Приключения Арсена Люпена

К Ганимару приставили еще двух инспекторов – Фолянфана и Дьези, и январским туманным утром перед Бодрю Дезире распахнулись ворота тюрьмы.

Сначала он выглядел слегка растерянным и вел себя как человек, который еще не знает, что будет делать дальше. Он двинулся по улице Санте и улице Сен-Жак.

Остановился перед лавкой старьевщика, снял пиджак и жилет, продал жилет, выручив несколько су, снова надел пиджак и направился дальше.

Он перешел на другой берег Сены. У площади Шатле его обогнал омнибус, он хотел было в него сесть, но там не оказалось свободных мест. Кондуктор посоветовал ему взять номер^[21], и он зашел в зал ожидания.

В этот момент Ганимар подозвал к себе обоих агентов, не спуская глаз со здания станции, и торопливо распорядился:

– Остановите такси… Нет, два, так будет надежнее. Я сяду к одному из вас, и мы поедем следом за ним.

Агенты подчинились. Однако Бодрю не выходил. Ганимар подошел ближе – в зале никого не было.

– Какой же я кретин, – пробормотал он, – я забыл про второй выход.

И в самом деле, помещение этой станции соединялось внутренним коридором с другой, расположенной на улице Риволи. Ганимар кинулся туда. Он примчался как раз вовремя и успел заметить Бодрю на империале омнибуса маршрута Батиньоль – Ботанический сад, который уже заворачивал за угол улицы Риволи. Инспектор бросился бежать и нагнал омнибус. Но потерял своих двух подручных. Теперь он должен был продолжать преследование один.

В ярости, чтобы разом со всем покончить, он чуть было не схватил Бодрю за шкирку. Разве не специально и весьма хитроумно этот якобы придурок оставил его без подкрепления?

Ганимар взглянул на него, тот дремал на скамейке: голова болталась из стороны в сторону, рот приоткрыт, а лицо выражало непроходимую глупость. Нет, не тот противник, чтобы обвести вокруг пальца старину Ганимара. Случайность, только и всего.

Возле Галери Лафайет Бодрю быстро пересел из омнибуса в трамвай, шедший в район Ля Мюэтт по бульвару Осман и авеню Виктора Гюго. Он вышел только на конечной станции и нетвердой походкой направился в сторону Булонского леса.

Он беспорядочно бродил по аллеям, возвращался назад, шел дальше. Что он искал? Была у него какая-то определенная цель?

Он слонялся так около часа и, казалось, изнемогал от усталости. И впрямь, завидев скамейку, он плюхнулся на нее. Это место, неподалеку от пригорода Отей на берегу небольшого озера, скрытого среди деревьев, было совершенно пустынным. Прошло полчаса. Ганимар потерял терпение и решил сам завязать разговор.

Он подошел и уселся рядом с Бодрю. Зажег сигарету, стал чертить тростью круги на песке и произнес:

– Сегодня не жарко.

Молчание. И внезапно в тишине прозвучал смех, радостный, счастливый смех – так смеются дети в порыве неукротимого веселья, когда больше не в силах сдержаться. Явственно, физически Ганимар почувствовал, как зашевелились волосы у него на голове. Этот смех, дьявольский смех, он слышал его столько раз!..

Он резко схватил Бодрю за лацканы пиджака и пристально, яростно стал вглядываться в его лицо – внимательнее, чем в зале суда: но теперь перед ним был вовсе не тот человек, которого он видел тогда. Нет, это все-таки был он, но… вместе с тем совсем другой, настоящий.

Он напряг все свое внимание и начал узнавать живые, пытливые глаза. Он всматривался в исхудавшее лицо, похожее на маску, видел, как из-под дряблой кожи начинает проступать истинная плоть, а из-под перекошенных губ – нормальный рот. Это были глаза и рот другого человека, а главное – другое выражение лица: пытливое, живое, насмешливое, умное, такое открытое и юное!

– Арсен Люпен, Арсен Люпен, – бормотал он.

