В свободное время он взялся помогать в кузне Беркуту, и быстро втянулся: ему и это понравилось. Теперь Вепрь пропадал в кузне сутками, Зяблик даже завтрак, обед и полдник ему туда приносила. Как-то, занимаясь подковами, Вепрь заметил Сороку, делающего ему какие-то знаки, и, оставив ненадолго молот, подошел к нему, облив водой голый вспотевший торс и с наслаждением растираясь полотенцем.
– Чего тебе? – Спросил хрипло.
– Ворон в Коневы Воды подался. – Заговорщицким тоном сообщил ему Сорока, оглянулся воровато. – А мы с пацанами прознали, что некий Карл Брэгэнн направляется в Ейсбург. Ты, вроде, им шибко интересовался?
– И что? – насторожился Вепрь.
– Он что-то ценное везет, нам пришла весточка. Что-то такое, что его сопровождают аж двадцать кнехтов.
– Ворон шею нам свернет. – Подумав, заметил Вепрь.
– Не свернёт, если с удачей вернемся. Пошумит, погрозится, и простит. Ну, штрафанет, в первый раз, что ли?
– Я крысячить не стану, и добычу от него прятать – тоже. – Предупредил Вепрь. Он не мог отказаться. Брэгэнн был его личной идеей фикс. Ох, как хотелось Вепрю с ним поквитаться за Очень Большую Боль! Аж скулы сводило от злости.
– Короче, идем вдесятером. – Развивал мысль Сорока. – Жаль, Конфетка с Вороном и Совой, но Грач не хуже с луком и стрелами управляется. Ну, ладно, хуже, но тоже неплохо. Для кнехтов фон Берга сойдет. Твоя Зяблик как, с нами?
– Не фиг ей там делать. – Чуть помрачнел Вепрь, представив Зяблика и Брэгэнна в шаговой доступности друг от друга. И ведь знал же, что Зяблик девчонка лихая и саблей вертит даже лучше него самого! Но инстинкт вожака, защитника, требовал оградить свою женщину от опасности. Ну, и от флирта с другими парнями во время рейда, не без того. С тех пор, как Зяблик замутила с Вепрем, она стала втройне интересна остальным Птицам, включился азарт соперничества. Но Вепря остальные Птицы научились уже и уважать, и опасаться. Не смотря на некоторые перемены и корректировку жизненных ценностей, в целом-то он остался таким, как был: суровым, безжалостным и скорым на расправу. Как и Гэбриэла, и остальных, прошедших Конюшню, жизнь научила его прежде всего главному: не бояться, не давать слабины, не просить помощи или пощады, и не сдаваться, не отдавать своего и драться до последнего вздоха даже с теми, кто в разы сильнее тебя. Все уже знали, что в драке Вепрь страшен и не боится ни хрена, что его можно только убить, но сломать, заставить сдаться и покориться нереально. Слов нет, все Птицы так или иначе прошли суровую школу жизни, и все-таки, с Красной Скалой не могло сравниться ничто. Сколько уже было дружеских стычек, и даже почти серьезных драк, и всегда Вепрь одерживал верх, потому, что шел до конца там, где другие отступали так или иначе. Такими были все, кто выжил вместе с ним.
Чтобы без палева свалить на дело, следовало занять Зяблика чем-то так плотно, чтобы она не заметила его сборов и отсутствия хоть какое-то время. Вепрь был парень не глупый, и сборы начал открыто, под видом ревизии инвентаря и амуниции.
– И чем моя девка, интересно, занимается? – Дожевывая охрененно вкусный пирог, спросил он, сам незаметно порвав шнурок на куртке. – Куртка драная, как я в такой на дело бы пошел, если че?!
– Я смотрела, она целая была! – Огрызнулась Зяблик. Вепрь кинул ей куртку:
– Сама смотри, э! Ну-ка, посмотрю щас, че там еще… – И в полном праве принялся перетряхивать свои кожаные доспехи, ворча и придираясь к каждой мелочи. Нагрузив Зяблика требующими, по его убеждению, немедленной чистки и стирки вещами, Вепрь все, что нужно было для налета, сложил отдельно и принялся, взяв оселок, точить и править меч покойного Свана, ворча себе под нос.
