Глава пятая Имя Розы
Сотня, присланная Ри Ол Таэр на подмогу двоюродным братьям, состояла не только из полукровок, но и из людей, и кватронцев, и даже из эльфов. Через эльфийские земли, солнечный Дуэ Эланор, по великолепной эльфийской дороге, они и в самом деле добрались до Саи, большого портового эльфийского города, всего за полдня. По дороге Гэбриэл успел всласть насмотреться на эльфийские отличия от человеческих земель, хуторов и угодий. У эльфов все посевы странным образом не были расчерчены под линеечку, но при этом не выглядели неряшливо или не ухоженно; деревья и кустарник тоже не вырубались и росли посреди пашен, как и где хотели. Не было крепостей, подобных человеческим, эльфийские поселки располагались привольно, без крепостных стен, хутора и виллы обносились только живыми изгородями. И все было красивым, нарядным, изящным. На виду у Саи Гэбриэл увидел табун эльфийских лошадей, и замер, остановившись и чуть ли не заболев от восторга: вот это кони!!! Олджерноны, их кровные родичи, конечно, хороши, слов нет, но эти… Шерсть эльфийских коней в солнечных лучах мерцала и переливалась, как шелк, – такое сияние шерсти среди лошадей, выведенных людьми, возможно только у ахалтекинцев, но Гэбриэл никогда таких коней не видел. Эти кони были изящнее изящного, совершеннее совершенства, а их галоп, который посчастливилось наблюдать Гэбриэлу в течении нескольких секунд, пока они не взлетели на холм и не исчезли за ним, был самым великолепным зрелищем за всю его жизнь.
– Хочу подарить такого Алисе! – Выдохнул он, немного придя в себя.
– Подаришь. – Пообещал Кину. – Эльфы не продают людям своих животных, и не продают в человеческие земли вообще кобыл и жеребцов, но мерина можешь приобрести, Хлорингу не откажут.
– Выхолостить такого коня?! – Аж задохнулся Гэбриэл. – Да как рука-то поднимается… – И Дэн засмеялся. Даже Кину чуть усмехнулся, продолжая путь.
Сая была необычным для эльфов городом, потому, что находилась на границе земель Ол Донна и Фанна; здесь прежде жили гномы и представители всех других Старших Народов, даже драконы – Кину показал Гэбриэлу на неприступной скале, словно клык гигантского зверя, торчавшей из воды в Сайской бухте, руины драконьего замка. Сам Гэбриэл сроду бы не подумал, что это был замок. Главным образом потому, что добраться до него обычным способом было просто нереально, ну, и потому, что от самого замка остались только фундамент и осколки стен, сложенных из таких глыб, что заподозрить в них рукотворное творение было нельзя.
– Истинные драконы куда больше твоего драконища. – Пояснил Кину, когда Гэбриэл усомнился в том, что и дракону это под силу. – Он словно щенок перед ними. Мелкий жалкий щенок.
– И как? – Подумав, удивился Гэбриэл. – Как Карл Великий его зарубал-то?!
– Воткнул Виндсвааль ему в глаз. – Ответил Кину. – По самую рукоять. В легендах говорится, что он снес ему голову, но это он смог сделать только у мертвого дракона, и отнюдь не с одного удара. На самом деле даже Виндсваалю такую голову было с одного удара не отсечь.
Гэбриэл погладил рукоять своего меча, на миг нахмурился, мысленно увидев его в руке Смайли. Ублюдок… Тварь! Зубы стиснулись сами собой… И тут же гримасу ненависти сменила кривая усмешка. Ничего. Он ответил за все, мразь. А вот свои регалии Гэбриэл у Брэгэнна-то так и не забрал. И самого Брэгэнна не поймал… Гэбриэл нахмурился своим мыслям, но тут же новые впечатления вытеснили даже неотступную тревогу за брата: он увидел гномий квартал на скале, кучу домиков, крыши нижнего яруса которых были террасами следующего. Домики были симпатичные, яркие, украшенные сверкающими орнаментами и затейливой резьбой, которую полуэльф отлично различал, не смотря на расстояние – скала, на которой располагался квартал, тоже стояла в море, в отдалении.
– А гномы там еще живут? – Спросил он, чувствуя себя мальчишкой, впервые познающим мир.