И внезапно, охваченный яростью, Ганимар вцепился ему в горло, пытаясь повалить на землю. Несмотря на свои пятьдесят лет, он все еще отличался недюжинной силой, тогда как его противник находился не в лучшей форме. К тому же какой его ждет триумф, если удастся снова засадить его за решетку.

Борьба продолжалась недолго. Арсен Люпен практически не защищался, но Ганимар отпустил его так же быстро, как и напал. Его правая рука повисла безжизненной плетью.

– Если бы на набережной Орфевр обучали борьбе дзюдо, – заявил Люпен, – вы бы знали, что этот прием называется по-японски «удэ-хисиги».

И холодно добавил:

– Еще секунда – и я бы сломал вам руку, а вы получили бы по заслугам. Как же вы, мой старинный друг, которого я так уважаю, кому, не раздумывая, раскрываю свое инкогнито, так могли злоупотребить моим доверием? Некрасиво… Ну ладно, говорите, что там у вас?

Ганимар молчал. Он считал себя виновным в этом побеге – ведь он сам своим сенсационным заявлением ввел правосудие в заблуждение. Этот побег станет самым позорным пятном в его карьере. Слеза скатилась по седым усам.

– Господи, Ганимар, да не расстраивайтесь так! Если бы вы не заговорили, я бы подыскал кого-то другого. Послушайте, разве я мог бы допустить, чтобы осудили Бодрю Дезире?

– Выходит, – пробормотал Ганимар, – там были вы? И здесь тоже вы?

– Я, один я и только я.

– Но как это возможно?

– О, для этого вовсе не нужно быть чародеем. Достаточно, как заметил этот симпатяга-судья, лет десять тщательно готовиться и предусмотреть все возможные случайности.

– Но ваше лицо? Глаза?

– Вы же догадываетесь, что не из любви к искусству я полтора года проработал в больнице Сен-Луи у доктора Алтье? Я полагал, что тот, кто в один прекрасный день будет иметь честь назваться Арсеном Люпеном, должен преступить банальные законы природы, регулирующие внешний вид и идентичность индивида. Внешний вид? Но его можно менять по своему усмотрению. Например, в результате простой подкожной инъекции парафина кожа набухнет в нужном вам участке. Пирогалловая кислота сделает вас похожим на индейца. Сок большого чистотела, если потребуется, разукрасит экземой и желваками. Одни химические вещества воздействуют на рост щетины и волос, другие – на тембр голоса. Добавьте к этому два месяца диеты в камере двадцать четыре, привычку склонять набок голову, горбиться и кривить рот, усвоенную тысячекратным повторением упражнений. Ну и наконец, если закапать в глаза пять капель атропина, взгляд станет растерянным и блуждающим, и дело в шляпе!

– Не могу представить себе, чтобы надзиратели…

– Метаморфоза происходила постепенно. Они не могли заметить ежедневных перемен.

– Ну а Бодрю Дезире?

– Бодрю существует. С этим ни в чем не повинным бедолагой я повстречался год назад, у меня с ним действительно есть некоторое внешнее сходство. Предвидя вероятность ареста, которую я никогда не исключаю, я отправил его в надежное укрытие и начал с того, что попытался определить те черты, которыми мы явно отличаемся друг от друга, а затем постарался, насколько это возможно, сгладить их у себя. Мои друзья помогли ему провести ту ночь в камере предварительного заключения и постарались, чтобы мы с ним вышли оттуда в один и тот же момент, а также чтобы это совпадение во времени было зафиксировано. Обратите внимание, требовалось, чтобы обязательно остались какие-то следы его задержания, иначе правосудие задалось бы вопросом, кто же я такой… А вот если я подсуну им этого чудесного Бодрю, то слуги правосудия непременно уцепятся за него, слышите, непременно, и, несмотря на то что подменить заключенных практически невозможно, они скорее поверят в это, чем признают собственное невежество.

– Да, да, и впрямь, – шептал Ганимар.

