтвердил он теперь, и засмеялся»). Показательно, что именно в тот момент, когда ножик видит в витрине лавки князь, в нем оживает его внутренний демон:

Но он выбежал из воксала и очнулся только пред лавкой ножовщика в ту минуту, как стоял и оценивал в шестьдесят копеек один предмет, с оленьим черенком. Странный и ужасный демон привязался к нему окончательно и уже не хотел оставлять его более.

С этой же цифрой соотносится в романе и рыцарь-тамплиер XII столетия, людоед, съевший шестьдесят католических монахов («умертвил и съел лично и в глубочайшем секрете шестьдесят монахов»).

3) Число 6 – это дважды убитые в романе шесть детей. Это прежде всего всё тот же людоед-тамплиер, убивший и съевший «несколько светских младенцев, – штук шесть, но не более». А также закоренелый душегуб (из рассказа Ипполита), из чистого удовольствия заколовший шестерых детей («Какой-нибудь из «несчастных», <…> заколовший шесть штук детей, единственно для своего удовольствия…»).

СНОСКИ К ГЛАВЕ 6:

¹⁾ Фостер Бейли. Дух масонства. М.: Свет, Амрита-Русь. 2015. – 224 с.

²⁾ Местергази Е. Г. Вера и князь Мышкин. Опыт «наивного» чтения романа «Идиот». / Роман Ф. М. Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения: Сб. работ отечеств. и зарубеж. ученых / Под ред. Т. А. Касаткиной. М.: Наследие, 2001. – 560 с. – Стр. 291—318.

ГЛАВА 7

Про двойственное значение имени князя Мышкина написано немало трудов, они общеизвестны, так что останавливаться на них не буду. Вкратце же ставшее классическим пояснение имени князя, без сомненья, включает в себя два библейских толкования: это и Иисус Христос – «лев от колена Иудина, корень Давидов» (Отк. 5:5), это и дьявол – «ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1 Петра 5:8).

Добавлю свой вариант.

Имя Льва

Имя князя Льва Николаевича Мышкина являет собой крайне значимый масонский символ. Лев – «один из самых могущественных и значительных масонских символов: это и «львиное пожатие», и лев на знамени колена Иуды»¹⁾, так говорит об этом известный американский масон Карл Х. Клауди. Львиное пожатие – специфическое заключение друг друга в объятия, основанное на масонских ритуалах и символах: «объятия пяти точек братского соприкосновения (рука в руку, стопа к стопе, колено к колену, грудь к груди и рука через плечо) «²⁾.

Львы входили в называния лож. Например, в Санкт-Петербурге была ложа Александра Златого Льва – как поясняет С. Карпачев, эта ложа «работала в Петербурге с 1816 года по высшим градусам»³⁾. Именно в этой ложе принял посвящение в масоны Сергей Львович Пушкин, отец поэта.

Особые львы включались и в архитектурный ансамбль масонских домов. Например, известный московский Музей революции (Тверская, 21) – в этом доме во времена Достоевского располагался на праве собственности Английский клуб, хорошо известный собраниями масонов (курсив мой): «…Это здание изначально принадлежало Михаилу Матвеевичу Хераскову – русскому поэтому эпохи Просвещения, а по совместителю одному из самых известных и деятельных масонов XVIII века. Поэтому естественно, что здесь проходили заседания масонской ложи, а сама архитектура здания до сих пор сохранила ряд масонской символики <…> с левой стороны от центральной колоннады можно увидеть окно в обрамлении двух колонн (Яхин и Боаз), Химеры на воротах и на самом здании, триединый венок, львы с человеческими лицами, львы с кольцами в зубах («львы молчания»)» ⁴⁾.

Эти же масонские львы упомянуты Пушкиным, прекрасно осведомленном об их масонском значении, в «Евгении Онегине» («Балконы, львы на воротах…»).

Родовые львы Мышкиных

О том, что предки князя были масонами, говорит их родовое имя Лев. Отца князя (Льва Николаевича Мышкина) звали Лев Николаевич. О том же, что и дед князя был также еще одним Львом, проговаривается генерал Иволгин при первом знакомстве с князем:

– С Иваном Федоровичем Епанчиным я действительно бывал в большой дружбе, – разливался генерал на вопросы Настасьи Филипповны. – Я, он и покойный князь Лев Николаевич Мышкин, сына которого я обнял сегодня после двадцатилетней разлуки, мы были трое неразлучные, так сказать, кавалькада: Атос, Портос и Арамис.

