Загадка замка Орнекен

Теперь Поль был полностью поглощен необъяснимым сходством неведомого существа, встреченного им сегодня, и такого же существа из прошлой жизни. Он уже не мог думать ни о чем другом. «Графиня д’Андевиль умерла, – размышлял Поль, – и вот она возродилась в виде мужчины, лицо которого в точности такое же, какое было бы у нее в настоящее время. Может быть, это лицо родственника или неизвестного брата, брата-близнеца».

Потом он подумал: «А если я ошибаюсь? Ведь в том состоянии, в каком я сейчас нахожусь, вполне могут возникнуть галлюцинации. Неужели существует хоть какая-то связь между прошлым и настоящим? Это еще надо доказать.»

Однако необходимое доказательство немедленно было ему предоставлено, причем настолько неопровержимое, что у Поля моментально исчезли последние сомнения.

Он заметил лежавшие в траве обломки кинжала и подобрал рукоятку. Она была выточена из рога, и на ней, словно раскаленным железом, были прорезаны четыре буквы: H, E, R и М.

H.E.R.M… это первые четыре буквы имени Эрмина!^[6]

* * *

…И именно в тот момент, когда он рассматривал эти буквы, смысл которых был понятен лишь ему одному, именно в этот момент произошло нечто необычное: на соседней церкви зазвонил колокол, причем звон был какой-то странный. Удары раздавались через равные промежутки времени и звучали монотонно, непрерывно, но при этом довольно торжественно и волнительно.

– Это набат, – прошептал Поль, не вдаваясь в истинный смысл этого слова.

Затем он добавил:

– Наверное, где-то случился пожар.

Десять минут спустя Поль, вскарабкавшись на стоявшее поблизости дерево, сумел перебраться через стену. По ту сторону стены также был лес, и сквозь него шла тропинка, на которой сохранились следы колес автомобиля. Он пошел по тропинке и за час добрался до границы.

У пограничного столба был выставлен пост жандармов, а за ним виднелась дорога, по которой двигались германские уланы.

За дорогой стояли дома с красными крышами и примыкающими к ним садами. Возможно, это был тот самый городок, в котором когда-то они с отцом взяли напрокат велосипеды. Кажется, он назывался Эбрекурт.

Между тем, продолжали меланхолично звонить колокола. Поль прислушался и понял, что звонят они во Франции, и еще где-то в стороне, но тоже во Франции, звонит другой колокол, а звон третьего колокола идет со стороны Лизерона. Все колокола звонили в одинаковом ритме, так что казалось, что от них исходит какой-то отчаянный призыв.

Он озабоченно повторил:

– Набат… набат… Звон идет от церкви к церкви… Что бы это могло значить?..

В голову пришла ужасающая мысль, но он ее отогнал. Нет, нет, просто звук искажается в пространстве, скорее всего, это эхо одного колокола катится по долине.

Однако по дороге, проходящей через немецкий городок, непрерывным потоком двигалась кавалерия, которая постепенно рассредоточивалась по окружающим полям. Вдобавок ко всему на французской стороне на гребне холма появился отряд драгун. Офицер оглядел в бинокль окрестности, после чего отряд скрылся из виду.

Идти дальше было невозможно. Поль возвратился к стене и обнаружил, что она опоясывает все поместье, лес и парк. Было видно, что стена возведена много лет тому назад. Теперь Полю стало понятно, почему во время его странствий вдоль границы он так и не смог обнаружить часовню. Он вспомнил, как один крестьянин когда-то говорил ему, что в этих местах имеется часовня, но расположена она на закрытой территории частного землевладения. Жаль, что раньше он не озаботился поиском этой стены!

Поль долго шел вдоль стены и, наконец, добрался до территории, относящейся к коммуне Орнекен. Здесь в прореженной части леса стояла местная церковь. Церковный колокол на мгновение замолк и вновь зазвонил громко и четко. Значит, звонил именно колокол Орнекена. Звук колокола, похожий на жалобу, буквально разрывал душу, но при этом звонил колокол как-то легко и торжественно, совсем не так, как звонят по усопшему.

Поль двинулся в направлении церкви. Вокруг нее расположилась симпатичная деревенька, утопавшая в герани и маргаритках. Группа людей молчаливо сгрудилась рядом с белым плакатом, висящим на стене мэрии.