– А кроме того, – воскликнул Арсен Люпен, – у меня на руках был беспроигрышный козырь, карта, которую я открыл в самом начале игры: все ждали моего побега. И вот совершена грубейшая ошибка – ее допустили и вы сами, и остальные: в этой захватывающей партии, разыгранной с правосудием, где ставкой была моя свобода, вы снова решили, что мною движет бахвальство, что я, как желторотый юнец, опьянен собственными успехами. Неужели я, Арсен Люпен, настолько мелок? И снова, так же как в деле барона Каорна, вы не подумали: «Раз Арсен Люпен кричит на каждом углу, что он совершит побег, значит его на то вынуждают какие-то веские причины». Но черт побери, поймите же наконец: чтобы совершить побег, не совершая его, необходимо, чтобы все изначально свято в него уверовали, чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения, чтобы это было ясно как день. И все произошло именно так, как я и задумал. Арсен Люпен сбежит, Арсен Люпен не будет присутствовать на суде! И когда вы встали и произнесли: «Присутствующий здесь человек – не Арсен Люпен», было бы просто невероятно, чтобы все в зале суда сразу же не поверили, что я – не Арсен Люпен. Но если хотя бы один человек в зале усомнился в этом и предположил: «А вдруг это все-таки Арсен Люпен?», в ту же минуту все было бы потеряно. Достаточно было взглянуть на меня с близкого расстояния, но не так, как это сделали вы и все остальные, – твердо веря в то, что я не Арсен Люпен, а допуская, что это все-таки может быть он, – и несмотря на все мои ухищрения, меня тут же бы опознали. Но я не волновался. С точки зрения логики и психологии никому не могла прийти в голову такая здравая мысль.

Неожиданно он сжал руку Ганимара.

– Послушайте, Ганимар, сознайтесь, что через неделю после нашего разговора в тюрьме Санте вы ждали меня у себя дома в четыре часа, как я вас просил?

– А ваш тюремный фургон? – спросил Ганимар, уклоняясь от ответа.

– Чистый блеф! Мои друзья действительно подправили эту допотопную развалюху, уже списанную со службы, подменили ею настоящую и захотели рискнуть. Но я знал, что все может получиться, только если обстоятельства сложатся в нашу пользу. Я просто счел разумным довести до конца эту попытку побега и придать ей широкую огласку. Мой первый дерзко и заблаговременно спланированный побег придавал вероятность следующему.

– Выходит, сигара…

– Моих рук дело, так же как и полая рукоятка ножа.

– А записки?

– Их написал я.

– А таинственная корреспондентка?

– Мы с ней – одно лицо. Я могу, если захочу, имитировать любой почерк.

Ганимар минуту размышлял, потом возразил:

– Но каким же образом никто не заметил, что антропометрические данные Бодрю полностью совпадают с данными Арсена Люпена?

– Карточки Арсена Люпена просто не существует в природе.

– Скажете тоже!

– Либо она поддельная. Я подробно изучал этот вопрос. Система Бертильона^[22] включает в себя визуальное описание, но, как вы успели заметить, она не безупречна, хотя туда входят измерения – головы, пальцев, ушей и т. д. Против них не поспоришь.

– Так как же тогда?

– Тогда пришлось заплатить. Еще до моего возвращения из Америки один из сотрудников антропометрической службы согласился помочь и вписал ложные данные в самом начале моего обмера. Этого достаточно, чтобы нарушить всю систему идентификации и поставить карточку в неправильный ящик, весьма отличный от того, где ей полагалось бы находиться. Таким образом, карточка Бодрю никоим образом не могла совпасть с карточкой Арсена Люпена.

Снова воцарилась тишина, потом Ганимар спросил:

– А что вы теперь собираетесь делать?

– А теперь, – воскликнул Арсен Люпен, – я собираюсь отдыхать, усиленно питаться и мало-помалу становиться самим собой. Замечательно быть Бодрю или кем-то другим, менять свой облик, как перчатки, выбирать себе внешность, голос, взгляд и почерк. Но случается, что потом перестаешь узнавать себя, а это очень грустно. В данный момент я испытываю те же чувства, что и человек, лишившийся собственной тени. Я должен поискать… и найти себя.

Он прошелся взад и вперед. Начинало смеркаться. Он остановился перед Ганимаром:

– Нам больше нечего сказать друг другу, ведь так?