– Живут. – Наклонившись к его уху, шепнул Кину. – Но людям, даже самым симпатичным из них, это знать не надо. – Он отстранился и подмигнул Гэбриэлу, который озирался, не зная, что спросить еще и что рассматривать в подробностях первым: столько здесь было всего удивительного, странного, непохожего ни на что!
«И я даже не знаю как тебе расказать мое солнышко, – старательно выцарапывал он своим мелким почерком, без заглавных букв и запятых, прикусив язык от усердия – брата-то нет, а никому иному, даже Кину, Гэбриэл своих чувств к своему Солнышку доверить не мог, стеснялся – жуть, – все что я тут увидал и узнал. вернусь и все опишу как уж получица ты меня всегда лучше всех понимала. ты знаешь чуство у меня такое словно я который этого не видел и я который это увидел это два совсем разных гэбриэла прости что понятней сказать не могу. мне безумно много хочеца тебе расказать а главное как мне тебя не хватает каждую минуту в каждом месте в котором я побывал. каждое из них я хотел бы увидеть вместе с тобой и послушать что ты скажешь и расцеловать твои маленькие пальчики и ямочки в уголках твоих губ смотреть на которые я люблю даже больше чем на твою грудь. представляю как ты сечас смутилась мой нежный ангел и как улыбнулась читая вот эти мои слова и сердце моё рвёца рвёцца к тебе так что я и сказать не могу. ты и вдали от меня моё рыженькое солнышко тёплое с лучиками которое со мной гдебы я нибыл но понастоящему я буду счаслив только когда вернусь и обниму тебя крепко-крепко. если ты попрежнему поёшь отцу передай ему что я очень его люблю и вспоминаю каждый день и очень беспокоюсь не болеет ли он. будь с ним нежной так как только ты это можешь! Расцелуй за меня мою вэнни и скажи что папочка ее любит безумно и скучает также.привет иво скажи ему что я его часто вспоминаю. пусть будет осторожнее со своими бабами подругами. шучу. и пока что досвиданья мой маленький ангел люблю тебя больше жизни. твой гэбриэл». Запечатать письмо Гэбриэлу оказалось нечем: перстень с личной печатью тоже украл Брэгэнн, и Гэбриэл скрежетнул зубами, обнаружив это, а письмо запечатал Кину, он же отправил, сказав, что эльфийская почта доставит его скорее, чем человеческая, да и надежнее намного. О том, что с ними случилось у Кальтенштайна, Гэбриэл писать не стал. Вернется, и все расскажет. А заставлять родных волноваться, переживать от бессильного страха за них – зачем?.. Через два часа они уже грузились на морскую торговую шхуну «Нарвал», с русско-нордской командой. Шхуна шла из Клойстергема с грузом ткани для парусов, китового жира и ворвани, а так же разных скобяных товаров, необходимых в хозяйстве. Гэбриэл уплатил за себя и своих людей, продав охотничий кинжал с золотыми насечками и украшениями из мелких алмазов. В конторе Райя ему ожидаемо не поверили на слово, а перстня с печатью и прочих необходимых регалий у Гэбриэла больше не было. Всего этого, а так же денег, доставшихся Брэгэнну, пусть и всего трех талеров, завалявшихся в седельной сумке, жаль было безумно. Ничего, пусть, сука, шикует, пусть радуется… Недолго осталось!
– Я полагаю, – сказал Дрэд, перебирая четки, – что у вас есть некие особые возможности… Не хочу знать, какие именно, но полагаю, что весьма действенные, да, да…
– Что тебе надо? – Своим как бы утомленным, холодным голосом поинтересовалась Барр. Она встретилась с Дрэдом в Сандвикене, по его просьбе, но человек этот ей не нравился. Хотя сказать следовало не так; ей вообще почти никто не нравился, нет: человек этот ей активно не нравился, она предпочла бы видеть его мертвым. И предпочла бы не иметь с ним дел. Он был манипулятором, из тех, кто никогда не скажет прямо, никогда не попросит и не попытается убедить. Он будет играть, как кот с мышью, лгать, шантажировать, вынуждать, и до того привык к этому, что будь у него жена, он и ее бы вынуждал поступить по-своему вместо того, чтобы прямо приказать или попросить. Даже суп любимый на ужин заставлял бы приготовить путем сложных ходов, шантажа и прочих манипуляций. А ведьма была не из тех, кто позволяет играть с собой.