Поль подошел и прочитал:

«ПРИКАЗ О МОБИЛИЗАЦИИ»

В любой другой период жизни Поля до него сразу дошел бы смысл этих мрачных чудовищных слов. Но сейчас переживаемый им кризис был настолько силен, что слово «мобилизация» даже не вызвало у него никакого волнения. Он совершенно равнодушно отнесся к тому, что это может отразиться и на его собственной жизни. Ладно, пусть будет мобилизация. Она начнется в полночь. Все отправятся на войну. Значит, и он пойдет воевать. Сейчас это воспринималось, как настоятельная необходимость. Все личные заботы и обязательства показались незначительными в сравнении с масштабом гражданского долга. Он даже почувствовал облегчение от того, что сверху спущен приказ, определявший его дальнейшие действия. Никаких сомнений быть не должно. Его долг очевиден: он отправляется на фронт.

Но если он уходит на войну, то почему бы не уехать немедленно? Зачем возвращаться в замок, встречаться с Элизабет, вступать в болезненные и бессмысленные объяснения, соглашаться или не соглашаться простить жену, о чем сама она вовсе не просит, хотя, по правде говоря, дочь Эрмины д’Андевиль не заслуживает прощения?

Напротив постоялого двора стоял дилижанс. На его двери был указан маршрут движения:

«Корвиньи-Орнекен – Железнодорожный вокзал».

Несколько человек уже устроились в дилижансе. Обстоятельства складывались таким образом, что семейный конфликт как бы разрешался сам собой. Размышлять не хотелось, и Поль уселся в дилижанс.

На вокзале в Корвиньи ему сказали, что его поезд отходит через полчаса, и другого поезда не будет. Вечерний поезд, с которого пересаживались на ночной экспресс, был отменен.

Поль купил билет и отправился в агентство, сдававшее автомобили в аренду. Из двух имевшихся автомобилей он выбрал самый большой и приказал немедленно перегнать его в замок Орнекен и предоставить в распоряжение госпожи Дельроз.

Затем он написал жене короткое письмо:

«Элизабет,

Сложилась настолько серьезная ситуация, что я прошу вас без промедления покинуть Орнекен. С железной дорогой могут возникнуть проблемы, поэтому я отправляю к вам автомобиль, на котором этой ночью вы уедете к вашей тете в Шомон. Надеюсь, что слуги поедут вместе с вами. Если война все-таки начнется, во что я все еще не верю, пусть тогда Жером и Розали закроют замок и переберутся в Корвиньи.

Что касается меня, то я возвращаюсь в свой полк. Что бы ни произошло, Элизабет, я никогда не забуду женщину, которая связала свою жизнь с моей и носит мое имя.

Поль Дельроз.»

IV. Письмо Элизабет

Шел первый месяц войны.

В девять часов утра 22 августа стало ясно, что удержать занимаемую позицию не удастся.

Полковник рвал и метал.

К середине ночи его полк занял позицию на перекрестке трех дорог, по одной из которых осуществлялось сообщение с Люксембургом. Накануне противник перешел границу и продвинулся вперед примерно на 12 километров. От генерала, командовавшего дивизией, поступил приказ продержаться до полудня, пока не подойдут остальные части из состава дивизии. Для поддержки полка была направлена батарея 75-мм полевых орудий.

Подразделения полка укрылись в складках местности. Батарея также была надежно замаскирована. Однако с первыми лучами солнца противник засек расположение пехоты и артиллерии и принялся методично обстреливать полк из своих орудий.

Полк и батарея переместились вправо на два километра. Но через пять минут обстрел возобновился, погибли шестеро солдат и два офицера.

Полк вновь сменил позицию. Но через десять минуть опять начался обстрел. На этот раз полковник проявил упрямство, и в течение часа полк потерял еще тридцать человек и одно орудие.

А между тем было лишь девять часов утра.

– Это черт знает, что такое! – кричал полковник. – Почему нас все время засекают? Они что, ясновидящие?

Он укрылся с командирами рот, артиллерийским капитаном и несколькими вестовыми за насыпью, с вершины которой хорошо просматривалась раскинувшаяся вокруг холмистая местность. Неподалеку, слева от их позиции, находилась заброшенная деревня, впереди виднелись разрушенные фермы, но на всем огромном пустынном пространстве невозможно было разглядеть ни одного солдата противника и понять, откуда ведется массированный обстрел. Орудия артиллерийской батареи пытались «прощупать» несколько точек на местности, но все усилия были напрасны. Обстрел не прекращался ни на минуту.