– Какая хрень тебя за жопу цапнула?! – Фыркнула Зяблик, но перечить не стала: отправилась приводить в порядок вещи своего господина и повелителя. Вепрь быстро и бесшумно перенес все необходимое в заросли лопухов за околицу, туда же утащил седло. Потом, вернувшись, сообщил Зяблику, что пойдет купать коня в озере, и сам поплавает, «грязный стал в кузне, как падла какая». В общем, в результате всех его ухищрений, он смог, не возбудив у Зяблика никаких подозрений, в сумерках встретиться с остальными Птицами у брода через Омь. Глянув на тех, кто с ним и Сорокой собрался в набег, Вепрь вдруг впервые подумал о том, сколько Птиц осталось в поселке, и нахмурился. Перейдя вброд небольшую речку, служившую границей с эльфами, Вепрь продолжал упорно думать о том, что они затеяли, и беспокойство нарастало.
– Сорока, эй! – Не выдержал он. – Кто тебе рассказал про Брэгэнна?
– А какая разница?
– Не трепись, разница есть. – Не отставал Вепрь, остановив коня. – Сколько Птиц в Светлом осталось? Ворон, Сова, Конфетка и еще пятеро наших в Коневых Водах, так? Нас одиннадцать. Там пятеро парней осталось и семеро девок. Не нравится мне это.
– Брось. Дайкины на эльфийскую территорию не сунутся!
– Брэгэнн та еще тварь отмороженная. Он сунется, не сомневайся.
– Да брось! – забеспокоился Сорока. – Что ты, как этот! Зассал, так и скажи, без тебя поедем!
– Езжайте. – Решительно ответил Вепрь и развернул коня.
– Эй, стой! – Заорал Сорока в неожиданном приступе ярости. – Стой, рожа трусливая!
Мысленно пообещав себе позже разобраться в причинах такой Сорокиной настойчивости, Вепрь только пришпорил коня. Олджерноны были самыми резвыми бегунами на острове, и в быстроте бега порой даже соперничали с эльфийскими лошадьми, с которыми имели общую кровь. А дева Элоиза для племянника расстаралась, выбрала наилучшего. Уже на подступах к броду Вепрь увидел с холма цепочку всадников, пригнулся к конской гриве, весь во власти дурного предчувствия и холодного бешенства. Сорока ли предал, или тот, кто подкинул ему ложную информацию, но теперь Вепрь был уверен: их заманили в ловушку, а на Светлое готовили нападение. Элоиза, или Брэгэнн все устроили, или оба сразу, не важно. Пока – не важно. Он понимал, что нападать с тыла на стольких всадников сразу – самоубийство, и Светлое это не спасет. Единственный способ их спасти – это предупредить. Их мало, но драться они все умеют, даже девчонки. А чтобы предупредить, надо или обогнать незаметно налетчиков, или…
Иво до сих пор не любил Копьево, где его и Алису подобрал Нэш, избавив от крайне неприятной участи. Не любил, и все тут. Он тогда чувствовал себя бессильным и бесполезным, не способным что-либо сделать для спасения Алисы, которую его друг поручил ему, уходя на смерть. И до сих пор ему стыдно и больно было думать об этом – даже не смотря на счастливое избавление в тот раз. И даже не смотря на то, что теперь Иво не дал бы спуску ни тому противному белобрысому типу, ни всем его дружкам, вместе взятым. Он не любил занятия с оружием, но занимался прилежно и, в спарринге с Гэбриэлом и эльфом, поневоле стал отличным фехтовальщиком. Он не был амбидекстером, но был левшой, что тоже давало ему кое-какие преимущества в бою, не говоря уже о его эльфийских силе, гибкости и скорости. Нэш сразу согласился взять его в свою команду, и вот уже вторую неделю они обшаривали леса Поймы и ближайшие окрестности Королевской Дороги, в поисках остатков банды Псов – только не нашли еще ни самих Псов, ни их следов. Правда, как-то натолкнулись на четыре трупа в кожаной броне с фирменным знаком Псов, и Белка, эльф Элодис, следовавший с ними, сказал, что помимо полукровок здесь был убит эльф. Эльф Ол Донна. Но помимо этого ничего он добавить не смог, и оставалось только гадать: все ли это были оставшиеся Псы, которых уничтожили эльфы, или кто-то из Псов выжил, убив эльфа, или еще что? Белка определенно заявил, что крови эльдара здесь нет, а значит, Шторм, самая желанная добыча Нэша и Хлорингов, жив. Нэш уже подумывал сменить тактику поиска, когда из Копьево примчался гонец с сообщением о том, что там взяли троих полукровок, утверждавших, будто они якобы спасли нескольких крестьян от каких-то чудовищ. Вот только крестьяне, по словам гонца, это отрицают, и обвиняют полукровок в мародерстве и требуют их казни.