– Скажи прямо, чего хочешь. – Сказала она, глядя в глаза Дрэду. – Я не желаю ждать, когда ты слепишь из своего дерьма конфетку и завернешь ее в красивый фантик. Тебе опять надо, чтобы в Пойме убивали и грабили?.. Братья оказались не так глупы и беспомощны, а главное – их отец оказался умнее тебя. Расправа над Псами подняла их престиж. Что ты придумал теперь?
– Принц Элодисский оказался умнее вас с Драйвером. – Дрэд разозлился. Эта баба и в самом деле пугала его. Встреча с Гохэном заставила посла-инквизитора пересмотреть привычную картину мира, внесла неопределенные константы в формулу бытия. Здесь и в самом деле происходили чудовищные и невероятные вещи. Здесь существовали эльфы, – но ладно, Дрэд убедил себя, что они никакие не волшебные существа, просто немного другие. У них есть кровь, плоть и их можно убить. Но здесь существовали драконы и непонятные, но страшные демоны, здесь существовали рыжие тролли, голову и лапы которого отрубил проклятый мальчишка Хлоринг, и которые Дрэд видел своими глазами. Это было противно и страшно сознавать. Этого не должно было быть, это все переворачивало с ног на голову, это могло посеять хаос в умах… Этот Остров с его странными вещами и непотребными существами следовало уничтожить. Командор попал под чары проклятой Изабеллы, которая – Дрэд теперь ничему не удивлялся, – наверняка и сама ведьма. И теперь его не заставить призвать крестоносцев, если только…
– Вы же наверняка хотите дать им волю. – Сказал он. Хорошо. Отбросим прелюдии. Как сказал Хлоринг? Время французского бранля прошло. – Тем существам… В создании которых вас обвиняют.
– А тебе это зачем? – Ведьма не удивилась, не рассердилась и не стала ничего отрицать. – А главное – и это куда важнее, – зачем это мне?
– Если эти… э-э-э… существа, – начнут терроризировать Южные Пустоши, народ и местные дворяне испугаются и обратятся к твоему барону за помощью. Он обратится к принцу Элодисскому – только пусть обставит это публично, да, да… Люди должны знать, что обращение было, и не возымело действия.
– Не возымело?..
– Его сыновья и большая часть обученных наемников на Севере. И поверьте, госпожа Барр, им там сейчас нелегко. Тогда Драйвер обратится к командору иоаннитов, Бриану де Латрей, за помощью. Иоанниты помогут.
– Вы полагаете, иоанниты смогут это сделать? – Смех Барр, приятный, музыкальный, поразил Дрэда до глубины души. Он не представлял, как должна смеяться эта ужасная женщина, но уж точно не так, как она смеялась на самом деле! – Вы полагаете, что КТО-ТО вообще в силах это сделать?!
– Это сможете сделать вы. – Дрэду пришлось изобразить уважение и даже толику восхищения.
– Зачем?! – Резко повторила она, оборвав смех. – Зачем это мне?!
– Призвав рыцарей, – вкрадчиво произнес Дрэд, – Драйвер станет спасителем Пустошей. Элодисское герцогство слишком огромно. Несправедливо огромно. Хлоринги, пользуясь своим положением и грубой силой, в свое время прибрали к рукам лучшие земли двух других королевств, совершая безжалостную аннексию. Рим считает, что Хлорингам и созданному ими герцогству пора стать историей. Как вы смотрите на то, что Драйвер станет герцогом Южного герцогства? Норвежцы не позволят ему сделать это ни при каком раскладе. А Риму, в свою очередь, не нужны норвежцы – вообще. Риму приятнее и выгоднее будет иметь здесь свежую кровь, понимаете меня?