– Надо продержаться еще три часа, – сквозь зубы пробормотал полковник. – Придется держаться, но положим четверть полка.

В этот момент в воздухе просвистел снаряд. Он, не разорвавшись, вошел в землю прямо посреди офицеров и вестовых. Все в ожидании взрыва отпрянули и бросились на землю. Лишь какой-то капрал подбежал к снаряду, схватил его и стал внимательно рассматривать.

– Вы сошли с ума, капрал! – заорал полковник. – Немедленно бросьте его!

Капрал осторожно вернул снаряд в проделанное им в земле отверстие, подскочил к полковнику, вытянулся в струнку и отдал честь.

– Простите, господин полковник, я хотел посмотреть, какая дистанция установлена на взрывателе, ведь именно на этом расстоянии находится артиллерия противника. Там установлено 5 километров 250 метров. Для нас это важная информация.

Услышав спокойный ответ капрала, полковник смутился и воскликнул:

– Черт вас побери! А если бы он взорвался?

– Но господин полковник, кто не рискует…

– Так-то оно так, но очень уж вы круто завернули. Назовите ваше имя.

– Дельроз. Поль Дельроз, капрал третьей роты.

– Что ж, капрал Дельроз, хвалю вас за храбрость. Похоже, скоро получите сержантские нашивки. А пока что, даю вам добрый совет: больше никогда…

Его речь прервал на полуслове разрыв шрапнельного снаряда. Упал один из вестовых. Шрапнельная пуля попала ему в грудь. Одного офицера засыпало землей.

После того, как восстановился порядок, полковник заявил:

– Делать нечего, придется как-то переждать эту бурю. Приказываю всем зарыться в землю и ждать.

Но тут опять подскочил все тот же капрал Дельроз.

– Простите, господин полковник, что я лезу не в свое дело, но, думаю, мы могли бы выйти…

– Выйти из-под обстрела? Что, опять менять позицию? Да нас опять засекут… Давайте, дружище, займите свое место.

Но Поль не сдавался:

– Господин полковник, можно не менять позицию, надо, чтобы противник сам перенес огонь.

– Ну-ну, – с иронией отозвался полковник, которого, впрочем, впечатлило хладнокровие Поля, – и вы знаете, как это сделать?

– Да, господин полковник.

– Так объясните.

– Дайте мне двадцать минут, господин полковник, и через двадцать минут снаряды полетят в другую сторону.

Полковник не смог сдержать улыбку.

– Прекрасно! Надо понимать, что вы заставите их лететь туда, куда вы им прикажете?

– Да, господин полковник.

– Например, на пятьсот метров правее, на поле, засеянное свеклой?

– Да, господин полковник.

Рядом стоял артиллерийский капитан и прислушивался к их разговору. Он тоже решил пошутить:

– Вот вы, капрал, определили дистанцию, а я примерно знаю направление стрельбы. Так не могли бы вы уточнить это направление, чтобы я смог точно нацелиться и разнести немецкие батареи?

– Это гораздо труднее и потребует больше времени, господин капитан, – ответил Поль. – но я попытаюсь. Ровно в одиннадцать часов внимательно смотрите в бинокль в сторону границы. Я подам сигнал.

– Какой?

– Пока не знаю. Думаю, три ракеты…

– Но в вашем сигнале будет какой-то смысл, если вы подадите его прямо над вражеской позицией…

– Именно так и будет.

– Для этого надо знать, где она, эта позиция…

– Я это знаю.

– И надо туда добраться…

– Я доберусь.

Поль отдал честь, развернулся и прежде чем офицеры успели что-то сказать, он, пригнувшись, быстро обогнул насыпь, взял левее и, укрывшись в некоем подобии траншеи, заросшей по краям колючим кустарником, пропал из виду.

– Странный тип, – пробормотал полковник. – Чего он хочет добиться?

Однако ему явно понравилась храбрость молодого солдата, хотя он совсем не верил, что от его инициативы будет какой-то прок. Тем не менее, полковник, укрывшийся со своими офицерами за стогом сена, не удержался и несколько раз посмотрел на часы. Ситуация была хуже некуда. В такие минуты командир части вообще не думает о грозящей лично ему опасности. Он думает лишь об опасности, которая грозит тем, за кого он несет ответственность, и к кому он относится, как к собственным детям.