На первый взгляд, генерал Иволгин говорит здесь полную ерунду. Ведь отца князя звали вовсе не Львом, его звали Николаем! В чем же тут дело? Достоеведы всегда обходили этот вопрос молчанием, либо попросту всё списывали на очередные фантазии Ардалиона Александровича.

А между тем генерал Иволгин здесь ничего не соврал – просто он знал двух старших Мышкиных: отца князя (Николая Львовича) и деда князя (Льва Николаевича). Видимо, внешнее сходство князя с отцом было очень сильным. И вот теперь, увидев перед собой некоего взрослого Мышкина, у генерала Иволгина, находящегося в перманентно помутнении сознания (в подпитии), произошла мешанина в голове, и он спутал этих двух старших Мышкиных разом.

В Карамзина «Истории»

Достоевский не случайно наделил Мышкиных этим беспрерывно повторяющимся именем. Под этим бесконечным именем льва автор сокрыл ту истину, что все Мышкины не просто масоны, а что это древнейший род масонских львов! Их историческую древность и подтверждает фраза Лебедева на первых же страницах романа:

– Князь Мышкин? Лев Николаевич? Не знаю-с. Так что даже и не слыхивал-с, – отвечал в раздумье чиновник, – то есть я не об имени, имя историческое, в Карамзина «Истории» найти можно и должно, я об лице-с, да и князей Мышкиных уж что-то нигде не встречается, даже и слух затих-с.

Т. А. Касаткина, разбирая восклицание Лебедева, указала на работу Г. А. Федорова «Се человек» Яна Мостарта»⁵⁾, где со ссылкой на труд Н. Карамзина⁶⁾ было установлено, что «Мышкин у Карамзина – один из двух главных архитекторов церкви Успения Богородицы, которая, «едва складенная до сводов <…> с ужасным треском упала, к великому огорчению Государя и народа». Итак, перед нами неудачник-строитель храма Богородицы»⁷⁾.

Что ж, определение дано – предок Мышкина, живший во время правления Великого князя Иоанна III Васильевича (с 1462 по 1505 год), один из главных архитекторов храма, неудачник-строитель. Но можно ли назвать его неудачником? Если в смысле падения недостроенного храма – то да. Но что если у этого предка была совсем другая цель? Например, чтобы недостроенная православная церковь и вправду взяла да и рухнула… Что тогда? Можно ли тогда считать его неудачником?

А вот еще интересный нюанс. Предок Мышкина, согласно «Истории» Карамзина, был строителем – то есть каменщиком. Больше того – архитектором. И даже еще больше – он был одним из главных архитекторов! Случайность ли это со стороны Достоевского, что данный предок соотносится сразу с двумя принципиальными масонскими терминами – каменщик и архитектор?

Мало того. Предок-то Мышкина, каменщик-архитектор, строил не что-нибудь, он строил храмы – тампли, по-французски говоря. Неужели еще одна случайность?..

А теперь давайте посмотрим на плоды рук этого «неудачника» – строителя и архитектора рухнувшего православного тампля. И для начала зададимся вопросом: а как вообще могло так случиться, чтобы эта церковь упала? Ведь это был не просто храм. Его строительству придавалось огромное политическое значение – это должен был быть «храм, достойный быть первым в Российской державе»⁸⁾, ибо такого в Москве пока еще не было. Стало быть, и кандидатуры двух главных архитекторов отбирались тщательно. А церковь вяла да и развалилась… да еще и с ужасным треском.

Как же так?

Да очень просто – если задачей этого предка-архитектора было вовсе не построить церковь Успения Богородицы, а как раз наоборот – всеми силами не допустить ее постройки. Тогда получается, что этот предок-архитектор прекрасно справился со своей задачей… Могло ли такое быть? Запросто. Давайте посмотрим, что написано у Карамзина про эту церковь.

Ее строительство в Москве начал митрополит Филипп, он очень радел об этом храме, был его духовным зачинателем. «Долго готовились; вызывали отовсюду строителей», – подчеркивает Карамзин. И когда храм еще только заложили (с колоколами и в присутствии всей княжеской фамилии), то сразу же перенесли туда «гробы Князя Георгия Данииловича и всех Митрополитов». При этом, как пишет Карамзин, «сам Государь, сын его, братья, знатнейшие люди несли мощи Св. Чудотворца Петра; особенного покровителя Москвы»⁹⁾.