– Понимаю. – Барр прикрыла глаза. Она понимала. Понимала, что Дрэд лжет – он собирается использовать их с бароном, а после скормить собакам. Он наивно полагает, что, очистив юг от нежити, иоанниты установят здесь свои порядки, свой форпост, посадят на герцогский трон свою марионетку, а уже отсюда, постепенно или единым крестовым походом, но захватят весь остальной Остров… Только это – не важно. А важно то, что он подал ей идею. Простую идею, которая почему-то не приходила ей в голову прежде! Барр копила силы, чтобы ударить разом и захватить весь Остров целиком. А можно ведь полностью захватить Пустоши, и уже здесь, установив свою власть и получив в свое распоряжение все здешние ресурсы, приготовить быстрое и масштабное выполнение своей давней мечты! Как она прежде-то до этого не додумалась?! С той скоростью и теми возможностями, что есть у нее теперь, особенно после того, как проклятый Хлоринг перекрыл доставку свежего мяса, она будет еще не один год собирать и копить силы. А можно начать уже теперь!
– Я подумаю. – Она встала. – Мой ответ вы скоро узнаете. Все. Узнают. – И пошла, не прощаясь, стремительно, чуть изгибаясь длинным узким телом, облаченным в черную полумонашескую одежду. Дрэд с ненавистью посмотрел ей вслед. Ничего. И тебя, ведьма, в свой черед ждет костер инквизиции. Прикрыв глаза, Дрэд позвал секретаря-доминиканца.
– Мы напишем письмо в Тоскану. – Сказал, заставив себя успокоиться, очистить рассудок и изгнать из головы и сердца все раздражение и все сомнения. – Отцу Томазо делла Пьоре. Он как-то рассказывал мне о каком-то великом охотнике на ведьм…
Барр ехала по залитым солнцем улочкам Сандвикена, сейчас, в пору торжествующего лета, подсохшего за сухую неделю, даже симпатичным, и внутри нее все ликовало и пело: наконец-то! Наконец-то!!! Остальной мир пусть живет, как хочет, но этот остров весь будет принадлежать ей. Она изменит устоявшиеся от века тупые порядки, мир станет справедливым и разумным. Больше не будет унижения тем, кто родился не такой смазливой, как тупое мясо, зато умной и решительной. Александре мечталось, как она соберет их, умных, отвергнутых прежде девочек и девушек, обучит, позволит поверить в себя. И они будут править тупым мужским стадом, а их любимые красавицы – о, они получат по заслугам. Отныне все они будут жить так, как живут такие же твари, как они, в Садах Мечты, годные лишь на то, чтобы утолять похоть и щениться. Не будет больше семей, зачем они ей нужны?.. Мелкие визгливые дристуны слишком уж, незаслуженно, по мнению Барр, возведены в некий культ. А что они на самом деле? Недоделанные люди, с непропорционально большой головой, зачатками мозгов и рассудка. Тупые, злобные, капризные, невыносимые и бесполезные… Их будут скопом выращивать в бывших монастырях и распределять соответственно: кого на корм, кого на опыты, кого на племя. Ничего. Сначала будет страшно и больно, будет ужас и хаос… А потом они сами поймут, что так – лучше. Когда увидят, какой порядок, какое спокойствие воцарятся на Острове. Не будет ни ревности, ни страданий, ни насилия, ни бесконечных преступлений страсти. Не власти, – убеждала себя Барр, – не хаоса и не смерти она ищет. Она ищет СПРАВЕДЛИВОСТИ. И добьется ее, как оказалось неожиданно даже для нее самой – уже сейчас. Уже завтра это начнется: начнется становление ее личной эры, эры Справедливости.
Барр ехала и улыбалась мечтательно, не замечая дороги. Она была счастлива.