Сейчас все они были у него перед глазами. Одни солдаты лежали на стерне, заслонив головы вещевыми мешками, другие спрятались в перелеске, кое-кто поглубже зарылся в землю. А вокруг бушевал ураган смертоносного огня. Казалось, что падающий с неба железный град торопится быстрее завершить свою разрушительную работу. То в одном месте, то в другом, человека отрывало от земли, он совершал в воздухе пируэт, падал и застывал в неподвижности. Громко стонали раненые, но солдаты при этом окликали друг друга и даже шутили… И над всем этим непрерывно грохотали разрывающиеся снаряды.

И вдруг наступила тишина, даже показавшаяся нереальной. В воздухе и на земле произошло умиротворение, которое каждый воспринял, как избавление, дарованное свыше.

Полковник, не скрывая радости, громко расхохотался.

– Черт возьми! Крутой парень этот капрал Дельроз! Вот теперь только не хватает, чтобы снаряды вспахали свекольное поле, как он мне обещал.

Не успел он произнести эти слова, как в пятистах метрах справа разорвался снаряд, правда, не на свекольном поле, а впереди него. Второй снаряд улетел слишком далеко. После третьего снаряда все цели были уже пристреляны, и «вспашка» поля началась.

Обещание капрала было исполнено с такой математической точностью и вообще все выглядело настолько фантастично, что полковник и остальные офицеры уже не сомневались в том, что Дельроз пойдет до конца, и, несмотря на невыполнимость задачи, которую он сам себе поставил, все же сумеет подать условленный сигнал.

Они, не отрываясь, осматривали местность в бинокли, а в это время противник с удвоенной энергией молотил снарядами по свекольному полю.

В одиннадцать часов пять минут взвилась первая красная ракета.

Она появилась гораздо правее того места, в котором, как все считали, с наибольшей вероятностью находилась артиллерия противника.

За первой ракетой последовали еще две.

Артиллерийский капитан припал к стереотрубе и обнаружил колокольню церкви, которая стояла далеко в долине и была едва различима. Объяснялось это тем, что колокольня располагалась в низине среди холмов, ее шпиль на фоне других возвышенностей казался невысоким, и по этой причине его легко можно было принять за дерево. Капитан сверился с картой, и оказалось, что колокольня находится в деревне Брюмуа.

Капитан связался по телефону со своим лейтенантом и сообщил ему дистанцию до вражеских батарей, о которой сам он узнал от капрала Дельроза.

Через полчаса немецкие батареи замолчали, а после появления четвертой ракеты 75-мм орудия начали обстреливать церковь, а также деревню и ее окрестности.

Незадолго до полудня в расположении полка появилась рота велосипедистов, которая двигалась в авангарде дивизии. Они передали приказ любой ценой перейти в наступление.

Полк беспрепятственно продвинулся вперед и через некоторое время подошел к Брюмуа на расстояние винтовочного выстрела. Вражеский арьергард уже покинул деревню.

Деревня лежала в руинах, несколько домов продолжали гореть. Везде царил страшный беспорядок, повсюду лежали тела убитых и раненых солдат, валялись убитые лошади, разбитые орудия, повозки и снарядные ящики. Судя по всему, в деревне находилась целая бригада, командование которой полагало, что оно полностью контролирует обстановку. Но начавшийся обстрел застал противника врасплох, и бригада поспешно отступила.

Паперть и фасад церкви были сильно разрушены. Почерневшая от разрывов снарядов колокольня все еще смотрела в небо, но вертикальное положение она сохраняла лишь каким-то чудом, благодаря уцелевшему каменному остроконечному верху, который и удерживал ее в неустойчивом равновесии. Внутри верхней части колокольни находился какой-то человек. Он высунулся наружу, размахивал руками и кричал, стараясь привлечь к себе внимание.

Все поняли, что это был Пьер Дельроз.

Направленные ему на выручку солдаты осторожно поднялись по заваленной обломками лестнице, которая привела их на площадку в верхней части колокольни. От лестницы площадку отгораживала небольшая дверь, рядом с которой лежали восемь трупов немецких солдат. Сама дверь была разбита. Ее обломки завалили проход, который пришлось расчищать, чтобы вызволить Поля.