– Почему же, – ответил инспектор, – мне хотелось бы знать, раскроете ли вы тайну своего побега… Расскажете ли о моей ошибке…

– О нет, никто никогда не узнает, как отпустили Арсена Люпена. Я слишком заинтересован в том, чтобы мое имя было окутано непроницаемой тайной, и хочу, чтобы мой побег по-прежнему воспринимался почти как чудо. Поэтому не волнуйтесь, дружище, и прощайте. Сегодня вечером я ужинаю в городе и должен успеть переодеться.

– А я-то полагал, что вы мечтаете об отдыхе!

– Увы, существуют светские обязательства, от которых невозможно отказаться. Отдых начнется с завтрашнего дня.

– А где же вы ужинаете сегодня?

– В английском посольстве.

Таинственный пассажир

Накануне мой автомобиль должны были перегнать в Руан. Сам же я собирался добираться туда по железной дороге, откуда, уже на машине, поехать навестить друзей, живущих на берегу Сены.

Однако в Париже за несколько минут до отхода поезда в мое купе набилось семеро мужчин, пятеро из них курили. И хотя поездка в Руан на экспрессе продолжается недолго, перспектива оказаться в подобном обществе вызывала у меня внутренний протест, к тому же в нашем вагоне допотопной конструкции вообще не было коридора. Я взял свое пальто, железнодорожный справочник, собрал газеты и перешел в соседнее купе.

Там сидела всего одна дама. При моем появлении она сделала протестующий жест, который от меня не укрылся, и высунулась в окно, там на подножке стоял господин, вероятно муж, который провожал ее на вокзал. Господин оглядел меня и, похоже, вынес положительный вердикт, поскольку он что-то с улыбкой шепнул жене – так обычно успокаивают испуганных детей. Она тоже улыбнулась, бросила на меня доброжелательный взгляд, словно внезапно осознав, что я отношусь к тем галантным джентльменам, с которыми женщина может оставаться взаперти два часа кряду в крохотной клетушке площадью шесть квадратных футов и при этом ничего не опасаться.

Муж сказал ей:

– Дорогая, ты не обидишься? У меня срочная встреча, я должен идти.

Он нежно поцеловал ее и ушел. Она украдкой посылала ему через окно воздушные поцелуи и махала платочком.

Раздался свисток, и поезд тронулся.

В этот момент, несмотря на протесты дежурных на перроне, открылась дверь в наше купе, и на пороге появился мужчина. Моя спутница, которая укладывала свои вещи в багажную сетку, вскрикнула от ужаса и упала на сиденье.

Я совсем не из трусливых, но, признаюсь, подобные появления «под занавес» всегда неприятны. Они выглядят какими-то заранее подстроенными, подозрительными. Что-то тут скрыто, иначе зачем же…

Однако внешний вид и манеры нового попутчика в целом сглаживали неприятное впечатление от его вторжения. Весьма корректен, почти элегантен – галстук в хорошем вкусе, свежие перчатки, энергичное лицо… Но, в самом деле, где я уже его видел? Потому что сомневаться было невозможно, я действительно его где-то видел. Во всяком случае, я рылся в своей памяти – ведь в ней все равно что-то должно было осесть: так бывает, когда тебе много раз попадается изображение одного и того же человека, даже если ты никогда не встречал его в жизни. Но в то же время я понимал, что все мои ментальные усилия тщетны, настолько нечетким и расплывчатым было это воспоминание.

Но, переключив свое внимание на даму, я был просто потрясен – она страшно побледнела, черты ее лица исказились. Она смотрела на соседа по купе – они сидели рядом – с выражением настоящего ужаса, и я заметил, что дрожащей рукой она тянется к своему небольшому ридикюлю, лежавшему в двадцати сантиметрах от ее колен на сиденье. Наконец она дотянулась до него и нервным движением прижала к себе.

Наши взгляды встретились, в ее глазах я прочел такое волнение и боль, что не сдержался и спросил:

– Вам нездоровится, мадам?.. Может быть, открыть окно?

Не отвечая, она опасливым кивком указала на нашего попутчика. Я улыбнулся, в точности как ее муж, пожал плечами и знаками постарался объяснить ей, что бояться нечего, что я здесь и что господин этот вполне миролюбив с виду.