Герцог Далвеганский, увидев Доктора, вцепился в него, как черт в невинную душу. Он не слышал и не видел больше никого и ничего. Он просто не в состоянии был поверить, что все: он больше никогда мужчиной не будет. Его забавам и наслаждениям пришел конец. Дафна, которая единственная видела того, кто это сделал, утверждала, что это был ангел. Шестилетняя девочка даже утверждала, что он был с золотыми крыльями – приснились ли они ей, или она их выдумала и сама в них поверила, не суть, она стояла на своем. И герцог, человек не особенно набожный и суеверный, вдруг пришел в ужас: а если правда?! Если грехи его так ужасны, что само небо пришло и покарало его?! Как вообще могло получиться, что некто прокрался в его покои, окруженные стенами и охраной, запертые на все засовы, незамеченным, не оставив ни единого следа, и совершил свое деяние, не потревожив никого и не замеченный никем, кроме маленького ребенка?! А грехи его ведь и в самом деле велики! Чревоугодие, гордыня, гнев, похоть, прелюбодеяние с малолетками… Герцог перешел на хлеб и воду, постился, каялся, дни и ночи проводя в домашней церкви, даже надевал на себя под одежду цепи и колючие ремни, страшно раздражавшие его изнеженное тело. Ему казалось, что за те муки адовы, которые он претерпевает уже который день, небо должно его простить и сделать ему какую-никакую поблажку. Он пожертвовал такую сумму монастырю францисканцев, что настоятель впал в оцепенение, не в силах поверить своим глазам и ушам, когда его казначей сообщил ему итог: взнос герцог сделал золотом, серебром и драгоценной утварью. Герцог даже свой любимый кубок, из которого только и пил, что вино, что воду, что любой другой напиток, отдал! Может, и девчонок Драйверу вернуть? – Колебался он. Но было жалко. Воспользоваться ими он не мог, но посмотреть по-прежнему было приятно. Да и Хлоя, лапочка, так его жалела, так ласкалась к нему, что герцог просто не в состоянии был от нее отказаться. Хотя в душе готов был и на это, если больше ничто не поможет.
И вот, наконец, он его заполучил – этого чудо-медикуса, который, как утверждал его брат, творил чудеса и продлевал жизнь таким полутрупам в Садах мечты, что только диву даваться оставалось. Вида медикус был отвратного, что было, то было. Герцог Далвеганский, эстет по натуре, чуть не скривился при виде этой образины. И без того не красавец, доктор в последнее время стал совсем неприятен. От его былой опрятности не осталось и следа, кожа приобрела желтоватый оттенок, стала какой-то неприятно-рыхлой, он весь как бы слегка отек, лицо как-то оплыло книзу, напоминая теперь грушу. Волосы, и без того плешивые, лезли клоками, растительность на лице тоже поредела и стала какой-то неприятной. И запах от него стал какой-то… кисловато-гнилостный. Но к черту! Если он в самом деле стоит того, герцог его готов был, если нужно, в зад расцеловать. Не перекинувшись с братом и парой слов, он потащил Доктора к себе, и, оставшись наедине, в лоб спросил, сможет ли тот ему помочь.
– Можно ли сделать так, чтобы Он вставал? – Спросил, обмирая от надежды и страха. – Есть ли мази… микстуры, декокты какие для этого? Я заплачу столько, сколько надо, добуду все ингредиенты, какие надо, даже из-за края света! Говори, медикус, не стесняйся! А если… – Он запнулся: Доктор, некрасиво и жалостно скуксившись, вдруг зарыдал.
– Это Гор… – Не сразу, но смог различить герцог Далвеганский. – Это он, тва-а-арь… Паскуда проклятая… Он со всеми это сделае-е-ет…
– Какой Гор? – Нахмурился герцог.
– Хло-ло-лоринг… – Всхлипнул Доктор. – Тва-варь паскудная, изувер… О-он демон, он и со-со мной это сделал… Ни совести, ни-ни жалости никакой, паскудная мразь… Но я ищу! – Очнулся он, испугавшись выражения, которое появилось на осунувшемся, небритом лице. – Я-я-я уже по-почти! Я сделаю, сделаю зелье, я-я-я для себя придумал, но-но-но и для ва-вас…
– Хлоринг… – Выдохнул чуть слышно герцог, огромные кулаки медленно сжались. Ну, конечно же! Эти идиоты оставили его в живых, но он-то ничего не забыл! Он начал мстить, и Титус Сулстад знал, чувствовал: он не успокоится. Пока либо его не убьют, либо он не искалечит и не прикончит всех, кто хоть как-то замешан в его унижении. Дристун, придурок, мог верить в сказочку о том, что мальчишка стыдится своего прошлого, будет молчать о нем и пойдет на компромисс. Титус в это не верил. Хлоринги были не такими. Они могли быть чудовищами, могли быть убийцами, маньяками, кем угодно, но трусами и серыми мышами они не были никогда. А уж эльфы, чья кровь бежит в жилах этого мальчишки, и вовсе твари мстительные и холодные, но упорные. Герцог был против этого дурацкого нападения на Лару. Он был против насилия над ее сыном. И требовал его смерти, требовал, чтобы Дристун не верил Драйверу, а убедился сам!