Во второй половине дня из-за возникших затруднений преследование противника пришлось прекратить. Полковник построил полк и при всех обнял капрала Дельроза.

– Начнем с награды, – сказал полковник. – За ваш подвиг я представил вас к медали за военные заслуги. Теперь, друг мой, объясните нам, что же все-таки произошло.

Поль стоял в окружении офицеров и ротных унтер-офицеров и отвечал на сыпавшиеся со всех сторон вопросы.

– Да все очень просто, господин полковник. За нами шпионили.

– Это понятно, но кто шпионил, и где находился этот шпион?

– Господин полковник, мне все стало ясно по чистой случайности. Недалеко от позиции, которую мы занимали утром, находилась деревня, а в ней церковь, не так ли?

– Да, но как только мы заняли позицию, я приказал всем жителям эвакуироваться, да и в церкви никого не было.

– Если в церкви никого не было, то почему на колокольне флюгер в виде петуха показывал, что ветер дует с востока, тогда как дул он с запада? И почему, когда мы сменили позицию, петух повернулся в нашу сторону?

– Вы в этом уверены?

– Да, господин полковник. Именно поэтому, получив от вас разрешение, я направился прямо к церкви и, стараясь быть незамеченным, забрался на колокольню. Все оказалось именно так, как я и предполагал. Там находился человек и мне, хоть и с трудом, удалось его скрутить.

– Вот сволочь! Он француз?

– Нет, он немец, переодевшийся французским крестьянином.

– Расстрелять его!

– Но, господин полковник, я обещал, что ему сохранят жизнь.

– Это невозможно.

– Господин полковник, ведь он честно раскрыл мне, каким образом немцы передают информацию о противнике.

– И как это делается?

– Все довольно просто. На северной стороне церкви имеются часы. Мы со своей позиции не могли видеть их циферблат. Сидя на колокольне, человек передвигал стрелки таким образом, что движением минутной стрелки он показывал расстояние от церкви до наших позиций, а с помощью петуха показывал наше местоположение. Я и сам проделал то же самое, и вскоре противник в соответствии с моими указаниями перенес огонь и стал добросовестно обстреливать свекольное поле.

– Вот это да! – смеясь, сказал полковник.

– После этого мне оставалось только пробраться на второй наблюдательный пункт, на котором принимали шпионские сообщения. Там я мог разузнать, где стоят батареи противника. Сам шпион не владел этой информацией. Я добежал до церкви, которая служила вторым наблюдательным пунктом, и здесь обнаружил не только батареи, но и всю немецкую бригаду.

– Но ведь это безумие! Разве в вас не стреляли?

– Господин полковник, я ведь надел на себя одежду шпиона, их шпиона. К тому же я хорошо говорю по-немецки и узнал пароль. В лицо их шпиона знал только офицер-наблюдатель. Генерал, командир бригады, не задумываясь, отправил меня к этому офицеру, как только я сообщил ему, что французы обнаружили меня, и мне чудом удалось скрыться.

– И вы осмелились?..

– А что было делать, господин полковник? К тому же я не сильно рисковал. Тот офицер ничего не подозревал, а когда я добрался до площадки на колокольне, с которой он передавал сигналы, мне удалось быстро и бесшумно его обезвредить. Дело было сделано и оставалось только подать вам условленный сигнал.

– Действительно, всего-то! Да еще посреди нескольких тысяч солдат противника!

– Но я же вам обещал, господин полковник, и уже было одиннадцать часов. На площадке имелись все необходимые средства для подачи дневных и ночных сигналов. Как было не воспользоваться такой возможностью? Я поочередно пустил четыре ракеты, и вы начали обстрел.

– Но ведь в соответствии с сигналами стрельбу мы вели как раз по колокольне, а на ней находились вы сами. Значит, это в вас мы стреляли!

– Клянусь, господин полковник, что в такие минуты обо всем этом как-то забываешь. Я так радовался, когда первый снаряд попал в церковь! К тому же противник не давал мне времени для размышления. Через некоторое время на колокольню уже поднималось с полдюжины головорезов. Несколько нападавших я пристрелил из своего револьвера, но за первой атакой последовала вторая, а потом и третья. В итоге я забаррикадировался за дверью и благодаря оружию, добытому у первой группы нападавших, мне удалось продержаться довольно долго.

– А в это время вас обстреливали наши орудия.