– Мы их совсем того, это, повесить хотели-то, – признался он, – но требовается это, по закону, чтобы, так как-то. Они в леднике сидят, ждут, это, казни-то вашей. Люди хотят, показательно чтобы, и это, по справедливости.
Так Иво вместе с Нэшем очутился во второй раз в своей жизни в Копьево, которое, как понял в тот же миг, как увидел знакомую харчевню «Толстый кот», все с тем же толстенным кошаком, занятым все тем же важным делом, ненавидит. Эта предвзятость с первых же мгновений заставила его посматривать на местных, среди которых был и знакомый ему трактирщик, который тогда так категорично заявил, что ему «этой дряни здесь не надо!», с недоверием и даже с враждебностью. Трактирщик, разумеется, в роскошном сквайре с гербами Хлорингов того парнишку не признал, но насчет полукровок мнения своего в целом не поменял, так как требовал, наряду со всеми, казнить проклятых чельфяков.
– Где они? – Спросил Нэш, спешиваясь. Иво остался в седле, невольно оглядываясь. Вон там они с Алисой вошли в поселок, уверенные, что это огромный город. Смешные! Вон там они с женщиной поговорили, она и сейчас стоит у своей калитки, смотрит на них. Каким все тогда казалось необычным, огромным, значительным! И какое же на самом деле маленькое, простецкое… Местные стражники вытащили к ним Волкодава, Клыка и Ветра, замерзших, покрытых синяками, обреченных. Клык и Волкодав от дайкинов ничего хорошего уже не ждали, если даже те, кого они, как-никак, спасли, их так предали; а вот Ветер глянул на Нэша, ужаснувшись его размерам и лицу, на Иво, и вдруг выпрямился:
– Эй, я тебя знаю! Ты Эрот! Ты тот, который с Гором сбежал! Ты это, скажи, что мы того, не Псы! Не знаем мы никаких Псов!
– Они не Псы. – Иво проглотил и Эрота, и Гора. Просто потому, что его бесили и эта деревня, и эти люди – кое-кого Иво узнал, это они тогда собирались изнасиловать Алису, обвиняя в воровстве. – Они с Красной Скалы.
– Еще того лучше. – Хмыкнул Нэш. – Лазутчики Драйвера?
– Мы сбежали от него, скажи им, Клык! – Ветер с силой толкнул своего повесившего голову приятеля в бок. – Там так хреново теперь, что крысы, и те деру дали, житья от них в округе не стало… Мы того, сбежали от него, в Гремячем поселились…
– И разбойничали! – Визгливо воскликнула бабка, которую они привезли сюда на одном из своих коней. – Грабили, крали и это, огороды шмонали!
– А что нам было делать? – Огрызнулся Ветер. – Жрать-то охота! Мы ж не трогали никого!
«Спасенные» тут же подняли невыносимый хай, перебивая друг друга и перечисляя, кого, когда и как трогали наемники с Красной Скалы. Поименно перечисляли изнасилованных мальчиков и девочек, женщин, реальных и созданных молвой, убитых крестьян и торговцев.
– Это не мы!!! – Возопил Ветер в отчаянии. Иво так явственно услышал самого себя, здесь же, перед этими же людьми, пытавшегося отрицать то же самое! А Ветер крикнул:
– Вы бы лучше, дураки такие, это, вспомнили бы, от кого мы вас спасли, да рассказали бы об этом, тупицы дайкинские!
– Он не лжет. – Вдруг сказал Белка. – Он, возможно, и вор, но не убийца. И не насильник.
– Я согласен. – Решительно сказал Иво. – Нэш, мы должны забрать их в Гранствилл, и хорошенько расспросить. Они многое знают про Драйвера, Красную Скалу и про то, что там происходит.
– О чем он говорит? – Обратился к священнику, стоявшему тут же, Нэш, в сомнении потирая подбородок. Он тоже прекрасно помнил произошедшее тогда в Копьево, и Иво понимал. Но понимал он и то, что впечатление на людей произведет негативное, если заберет полукровок просто так.