– Все надо делать самому. – Гримасничая, сказал он. – Все, «» вашу мать, нужно делать самому, если надо, чтоб нормально было сделано! – Повернулся к перепуганному Доктору. – Что надо, чтобы работа шла?!
– Я спи-пи-сок на-напишу… – Чуть слышно пискнул Доктор, напуганный выражением, застывшим на лице его нового Хозяина, и вдруг от всей души пожалел о своем гнездышке в садах Мечты.
Правда, немного придя в себя, он огляделся в новых своих покоях, и успокоился и воспрянул духом. Здесь было красиво, уютно, удобно и роскошно; За портьерой видна была огромная и весьма приятная на вид кровать, огромное окно-фонарь открывалось на маленький круглый балкон, с которого видны были порт, бухта и море. Песчаные дюны западного побережья поросли чабрецом, вереском и соснами, одинокими и кучными, стройными и фантазийно изогнутыми; гигантские валуны, облизанные и обкатанные когда-то, немыслимую прорву лет назад, морем, лежали повсюду, среди сосен и на дюнах. Это было непривычно, но красиво, а Доктор, как ни странно, любил красоту. И именно такую: суровую, лаконичную, странную.
Что ж. Все здесь было непривычно, странно, но Доктору понравилось. Не взаперти, в жутком помещении среди опостылевших девок, которых он реально стал панически бояться.
И только он подумал об этом, как почувствовал чье-то присутствие, так остро, что аж содрогнулся и похолодел. Обернулся, отшатываясь. На пороге стояла Хлоя, любимая игрушка герцога Далвеганского. Но сейчас на прелестной рожице восьмилетнего ребенка застыло хищное и какое-то недетское, да и не вполне нормальное выражение. Она была скорее похожа на какого-то злого духа, прикинувшегося ребенком.
– Ты противный. – Сказала, прожигая Доктора своими большими эльфийскими глазами. – От тебя воняет. Ты мерзкий. Зачем ты здесь? Ты нам не нужен!
– Ах ты па-паскуда писежопая! – Задохнулся Доктор. – Тебе кто разрешил пасть свою па-паскудную разевать?!
– А-а-а-а!!! – Дико завизжала девочка, но глаза оставались спокойными и очень, очень по-взрослому злорадными и в то же время любопытными. Такое любопытство естествоиспытателя. – Папочка, помоги!!!
Герцог появился почти сразу, и девочка бросилась к нему, дрожа и всхлипывая.
– Он меня ударил!!! – Прорыдала тоненько. – Он обозвал меня и ударил… Папочка, спаси меня!!!
– Эта паскуда… – начал Доктор возмущенно, и получил такой удар кулаком в челюсть, что стек на пол, под удовлетворенным взглядом маленькой негодницы, который она бросила на него исподтишка.
– Запомни, медикус. – Навис над ним герцог. – Это тебе не Красная Скала! Моих ангелочков ни обзывать, ни, боже упаси, трогать не позволено никому, кроме меня! На первый раз я тебе это прощу, но не дай тебе бог еще раз хоть одну из них обидеть…
Он ушел вместе с Хлоей, гладя ее по головке и сюсюкаясь с нею, утешая и обещая различные вкусности и подарки, чтобы успокоить хнычущую притворщицу. Доктор, потряхивая ватной головой, кое-как поднялся и прилег на постель, уже не казавшуюся ему такой привлекательной. Да как жить-то теперь?! Он до того привык к определенному отношению и обращению с этими тварями, что сейчас у него было чувство, будто небо на землю рухнуло и основательно покалечило его обломками. Скуля, он повернулся на бок и в ужасе сел резко: Хлоя опять была здесь! Стояла, и смотрела своими жутковатыми недетскими глазищами.
– Те-тебе чего? – Прошептал он, куксясь. – Ухо-ходи…
– Ты противный. – Мстительно произнесла девочка, скорчив неприятную рожицу. – Ты гадкий и вонючий. Я тебя ненавижу. Ты должен от нас уйти!