– Эти орудия меня и спасли, господин полковник, ведь церковь была сильно разрушена, начался пожар, и никто уже не осмеливался соваться на колокольню. Мне оставалось только набраться терпения и дождаться вашего прихода.

О своих героических действиях Поль рассказывал совсем просто, как о чем-то обычном и само собой разумеющимся. Полковник еще раз поблагодарил его и сообщил, что ему присвоено звание сержанта. Затем он спросил:

– Вы ни о чем не хотите меня попросить?

– Разрешите мне, господин полковник, самому допросить того шпиона, которого я оставил в первой церкви, и заодно забрать припрятанное там обмундирование.

– Разрешаю. Сначала мы вместе пообедаем, а потом вам выдадут велосипед.

К семи часам вечера Поль подъехал на велосипеде к первой церкви. Но там его ждало разочарование. Шпиону удалось освободиться от веревки, которой он был связан, и сбежать.

Поль так и не смог его отыскать ни в церкви, ни в деревне. Однако недалеко от того места, где он обезвредил шпиона, Поль нашел кинжал, которым противник пытался от него отбиться.

Кинжал, как две капли воды, был похож на тот кинжал, который он три недели тому назад подобрал в траве перед маленькой дверью в стене. У обоих было трехгранное лезвие и коричневая роговая ручка с одними и теми же вырезанными буквами: HERM.

Шпион, и человек, удивительно похожий на Эрмину д’Андевиль, убийцу его отца, пользовались одинаковым холодным оружием.

* * *

На следующий день полк, в котором служил Поль, продолжил наступление в составе дивизии и, смяв противника, вступил на территорию Бельгии. Но вечером того же дня командир дивизии получил приказ об отступлении.

Известие об отступлении было воспринято с тяжелым чувством. Наиболее болезненно отреагировали на отступление в тех частях, где уже успели насладиться радостью побед. Однако Поль и его товарищи из третьей роты сохраняли спокойствие. В Бельгии они провели лишь полдня, но за это время им довелось увидеть руины маленького городка, разрушенного немцами, трупы восьмидесяти расстрелянных женщин, повешенных за ноги стариков, заколотых детей. Было мучительно стыдно отступать после того, что натворили эти чудовища!

К полку присоединились бельгийские солдаты. На их лицах застыл ужас от всего увиденного. Они рассказывали такие вещи, которые просто не укладывались в голове. Тем не менее, приходилось отступать. Отступали, храня ненависть в сердцах и жажду мести, от которой их руки еще крепче сжимали винтовки.

Но отчего же они отступали? Ведь французские войска не потерпели поражения, да и сам отход происходил организованно, с редкими привалами и частыми стычками с врагом. Но численность немецких войск постоянно росла. Им удалось перегруппироваться. На место тысячи погибших вставали две тысячи новых солдат. И французская армия отступала.

Однажды вечером Полю попал в руки сентябрьский номер какой-то газеты, после чего ему стала понятна причина отступления. Новости, которые он узнал, были ужасны: 20 августа после длительного обстрела немцы штурмом взяли Корвиньи. А ведь французское командование рассчитывало, что сможет долго удерживать эту хорошо укрепленную местность и за время обороны сумеет подготовить активные операции на левом фланге немецкой армии.

Значит, Корвиньи пал, а замок Орнекен, покинутый, как того желал Поль, Жеромом и Розали теперь разрушен и разграблен этими варварами, которые достигли больших высот в искусстве разорения всего и вся на своем пути.

В конце августа 1914 года Франция переживала, возможно, самые страшные и трагические дни за всю свою историю. Немцы стояли на подступах к Парижу. Они уже оккупировали двенадцать департаментов. Смертельная угроза нависла над всей французской нацией.

В один из дней в роту Поля поступило пополнение, и из группы молодых солдат раздался веселый голос. Кто-то звал его:

– Поль! Поль! Наконец-то я тебя нашел! Какое счастье!

Пополнение состояло из добровольцев, и среди них Поль обнаружил брата Элизабет, Бернара д’Андевиля.

Поль, разумеется, не был готов к такой встрече и не успел решить, как ему себя вести. Он сделал вид, что не заметил Бернара и даже отвернулся от него, но тот уже схватил обе его руки и сжал их настолько приветливо и пылко, что сразу стало ясно, что молодой человек ничего не знает о его разрыве с женой.

