Спустя две недели я снова увидел Саню. Это было уже поздним вечером, когда людей в ТЦ становилось все меньше, а нестерпимое желание работников закрыть свои магазины и поскорее убраться домой возрастало с каждой минутой. Я пошел в туалет и по пути увидел сгорбленного старика, стоящего у стены и заряжающего планшет. Вокруг него стояли несколько под завязку набитых пакетов и сильно поношенный портфель. Старик стоял, всем весом опершись на стену, и было видно, что иначе он бы не смог удержаться на ногах. Это был Саня. Сперва я его не узнал. На нем не было ни панамы, ни очков, которые создавали его хорошо узнаваемый стиль. Вместо потёртых джинсов, собравших на себе пятна всех бордюров в округе, на нем были новенькие черные штаны, туго обтягивающие его тощую фигуру, по которой было видно, что, выбирая между обедом и выпивкой, он неизменно выбирал второе и компот. Лицо у Сани было измученным и потухшим. Образ бойкого, вечно веселого пьяницы слез с его лица, как осенние листья с деревьев. В мутных глазах читалось глубокое несчастье. Казалось, он вот-вот рухнет замертво.

– Привет, как дела?

Саня поднял на меня взгляд, и было видно, что это далось ему с большим трудом. Он посмотрел на меня, как на чужого, в глазах не было и намека на узнавание. Помолчав, он спросил:

– Дашь сто рублей?

– Нет, извини, – сказал я, ни на секунду не помедлив с ответом.

Саня уронил голову на грудь, его тело ещё сильнее скукожилось.

То ли от неловкости, то ли от чувства брезгливости я поспешил уйти подальше от страдающего трезвостью Сани.