– Не знаю, – осторожно сказал тот, – уместно ли тут говорить о спасении… Но в нашей многострадальной деревне под названием Дичь, близ Найнпорта, и в самом деле вещи произошли чудовищные. Напали на нас страшные твари бесовские, рвали и терзали они тела людей и скота бессловесного, аки демоны из Преисподней… Нам неведомо, куда делись сии демоны, мы в церкви спасались, взывая к Господу и моля его о спасении. Эти полукровки уверяют, что убили такую тварь и спасли нас этим. Мы того не видели.
– А сюда как вы попали?! – Запальчиво воскликнул Ветер. – Напомнить, суки неблагодарные?! Мы вас сюда привели, и охраняли по дороге! И кормили, кстати, тоже! Или как, как вы сюда попали, как?!
Бабы опять расшумелись. Иво выхватывал отдельные фразы из их визгливых воплей, в том числе частое упоминание о «бесстыжей девке», на «похабство» которой «смотрели детки!».
– О какой девке они говорят?! – Воскликнул, перебив всех.
– О нашей. – Хмуро ответил Ветер. – С нами девчонка была, мы ее с собой забрали, из Девичника. И ничего она не бесстыжая, обычная девка… – Тут же опять поднялся страшный ор, и даже священник был возмущен.
– Эта Иезавель, – задохнулся он, – эта блудница Вавилонская, эта… срамница непотребная, на глазах у нас такое похабство совершала…
– Где она?! – Воскликнул Иво, ему стало аж жарко. – Что вы с нею сделали?!
– Спалить ее надо! – Завопила одна из женщин. – Ибо тварь нечистая, бесстыдная, тьфу, грязь чище, чем рот ее поганый! – И ее поддержали все женщины хором.
– А прежде они ею хорошо попользовались! – Огрызнулся Ветер. – Ничего, не побрезговали ею мужики ваши, всю ночь не унимались, нам хорошо все слышно было!
– Да как не стыдно?! – Аж побагровел стражник, и Иво ожег его гневным взглядом. – Никто и пальцем ее не коснулся, дряни эдакой…
– Где она?! – Иво почувствовал, как гнев туманит голову. Еще немного, и он бы бросился на них, но Нэш, заметив, как переменился в лице сквайр графа Валенского, чертыхнувшись про себя, потребовал немедленно привести девушку.
– Напомню, – зычно произнес он, мигом заставив замолчать всех крикунов, – вам закон нашего герцога: все полукровки являются королевскими животными. По закону о королевских животных, никто, кроме ее величества и принцев крови, не имеет права на них охотиться, ими пользоваться, причинять им вред или торговать, либо как-то владеть ими. Те, кто сей закон нарушает, объявляются браконьерами и караются за браконьерство соответственно. Я забираю это зверье, вместе с девчонкой, в Гранствилл, где их милостивое высочество, принц Гарольд Элодисский, самолично решит, как с этими зверюшками поступить следовает.
Толпа примолкла. Закон, карающий за королевских зверей, был суров. За зубра, королевского оленя или медведя ломали на дыбе до смерти. Двое, отправившиеся в ледник за девушкой, переглянулись, и Иво перехватил эти взгляды. Спешился, и бросился следом, за ним, по знаку Нэша, пара кнехтов.
И этим Иво спас Клэр жизнь: испугавшись, что она покажет на своих насильников, которых, не дай Бог, за это казнят или хоть как-то накажут, они решили быстренько ее удавить и сказать, что сама умерла. Выглядела девушка ужасно. Из одежды на ней остались обрывки рубашки, губы были разбиты, тело, особенно в паху и на груди, в синяках. Местные и в самом деле, наслушавшись от крестьян о ее «похабстве», насиловали Клэр всю ночь, поэтому теперь она не только встать на ноги, но даже голову поднять не могла, и Иво поднял ее на руки и вынес наружу, обернув в свой камзол. Он и ее узнал мгновенно. Это была та девочка, которая нравилась ему больше всех, и потому больше всех от него натерпелась. Несправедливость, чудовищная, циничная несправедливость происходящего обожгла его сердце каленым железом. За что?! Сначала ее ломали, били, запугивали, делали из нее послушную безмолвную рабыню, а теперь обвиняют в этом – ее же?!