На этом удача словно отвернулась от церкви. Сначала пострадал митрополит Филипп. Внезапный пожар «обратил в пепел» его кремлевский дом. Затем самого владыку разбил паралич: как пишет Карамзин, «обливаясь слезами над гробом Св. Петра и с любовию утешаемый Великим Князем, Филипп почувствовал слабость в руке от паралича»¹⁰⁾. Через сутки митрополит скончался – «до последней минуты говорив Иоанну о совершении новой церкви»¹¹⁾.

За дело взялся его преемник митрополит Геронтий. И вроде бы дело пошло. И вот уже стены церкви достигли уровня сводов, как вдруг… «она с ужасным треском упала, к великому огорчению Государя и народа»¹²⁾. Одним словом – бесовщина какая-то.

В общем, заказчикам стало окончательно ясно: нанятые для такой величественной стройки архитекторы и их рабочие оказались, мягко говоря, сомнительного уровня. Пришлось искать других специалистов. «Видя необходимость иметь лучших художников, чтобы воздвигнуть храм, достойный быть первым в Российской державе, Иоанн послал во Псков за тамошними каменщиками, учениками Немцев»¹³⁾, пишет Карамзин.

Был выписан и новый архитектор. Его нашли в Венеции – итальянца «Фиоравенти Аристотеля, которого Магомет II звал тогда в Царьград для строения Султанских палат, но который захотел лучше ехать в Россию»¹⁴⁾. Это был замечательный знаток своего дела, и отпустили его из Республики исключительно «в угождение Государю Московскому»¹⁵⁾.

Прибыв в Москву, новый архитектор осмотрел развалины храма. И установил причину крушения. В чем же она заключалась? Прочитав сухие строки Н. Карамзина, лично я сделала вывод: да практически во всем! Причиной оказалось ужасное качество вообще всего, из чего только можно было хоть что-нибудь строить, – качество извести, камня, кирпича, глины.

Оказалось, как пишет Н. Карамзин, что «известь наша не имеет достаточной вязкости, а камень не тверд, и что лучше делать своды из плит»¹⁶⁾. Кирпич тоже оказался вообще не той меры и не того обжига – и новый архитектор «дал меру кирпича; указал, как надобно обжигать его»¹⁷⁾. Выяснилось, что даже известь и ту не умели растворять – и новый специалист указал, «как растворять известь»¹⁸⁾. Глина тоже оказалась так себе, поэтому новый архитектор пошел искать другую – и «нашел лучшую глину за Андроньевым монастырем»¹⁹⁾.

В общем, такое откровенно халтурное строительство, такой масштаб порчи материалов и нарушения технологий я бы назвала заведомым вредительством. При таком безобразном строительстве не рухни церковь сейчас – непременно упала бы позже, да еще и придавила бы собой, не дай бог, каких-нибудь московских царей или митрополитов. Вот тебе и каменщик, вот тебе и главный архитектор – потомок Мышкина…

СНОСКИ К ГЛАВЕ 7:

¹⁾ Карл Х. Клауди. Книга мастера. / ttp://memphis-misraim.ru/wp-content/ uploads/ 2013/ 06/ kniga-mastera. pdf / Дата обращ. 07.07.2015.

²⁾ Бокс Губерт С. Природа франкмасонства. – Л.: Августин-Пресс, 1952.

³⁾ Карпачев С. П. Масоны. Словарь. Великое искусство каменщиков. М.: АСТ, Олимп, 2008. – 634 с. – Стр. 21.

⁴⁾ http://tatiana-gayduk.livejournal.com/36454.html / дата обращ. 11.09.2015.

⁵⁾ Федоров Г. А. «Се человек» Яна Мостарта. В кн.: Этюды о картинах. М.: Искусство, 1986. Стр. 55—85.

⁶⁾ Н. М. Карамзин. История государства Российского. Т. 6. СПб., 1819. Стр. 73—74, примеч. на стр. 30.

⁷⁾ Касаткина Т. А. О творящей природе слова. Онтологичность слова в творчестве Ф. М. Достоевского как основа «реализма в высшем смысле». М.: ИМЛИ РАН, 2004. – 480 с.

⁸⁾ Н. М. Карамзин. История государства Российского. Т. 6. СПб., 1819. С. 73—74.

^{9 – 19)} Там же.