В эту минуту он повернулся к нам, поочередно оглядел с ног до головы, потом забился в свой угол и больше не шевелился.

Наступило молчание, но дама, словно собрав последние силы, чтобы совершить безрассудный поступок, произнесла еле слышно:

– Вы знаете, кто едет в нашем поезде?

– Кто?

– Это он, он… Уверяю вас.

– Кто он?

– Арсен Люпен!

Она не сводила с него глаз, и звуки этого пугающего имени скорее были адресованы ему, чем мне.

Он сдвинул шляпу на нос. Пытался ли он скрыть свое замешательство или просто приготовился поспать?

Я заметил:

– Арсена Люпена вчера заочно приговорили к двадцати годам каторги. Вряд ли он сегодня будет настолько неосторожен, что покажется на людях. К тому же ведь газеты сообщали утром, что всю зиму, с тех пор как он совершил свой сенсационный побег из тюрьмы Санте, он находится в Турции.

– Он в этом поезде, – повторяла дама с явным намерением, чтобы наш спутник ее услышал, – мой муж – заместитель начальника пенитенциарной администрации, и сам начальник вокзала сказал ему, что Арсен Люпен в розыске.

– Но это не значит…

– Его видели у касс. Он купил билет в вагон первого класса до Руана.

– Почему же его не задержали?

– Он исчез. Контролер на входе в зал ожидания его больше не видел, но, скорее всего, он вышел на пригородную платформу, а потом сел в экспресс, который отходил через десять минут после нашего.

– Ну тогда его точно схватят.

– А что, если в последний момент он выпрыгнул из того экспресса и пересел в наш? Это вполне вероятно… это возможно…

– Тогда его схватят здесь. Наверняка служащие и жандармы не оставили незамеченным его переход из поезда в поезд, и, когда мы прибудем в Руан, там его уж точно сцапают.

– Его? Никогда в жизни! Он найдет какой-нибудь способ и снова сбежит!

– В таком случае я желаю ему счастливого пути!

– Но тем временем он успеет такое вытворить…

– Что именно?

– Откуда мне знать? Нужно быть готовыми ко всему.

Она была крайне взволнована, но, впрочем, сложившаяся ситуация в какой-то мере оправдывала ее нервное возбуждение. Почти не задумываясь, я произнес:

– И впрямь есть некоторые любопытные совпадения… Но успокойтесь, даже если допустить, что Арсен Люпен едет в одном из вагонов, то, скорее всего, он будет вести себя крайне осторожно, не станет провоцировать новые неприятности, а просто постарается избежать грозящей ему опасности.

Увы, мои слова вовсе ее не успокоили. Но она все же замолчала, боясь показаться назойливой.

Я развернул газеты и просмотрел репортажи о процессе Арсена Люпена. Поскольку в них не содержалось ничего нового, интереса они почти не представляли. К тому же я устал, плохо выспался и чувствовал, как тяжелеют веки, а голова клонится на грудь.

– Но, месье, вы же не станете спать?

Дама вырвала у меня из рук газету и с негодованием смотрела на меня.

– Разумеется, нет, – ответил я, – не имею никакого желания.

– Это было бы крайне неосторожно, – сказала она.

– Крайне… – повторил я.

Я стоически боролся со сном, всматривался в пейзажи за окном, в тучи, бороздившие небо. Но скоро все это перемешалось в голове, образ разгневанной дамы и дремавшего господина стерлись из моего сознания, и меня охватила огромная, бездонная тишина, какая бывает только во сне.

Скоро ее оживил неглубокий бессвязный сон, в нем действовал странный человек по имени Арсен Люпен. Он скрывался за горизонтом, унося на плечах ценные вещи, проходил сквозь стены и грабил замки.

Потом силуэт этого человека, который, впрочем, уже не был Арсеном Люпеном, стал четче. Он двигался по направлению ко мне, увеличиваясь в размерах, с невероятной ловкостью запрыгнул в вагон и опустился прямо мне на грудь.