– Стадо! – Крикнул он, выйдя на свет. – Тупое, долбаное стадо! Это вы – животные, а не мы! Никто ее не трогал?! Нет?! Она сама себя до этого довела?! Сама с собою это сделала?!
– Успокойся, парень, хватит! – нахмурился Нэш. Эх, и горячий же этот Фанна, и… театральный какой-то. Ну, к чему так-то? Черт, и как вот такое получается: его граф, Гэйб Хлоринг, тоже был бы в ярости, и даже, скорее всего, зарубал бы пару-другую насильников, не сходя с места, но у него бы это вышло естественно и правильно, никто бы и не пикнул. А этот из всего представление сделает, и все только хуже станет – хотя так-то прав парень, у Нэша у самого кулаки сжались при виде запрокинутого личика и глаз, обведенных темными кругами. Девочка совсем, тоненькая, как прутик, в чем душа держится. Нэш таких не то, что тронуть, он их и за женщин-то не считал, приравнивая к детям и относясь соответственно.
Ну, была-ни была. Все и так хреново, и спасать положение уже незачем, смысла нет. Нэш велел повязать тех, кто пытался убить Клэр, и потребовал выдать ему тех, кто ночью был в леднике и насиловал «королевскую зверюшку». Когда ответом ему ожидаемо оказалось хмурое молчание, он приказал всем мужчинам выстроиться в шеренгу и заявил, что в таком случае просто отберет каждого второго и накажет соответственно. Что тут началось! Бабы подняли визг и плач, мужики начали указывать друг на друга, и в конце концов удалось выявить двенадцать виновников. Кнехты Нэша каждому всыпали по двадцать плетей, и всыпали, под взглядом великана, качественно, от души. После чего Клыку, Ветру и Волкодаву вернули и коней, и кое-какие вещи, и даже кота в мешке, и отряд, забрав двух несостоявшихся убийц, отбыл обратно по Королевской Дороге в сторону Блумсберри.
Иво прижимал к себе Клэр, и то и дело с жалостью поглядывал на ее запрокинутое лицо и тонкую длинную шею. Она была такая хрупкая, просто невесомая, такая трогательная, такая обреченная, одинокая, что его экзальтированная душа и его мягкое сердце просто разрывались на части. И не успели они доехать до следующей деревни, а он уже все решил для себя. Он женится на этой девочке. Гэйб приказал ему жениться?.. Он выполнит приказ своего господина и друга. Он было совсем уже решил жениться на Гаге, когда заподозрил страшное, но Гага умерла, усугубив его нравственные терзания. Ему никогда не избавиться от страсти к Габриэлле, тут и говорить не о чем. Он страшный грешник, так как продолжает пылать страстью к грешнице, извращенке и убийце… И эта девочка будет его крестом и искуплением его вины перед Богом, Гагой и Гэйбом. И перед нею и другими девочками Садов Мечты – в том числе!
Кира готовила снадобья, лечила пострадавших мальчишек, парней и девушек, обслуживала гостей. Арес сидел в клетке, прикованный к стене так, что дотянуться до него было невозможно; раз в день стражник заходил к нему и давал еду и питье. Кира же не оставляла мысли спасти его. Эта мысль терзала ее днем и ночью. Она осторожно, понимая, чем рискует, склонила стражника на свою сторону, ублажая его и угощая легким наркотиком. Он согласился закрывать глаза на то, что Кира разговаривает с Аресом и передает ему через него лекарства и лакомства, но впускать ее в клетку отказывался наотрез, ссылаясь на то, что в любой момент кто зайдет, и тогда все, ему конец. И был прав: Хозяин приказал проверять ее несколько раз на дню, и зайти стражники могли сюда действительно в любой момент – и входили. Ночью, когда никого не было, Кира пыталась сбить замок камнем, но не смогла. Она путем нереальных ухищрений раздобыла заточку, но и с ее помощью справиться с замком не смогла.
– Я тебя не оставлю. – Прижавшись к прутьям, и пожирая Ареса глазами, твердила она. – Я сделаю что-то, Ларс, не отчаивайся!
– Ты это, – отвечал он через силу, – не парься обо мне. Зря ты с парнями не пошла… А я не жалею, ты не того, не думай, даже, не жалею. Тебя жалко. Не надо ничего, я тут, рядом с тобой, и это, нормально…
– Я сделаю что-то. – Не сдавалась Кира. – Ты не отчаивайся, я сделаю. Я многое теперь могу, они и подумать не могут, сколько я могу. Эти зелья… они на самом деле очень сильные и очень… коварные. – Она произнесла это чуть слышно. – Они вроде бы помогают… А на самом деле – нет.