– Ну да, Поль, это я! – весело сообщил Бернар. – Я ведь могу обращаться к тебе на «ты»? Да, это я, признайся, что ты удивлен, ведь, правда? Видишь, какие неожиданности готовит нам судьба, нарочно не придумаешь… Зять и шурин оказались в одном полку!.. Но на самом деле я сам все подгадал. Я ведь объявил военным властям, что иду в армию по собственному желанию, но поскольку я признанный атлет и призер соревнований по гимнастике и военной подготовке, то попросил, чтобы меня немедленно отправили на фронт и только в полк, где служит мой зять, капрал Поль Дельроз. Они, понятно, не смогли мне отказать, и вот я здесь… Да ты, кажется, не рад этому?

Пока Бернар произносил взахлеб эти слова, Поля неотступно терзала одна и та же мысль: «Это сын Эрмины д’Андевиль. Меня держит за руку сын той женщины, которая убила…» Но лицо Бернара оставалось таким открытым и веселым, что Полю пришлось буквально выдавить из себя:

– Что ты, что ты… но ведь ты такой молодой!

– Кто, я? Да я очень старый. В тот день, когда меня призвали в армию, мне исполнилось семнадцать.

– А как же твой отец?

– Папа дал свое согласие. Кстати, если бы он отказал мне, тогда я тоже не дал бы своего согласия.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну да, он ведь тоже записался в армию.

– В его возрасте?

– А что, он очень молод! Когда его взяли в армию, ему исполнилось пятьдесят лет. Его зачислили переводчиком в английский генеральный штаб. Теперь вся семья на военной службе, вот так… О, чуть не забыл, у меня для тебя письмо от Элизабет.

Поль вздрогнул. Ему не хотелось расспрашивать шурина о своей молодой жене. Он принял из рук Бернара письмо и пробормотал:

– Значит, это она передала…

– А вот и нет, она нам отправила его из Орнекена.

– Из Орнекена? Но это невозможно! Элизабет уехала оттуда в тот самый вечер, когда была объявлена мобилизация. Она уехала к тете в Шомон.

– Вовсе нет. Я ездил к тете, чтобы попрощаться. С тех пор, как началась война, она не получала от Элизабет никаких известий. И, кстати, посмотри на конверт, видишь: «Господину д’Андевилю для Поля Дельроза». И обратный адрес: Орнекен, Корвиньи.

Поль внимательно рассмотрел конверт и сказал:

– Да, ты прав. К тому же видна дата почтового отправления: 18 августа. А немцы заняли Корвиньи через день, 20 августа. Значит, Элизабет все еще там.

– Да нет же, – воскликнул Бернар. – Она ведь не ребенок. Ты сам понимаешь, что она не стала бы дожидаться бошей, находясь в двух шагах от границы! Понятно, что при первых же выстрелах с той стороны Элизабет покинула замок. Она, я думаю, и сама об этом пишет. Да прочитай же письмо, Поль.

Поль словно заранее знал, что написала Элизабет. Он с дрожью разорвал конверт и прочитал:

«Поль,

Я так и не решилась уехать из Орнекена. Меня здесь удерживает чувство долга, которому я не в силах изменить. Я должна хранить память о моей матери. Поймите меня, Поль, мать по-прежнему является для меня самым чистым на свете существом. Она нянчила меня, мой отец, как святыню, хранит память о ней, и она навсегда останется для нас вне подозрений. Но вы обвинили ее, и именно от вас я намерена ее защищать.

Мне не требуются доказательства ее невиновности, но я все же найду их, чтобы заставить вас поверить. Полагаю, что найти доказательства я смогу только здесь. Поэтому я остаюсь.

Жером и Розали остаются со мной, несмотря на то, что немцы уже недалеко от нас. Они отважные благородные люди и вам не стоит беспокоиться, потому что здесь я буду не одна.

Элизабет Дельроз.»

Поль сложил письмо. Он был очень бледен.

Бернар спросил:

– Так она все-таки уехала?

– Нет, она осталась там.

– Она сошла с ума! Как же так, остаться с этими чудовищами!.. в этом замке!.. Послушай, Поль, она ведь не может не понимать, какая опасность ей грозит! Что же там ее удерживает? Нет, это ужасно!..

У Поля исказилось лицо. Он стоял, сжав кулаки, и молчал…