Острая боль… душераздирающий крик… Я проснулся. Мужчина, наш сосед по купе, придавив мне коленом грудь, сжимал мое горло.

Все это я видел весьма расплывчато, поскольку глаза у меня налились кровью. Я также видел даму, которая в нервическом припадке билась в судорогах в углу купе. Я даже не пытался сопротивляться. Впрочем, на это у меня не хватило бы сил: в висках стучало, я задыхался и хрипел… Еще минута – и все будет кончено.

Наверное, мужчина понял это. Он ослабил хватку. Не отпуская меня, он правой рукой схватил приготовленную веревку с затяжной петлей и ловко связал мне запястья. За одну минуту я оказался скручен и обездвижен, с кляпом во рту.

Он осуществлял эти действия абсолютно естественно, с легкостью, в которой чувствовалось мастерство профессионального грабителя и преступника. Ни единого лишнего слова, ни одного поспешного движения. Только хладнокровие и отвага. А я сидел тут же на кресле, спеленатый как мумия, это я-то, Арсен Люпен!

По правде сказать, было над чем посмеяться. Но несмотря на драматизм случившегося, я не мог не отметить всю комичность и пикантность ситуации. Арсена Люпена провели как новичка. Обчистили, как простофилю, – поскольку бандит, разумеется, освободил меня от портмоне и бумажника! Арсен Люпен попался, как простой смертный, одурачен, побежден… Ну и приключение!

Оставалась дама. Но на нее он не обращал никакого внимания. Он только поднял с ковра ее ридикюль и извлек оттуда драгоценности, кошелек, золотые и серебряные безделушки. Дама приоткрыла один глаз, задрожала от ужаса, сняла свои кольца и протянула их мужчине, словно хотела избавить его от лишних усилий. Он взял кольца и взглянул на нее: она тут же упала без чувств.

Тогда, по-прежнему молча и невозмутимо, словно забыв про нас, он вернулся на свое место, зажег сигарету и предался подробному изучению завоеванных им сокровищ. Казалось, он остался полностью удовлетворен увиденным.

Я же был удовлетворен куда меньше. Я не имею в виду двенадцать тысяч франков, которые у меня умыкнули, я считал, что это временная потеря, и предполагал, что деньги вернутся ко мне в ближайшем будущем, как и весьма важные документы, находившиеся в бумажнике: проекты, расчеты, адреса, списки корреспондентов, компрометирующие письма. Но в данный момент мною владело более серьезное и сиюминутное беспокойство: что же произойдет дальше?

Как вы понимаете, ажиотаж, вызванный моим появлением на вокзале Сен-Лазар, не ускользнул и от моего внимания. Поскольку я был приглашен к друзьям, где фигурировал под именем Гийом Берла, а мое сходство с Арсеном Люпеном служило для них поводом для шуток, то я не мог как следует загримироваться, поэтому меня и узнали. К тому же увидели, как какой-то мужчина, наверняка Арсен Люпен, торопится на скорый поезд. Значит, нет сомнения, что комиссар руанской полиции, которого известили телеграммой, непременно будет присутствовать при прибытии поезда, допрашивать подозрительных пассажиров, а затем тщательно осмотрит каждый вагон.

Я все это предвидел и не слишком волновался по этому поводу, будучи уверенным, что руанская полиция не превосходит проницательностью парижскую и я смогу пройти незамеченным – ведь на выходе достаточно будет показать мое удостоверение депутата, которое уже внушило полное доверие контролеру на вокзале Сен-Лазар. Но как резко все изменилось! Я потерял свободу. Теперь невозможно проделать ни один из моих привычных трюков. И скоро комиссар обнаружит в поезде Арсена Люпена, так удачно оказавшегося связанным по рукам и ногам, смиренного, как агнец божий, полностью упакованного и готового к задержанию. Комиссару останется только получить товар, как получают на вокзале посланный на ваше имя груз, корзину с дичью или овощами и фруктами.

Но как же мне, скованному путами, избежать ужасной развязки?

А скорый поезд мчался мимо Вернона и Сен-Пьера прямо к Руану – последней и единственной остановке.