– Ты того, это! – Испугался Арес. – Не спались, слышь?! Они ж тебя в пыль втопчут!
– А ты думаешь, я боюсь? – Усмехнулась Кира. – Думаешь, я вообще чего-то боюсь теперь?.. Ларс, они без этих зелий не могут. Ни Он, ни Она. А скоро… – она прикусила губу, но в глазах плескалось торжество. – Потерпи, родной. Им придется мне уступить. Она-то не уступит, Она тварь страшная… А Он – уступит. Он сделает все, что я прикажу. Не сомневайся, Ларс, жди и верь, слышишь?..
Кенка давно уже столько не ездил, сколько ему приходилось теперь. «Гоняю по нашему треклятому острову, как собака бешеная. – Думал он, добравшись до Фьёсангервена и отправляясь вновь в Клойстергем. – Дай Бог, чтобы окупилось, тьфу-тьфу-тьфу. Вроде, нормально все идет, не сглазить бы. Ну, и рожа была у Антона, вот рожа! – Он фыркнул, пригубив любимое вино с Мадейры. – Что он теперь делать будет, интересно? Небось, сейчас волосенки себе рвет, проклинает нас, а сделать-то ничего не может!». «Левиафан» на всех парусах шел мимо Ашфилдской бухты, и Кенка мимолетно задумался, не сделать ли остановку, не расслабиться ли?.. Но не посмел, боясь брата, который и так пребывает в бешенстве из-за Вэла. «Но пронесло же, пронесло. – Думал он с тоскою. – Вроде все поверили, свидетелей нашему разговору, сцене этой тягостной, не было… Господи, вот бы можно было переиграть все, ни за что я так себя бы не повел, надо было как-то деликатно, осторожно, а я буром попер, болван… Ведь он же колебался, я же не идиот, видел же, что он колеблется, что ему и хочется, и колется, воспитание, то, се, страх перед отцом, я же понимал все это!..». Такими мыслями Кенка терзал себя целыми днями, сутками, сознание его ходило по заколдованному кругу, снова и снова пытаясь переиграть проклятую тягостную и стыдную сцену, и избежать трагедии. Ему искренне было жаль мальчика, как возможного и желанного любовника, он столько грезил о нем, распаляя себя фантазиями, столько жил этими мечтами и предвкушениями, что жесточайшее разочарование и ужасный итог никак не желали укладываться в его голове и не давали смириться. Он и теперь убеждал себя, что Вэл не был к нему равнодушен! И снова, и опять искал и находил подтверждения своим фантазиям, чтобы оправдать самого себя, и только этим и жил в последние дни.
В Светлом было тихо. Время было позднее, и иного Брэгэнн и не ждал, а потому, подняв руку, прислушался. Все его люди знали, что делать и как действовать, новые команды были бессмысленны. Наконец-то он добился своего! Долго же он этого ждал. За Омью его люди перебьют других Птиц, оставив только Вепря – его Брэгэнн назначил сакральной жертвой. Не найдя его тела среди остальных, Ворон и остатки его банды решат, что именно он оказался-таки предателем. В этом Брэгэнн видел высшую справедливость, нечто эстетически завершенное и правильное – а он ведь был своего рода эстет. Ворон тоже в свой черед свое получит, не вопрос. Но до этого ему придется немного помучиться от бессильного бешенства. Это тоже будет красиво и правильно. Брэгэнн любил правильность и завершенность во всем.
Все следовало сделать очень быстро. Это эльфийская территория, и эльфы не останутся в стороне, они очень скоро будут здесь. Поэтому, увы, придется обойтись одним убийством и погромом, удовольствия оставить на потом – захватить пару девок, ну, и конечно, Вепрь – его Брэгэнн очень хотел бы получить живым. Пусть тот не только сдохнет в муках, но и знает при этом, что его Птицы считают подонком и предателем. Это тоже очень красиво и поучительно. Просто поэма. Эх, и почему он рыцарь?.. Был бы поэтом, какие поэмы писал бы!.. Брэгэнн, усмехнувшись, дал отмашку своим людям и бросился к первому дому.