Шторм, не смотря на бурный и дикий роман с Габи, всё-таки оставался преданным слугой любимого Хозяина, и прилежно исполнял его поручение: разжигал недовольство местных жителей Хлорингами. Вообще-то, по-хорошему ему следовало отправиться в Редстоун за новыми приказами, но как хоть ненадолго уехать от Габи, Шторм не знал. И продолжал прежде порученное ему дело: они впятером нападали на лесных дорогах на ремесленников и купцов, грабили, измывались, калечили, стараясь оставить хоть кого-то в живых – чтобы рассказал, – насиловали и убивали мальчишек и девушек, делали налёты на придорожные харчевни, на небольшие посёлки, на лесопилки и стоянки лесорубов. Истинная цель Драйвера была, практически, достигнута: люди уже испытывали настоящую ненависть к полукровкам вообще, и те немногочисленные полукровки, что жили ещё в герцогстве в качестве слуг и рабочих, подвергались нешуточному давлению. Их избивали местные подростки и жаки, их обвиняли во всём, что бы ни случилось, и этим пользовалось всё ворьё и все мошенники, проворачивая безнаказанно свои делишки: всё равно обвинят не их. И Шторм, хоть и не хотел подвергать сомнениям приказы Хозяина, уже начал испытывать беспокойство по поводу того, что происходит. Пока что смутное, неоформленное. Сомнения он отгонял от себя, успокаиваясь мыслью: Хозяин лучше знает, а он, Шторм – кто он?.. Что он знает?.. Его сомнения идут от невежества. Вот и Габи – она тоже ненавидит братьев, особенно Гора, а она ведь им сестра. Значит, есть за что?.. И Шторм боролся с сомнениями и собственным здравым смыслом, хотя многое уже замечал, и многое ему претило. И поговорить-то было не с кем! Хозяин, который объяснил бы ему всё и успокоил, был далеко, Габи была не тем существом, кто смог бы вообще с ним что-то подобное обсудить и что-то умное сказать. Только получалось, что они, вроде бы, борются с людьми ради того, чтобы помочь полукровкам, но в итоге только ухудшают положение полукровок же! Шторм думал об этом, пока они ехали по лесной тропе, покинув очередную базу. Осторожный, как волк, Шторм не задерживался на одном месте дольше двух-трёх дней, и часто возвращался в те места, где обшаривающие окрестности Грэй и его люди побывали только что, и куда возвратиться не должны были, по крайней мере, в ближайшее время. Как уже было сказано, заброшенных лесопилок и мельниц, которые стояли без работы, потому, что ручьи и маленькие речки в Элодисе в некоторые годы вдруг мелели, было много. Переноса лесопилок требовали эльфы Элодис, чтобы поберечь лес; на их месте всегда оставались либо сараи, либо даже целые дома. Шторм не знал, что Нэш уже понял их систему и отдал приказ отыскивать эти сараи и домики и уничтожать; но он был и сам не дурак, и понимал, что рано или поздно Хлоринги к этому придут. В нём росла тревога, как в диком и осторожном звере; интуиция подсказывала ему, что тучи сгущаются, и их миссия близится к концу – так или иначе. И стоит ли упоминать, что его волновало не это, не опасность и не провал, а судьба его отношений с Габи?! Всё это заставляло его то и дело погружаться в глубочайшую задумчивость, когда он ехал позади своих спутников, не видя ничего вокруг. Жизнь и время его сейчас были наполнены такими странными, мучительными, сладостными, бурными чувствами и яркими и острыми ощущениями, что он просто не в состоянии был от них отречься. В то же время ему было по-настоящему страшно, причём Шторм не мог объяснить даже себе самому, чего боится и чего ждёт. Ожидание это, полуосознанное, изматывало его так, что он постоянно чувствовал себя уставшим, нет, смертельно уставшим; и только наедине с Габи усталость эта оставляла его, страх исчезал, тяжесть, камнем лежавшая на душе, испарялась, и Шторм жил каждой клеткой своего тела, каждым нервом, жил пылко, даже яростно.