Меня занимала другая проблема. И хотя она касалась меня не столь непосредственно, но ее решение будоражило мое профессиональное любопытство. Интересно, какие же намерения вынашивает мой спутник?

Будь мы с ним наедине в купе, он бы успел спокойно выйти в Руане. Но как быть с дамой? Едва откроется дверь вагона, как дама, сейчас спокойная и смиренная, начнет кричать, метаться, призывать на помощь!

Потому-то я был удивлен. Почему он не обрек ее на такую же неподвижность, как меня, ведь этим он выиграл бы время и мог бы скрыться до того, как обнаружится его двойное злодеяние?

Он по-прежнему курил, устремив свой взор в пространство, где начинал накрапывать робкий дождик, рассекая косыми штрихами оконное стекло. Но один раз он все же повернулся, схватил мой железнодорожный справочник и стал что-то в нем искать.

Дама же изо всех сил пыталась изображать обморок, дабы усыпить бдительность противника. Но судорожный кашель, вызванный табачным дымом, раскрывал ее обман.

Мне же было очень не по себе, все тело ломило. И я думал… просчитывал варианты…

Пон-де-л’Арш, Уазель… Наш экспресс радостно мчался на всех парах, словно опьянев от скорости.

Сент-Этьен… В эту минуту мужчина встал и сделал два шага в мою сторону, на что дама поспешила отреагировать новым криком и снова лишилась чувств, но на сей раз по-настоящему.

Но какую же цель он преследует? Он опустил окно с нашей стороны, дождь теперь хлестал изо всех сил, и у него вырвался жест досады – ведь при нем не было ни зонта, ни плаща. Он бросил взгляд на багажную сетку, там лежал зонтик, принадлежавший даме. Он забрал его, а заодно прихватил мое пальто и надел его.

Пересекали Сену. Он закатал брюки, высунулся и отодвинул наружную задвижку дверцы купе.

Неужели он спрыгнет прямо на рельсы? На такой скорости – это явная гибель. Поезд вошел в тоннель, прорытый под холмом Сен-Катрин, мужчина приоткрыл дверцу и поставил ногу на верхнюю ступеньку. Какое безумие! Темнота, дым, грохот – его попытка закончится катастрофой. Но внезапно поезд замедлил ход, тормоза Вестингауза^[23] сдерживали движение колес. За минуту скорость резко снизилась, потом почти сошла на нет. Было очевидно, что в этой части тоннеля уже несколько дней ведутся ремонтные работы, поэтому поезд должен был двигаться почти шагом, о чем наш попутчик был прекрасно осведомлен.

Ему оставалось лишь поставить на подножку вторую ногу, спуститься ниже и спокойно удалиться, не забыв при этом запереть дверцу на внешнюю задвижку.

Не успел он скрыться, как показался дневной свет и паровозный дым превратился в белоснежный пар. Мы въезжали в долину. Еще один тоннель – и мы в Руане.

Едва моя попутчица пришла в себя, она стала сетовать на потерю драгоценностей. Я умоляюще смотрел на нее. Она поняла и вытащила изо рта душивший меня кляп. Она хотела было развязать веревки, но я остановил ее.

– Нет-нет, полиция должна увидеть все как есть. Им нужно знать то, что касается этого негодяя.

– Может быть, дернуть стоп-кран?

– Слишком поздно, следовало подумать об этом, когда он нападал на меня.

– Но он бы меня убил! Ах, месье, я же говорила, что он едет в нашем поезде! Я сразу узнала его по портрету. А теперь он скрылся с моими драгоценностями.

– Не волнуйтесь, его найдут.

– Арсена Люпена? Нет, это невозможно.

– Все зависит от вас, мадам. Послушайте. Как только мы прибудем, встаньте у двери и громко зовите на помощь. Сбегутся жандармы и дежурные по станции. Расскажите им вкратце все, что вы видели: как на меня было совершено нападение, как Арсен Люпен сбежал. Опишете его – мягкая шляпа, зонт, кстати ваш, и серое приталенное пальто.

– Кстати, ваше, – заметила она.

– Что значит, мое? Нет, его собственное. Я был без пальто.

– А мне показалось, что, когда он вошел, он тоже был без пальто.