Как ему и рассказывали, дома Птицы строили наподобие эльфийских: без каменных оград, с широкими окнами и хлипкими дверями. Брэгэнн выбил дверь пинком и вдвоем с кнехтом, освещающим все факелом, ворвался внутрь. Никого. Жаль! Но ожидаемо. Он пинками отшвырнул то, что попалось под ногу, и выскочил наружу. Но того, что и другие его люди будут выскакивать на улицу с тем же результатом, он не ждал. В поселке по-прежнему было очень тихо, на шум уже кто-то должен был отреагировать, но не залаяла даже ни одна собака, не зажглась ни одна свеча в темных больших окнах. Брэгэнн вновь вскинул руку, призывая к тишине, настороженно обернулся, шаря глазами по окнам и улице. Что-то не так! В животе противно похолодело. Нельзя верить чельфякам! Они не люди, этого никогда забывать нельзя, и с человеческими мерками подходить к ним нельзя тоже! Эта мысль успела мелькнуть в голове за секунду до того, как, слепя, с трех сторон вспыхнули шары эльфийских огней, шипя и стреляя холодными искрами, и прозвучало хриплое эльфийское: «Ил-лим!!!». Проклятые остроухие твари все-таки прознали об их вылазке!
– Я сдаюсь! – Бросая оружие и поднимая руки повыше, закричал Брэгэнн. – Мы сдаемся! Это ошибка! Мы заблудились и не знали, что это эльфийская земля!!!
– Че ж ты врешь-то так беспонтово, Брэгэнн? – К нему вразвалочку подошел Вепрь, с обнаженным мечом на плече. – Все ты знал, рожа ты лошадиная.
– А ты здесь отку… – Брэгэнн оборвал сам себя, но Вепрю хватило и этой оговорки:
– Оттуда, Карл, оттуда. Я ж говорил тебе, что я не дурак. Ну, что, потолкуем… про Очень Большую Боль?..
В Голубево Нэш нанял для Клэр конный портшез, и туда же Клык сунул мешок с печально мяукающим котом. Девушку одели в плотный шенс, более или менее приведя в порядок. Она была в сознании, но не издавала ни звука и не смотрела ни на кого, прикрывая глаза, когда чувствовала пристальный взгляд Иво. Все, чего она добилась за последние дни, все, что в ней ожило и раскрылось, вновь съежилось и замкнулось. В Копьево было даже хуже, чем в Садах Мечты, и Клэр привычно нырнула в оцепенение души и тела. Ей не интересно было, что теперь с нею происходит и еще произойдет, куда ее везут, кто вокруг нее. Но жалостное кошачье мяуканье стучалось в оцепеневшее сознание, внушая мысль, что кому-то рядом хуже, чем ей самой. Откуда-то она знала, что кот рядом изнывает от жажды, и уже не в силах ее терпеть. И Клэр не выдержала. Открыв глаза, она долго смотрела на полотняную крышу над головой, слушала тихие голоса снаружи, лошадиное фырканье, мягкий перебор копыт. Кот притих, и она просто лежала и смотрела. Но стоило ей пошевелиться, и кот закричал громко и требовательно, жалобно. Тут же за полог заглянул Иво, и Клэр на миг встретилась с ним взглядом. Зажмурилась, но голос его услышала:
– Слава Богу, ожила!
– Сил нет слушать, как животина несчастная надрывается. – Сказал еще кто-то. – Чей кот-то?
– Наш. – Ответил Ветер. – Мы его в той самой деревне подобрали, которую твари те того, уделали. Его, наверное, напоить надо. И покормить.
– Сейчас молока раздобудем и напоим. – Пообещал голос. – И девчонку не мешало бы напоить, раз очнулась. Худенькая такая, смотреть страшно.
– Это она сама по себе такая, – обиделся Ветер, – мы ее того, это, кормили нормально, не так, как их на Красной Скале кормят!
– Что там? – Спросил Иво. – Кто в Домашнем Приюте, в Девичнике что?