Погружённый в себя, он не сразу заметил, что его спутники, довольно далеко обогнавшие его, затеяли с кем-то ссору. Услышав шум, Шторм пришпорил коня – он, оказывается, довольно далеко отстал от своих, и даже не заметил этого, – и помчался туда. Внутренним взором он видел Грэя и его людей, приканчивающих последних его товарищей, и торопился на помощь, но когда подоспел, оказалось, что противник всего один, и не человек, а эльф.
Что бы Шторм ни думал о людях и даже других полукровках, но к эльфам испытывал почтение. С его верностью эльфийской крови ничего не мог сделать даже Хозяин. Поэтому, не раздумывая, эльдар бросился на помощь именно эльфу, а не своим – эльфийский инстинкт оказался сильнее. Эльф, уже уложивший одного и успешно отражавший натиск троих оставшихся, увидел Шторма, и вдруг переменился в лице, глаза широко открылись, он воскликнул:
– Рил?! – И получил меч в живот. Шторм отчаянно закричал:
– Нет!!! – Прыгая к ним, снёс мечом голову недавнему приятелю, оглушил напульсником второго, отчаянно схватился с третьим. Эльф скорчился на земле, зажимая руками живот.
– Предатель! – Ощерился его соперник, кватронец по кличке Зверь. – Эльфийский ублюдок, могила тебя исправит! – Шторм, не отвечая, меньше, чем за минуту разоружил и прикончил его. И только тогда, глядя на окровавленные трупы своих спутников, понял, что натворил, и в животе возник ледяной вакуум. Он убил своих ради… ради кого?! – он повернулся к эльфу.
– Рил, – довольно внятно повторил тот, – нагнись ко мне…
– Я не Рил. – Возразил Шторм, но нагнулся, взглядом пытаясь оценить рану – но эльф зажимал её руками. Крови было много, очень много; она толчками сочилась сквозь пальцы.
– Ты Рил Рамар, мой племянник. – Возразил эльф. – Не спорь, это эльфийская… кровь. Я умираю, печень повреждена, и вены… Так вот вышло.
– Какой племянник?! – Шторм решил, что эльф бредит. Тот, больше не говоря ни слова, схватил его руку своей окровавленной ладонью, и Шторм вдруг словно ухнул в пустоту… А потом увидел глазами эльфа. Глазами своего умирающего отца. Увидел себя самого, пытающегося заступиться за мать и падающего от удара по голове. Услышал отчаянный крик своей крошечной сестры, чья колыбель была забрызгана кровью их матери. Увидел свою мать… Увидел и узнал Доктора. Всё внутри застыло, рассудок не знал, что делать с этим, сердце… не было слов для того, что испытывало его сердце.
– Рил, сбрось моё тело в реку, или сожги, не дай меня закопать… – Просил эльф. – И найди свою сестру. Она жива. Её зовут Мария, по-эльфийски – Гуэнда. Она живет в Тополиной Роще… – Он перевел дух, сжал руку Шторма крепче. – Ты узнал убийцу?
– Да. – Хрипло ответил Шторм.
– Хорошо. Представь его себе. – Эльф прикрыл глаза, перевел дух. – Думай о нем. Хорошо. – Они оба сейчас видели перед собой Доктора, и эльф чуть усмехнулся. – Будь ты проклят, убийца моего брата, будь проклят навечно. Ты будешь есть, и не наедаться, пить, и не напиваться, спать, и не высыпаться. Ты не получишь больше никакого успокоения, наслаждения и удовлетворения. И даже смерть к тебе не поторопится. Пока мои племянники не сжалятся над тобой и не оборвут твою никчемную жизнь.
Он выдохнул, расслабился. Прошептал:
– Хорошо… – И замолчал. Шторм стоял на коленях перед ним, продолжая сжимать отяжелевшую безвольную руку, и не знал, что он чувствует, что думает, что ему делать… Мир его рухнул, сердце, душа – получили страшный удар. Хозяин говорил, что его родителей убили какие-то подонки, но теперь Шторм знал настоящих убийц.
И он знал, кто в этом виноват… Хозяин, конечно же, ничего не знал. Это Доктор… ублюдок… тварь… Нет, слов в человеческом языке для Доктора не было. Как и для того, что теперь его ждало. Шторм уничтожит его… уничтожит.