– Да что вы! А может быть, кто-то забыл это пальто в багажной сетке? Во всяком случае, ушел он в нем, и это главная примета – серое приталенное пальто, запомните… Ах да, совсем забыл, сразу же назовите свое имя. Положение вашего супруга вызовет прилив усердия у этих господ.

Они уже были рядом. Она наклонилась, открывая дверь. Я повторил чуть громче, но почти приказным тоном, чтобы мои слова врезались в ее память.

– Назовите им также мое имя – Гийом Берла. Если потребуется, скажите, что мы знакомы… Это сэкономит время. Нужно как можно скорее провести предварительное расследование… Главное – догнать Арсена Люпена… ваши драгоценности… Вы ведь хорошо запомнили? Гийом Берла, приятель вашего мужа.

– Договорились… Гийом Берла.

Она уже звала на помощь, размахивала руками. Поезд еще не успел полностью остановиться, как к нам в купе уже поднимался какой-то господин, а следом за ним много других. Наступал решающий момент.

Дама закричала, с трудом переводя дыхание:

– Арсен Люпен… напал на нас… украл мои драгоценности… Я мадам Рено… мой муж – заместитель начальника пенитенциарной службы. Смотрите, а вот и мой брат, Жорж Ардель, директор Руанского кредита… вы наверняка его знаете…

Она обняла подошедшего к нам молодого человека, комиссар приветствовал его. Она продолжала в слезах:

– Да, Арсен Люпен… пока месье спал, он вцепился ему в горло… Месье Берла, приятель моего мужа.

Комиссар спросил:

– Так где же Арсен Люпен?

– Он спрыгнул с поезда в тоннеле, когда мы переехали Сену.

– Вы уверены, что это был он?

– Да, уверена! Я точно его узнала. Впрочем, его видели на вокзале Сен-Лазар. Он был в мягкой шляпе…

– Нет, в шляпе из жесткого фетра, как эта, – сказал комиссар, указывая на мою.

– Нет, в мягкой шляпе, я утверждаю, – повторила мадам Рено, – и в сером приталенном пальто.

– Правильно, – пробормотал комиссар, – в телеграмме сказано: серое приталенное пальто с черным бархатным воротником.

– Именно так, с черным бархатным воротником, – торжествующе воскликнула мадам Рено.

Я облегченно вздохнул. Как мне повезло с такой храброй, замечательной попутчицей!

Тем временем жандармы освободили меня от пут. Я стал яростно кусать себе губы, потекла кровь. Я согнулся пополам, приложив к губам платок, как и подобает человеку, долгое время пребывавшему в неудобной позе, к тому же с явными кровавыми следами от кляпа, и сказал слабым голосом:

– Месье, никаких сомнений, это был Арсен Люпен… Если поторопиться, еще можно его поймать… Полагаю, что смогу быть вам полезен…

Отцепили наш вагон, поскольку он стал частью полицейского расследования. Состав проследовал дальше в Гавр. Сквозь толпу зевак, заполнивших перрон, нас отвели в кабинет начальника вокзала.

В этот момент мною овладело сомнение. Я мог отойти, придумав какой-то предлог, отыскать свой автомобиль и сбежать. Промедление грозило мне опасностью. Случись что-то, скажем, придет телеграмма из Парижа – и я пропал.

Да, но как тогда быть с вором? Если положиться исключительно на собственные силы в этом не слишком знакомом мне месте, мне вряд ли удастся настичь его.

«Ну что ж, попытаем счастья и останемся! – сказал я себе. – Эта партия не из легких, но разыграть ее весьма забавно! Да и ставка того стоит!»

И так как нас попросили повторить показания, я воскликнул:

– Господин комиссар, пока что Арсен Люпен обогнал нас. Во дворе стоит мой автомобиль. Если вы окажете мне любезность и сядете в него, мы можем попытаться…

Комиссар с хитрым видом улыбнулся:

– Неплохая мысль… очень даже неплохая. Тем более что она уже приведена в исполнение.

– Неужели?

– Да, месье, двое моих агентов уже какое-то время назад отправились туда на велосипедах.