– Из ваших в Приюте только Арес и Янус остались, и новеньких трое. Чернявый ваш, как его там, Ашур, что-ли, свихнулся и, Арес говорит, член свой на стол выложил и давай его камнем херачить со всех сил, и орать, что из него черви лезут. Ну, даже Клизма ничего сделать не смог, того давай корчить, пена изо рта пошла, и помер он…
Иво перекрестился. Он никогда не любил Ашура, но и злобы у него ни на кого из парней, даже на Локи, не было. По крайней мере, смерти никому из них он не желал. Помолчал, глубоко задумавшись и погрузившись в воспоминания, которые всегда гнал от себя. А Ветер продолжал, чуть покачиваясь в седле в такт поступи своего коня:
– Ну, и так, хреново там стало очень уж. Хэ тоже сдвинулся, как Гор и ты сбежали, он так и не успокоился, все лютует и лютует. Привозов не было, ни девчачьего, ни парней не привозили. Хэ заставляет девок и пацанов из деревень воровать, аж до Ашфилда отправляет, ну, мы и завязали с Клыком, стремно это: ребятню из семей тащить в нашу помойку. На убой на верный, сам понимаешь.
– Понимаю. – Выдохнул Иво чуть слышно. Жаль, что Гэйб этого не слышит. Иво понимал, почему они с герцогом тянут с нападением на Красную Скалу, но то, что продолжал рассказывать ему Ветер, меняло в корне всю картину и делало, по мнению Иво, такое нападение срочным. Нужно было немедленно что-то делать, хоть что-то!
– А что мы промышляли чем, – рискнул Ветер, – так а че нам делать-то было? Жить-то как? Вепрь говорил, что на Север можно, в охрану там наняться, или как. Но туда сначала добраться надо, так-то. Нет?
– Я знаю. – Кивнул Иво. – Не волнуйся. Ты в лицо Шторма знаешь?
– Шторма? Отмороженного этого? Да, а что?
– Его в Гранствилле поймать не могут, для дайкинов эльфы все на одно лицо. Он этим пользуется. А вы можете помочь. Я его просто не видел никогда.
– А че он, это, сделал-то?
– Очень много, что. – Помрачнел Иво. – Он и отморозки его убивают, насилуют, похищают детей, которых потом изуродованными находят. Девушку мою бывшую… – он осекся. Но Ветер и Клык, который ехал в основном молча, приходя в себя после пережитого, переглянулись понимающе. И Клык осторожно произнес:
– Вы нам девку-то нашу, Клэр, того… отдадите?
– Ее зовут Клэр? – Дрогнул Иво. – Откуда знаете?
– Так эта, Паскуда сказала, когда мы ее забирали. Мы хотели Паскуду, она того, смачнее, и лечить умеет, но она отказалась, а нам эту вот сунула.
– Нет. Я ее никому больше не отдам. – Ответил Иво. – Это моя будущая жена.
– Чего?! – Поразился Клык, а у Ветра просто отвисла челюсть. Впереди показались плетень и покосы – приближалась Кокса.
Нэш согласился взять троих полукровок в команду неожиданно легко: оказалось, что он и сам думал о том же. Ни он, ни Иво, ни кто-то из его кнехтов Шторма в лицо не видели и узнать не могли, и тот мог разгуливать у них под носом по всему Гранствиллу, сколько угодно, пользуясь своей эльфийской внешностью. Сами эльфы, и даже Белка, отказывались искать и выдавать его, ссылаясь на то, что эльф никогда не убьет, не погубит и не выдаст на смерть эльфа, это совершенно исключено. «Эльфы не убивают эльфов». – Это был их основной закон, и с этим приходилось считаться. Эльдара Шторма они причисляли именно к эльфам. Хотя признавали, что люди Поймы имеют все права считать Шторма преступником и наказать его за злодеяния.
Когда кота наконец-то выпустили из мокрого мешка, Клэр испытала настоящее облегчение: несчастного зверя ей было ужасно жаль. Наверное, впервые за эти полгода она вдруг начала сама жалеть кого-то и захотела кому-то помочь, и это удивительным образом помогло ей самой. Кот выглядел жалко: похудевший, мокрый, – за столько времени он не сдержал естественных потребностей, – и Иво с Ветром, не долго думая, прополоскали его в ручье, морщась от специфического запаха. Кот оказался красивым: черно-белый, с забавно скошенным вбок белым пятном на крупной морде, с длинными крупными лапами, и сам по себе довольно большой, – и на диво спокойным и послушным. Он даже купание в холодной воде выдержал, не царапаясь и не вырываясь, только жалостно мяукая время от времени. Иво заметил, какой робкий и быстрый взгляд бросила на кота его будущая супруга, и напоил его молоком при ней, а после сунул в корзину с крышкой, которую дал ей: